МОРАЛЬ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА 28 страница

Так что ограничения эгоизма необходимо должны носить не только организационный, правовой, но и моральный характер. Действенным ограничением эгоизма является альтруизм. Здесь, правда, альтруизм и эгоизм обнаруживаются различно: альтруизм — как принципиальное требование, которое вменяется в исполнение личности, эгоизм — как реальное качество индивида, как его личный принцип.

 

В свете этого становится ясно, что действительная этическая проблема, отраженная в дилемме альтруизм — эгоизм, заключается в противоречии не частного и общего интересов, а в противоречии Я — Ты, моего и чужого интереса. Как видно из определения альтруизма и самого слова «альтруизм», речь идет о содействии не общему интересу, а именно интересу другого человека, возможно, как равного, и при любых условиях — как ближнего. В этом смысле альтруизм отличается от коллективизма как принципа, ориентирующего человека на благо сообщества (группы).

 

 

Дилемма заключенного

 

Тупики рационализированного эгоизма в полной мере обнаруживаются благодаря одной известной интеллектуальной модели, предложенной в качестве мыслительного эксперимента в середине XX в. одним американским философом и получившей развитие в трудах многих авторов. Речь идет о модели «Дилемма заключенного». Она позволяет анализировать и демонстрировать различные варианты рациональности решений в условиях, когда кооперация частных усилий для достижения общей цели при жестком конфликте альтернатив жизненно необходима.

В этой модели отражена следующая теоретическая идея: личный интерес может препятствовать достижению коллективной цели, которую каждый из включенных в ситуацию индивидов рассматривает как отвечающую его личным, интересам.

Ситуация, представленная в дилемме заключенного, состоит в следующем:

 

Два заключенных обвиняются в совершении преступления. Они находятся в разных камерах и не имеют возможности общаться друг с другом. Они знают, что у следствия нет достаточных оснований для обвинения. Окружной прокурор, желая вызвать признание, делает каждому из подследственных следующее предложение, состоящие из трех альтернатив:

а) если каждый из них признается в преступлении, то они будут приговорены к наименьшему сроку в три года;

б) если никто не признается в преступлении, то оба получают по пять лет тюрьмы;

в) если один из них признается, а другой — нет, то признавший вину приговаривается к десяти годам лишения свободы, а другой отпускается на свободу.

 

Как очевидно, общий интерес подследственных состоит в том, чтобы признаться в преступлении и получить трехлетний срок (вариант а). Но заключенные не имеют возможности кооперироваться в принятии решения. Иными словами, они не имеют возможности совместно реализовывать свой общий интерес. Так что каждый начинает отстаивать свой личный интерес, а это ведет не к самому лучшему результату.

Так, если заключенный А не признается, то заключенный В получает десять лет в случае собственного признания и пять лет в случае, если он сам не признается. Следовательно, чтобы получить меньший срок, В не следует признаваться. Если А признает свою вину, то В присуждается к пяти годам в случае собственного признания и освобождается в случае, если он не признается. Следовательно, В опять же не следует признаваться. Стало быть, какой бы выбор ни сделал А, для В будет рациональным хранить молчание; это же касается и А. Но тогда оба заключенных получают по пять лет за непризнание, хотя в интересах каждого получить по три года за признание.

Но представим, что заключенные получают возможность обсудить эту ситуацию. О чем они захотят договориться? — Разумеется о совместном исполнении пункта а в предложении окружного прокурора. Однако каждый, убедившись, что другой убежден в необходимости и разумности сделать признание, сам не станет признаваться, чтобы самому выйти на свободу (вариант b).

Коллизия состоит в том, что каждый из заключенных, понимая, насколько взаимовыгодна координация их тактик, оказываются в лучшем положении, если, играя сам за себя, не признается (чтобы выйти на свободу). Но одновременное непризнание обоих не дает наилучшего для них результата (пятилетний срок).

Как показывает анализ вариантов, заключенным не удается скооперироваться, поскольку каждый из них преследует личный интерес. В этой дилемме все время предполагается, что каждый из заключенных поступает, исходя из количества лет, которые предстоит провести в тюрьме именно ему. Но представим, что в заключении оказались не эгоисты, а альтруисты, и каждый из них принимает также во внимание количество лет, присуждаемых другому. Тогда признание оказывается необходимо доминирующей стратегией.

Дилемма представляет определенный тип ситуаций, в которых: 1) необходимо принять индивидуальное решение относительно стратегии поведения в условиях совместной деятельности; 2) отдельный участник ситуации заинтересован в преследовании общего интереса только при условии, что общий интерес преследуется всеми участниками; 3) поскольку индивидуальные интересы участников ситуации как разделенных индивидов объективно различны, в случае неведения относительно намерений другого каждый вынужден стремиться к осуществлению своего частного интереса.

У этой дилеммы есть другой вариант, который называется «Проблема координации заключенных» (ПКЗ). В отличие от дилеммы заключенного ПКЗ состоит в следующем:

 

По предложению прокурора,

а) если один из заключенных делает признание в совершении преступления, а другой нет, они оба осуждаются к максимальному – десятилетнему – сроку тюремного заключения;

б) если оба признаются, основное обвинение с них снимается, и они осуждаются на минимальный – годичный – срок тюремного заключения;

в) если же ни один из узников не признается в совершенном преступлении, то они освобождаются.

 

Как мы видим, в ПКЗ при любом повороте дела узники оказываются в равном положении. Иными словами, их частные интересы едины даже в условиях разобщенности. Но проблема заключается в том, что для реализации своего частного интереса узники должны правильно скоординировать свои стратегии: как минимум им обоим следует признать свою вину; как максимум им обои следует настаивать на своей невиновности. Поэтому наиболее рациональным будет сохранение молчания обоими.

Рациональным в подобных ситуациях следует считать максимизацию пользы. Рациональность стратегии заключенного А зависит от стратегии заключенного В. В условиях незнания относительно поведения другого, каждому следует исходить из предположения, что другой поступает наиболее рациональным для себя образом. Но что является для другого наиболее рациональным, в чем другой видит для себя пользу, знать с определенностью невозможно. А решение принимать надо. Единственным ключом к такому решению является несколько модифицированное золотое правило: я принимаю решение, исходя из того, что другой принимает решение такое же, какое бы принял я. Но фактически такой путь не предохраняет от эгоизма.

Наконец, есть еще один вариант дилеммы заключенного, в которой мыслительная ситуация выводится за ворота тюрьмы и расширяется количественно: речь идет о координации индивидуальных усилий по достижению цели, одобряемой всеми участниками. Например, для уменьшения загрязнения окружающей среды владельцам автомашин предлагается добровольно поставить на моторы особые дорогостоящие приспособления. Предположим, что все владельцы машин согласны с необходимостью защиты окружающей среды и готовы потратиться на установку такого приспособления. Но автовладелец А, принимая решение, может исходить из двух ситуаций: а) если приспособление решится поставить только один человек, никакого эффекта улучшения окружающей среды не будет; б) если приспособление поставят все, то А нет смысла тратиться на его установку, так как один его автомобиль не может сильно ухудшить состояние окружающей среды. Иными словами, от действий только одного члена группы не зависит, будет ли достигнута всеми одобряемая цель.

Такого рода конфликты в реальных обстоятельствах разрешаются только благодаря включению некоторого властного органа или введению некоторых юридических санкций, которые должны побудить автовладельцев установить оберегающее окружающую среду от выхлопных газов приспособление. Но властный авторитет является внешним фактором по отношению к личному интересу, а что касается санкций, то для их принятия необходимо организованное сообщество, а для их осуществления – развитые правовые механизмы в этом сообществе. Как одно, так и другое предположение выводят рассуждение из модели, заданной дилеммой заключенного и не дают ответа на ключевой вопрос: каким образом сама по себе реализация частного интереса (при исключительной ориентации на частный интерес) может вести к достижению коллективной цели.

Очевидно, что разумноэгоистическая аргументация оказывается неуместной при попытках разрешения подобных ситуаций. Более того, разумноэгоистическая поведенческая установка практически не может быть реализована последовательно. И наоборот, рациональность, понятая как правильность, лояльность и честность оказываются наиболее действенными при необходимости координации индивидуальных стратегий в ситуациях достижения совместных целей.

 

 

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

 

1. В чем особенности этико-прикладных проблем?

2. Какие основные формулировки принципа эгоизма?

3. В чем нравственная непременность и ограниченность принципа нормы «Не

вреди»?

4. Каковы критерии рациональности действий?

5. Каковы основные нормативные положения теории «разумного эгоизма»?

6. Воспроизведите содержание «дилеммы заключенного». В чем состоит ее

этический смысл?

 

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Кант И. Критика практического разума // И. Кант. Сочинения. В 6 т. Т. 4 (1). С.

397— 399. Мораль и рациональность. М., 1995.

Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 113—120, 241, 291—

292.

 

ТЕМА 28

 

 

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ

 

____

 

Мы видели, что милосердие является одной из фундаментальных добродетелей и высшим нравственным требованием. В практике межчеловеческих отношений милосердие реализуется в учтивости, помощи, участливости, заботе. В практике общественных отношений есть свои формы милосердия, среди которых наиболее специфичной является благотворительность, или филантропия. Благотворительность нередко понимают как подачу милостыни. В мотивах и ценностных основаниях благотворительности и милостыни есть много общего. Но как определенного рода общественная практика благотворительность отличается от милостыни. Милостыня представляет собой индивидуальное и частное действие, как правило, она дается просто нуждающимся, даже без явной просьбы со стороны последних. Благотворительность же носит организованный и по преимуществу безличный характер, она осуществляется по плану, по специально разработанным программам. Именно поэтому благотворительность то и дело оказывается предметом общественных дискуссий: с одной стороны, благодаря ей решаются насущные социальные, гражданские, просветительские, научные, культурные проблемы, с другой — благотворительные акции и программы могут использоваться в политических целях, отвечающих интересам их организаторов, и в этом смысле оказываться ширмой для решения частных или корпоративных задач.

________________

 

 

Что такое благотворительность?

 

Благотворительность — деятельность, посредством которой частные ресурсы добровольно распределяются их обладателями в целях содействия нуждающимся людям, решения общественных проблем, а также усовершенствования условий общественной жизни. Под нуждающимися в данном случае понимаются не только живущие в нужде, но и те люди (гражданские активисты, специалисты, лица творческих профессий, учащиеся) и общественные (т.е. некоммерческие и неполитические) организации, которые испытывают недостаток в дополнительных средствах для решения индивидуальных, профессиональных, культурных и гражданских задач. В качестве частных ресурсов могут выступать как финансовые и материальные средства, так способности и энергия людей. В последние десятилетия (по крайней мере начиная с шестидесятых годов, когда получили особенное развитие так называемые неправительственные организации) сложилось устойчивое представление о благотворительности не только как о денежных и имущественных пожертвованиях, но и как о безвозмездной (добровольной, «волонтерской») деятельности — как об общественной (т.е. некоммерческой и неполитической) деятельности в собственном смысле этого слова.

Как показывает широкая мировая практика, благотворительность по большому счету представляет собой как бы оборотную сторону успешного (временами и изворотливого) бизнеса. Но одновременно она по своей природе противоположна бизнесу: бизнес стяжателен, сориентирован на извлечение прибыли, на накопление средств с целью их вложения и извлечения еще большей прибыли. Филантропия[201] же по внутреннему смыслу этой деятельности бескорыстна, с ее помощью средства распределяются, прибыль расточается. Однако кажущаяся противоположность предпринимательства и благотворительности снимается тем, что в социальном плане они во многом представляют собой разные стороны одной медали. И не случайно практически во все времена филантропия — в равной мере, как и предпринимательство — вызывала и жадный интерес, и скепсис, и подозрение как безусловно нужное, но сплошь и рядом нечистое дело. С одной стороны, в благотворительности несомненно усматривалось большое благо и возможность спасения для многих, даже вконец потерявших надежду. С другой — в благотворительности видели источник социального и морального зла, «самообман нечистой совести».

 

 

Критика благотворительности

 

Наиболее радикальной по негативизму является точка зрения, согласно которой благотворительность как таковая бессмысленна и безнравственна, поскольку она не исправляет, а только усугубляет положение бедных и обездоленных людей. Такая точка зрения была последовательно выражена, например, в очерке П. Лафарга «О благотворительности». Близкие аргументы высказывал и Л.Н. Толстой. Радикальные критики филантропии указывали на то, что организованная представителями высших классов благотворительность на деле является: (а) разновидностью бизнеса (порой весьма выгодного), (б) инструментом политического и идеологического влияния, (в) средством организованного развлечения для богачей, так что сплошь и рядом организация филантропической деятельности стоит больших денег, чем те, что идут на действительную помощь страждущим. При этом сами благотворительные мероприятия обставляются с такой помпезностью, что именно своей формой привлекают внимание, манят к себе.

Другие критики указывали на тесную зависимость между благотворительностью и властью, в частности, властью церкви, которая проповедует милосердие и настаивает на его пользе. Кто собирает милостыню, тот и распределяет ее и тем самым властвует. О том, насколько существенна эта зависимость, можно судить по тому, что наиболее решительные в новой европейской истории революции (такие, как Великая французская и Октябрьская в России) рано или поздно накладывали запрет на благотворительную деятельность. Масштабы благотворительности резко ограничены в любом тоталитарном государстве: запрещая благотворительность, государство стремится сконцентрировать в своих руках распределительные функции и увеличить тем самым собственную власть.

Насколько справедливы и корректны подобного рода критические аргументы? То, что благотворительность может быть организована как развлечение, конечно, дурно, но значит ли это, что надо отказаться от благотворительности вообще, в том числе организованной как развлечение? Так же и то, что благотворительность используется с целью достижения власти, расширения влияния, хотя бы влияния на общественное мнение, еще не повод для того, чтобы осуждать благотворительность саму по себе и отказываться от нее.

В свое время В. Мандевиль обратил внимание на то, что мотивом благотворительности и милосердия, как правило, является желание заслужить похвалу современников, остаться в памяти потомков:

 

«Гордость и тщеславие построили больше больниц, чем все добродетели вместе взятые»[202].

 

Гордость и тщеславие не делают чести никому. К благотворительности нередко присоединяются и прагматические мотивы, когда благодаря мудрости и рачительности законодателя суммы, потраченные на благотворительность, не облагаются налогом. Если не ожидать, что благотворитель как таковой должен непременно представлять совершенный по добродетельности нравственный характер, то естественно будет признать: от того, что социально положительное действие совершается по таким корыстным мотивам, социальная, ценность самого действия и значимость благотворительности в целом нисколько не снижается.

Опросы и исследования, проводившиеся американскими учеными (например, Р. Уитноу, Ч. Клэри, Дж. Снайдером), позволяют сделать вывод о том, что для многих американцев активное участие в благотворительных акциях и программах обусловлено, с одной стороны, желанием противостоять вездесущему меркантилизму, почувствовать себя человеком, поскольку работа не дает им такого чувства, и преодолеть чувство вины перед обездоленными и нуждающимися, а с другой — войти в группу и сохранить свою принадлежность к ней, больше узнать о чем-то, развить какие-то умения, получить информацию для карьерного продвижения и т.д. Не все из этих мотивов можно отнести к высоко нравственным, в смысле альтруистическим, однако оказывается, что и эгоистические мотивы могут работать на общее благо и способствовать тому, что число людей, вовлеченных в благотворительные программы, растет.

 

Вот сюжет из сводки теленовостей культурной жизни: популярный отечественный телеведущий, организатор телепроцесса и продюсер реализует крупный проект телесериала по рассказам А.П. Чехова с участием всех звезд известного московского театра. Главная задача проекта — запечатлеть замечательный актерский ансамбль. Участие в таком проекте — несомненная удача (не только творческая, но и материальная) для самих актеров, вынужденных порой ради заработка растрачивать себя на «поденных» концертах. На пресс-конференции по случаю окончания работ над проектом продюсер между делом прямо заявляет, что понимает, что, например, его популярная музыкальная программа вряд ли кого заинтересует через двадцать лет, а вот этот сериал он сможет продавать и через сто лет.

 

Социальные критики благотворительности неоднократно указывали на то, что с помощью благотворительности имущие классы пытаются откупиться от эксплуатируемых ими трудящихся и снять остроту социальных антагонизмов. Благотворительность в самом деле направлена на ослабление социальных противоречий. Но надо сказать, что социальные (государственные и гражданские) институты и механизмы в любом обществе призваны «амортизировать» напряжения и конфликты. И благотворительность как общественный институт, а именно, институт социальной помощи, более или менее успешно выполняет эту социально компенсирующую роль.

Нельзя не согласиться и с той трезвой мыслью, что в конечном счете принципиальные цели благотворительности — избавление общества от нищеты — могут быть решены лишь при масштабных структурных социальных преобразованиях. Однако даже при страстном стремлении к такому справедливому обществу, в котором не будет нужды в благотворительности, не следует принципиально отказываться от благотворительности в существующем несовершенном и несправедливом обществе. Если же не предаваться упованиям на возможность установления такого общественного порядка, при котором не будет нуждающихся, то нужно признать, что благотворительность (по крайней мере не как способ улучшения общества, а как помощь конкретным людям) будет необходима всегда.

Негативистская критика филантропии явно или неявно указывает на неискренность, лицемерие, двойственность филантропической деятельности. При этом не принимается во внимание, что приписываемая благотворительности двойственность не существенна для нее. Так, благотворительность, в чем бы она ни заключалась, может использоваться для камуфляжа частных интересов организаторов благотворительной акции. Но благотворительность сама по себе, например, оказание помощи больным и неимущим или поддержка молодых дарований, и камуфляж партикулярных и корпоративных интересов — явления, по природе своей различные. Своекорыстие не становится возвышеннее от того, что оказывается прикрытым филантропией. Но и филантропия сама по себе возникает отнюдь не вследствие своекорыстия и не перестает быть филантропией, т.е. человеколюбием, по изначальным своим мотивам, оттого, что своекорыстие свивает под ее крышей надежное гнездо.

 

Критерий эффективности

 

Мы видели, что требованием милосердия предписывается оказание заботы и помощи каждому нуждающемуся, тем более просящему о помощи. Не отказать в просьбе о воспомоществовании, подать милостыню — есть всего лишь учтивость, говорил Толстой. Несколько иначе — в благотворительности, хотя, как было сказано, благотворительность представляет собой одно из воплощений милосердия.

Рассуждая о счастье и независимости человека в счастье, Сенека специально оговаривал, что мудрец не станет отказываться от богатства, если оно зарабатывается или обретается праведным образом. Не откажется еще и потому, чтобы иметь возможность дарить — благотворительствовать. Но он не будет одаривать всякого:

 

«Он будет дарить хорошим людям или тем, которых сможет сделать таковыми. Он будет дарить с величайшей осмотрительностью, выбирая наиболее достойных, так как он помнит о необходимости отдавать себе отчет как в расходах, так и в доходах. Он будет дарить по вполне уважительным соображениям, потому что неудачный дар принадлежит к числу постыдных потерь. Его карман будет доступен, но не дыряв; из него много выйдет, но ничего не выпадет»[203].

 

Нельзя признать этот пассаж Сенеки вполне строгим. Предлагаемые им основания для благотворительности нуждаются в дополнительном обсуждении и уточнении. Однако Сенекой, по сути дела, первым была поставлена проблема критериев «отбора кандидатов» для помощи. Он отошел от сугубо моральной, нормативно-универсальной точки зрения, согласно которой помогать, конечно, нужно всем. Он поставил вопрос в прагматическом ключе: если всем все равно не хватит, тогда — кому?

Особенно актуальной проблема эффективности социальной помощи и распределения благотворительных средств стала в новое и новейшее время, когда процессы индустриализации и модернизации приводили к появлению массы обездоленных и невозможности обеспечения помощи им традиционными методами (типа милостыни или прямой передачи материальных ресурсов). Когда благотворительность перестала носить индивидуальный — от лица к лицу — характер, встал вопрос о социальных последствиях, социально-экономических составляющих и в конечном счете о справедливости благотворительной деятельности.

В благотворительности своеобразным образом проявляется милосердие. Но в той мере, в какой благотворительность становится фактором общественных процессов и отношений, она должна проверяться на соответствие справедливости, т.е. принципу, который, в частности, регулирует баланс отданного и полученного. Трезвый прагматический расчет потребовал внести коррективы в практику благотворительности: благотворительные акции не должны нарушать равновесие обмена, снижать ценность распределяемого блага и способствовать безделью обездоленных.

Посредством благотворительной деятельности, во-первых, осуществляется право любого нуждающегося на помощь. Но, во-вторых, благотворительностью провоцируется появление надежды на помощь и формирование привычки получать помощь. Известная конфуцианская мудрость гласит, что лучше подарить голодному сеть и научить ловить рыбу, чем все время кормить его рыбой, спасая от голода. Тем самым будет удовлетворено право каждого человека на помощь, а одновременно будет дана каждому надежда на решение его проблем собственными силами.

Благотворительность, конечно, необходима нуждающимся. Вместе с тем она должна способствовать тому, чтобы число людей, нуждающихся в посторонней помощи, сокращалось. Однако именно благотворительность, организованная как профессиональная и широкомасштабная деятельность, порождает слои населения, которые обречены на иждивенчество, которые не способны, не умеют и не желают себе помочь. Поставленная на поток благотворительность обусловливает появление групп людей, которые живут за счет того, что организуют помощь бедным. Неявная заинтересованность в сохранении бедности и бедных оказывается составной частью их профессиональной мотивации. Такая общественная помощь, решая одни текущие проблемы, порождает другие, более серьезные: живущие за счет помощи в любом случае оказываются униженными, чувство зависимости порождает раздражение, злобу, становится источником дополнительного социального напряжения.

Об этом с тревогой говорили разные социальные мыслители еще в середине прошлого века. С особой остротой эта проблема встала во второй половине нашего столетия в так называемых обществах благосостояния, развернувших широкие программы социального обеспечения. В первую очередь США, но также Канада, Германия, Швеция, Нидерланды, Франция и другие экономически развитые страны столкнулись с фактом появления массового и самовоспроизводящегося слоя иждивенцев, живущих только на пособие по бедности и ни на что другое не способных, как на получение социальной помощи.

С общесоциологической точки зрения, посредством благотворительности решаются две важные социальные функции: во-первых, функция сохранения и воспроизводства общества и, во-вторых, функция развития общества, к которой относится поддержка социально перспективных инициатив и начинаний, даже частичное осуществление которых оказывается невозможным из-за отсутствия средств.

В этой второй функции благотворительность должна иметь четкие критерии и иметь единственной целью поощрение людей в их начинаниях, а не потворствование им в их иждивенчестве. Проблема, строго говоря, заключается в том, чтобы предоставление максимальной необходимой помощи в минимальной степени поощряло людей к тому, чтобы они особенно на нее полагались. В таком виде эту проблему сформулировал Дж.С. Милль[204]. Ее теоретическое осмысление может способствовать определению критериев принятия филантропических решений, с одной стороны, и оценке эффективности филантропических действий — с другой.

Очевидно, что помощь не всегда развращает. Помощь может стимулировать инициативу, активность, изобретательность. Но для этого, за исключением случаев, когда необходимо обеспечить удовлетворение элементарных потребностей людей, сама помощь должна строиться таким образом, чтобы именно тонизировать, а не расслаблять нуждающегося, чтобы внешняя помощь не заменяла необходимости самопомощи. В этом должен состоять главный критерий любых благотворительных программ. Милль сформулировал своеобразное «прагматическое правило» благотворительности:

 

«Если помощь предоставляется таким образом, что положение лица, получающего ее, оказывается не хуже положения человека, обходившегося без таковой, и если к тому же на эту помощь могли заранее рассчитывать, то она вредна; но если, будучи доступной для каждого, эта помощь побуждает человека по возможности обходиться без нее, то она в большинстве случаев полезна»[205].

 

Благотворительность, безусловно, должна спасать от голода и нищеты. Но благотворительность теряет всякий смысл, если подрывает индивидуальное трудолюбие и способность человека к самообеспечению.

 

 

Благотворительность: этика или социальная инженерия?

 

Переосмысление роли благотворительности в жизни общества подготовило интеллектуальную почву для смены принципиальных и прагматических приоритетов благотворительности, для изменения взгляда на благотворительность как элемент и фактор общественной жизни.

Во второй половине XIX в. в деятельности филантропических организаций, главным образом американских, происходит радикальный перелом: благотворительность все менее рассматривается как способ раздачи благ бедным; ее задача усматривается в улучшении состояния общества в целом. В частности, признается, что благотворительность призвана обеспечивать людей не предметами потребления, а средствами, с помощью которых они могут сами себе помочь; помощь, таким образом, совершенно определенно усматривается в том, чтобы нуждающиеся перестали быть зависимыми и смогли стать ответственными за свою жизнь. Но для этого сама благотворительность как целенаправленная деятельность должна была стать иной: просвещенной, научной, технологичной, контролируемой.

В отличие от старой филантропии, несшей в себе дух патернализма, новая филантропия должна стать деятельностью, имеющей в виду планомерное развитие общества и широкомасштабное улучшение жизни людей. Методология нового подхода к благотворительной помощи, заимствованная из социальной инженерии, заключалась в следующем: (а) сформулировать проблему в терминах объективно фиксируемых критериев; (б) определить поддающиеся контролю цели; (в) подобрать средства по реализации этих целей и достижению конструктивных практических результатов.