И первый, кого надо бы запретить, – это Шекспир

– Но не будешь же за каждым ходить круглосуточно, а потом ругать на лекции?

– Конечно, воспитательная функция должна присутствовать, но незримо. Мы как гуманитарии понимаем, что не надо говорить человеку: «Будь хорошим, не делай плохо». Система запретов тут не работает. С этой точки зрения, первый, кого надо было бы запретить, – это Шекспир. Чего у него только нет: и кровосмешение, и убийства, и ранние любовные отношения. Мы ведь помним, сколько лет было Джульетте. В «Московском комсомольце» это могло бы оказаться в хронике происшествий.

Но мы же не запрещаем Шекспира! И тут я скажу совершенно банальную вещь: культура в целом – это лучшее средство воспитания. Я вот учился в Раменках, и нас каждую неделю водили в театры. Так мы там тосковали, нам в футбол хотелось поиграть! А теперь мы понимаем смысл этих походов…

Я вообще считаю, что культура требует элемента насилия. Она не дается легко. Для того чтобы слушать Баха, вы должны хотя бы привыкнуть к классической музыке. Для того чтобы слушать оперу, вы должны посетить хотя бы несколько раз театр. А современная ситуация еще и обостряет проблему в разы. Попробуйте сегодня оторвать геймера от компьютера и утащить в театр. И это, кстати, снова не берется в расчет. Нам снова говорят сверху: надо вернуть воспитание в обучение, надо то-то, надо то-то. Почему считается, что чиновник лучше знает, как кого воспитывать?!

– Как вы оцениваете сейчас влияние ИГИЛ (террористической организации, запрещенной законодательством Российской Федерации)?

– Ну, во-первых, это общемировая проблема – причем проблема-следствие той мультикультурной ситуации, которую в свое время пропагандировали в Европе. Кстати, почему я был противником введения теологии в вузах? Я сразу сказал, что проиграет от этого, прежде всего, православие. Потому что другие религии, даже внутри христианства, например протестантство, – более активны и поэтому более привлекательны для молодежи.

Второй аспект: молодежи всегда нравится нечто запретное. Ведь террористические организации разных типов всегда существовали, и в них тоже всегда вступала молодежь, это историческая данность. Третье – государство хоть немного должно смотреть, какие книги продаются, что-то надо, возможно, и запретить. Простейший пример: после перестройки везде стала продаваться Библия, рядом лежал «Молот ведьм», а рядом еще – «Mein Kampf». Вот свобода, берите всё. Ну и что, открываешь Библию, ее читать скучно, надо искать все эти потайные смыслы. Вот люди и выбирали.

В культуре, прежде всего классической, всегда присутствует, как писал один из лучших наших культурологов Георгий Степанович Кнабе, культурная дихотомия «прикровенность-откровенность». Это своеобразная культурная оппозиция: нечто запрещается к прямой демонстрации, а нечто разрешается. Всегда есть нечто закрытое и есть нечто открытое.

Первое, что тут лежит на поверхности, – это отношения между мужчиной и женщиной. Понятно, что в них ничего нового от «Камасутры» не добавлено, но никогда «Камасутру» где-нибудь, скажем, в средние века не читали вслух. Это относилось к области прикрытого. А сегодня по телевизору, и ребенку в том числе, можно увидеть то, что вообще недопустимо.

Как шло воспитание в классической культуре? Было несколько полочек с книжками, вот эти книжки для ребенка, и плюс одна полочка такая хитрая, где подставлялись книжки уже более взрослые. И так постепенно, постепенно, постепенно человека воспитывали.

У Ролана Барта в его книжке «Мифологии» есть очень интересная статья «Стриптиз». Чем отличается классический стриптиз? Присутствующий на сцене, скажем так, объект для вас недосягаем. Вы не можете подойти и потрогать его. А вот в соседнем кафе раздевается секретарша: что-то у нее не отстегивается, чего-то не получается, каждый, в принципе, может ее потрогать. Вот принципиальная разница.

Так вот, можно не соглашаться, конечно, но Барт говорит, что первое явление имеет отношение к культуре, а второе – нет. А Юрий Михайлович Лотман, как бы полемизируя с Бартом, занимает более жесткую позицию: сексуальная революция, которая произошла в обществе, принципиально контркультурна, потому что разрушает именно указанную культурную дихотомию. Подростку после просмотра жесткой порнографии будет весьма трудно относиться романтично к лицам противоположного пола. И это может, кстати говоря, еще и стать источником будущих преступлений на сексуальной почве.

И поэтому, когда мы говорим о случаях, возникающих сегодня, мы очень четко понимаем: да, конечно, философия может обсуждать любые темы, и никакие запреты здесь не работают, но при этом мы как преподаватели должны осознавать свою ответственность. Ведь мы можем и Ницше так преподать, что его учение возьмут на вооружение, мы можем о Шопенгауэре, который рассуждает о самоубийстве, так рассказать, что человек захочет попытаться это повторить. Так же и в случае с террористическими организациями.