РАЗЛИВ ПОЛОВОДЬЯ ТРЕХ САГАЯЗЫЧИЙ «УC САГА»

Язык - своего рода стихия. Его безудержное распространение и исчезновение очень напоминают вешнее половодье. И неизученность механизма и закономерностей этой стихии привели к неправомерному смешиванию простого распространения моды на язык с «рождением» этноса и народа. Эти два разных явления ни в коем случае нельзя смешивать друг с другом. Например, разве следует ли отнести всех русскоязычных бывшей СССР к этническим русским? В другом примере, разве, созданные в 30-х годах XX в. административным постановлением хакасы на Енисее «родились» как народ из-за единства языка? Кстати, пример «рождения» хакасов ломает все сегодня применяющиеся научные определения «что такое рождение «этноса и народа» и «кто такие этнос и народ?» Хакасы были созданы приказным способом из разношерстных племён и родов, имевших каждый свою самостоятельную историю языка, жизни и культуры. Как теперь объединять воедино историю «рождения» каждого из них? И как влить в единое неделимое историю сегодняшнего хакасского языка? Ведь проблематично составить даже общий словарь хакасского языка из самостоятельных словарей самостоятельных языков бельтиров, куманды, кызылов, сага-сагайцев и других.
Другим моментом, ставящим мозги гуманитариев набок, являются такие элементарно практические явления: почему одни языки побеждают другие языки на жизненном конкурсе? И кто непосредственные физические распространители языка-победителя? Понимать это слишком просто, потому и все ломятся, мудрствуя над открытым и видимым даже школьнику. Ведь, побеждает, не считаясь с уровнем развития, только тот язык, который стал модным. А модным становится только тот язык, который стал «перспективным», «престижным», т. е. получивший возможность сытнее прокормить своих приверженцев.

Кангаласский улус

/* */ Такое усиление кормящих качеств конкретного языка зависит или от политической победы носителей языка, или от становления высокодоходным, обслуживаемого данным языком типа занятий. Тут примеров хоть отбавляй. Языки правящих политически этносов и наций-администраторов всегда модны на своей территории, ибо административные выгоды ставят вне конкурса кормящие качества того языка. Таковы правящие языки всех государств, особенно империй. И после краха тех империй, реваншистские настроения очень и очень долго пользуются как политическим знаменем бывшее имперскоязычие, именуя его то «одноязычными», то «родичами по крови», то «братьями по языку». На деле же все те имперскоязычные всегда были «родственны по крови» как сегодняшние русскоязычные бывшего СССР.
Примером повышения кормящего качества языка не из политико-административных причин является сегодняшнее многоязычие в западных странах. Некогда граждане каждой страны Запада были одноязычны и коренной их язык кормил их надежно. Когда же на трон жизни тех стран села её Величество Безработица, все кинулись застраховать себя многоязычием, ибо единственный родной язык утратил значительную часть своих кормящих качеств. А многоязычие обеспечивало дополнительные источники за счет ресурсов дополнительных языков. И распространителями того многоязычия становились не чужие, а только собственные родители ребёнка. Чтобы обеспечить надёжное будущее своего ребёнка, хоть из-под земли добывали своему чаду нужные, доходные, престижные дополнительные языки. Естественные авторы тех дополнительных языков, кроме института гувернёрства, никогда не выступали в роли распространителей своего языка среди чужих. Если бы что-то зависело от их воли, многие бы попытались даже противодействовать, ибо речь шла о разделе доходов от языка. Это то элементарно простое практичное, которое не поняли по сей день изучающие происхождение народов и рядовые, интересующиеся проблемами этногенеза.
Самым броским примером повышения кормящих качеств языка и становления его притягательным посторонним является тунгусоязычие, обслуживающее охотничий и рыбный промыслы на оленном транспорте. При пешести всех остальных аналогичных промысловиков, вооруженность оленным транспортом, расширяя площадь охвата угодия, увеличивала добычливость промысла в несколько раз. Именно из-за повышения добычливости, пешие промысловики так дружно ухватились за этот язык, обслуживавший в тот период самый высокопроизводительный вид промыслового дела, что тунгусоязычие чуть ли не целиком охватило обширнейший регион от Тихого океана до Енисея. Оно бы распространилось и дальше на Запад, если бы на Енисее и Оби не встретилось с самодиязычным типом такого же вида труда.
Неизвестно, кто первым создал оленеводческие тунгусоязычие и самодиязычие. Можно лишь догадаться, что оба язычия изначально имели свой эпицентр и место рождения и, подхваченные заинтересованными соседями, пошли распространяться вширь не обязательно с одного краю, во все стороны, подобно расходящемуся кругу волн от упавшего в жидкость твёрдого тела. Чем дольше от изначального времени распространения, тем сильнее исчезают следы, указывающие кто изначальный автор данного язычия. Отсюда, нет уверенности утверждать о том, находятся ли все сегодняшние языки планеты у своих изначальных авторов и являются ли заимствованными от чужих авторов.

Pin It

Север Якутии. Фото Виктор Солодухина

/* */ Подобная переходчивость с рук в руки позволяет думать о том, являются ли языки-эстафеты вообще собственностью какого-то конкретного этноса и не относятся ли таковые собственностью какого-то кормящего типа занятий. Так, например, скотоводческому языку абсолютно безразлична этническая принадлежность взявшегося заговорить на этом языке из-за вынужденности кормиться скотоводческим трудом. Он обслужит с одинаковым рвением и уранхая - бывшего самоди, и кипчака - бывшего угро, и кавказца-балкара, и анатолийца-турка, и якута-диринговца. При этом в условиях древнего отсутствия узаконенных и неизменных языковых нормативов, каждый побежденный как бы в отместку покорёжит ультраосновной скотоводческий язык до образования абсолютно нового самостоятельного языка у каждого потомка побеждённого этноса. Так, именовавшийся древнетюркским, скотоводческий язык, победно продвигаясь в боях на Запад, практически уничтожал себя, оставляя взамен массу гибридных скотоводческих языков. Таким образом, от самоистребивших себя в боях физически древних тюрков и их древнетюркоязычия остались лишь одни их гибридные тени. Сменившие их новые гибридные языки и этносы сохранили одну лишь условную память о нём под названием «древнетюркский скотоводческий» или просто «тюркский - скотоводческий».
Как повествует древне-орхонский «Памятник Кюль-Тэгину», Древний Енисей до этого кагана был ещё никем не колонизован, многолюден и культурно развитее древних тюрков. Его основное население составляли тавгачи - предки уранхаев. Слово «тавгач» явно составлен из комбинирования этнонимов «тавг» и «ас» наподобие «Астек» («Ас», «те», «к»). «Тавгами» издревле по сей день называют только бывших самодиязычных. «Ас» - кетоязычные Ас-Асаны или Эдьээны. Отсюда, тавгачи - явно комбинированные Тавги и Ас.
В жестоких и многолетних боях каган впервые порабощает тавгачей-самоди. С того времени и пошла тюркизация бывших самодиязычных Енисея, превратив их в уранхаев.
Сами уранхаи до сравнительно недавнего времени состояли из конгломерата разноязычных родов и племён. Они в разное время входили в составы множества дробных административных единиц - владений каганов, беков, тайш и т. п. Даже в первые годы советской власти они по дробным кускам входили в Ойротию, Танну - Тува, Тувинскую Народную республику, Советскую Туву. Остальная их часть до 30-х годов XX в. были самостоятельными административными единицами под названиями Бельтир, Койбал, Кызыл, Куманды, Куулар (Лебединцы), Сага (по-русски «сагайцы») и т. п. Этих последних постановлением советского правительства приказали объединиться в один новый народ под названием Хакас. Видимо, Хакас и Карагас вытекали из давних самодийских понятий «Кае» или «Каса» - «Человек» и «Каа», «Кара» - «Малый» и «Большой» (сравните с названиями трехверховий реки Енисей: «Каа Хэм», «Бий Хэм» и «Улуг Хэм» - малый, большой и великий ветви). Любопытно, какую дату называют сегодня историки-сибиреведы датой «рождения» народа «хакас»: то ли приказного создания советского правительства объединенного народа «хакас», то ли разные даты появления врозь бельтиров, койбалов, сага и т. п. Если взять за основу советский приказ: хакасы - народ вчерашнего «рождения», лишённый исторического прошлого. А если ту историю попытаться вести врозь по племенам, кызылы не примут за своё прошлое бельтиров и сага - прошлое койбалов и т. п. И такой разнобой был бы вполне обоснованным, ибо каждый из тех племён имел свой язык и прошлое, непохожее на других. И хакасов, и ойрат, Танну и Тува оптом издавна принято называть и «тавг» и «уранхай» от приписания им общего угро-самодийского предка «Йу» в превосходной степени «Иурен», а во множественном числе «Йурэн» или «Йурэнхай» или «Уренгой».

Зимняя ловля рыбы

/* */ Все Йурэн-Уранхаи в лице своего верхне-енисейского тавгача, колонизованные древними тюрками Кюль-Тэгина, постепенно в веках пошли тюркизироваться.
Странная теория о якобы степном происхождении якутов уверяет будто после поражения от кюль-тэгиновских войск тюрков самодийская кровь тавгачей и их потомков уранхаев моментально стала этнически тюркской. Выходит, военные баталии есть хирургическая операция по переливанию крови победителей в телеса побеждённых, чтобы моментально изменить этнически антропологический тип последних. Если бы было так, то африканцы и американские индейцы давно бы превратились в белых европейцев, ибо они потерпели столько поражений от колониальных баталий. В самом же «памятнике Кюль-Тэгину» повествуются события отнюдь ненаправленные на породнение крови у противников. Во вводной части своей летописи Рашид-ад-дин сообщает, что ханская канцелярия приказала ему составить ту летопись для ограждения имперской крови от порчи кровью побеждённых вассалов ханства.
Распространение имперского тюркского языка, надо полагать, тогда проходило по обычной трафаретной схеме малообразованных стран и империй. Тогда сегодняшнего закона о государственном языке не было. Имперскому языку в тех условиях явно приходилось отстаивать свои имперские права методом, рассказанным в летописи Рашид-ад-дина - выпячиванием в повседневной жизни преимуществ и привилегий этносов-завоевателей и унижения порабощенных племён по образцу объяснения в русско-монгольском словаре понятия «уранхай» - «оборванец»; или превращения того же понятия «уранхай» в уничижительное, нарицательное в «Словаре якутского языка» Э.К. Пекарского. Тюркский язык, дошедший до якутов по эстафете через десятки языков - эстафетчиков, сумел-таки дотащить до якутов ругань тюрков по адресу бесправных порабощенных уранхаев. И якутский язык, с гордостью относящий себя к дальним потомкам самодийского языка уранхаев, по необразованности автоматически повторял тюркскую ругань на своих же предков-уранхаев. Тут хоть стой, хоть падай.
У дошедшего до оставления на камнях письменных эпитафий на каганов типа Кюль-Тэгина, всё же, надо полагать, не было ни массовых школ для обучения всех детей империи, ни узаконенных письменных нормативов языка для пропаганды имперского языка. При этом из-за многосоставности самих тюрков-завоевателей единого имперского тюркского языка явно не существовало. Вот почему древнетюркский язык моментально исчез из арены, как только отошёл в завоевательных походах от своей колыбели - Орхона. Отойдя от Орхона, многожаргонный древнетюркский язык, невзирая на имперскую позицию, в каждом завоеванном участке вступил почти в неравную борьбу с местными языками завоеванных и одерживал пиррову победу. Говоря иначе, в каждом иноязычном регионе он пошёл создавать всё новые и новые протюркские языки, изначально представлявшие собой простейший «простонародный» жаргон-помесь местных языков с тем или иным подвидом имперских языков. Со временем, по мере ослабления уласти тюрков в каганатах и ханствах, те жаргонные языки пошли оформляться как полноправные самостоятельные языки. Они при этом не находили нужным и называть себя «тюркским». Поэтому и сохранивших название «тюркский» позже оказалось только два языка: огузский у туркменов и «османский» у анатолийцев.

Якутская лошадь

/* */ На Енисее помеси разных подвидов языков имперских тюрков в смеси с многочисленными самодийскими, угорскими, кетскими, ас-асан-адянскими, тунгусскими, майаатскими, остякскими, оду-удэ-юкагирскими, чаучи-чукотскими, нымылан-нам-коряками, селькупскими, хантыйскими, энецко-ненецкими, сага-сагайскими и проч. пошли образовывать также протюркские языки с собственными названиями, среди которых не было ни одного, пожелавшего сохранить имперское название «тюркский язык». И это вполне понятно: енисейские протюркские жаргоны окрепли и превратились в законно самостоятельные языки намного позже, когда уже увяли лавры победителя-завоевателя у тюркских разновидностей имперских языков. Ставшие имперскими, наравне с тюркскими, монгольские языки также не навязали енисейским языкам (местами сохранившим до XIX в. остатки своих самодийских) свои названия. Таким образом, ни один из енисейских языков не назвал себя языком хал-ха, халмах. Только в лексику енисейских языков просочились редкие монгольские слова.
Получили, надо полагать, енисейцы натуральные разновидности древнетюркских языков с первых рук только там, куда сумела пробиться с боями конная армада кагана Кюль Тэгина. И у тех, вероятно, осталось не оченк большое число «учителей» натуральных древнетюркских языков, ибо конная армада Кюль-Тэгина после верховьев Хэма-Енисея двинулась дальше на Запад к Ирташу, громя и грабя самодийцев-тавгачей. Наместникам-закрепителям завоеванного в верховьях Енисея оставлялись, по-видимому, не очень многие, непригодные к воинской службе. И те, вероятно, считали ту миссию наказанием, ибо от жизни грабежом должны были перейти к доходам от одной дани, имеющей всё же подобие Правовых порядков. Конница же Кюль - Тэгина промчалась через верховья Енисея, по-видимому, только там, где имелись наиболее обширные пастбища для армады конной армии. Вглубь на Север должны были посылать небольшие отряды покорителей - карателей позже уже наместники, стремившиеся увеличить свои доходы от дани за счет даней беспомощных дальних родов, живших в непроходимостях для большой конницы. Согласно сохранившимся в тех местах легендам и наскальным рисункам, подобное занятие оказалось небезопасным для самих наместников. И последним пришлось видоизменить тактику. Сами древние тюрки прекратили походы в те опасные, природой защищенные дали. Они пошли на сговор с верхушкой самих тех дальних племён и стали назначать лх собирателями дани для каганатов у своих же соплеменников. Говоря иначе, завоевание дальних областей пошло не силами переселенцев - древних тюрков, а силами своей же местной верхушки без участия переселенцев. Этим методом, век спустя, умело воспользовались царские воеводы. Короче, для дальних окраин «тюрками-завоевателями» в пользу каганата стала своя же местная верхушка.
Вот те-то свои доморощенные «тюрки-завоеватели», т. е, свои местные наместники каганата и стали самыми рьяными проводниками языковой и политической тюркизации глубинок Енисея. А какая у них была языковая база? Ни учебников, ни словарей, ни книг, ни радио, ни газет тогда не было. Модные имперские и неоднотипные тюркские языки приходилось «изучать» лишь па слух и не всегда правильно угадывая значения слов и понятий. И «учителями», подававшими образчики имперского языка, были не сами натуральные древние тюрки, а свои же енисейцы - ближайшие соседи, тоже кое-как балакавшие на невероятной смеси подобия тюрского со своими местными самодийскими и иными языками. Такое «тюркское» балаканье от соседа к соседу, наконец, докатилось и до самых окраин северных племён - Сага, которых русские назвали «сагайцами».

Майский тракт

/* */ По крови енисейские сага относились к древнейшим угро-самоди группы «Йу», называвших себя «Великим Йу», т.е. «йуре» - указатель превосходной степени. Во множественном числе «Йуре» образовывало название «Йурэн» (у якутов «?рэн», «?рэн Хоhуун»), по монголоязычным летописям «йуренгой», «Уранхай» и и «Урэнгой». Название этнонима «Уренгой» до нашего сегодня сохранилось там, где и в помине не было тюркоязычия - в центре газового месторождения Севера Западной Сибири. Это лишнее свидетельство об исходном угро-самодийском происхождении уранхаев, подвергшихся тюркизации только после завоевания их полчищами кагана Кюль-Тэгина. Отсюда, образовавшийся от смеси тюркского и угро-самодийских языков, язык абаканских сага называется потомком уранхайского языка, имея в виду его угро-самодийскую часть, а не пришлый винегрет имперского тюркского.
Самоназвание абаканского сага-языка могло возникнуть и на поздней тюркской основе «сага», т. е. «самый крайний тюркский язык». Однако и до тюркизации угро-самодийский язык абаканских сага должен был иметь своё местное название. Тут вспоминаются названия северных эпосов «Сага о Форсайтах», «Сага о нибелунгах» и т. п. Все те эпосы созданы на языках, в той или иной степени родственных к угро-языкам. Их значение точнее всего перевела русская калька «Слово о полку Игореве». Выходит, «сага» означала «слово», «язык». В якутском и майаатско-нганасанском языках понятия «язык» и «слово» выражены как «сага» и «сана» (санга). Отсюда следовало говорить не «саха тыла», а «саха санбата». Имело, так и называлась самая ранняя книга для чтения на якутском языке. Любопытно, у вьетнамцев, предки которых некогда были выходцами из северной части Китая, понятие «язык», «голос», «слово» также выражают как «зан». Их газета «Нян Зан» означает «Голос народа». Нганасаны понятие «народ», «люди» также выражают, как вьетнамцы, «ня» «на». У ненецев, энцев, нанайцев «на», «ня», «не» также означает «люди», кнарод». Отсюда и самоназвания «на-най», «неней» (ненец) и «нанагир» исходят от «на-на» - «народный, народ», «людские люди», «настоящие люди». Если сравните те двойные повторы с якутскими: «киhи-киhи» - «настоящий человек», «киhилии киhи» - «человечный человек», «абааhы киhи» - «дьявол человек» и т. п., поймете, почему древние в своих самоназваниях допускали и двойные повторы. Возможно, подчеркиванием «настоящий» они пытались отгородиться от посторонних, перешедших на их язык и включившихся в их племя. Одновременно словом «настоящий» могли защищаться от попыток отторжения и примкнувшие со стороны. Так, в Якутии выражением «я - настоящий якут» начинались только предания примкнувших к якутам. Их, бедных, явно не хотели признавать якутами.
Когда у меня накопился внушительный материал о местном происхождении якутов, старые люди края осаживали меня резоном: «Если не переселенцы, то кто завёз в Якутию тюркоязычие?».
Тут как ни проверял, чужих пришлых в родовом составе народов Якутии не обнаруживал. Молчали о передвижениях и переселениях иноязычных легенды, предания и эпосы всех якутян и их соседей. А из того, как заговорили о приходе русских, фольклор тех народов показал, что, если бы до русских имели место какие - то переселения, фольклор бы не молчал.
Тут обнаружил, что и я, подобно своим коллегам-предшественникам, игнорирую материал, лежащий под носом, и хватаюсь за дальние, нередко вовсе не имеющие отношения к делу. Выплыло, что якотовёдение за все почти четыре столетия изучения якутов, не желало и обратить внимания на мнение самого якутского языка о своём происхождении.

На р. Лена

/* */ В самом деле, живой свидетель рождения и формирования якутов - якутский язык почему не должен был не помнить, кто его родители? А якутский язык никогда не говорил, что его родителями были какие-то персы, уйгуры, хунно-хунхузы, монголы, тюрки, арийцы, курыканы и т.п. Если бы он имел какое-то отношение к языкам тех народов, то зачем ему было отрицать о том? А якутский язык упрямо и настойчиво уверял даже без всякого запроса о том, что он - наследник языка уранхаев и имеют место на свете только три сагаязычия - «?с са5а». Кто входил в те сагаязычия, составляло натуральную неразгадываемую загадку, ибо из трех известны были только два сагаязычия: якутский и абаканский на Енисее сага-языки. При этом вхождение последнего в сагаязычие было сомнительным, ибо абаканский сага-язык и якутский сага-язык почти не понимали друг друга без переводчика. Столь велико было различие между ними. Кроме того, распространение языка обычно всегда протекает наподобие разлитию жидкости - без отрыва друг от друга. А между абаканским сага-языком и якутским сага-языком располагалась пропасть в несколько тысяч вёрст непроходимости для скота. И всем исследователям казалось, что Якутию сагаязычие должны были доставить только чистые скотоводы, т. е. достигшие специализации скотоводства в виде самостоятельной отрасли, способной без чужой помощи прокормить своих приверженцев. А чистым скотоводам не было ни шагу пути в Якутию; ибо потеряв скот на первых же перегонах по бестравной тайге, им было околевать в тайге, как и погибший от бескормицы скот. Поэтому сторонники якобы степного происхождения якутов как от чумы убегали от разговоров о хозяйственных деталях переселений из степи в Якутию. Сердились на тех, кто ставил им резоны о кормовой базе якобы переселений степных скотоводов в Якутию. Выходило, будто степные предки якутов по воздуху, до самолетов, перелетели в Якутию со скотом или перегнали свой скот, кормя их в бестравной тайге древесиной. И в такую версию в советское время поверили даже якуты - скотоводы, возившие сено для своего скота из Амура, а комбикормы - из Центральной России и даже из-за рубежа по железной дороге и на пароходах. Таков был гипноз передоверия ученым-якутоведам.
Отыскать третье сагаязычие, объединявшее абаканский сага-язык с якутским сага-языком, помогли архаика якутского языка и оленескотоводство.
Разъезжая по Якутии, я поражался размещению самой большой архаики якутского языка только на самых дальних окраинах края. Отсюда создавалось впечатление, будто бы якутский язык изначально родился на тех дальних окраинах и только потом стал пробираться в центр, т. е. в Центральную Якутию. Однако, по ясачным документам, к приходу русских концентрация сагаязычия была обнаружена только в междуречье Амги и Лены, а также в низовьях Вилюя. Правда, и тогда встречались на окраинах лица, одновременно имевшие имена на нескольких языках, в том числе и на якутском. Потом массовое оякучивание окраин началось после бегства ясачных от составителей ясачных списков, не спрашивая желания, распоряжавшихся кому быть зачисленным в какой этнос. Затем самая захлестывающая волна оякучивания по языку окраин прошла во время коллективизации, когда, уступавших в численности, малочисленных влили в укрупнённые посёлки - в преобладающую массу якутоязычия. Тут одним ударом было покончено со всеми малолюдными языками. Зная те факты, я вначале полагал, что будто бы архаика окраин объяснялась отсутствием общений окраин с центром и консервированием состояния сагаязычия XVII-XVIII вв., занесённого во времени массовых бегств от составителей ясачных списков. И всё же не все факты сагаязычия окраин не влезали в вышеописанные рамки оякучивания окраин. Особенно шокировало обилие архаики якутского языка в тех окраинах, где скотоводства не было в помине. Я же считал, что сагаязычие всегда было привязано к хвостам коня и коровы.

Якутские календари

/* */ У якутов раньше имела место шутливая поговорка, что «наличие косяка в двери юрты замечают только больно стукнувшись об него». Это поговорка о том, что повседневное замечается всегда в последнюю очередь и не всеми. И я, проведший всё детство в лицезрении оленескотоводства, заметил этот бесподобный тип хозяйствования, который не привезти не из какой степи, только приехав в Оймякон. И заметил его не по своей личной внимательности. Оймяконцы попросили меня, специалиста, уговорить райком и райисполком, чтобы они разрешили иметь в личном хозяйстве колхозника одновременно коня, коров и оленей. А местные власти, тыкая пальцем в колхозный устав, твердили: «Выбирайте сами: вы скотоводы или оленеводы? Среднего быть не может».
А вот оймяконцы были именно серединой: у них полностью сохранялось древнейшее оленескотоводство - единовластная хозяйка всей дорусской Якутии. Вот и я стукнулся лбом об этот вездесущий в Якутии «косяк» оленескотоводства. Не случись тот хозяйственный инцидент, подобно другим якутоведам, и я бы, видимо, не догадался о роли оленескотоводства в распространении трёх сагаязычий. Если тюркоязычие привязано к хвостам луговых животных, тунгусоязычие - к рогам оленя, а палеоазиатские - к лыжной палке охотника - промысловика, то в оленескотоводстве одновременно присутствовали и хвосты, и рога, и лыжные палки, т. е. все условия для существования сагаязычия. И я со смехом отметил про себя, что мои коллеги-предшественники не заметили то, что этой привязкой одновременно к хвостам, рогам и лыжной палке, сагаязычие отличалось от общего тюркоязычия как небо от земли.
Когда выяснилось, что за тип занятий своими кормящими ресурсами позволил пронести в Якутию моду на полутюркское сагаязычие, отыскать третье сагаязычие не составило большой трудности. Таковым должен был стать только язык, лично сам относящий себя к ряду сагаязычий. Таковым оказался единственный язык - долганский, называющий себя «сага-языком, но не якутским» («Якут буолбатах саха»).
Подобное мнение долганского сага-языка о себе вполне правомерно. Долганский сага-язык - абсолютно самостоятельный язык со своей грамматической структурой, своей неповторимой лексикой и даже литературой. Он не похож ни на абаканский сага-язык, ни на якутский сага-язык. Однако в нём всё же сохранилось его промежуточное положение между этими двумя сагаязычиями. В деле тюркизации, долганский сага-язык тюркскую свою основу позаимствовал не от каких-то давно усопших древних тюрков, а от своего прямого соседа - абаканского сага-языка.
Свидетельствовать о том могут монголизмы долганского сага-языка. В процентном соотношении и по лексическому составу те монголизмы почти одинаковы у долганского и абаканского сага-языков. Только в долганском языке количество монголизмов чуть меньше, чем у абаканского сага-языка. Выходит, ученик растерял часть услышанного у своего учителя. У долганского языка некогда имели место две ветви: туруханско-таймырская и вилюйско-ленская. Первая больше сохранила сходство с абаканским сага-языком. Вилюйско-ленская же ветвь почти до неузнаваемости удалилась от абаканского сага-языка.

Pin It

Река Далдын. Якутия. Фото Виктор Солодухина

/* */ Она пошла создавать новый язык - якутский сага-язык. С последним она слилась настолько, что её пошли считать за диалект якутского сага-языка. И это слияние вилюйско-ленской ветви долганского сага-языка с родившимся от неё новым якутским сага - языком и обмануло якутоведение. Последнее, приняв долганский сага - язык за вилюйско-намско-усть-алданский говоры якутского языка, позабыл, кто родитель якутского языка. Помогло подобному ложному представлению и отъезд части долган к своим таймырцам. А уехали они, и убегая от составителей ясачных списков, и из-за распада своего кормящего оленескотоводства. Верные скотоводческой отрасли (бывшего оленескотоводства) остались в Якутии, фигурируя как якуты. А давшие предпочтение оленеводческой отрасли того же оленескотоводства укатили на Таймыр и на Север. Вот они-то и сохранили на дальних окраинах архаизмы.
Таким образом, якутский язык - не оторванное одиночное явление. Он - составная неотрывной массы разлива трех сагаязычий. До этих трех сагаязычий тюркоязычие прошло через десяток языков-эстафетчиков на Енисее. При этом каждый из тех эстафетчиков пропускал тюркоязычие через мельницу своих местных языков, где превалировали языки уранхаев-самоди. Поэтому ссылка сагаязычия якутов на уранхайский язык есть напоминание о том, что при внешнем тюркском облике якутский сага-язык всё же остаётся потомком уранхайского самодиязычия. Напоминали, очевидно, для того, чтобы не была забыта и эта сторона происхождения языка. О том, насколько «качественно» шла та языковая эстафета от соседа к соседу без всяких переселений, можно судить из того, что долганский сага - язык, из-за неодинаковости социальных строев, не заимствовал у абаканского сага-языка его социальные сказки о богачах, каганах и т. п. Вот почему у якутского сага-языка, как и у долган, его сказки состоят из сказок об одних зверях и птицах. Это прямой указатель только эстафетного способа растекания вширь всех трёх сага-языков, ибо живой переселенец не позабыл бы захватить с собой на дорогу свои сказки.

ГЛАВА VI