Создание и место романа в художественной литературе

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ФГОУ ВПО «БАЛТИЙСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ ИММАНУИЛА КАНТА»

ФАКУЛЬТЕТ ФИЛОЛОГИИ И ЖУРНАЛИСТИКИ

КАФЕДРА ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

КУРСОВАЯ РАБОТА

Мотив фантазии в романе Ю.Олеши «Зависть»

Выполнила

Студентка 3 курса заочного отделения

Специальность «Русский язык и литература»

Ковбасюк Оксана Олеговна

 

Калининград

 

Введение

 

Глава 1. Роман «Зависть»: создание и прочтение

 

1.1 Создание и место романа в художественной литературе.

1.2 Художественное своеобразие романа «Зависть»

 

 

Глава 2. «Фантазёры» и «реалисты» в структуре романа «Зависть»

 

2.1 Фантазия как катализатор для искусства

2.2 «Фантазёры»: Николай Кавалеров и Иван Бабичев

2.3 «Реалисты»: Андрей Бабичев, Володя Макаров

 

Заключение

Список использованных источников

 

 

Введение

 

Роман «Зависть» - вершина творчества Олеши и, несомненно, одна из вершин русской литературы XX века. Роман не только интересен и необычен по своей художественной структуре, но он многогранен и по содержанию.

Сразу по выходу роман был подвержен многосторонней критике, вызывая многочисленные споры о том, что хотел сказать автор? Чью сторону занял он в романе? Кого бичевал, кого защищал, в ком видел будущее?

Роман «Зависть» получил многочисленное количество отзывов всех советских литературных учреждений, в том числе в официальной государственной газете «Правда». Советские критики понимали роман как осуждение презренных буржуазных чувств. Однако в равной мере роман дает основания рассматривать его как жгучее обвинение советской системы ценностей. На уровне эмоциональной оценки существует что-то холодное и бесчеловечное в созданной писателем модели Советов и что-то сочувственное в буржуазной серьезной, но обреченной попытке организовать «заговор чувств».

Роман «Зависть» является первой в советской литературе попыткой показать коммунистическую идеологию как моральную проблему. В нем автор исследует ту психологическую дилемму, которую переживала большая часть интеллигенции в то время, когда писалась эта книга (1922 - 1927 гг.), годы становления советской власти.

По мнению Наума Лейдермана, «авторский замысел романа «Зависть» прозрачен: обличить людей, оторванных от реальной действительности, бесполезных пошляков — обывателей, людей, живущих в мире вымысла, грез, фантазий, в мире слова, но не дела. Противопоставить им писатель решил людей совершенно противоположного склада: практиков, прагматиков, людей не слова, а действия. Но одно дело — субъективный замысел, вложенный в образ. Другое дело — объективный смысл образа, созданного автором. Нередко бывает, что художественный мир, созданный воображением автора, начинает корректировать авторский замысел, а, случается, даже и опровергать его».¹

Действительно ли автор «обличает» людей, «живущих в мире вымысла», по мнению Наума Лейдермана, и являющихся, по его же мнению, «бесполезными пошляками-обывателями»?

Несомненно, данный вопрос требует объективного и беспристрастного ответа. И так уж исторически сложилось, что беспристрастных ответов на этот вопрос длительное время получить было нельзя. Роман трактовался многими критиками однобоко, в угоду

 

¹ Белинков, А. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша – М.: Изд-во: РИК «Культура», 1997

советской идеологии. Теперь же, перешагнув через временной и идеологический рубеж, мы можем смело искать ответы на все эти вопросы в романе. Поэтому вопрос мотива фантазии в романе является достаточно актуальным.

Целью данной работы является исследование мотива фантазии в романе Юрия Олеши «Зависть», который, в свою очередь, становится объектом нашего исследования. Предметом исследования выступает мотив фантазии.

 

Поставленная цель решается посредством следующих задач:

- рассмотреть художественное своеобразие романа «Зависть»

- рассмотреть понятие «фантазия»

- проанализировать понятие «фантазии» на примере «фантазеров» и «реалистов»,

изображенных в романе.

Посмотрим, как же соотносятся в романе «Зависть» замысел с его воплощением.

 

Глава 1. Роман «Зависть»: создание и прочтение

 

Создание и место романа в художественной литературе

 

 

Роман «Зависть» - вершина творчества Олеши и, несомненно, одна из вершин русской литературы XX века.

Олеша не мог писать «длинно», зато он мог писать блестяще. Судьба его была предопределена. «Я интеллигент, - заявлял он о себе, - наследник культуры, которой дышит весь мир и которую строители нового мира считают обреченной на гибель». Он родился на стыке столетий в 1899 году, да так и остался на данном рубеже, немножечко нарочито именуя себя «последним человеком» ушедшего века. Этим в значительной степени объясняется его почти двадцатилетнее писательское молчание, прерванное им лишь в годы апрельской оттепели знаменитой книгой «Ни дня без строчки».

В литературной среде Олеша был человеком-легендой. Слава, сошедшая на него в середине 20-х годов и сопутствовавшая ему десятилетие, вплоть до 1936 года, когда по указу властей был наложен запрет на его публикации, — эта слава не ушла в песок. Она как бы окостенела, окружив Олешу крабьим панцирем: «Это Олеша? Тот самый Олеша?» И уже не имела никакого значения заношенная, мешком висящая одежда, нестриженные волосы на крупной, слегка наклонённой, как для тарана, голове… Этот человек написал «Зависть» и «Лиомпу», «Наташу» и «Три толстяка», это он вознёсся на вершину литературной славы и остался там навсегда. «Он похож на Везувий в снегу» — сказала о нём поэтесса Вера Инбер, его современница и землячка.²

«Зависть» насчитывала 300 черновых начал, Олеша остановился на 301-м.
«Я болен, — сокрушался он, — у меня болезнь фразы: она вдруг на третьем или четвертом звене провисает… Я почти конкретно вижу это выгнувшееся книзу брюхо… Писательство, как писание подряд, как бег строчек одна за другой, становится для меня недоступным».

Олеша поражал яркостью, артистичностью своего видения мира. В нем буквально играло, веселилось моцартианское начало. В большую литературу Олеша не просто вошел, а ворвался — сразу, красиво и громко. Ворвался двумя романами: романом для детей «Три толстяка» (1924 год) и романом «Зависть» (1927 год). Причем публиковались эти романы в порядке, обратном написанию: сначала, в 1927 году, был напечатан роман «Зависть», а «Три толстяка» увидели свет в следующем, 1928 году. Эпиграфом к анализу

 

²Маркиш Д. Русская рулетка Олеши//Иерусалимский журнал. – 2003, № 14-15

 

романов Юрия Олеши лучше всего подойдут слова одного из его персонажей: «Конец

эпохи, переходное время требует своих легенд и сказок». [ 4 ]

Итак, один из когорты одесситов, завоевавших столицу в начале 1920-х, Олеша обрушился на читателей романом «Зависть». Слава пришла сразу — потоком газетных и журнальных статей, переводами на европейские языки, приглашениями лучших московских театров. Драматургический рынок пустовал, наступало засилье так называемых реконструктивных пьес (позже, в 1970-е, аналогичные сочинения стали называть “производственными”). «Старые» театры видели спасение в инсценировках талантливой новой прозы. Так из «Белой гвардии» М. Булгакова рождаются мхатовские «Дни Турбинных», из олешинской «Зависти» — «Заговор чувств» в театре им. Евг. Вахтангова. [ 2 ]

Олеша — один из тех, кто начинает новаторскую прозу XX века, художник, чье влияние на формотворчество русской литературы в полной мере еще не оценено (да и споры об этом не окончены). Эта репутация Олеши как недооцененного новатора сформировалась после его «переоткрытия» в последние десятилетия (начиная с 1960-х годов) на основе произведений, написанных после переезда в Москву. Предшествующему, одесскому периоду жизни писателя, уделяли куда меньше внимания — в том числе и потому, что от произведений того времени мало что осталось, да и сам Олеша вспоминал о них редко. [ 2 ]

Судьба «Зависти» была решена мгновенно. Она была напечатана в «Красной нови» и долго вызывала горячие споры, восхищение одних и глубокомысленные упрёки других. Критика признала, что появился новый отличный писатель, поразивший филигранностью отделки, оригинальностью формы, тончайшими деталями, неожиданными, сверкающими сравнениями. Повесть опрокидывала, уничтожала доводы наших недругов на Западе, уныло бубнивших о единообразии, конформизме нашей литературы». [ 5 ].

Лев Никулин, присутствовавший на первом прочтении Олешей романа, позднее пишет в своих «Воспоминаниях о Юрии Олеше»:

«При известной наблюдательности можно было уловить, что сверстники относились к нему (Олеше) уважительно. Ему разрешали снисходительный, даже покровительственный тон, язвительные остроты. Все признавали за ним такое право. И когда кто-то сказал мне, что Олеша написал замечательную повесть, я не преминул сообщить об этом редакции журнала «Красная новь»…

Вскоре устроили чтение.

Олеша положил перед собой рукопись, сказал:

- «Зависть». Так это называется. – И начал читать.

Часто говорят: писатель читал свои произведения превосходно, - даже в тех случаях, когда он заика и не выговаривает двенадцать букв алфавита. Но Олеша действительно читал превосходно.

Когда Олеша произнёс первую фразу повести: «Он поёт по утрам в клозете», мне показалось, что редактор «Красной нови» слегка вздрогнул. Но Олеша читал дальше, на одном дыхании, без актёрского нажима, прекрасно оттеняя диалог.

В «Зависти» было что-то болезненно пережитое. Позднее называли подлинные имена персонажей и ситуации, схожие с теми, что были в жизни. Но дело не в этом, - повесть пленяла новизной формы, остроумием, свежестью языка. К тому же она была сугубо современной.»³

Созданные Олешей романы — это своего рода новые сказки, востребованные сложным временем, когда общество не просто завершало одну эпоху, но активно искало ценностные ориентиры для эпохи новой. Романы Юрия Олеши представляют интерес потому, что в них можно явственно видеть метания художественной мысли 1920-х годов из крайности в крайность в поисках путей осуществления идеалов, провозглашенных Октябрем. Олеша изобрел новые, изощренные варианты неоромантических структур. Если в неоромантических произведениях предшественников Олеши (Стивенсона, Киплинга, Горького, А. Грина) художественная система складывалась из оппозиции между романтической и реалистической моделями мира, то Олеша пошел иным путем.

[ 4 ]

Вопрос о том, хороший или плохой писатель Юрий Олеша — вполне корректен, такие вопросы полезно время от времени задавать — хотя бы ради освежения взгляда и расшатывания канонов. Но искать ответы на него надо не в декларациях, чьих-то мемуарах, заметках и сплетнях, даже не в покаянных речах самого писателя, а только в художественных текстах, им созданных. И судить о подлинной значимости таланта не по его творческим неудачам — от них не был застрахован никто, даже Пушкин, даже Толстой. Кто помнит пять жалких водевилей, сочиненных Грибоедовым? В истории литературы он остался автором всего лишь одной гениальной пьесы. [ 4 ]

«Зависть» стала лучшей книгой Юрия Олеши не потому лишь, что в 1927 году писатель был талантлив и молод, а потом стал старше. Став старше, он написал «Народ строит свою столицу». Это произведение создавалось в другую литературную эпоху, обыкновенный же хороший писатель почти всегда бывает таким, какова литература, в которой он существует. Есть много причин, по которым одни книги оказываются лучше,

 

³Никулин Л. Воспоминания об Юрии Олеше.

другие хуже. Из многих причин, которыми это можно объяснить, серьезное значение имеют две: история, разрушающая человека, и сила его нравственного сопротивления [ 1 ]

В книге, написанной человеком, пережившим первое десятилетие нового государства, конфликт художника и общества возникает из-за того, что художник ждал от революции нечто иное, чем то, что она могла или должна была дать.

Художник ждал от революции свободы, но в том значении, которое придается этому слову в предреволюционном обществе.

Предреволюционное общество, прочитавшее очень много книжек по истории, знало, что революции, которые бывали раньше, приносили людям духовную свободу. Так как книги были серьезными и эрудиция русского интеллигентного общества была обширной, то имелось серьезное основание предполагать, что и эта революция будет не хуже других.

Начинается еще одна книга великой литературы о борьбе художника с веком. [ 1 ]