Социальный порядок и санкции

Понятие социального порядка является одним из ключевых в учении Кельзена. Мыслитель и право рассматривал прежде всего как нормативный порядок, пытаясь именно через категориюпорядкаобосновать специфику права. Для него «нормативный порядок, ре­гулирующий человеческое поведение, непосредственно или опосре­дованно касающееся других людей, есть социальный порядок» (1,38). Видами последнего являются моральный и правовой порядки.

Ученый отмечал, что с «психологически-социологической точки зрения» функция всякого социального порядка заключается в том, чтобы добиться определенного поведения людей, подчиненных этому порядку: «Побудить их отказаться от некоторых действий, почему-либо считающимися вредными для общества... и, напротив, совершать определенные действия, считающиеся полезными для общества» 38-39). Причем, по мнению Кельзена, мотивирующую функцию таких действий выполняют представления о нормах, предписывали запрещающих человеку определенные действия.

Здесь заслуживают внимания несколько моментов. Во-первых, метим, что Кельзен использует «психолого-социологический подход»,усматривающий причинно-следственные связи между факторами стимулирующими поведение человека, и самим его поведением. «Чис^ тая» теория права не может обойтись лишь сферой чистого норма­тивного долженствования. Ученый вынужден вводить в свою тео­рию и психологическую, и социологическую аргументацию.

Во-вторых, Кельзен убежден, что определенного поведения людей надо «добиваться» и «подчинять» поведение правопорядку, причем подчинение ученый трактует как результат внешних актов принуждения. Такая исходная позиция создает искаженную картину социальной реальности. Возникает иллюзия, что только внешнее, рационально организованное принуждение может привести к соци­альному порядку. Отсюда — и стремление все средства такого при­нуждения свести к нормам, предписывающим или запрещающим такие действия. Понятно, что, следуя этой логике (которая отнюдь не вытекает из «чистой» теории долженствования), легко сделать вы­вод, что единственными стимулами нормативного поведения явля­ются положительные и отрицательные санкции (наказание). Такой вывод и делает Кельзен.

Ученый рассуждает следующим образом. Существуют различные социальные порядки. Одни из них предписывают определенные пра­вила поведения, не связывая с их соблюдением или несоблюдением каких-либо последствий. Другие социальные порядки связывают с определенным поведением предоставление выгод (вознагражде­ний) или невыгод (наказаний в широком смысле слова). Такой поря­док действует по принципу воздаяния.

Награду и наказание можно объединить понятием «санкция». При этом Кельзен замечает, что «обычно санкцией называют только наказание, т. е. зло, которое должно быть причинено как последствие известного поведения. Это зло выражается в лишении определенных благ: жизни, здоровья, свободы, чести, материальных ценностей» (1, 39).

Из этих посылок Кельзен делает вывод, который, как представ­ляется, не является логически необходимым. Он констатирует, что социальный порядок может предписывать определенное поведение, «связывая противоположное поведение с причинением вреда... т. е. с наказанием в самом широком смысле слова. Таким образом, опре­деленное поведение может считаться предписанным в рамках этого социального порядка (и юридически предписанным в случае право­порядка) лишь постольку, поскольку противоположное поведение обусловливает санкцию (в узком смысле)»

Стремясь оправдать собственную позицию, связывающую право санкцией, понятой в узком смысле (как наказание), Кельзен пыта­ется доказать, что социальный порядок вообще немыслим без санкций.

Ученый обращает внимание на то, что если существует «пред­писанное поведение», то его неисполнение вызывает осуждение, а исполнение — одобрение. Само одобрение или осуждение окружа­ющих Кельзен предлагает рассматривать как санкции, причем иногда более действенные, чем другие формы поощрения и наказания (1,43).

Таким образом, учение о санкции также занимает одно из цент­ральных мест в правовой теории Кельзена. При этом необходимо под­черкнуть, что когда ученый определяет право как принудительный по­рядок, он имеет в виду не принуждение к выполнению предписаний самого правила поведения, аакты принуяедения, установленные пра­вопорядком в качествесанкций за несоблюдение этого правила.

Право и правопорядок

Обращаясь к понятию права, Кельзен указывает на разнообразие явлений, обозначаемых этим словом. В то же время слово «право» имеет, по мысли ученого, одно значение, которое признается всеми. Это поня­тие права как порядка человеческого поведения. «Порядок», полагает Кельзен, — это система норм, единство которых зиждется на том, что они имеют общее основание действительности (основную норму) (1,47).

Другим признаком, общим для всех социальных порядков, обо­значаемых словом «право», Кельзен называет их принудительность. Под «принудительностью» порядка ученый, как уже было отмече­но, понимает то, что в его рамках осуществляется реакция на неже­лательное, общественно вредное поведение, осуществляемая в виде актов принуждения, «причиняющих зло» (1, 50).

Итак,право, по Кельзену, естьпринудительный порядок че­ловеческого поведения. Нормы права предписывают определенное человеческое поведение, связывая противоположное поведение с актом "Ринуждения. Получается, что если правовые порядки и уполномо-ивают кого-либо на что-либо, то это есть уполномочивание «одно-⁰ индивида применить по отношению к другому акт принуждения ^в качестве санкции» (1, 50).

Санкции правопорядка имеют следующие признаки: 1) это всегда '^манентные санкции (санкции самого общества, а не Бога — как имеет место при трансцендентных санкциях); 2) санкции всегдасо­циально организованы (в отличие от простого одобрения или осуж. дения). По мнению ученого, не всякий установленный правопоряд­ком акт принуждения является санкцией, а только тот, который наступает как следствие определенного поведения.

Кельзен явно преувеличивал значение санкций в процессе регу­лирования социальных отношений. Это проявляется и в его определении правомерного поведения как поведения, «которое позволяет избежать применения санкций» (1, 52). Правда, ученый признавал, что правомер­ное поведение может вызываться и другими причинами, кроме страха перед санкцией, в частности, религиозными или нравственными пред­ставлениями, но сознательно не придавал этому особого значения.

Кельзен не мог не заметить связи принуждения с психикой че­ловека. По его мнению, «принуждение, побуждающее индивида ве­сти себя предписанным, правомерным образом, есть принуждение психическое, в его основе — представление о праве (особенно о его санкциях), воздействующее на подчиненных праву субъектов» (1, 52). Однакопсихическое принуждение, замечает Кельзен, нельзя путать с установлением акта принуждения. Именно этот акт принуждения, а не психическое принуждение, есть отличительный признак права. Именно акт принуждения, обусловленный соответствующим пове­дением, позволяет считать это поведение противоправным, «и ему должно препятствовать, а противоположное поведение (социально полезное, желательное, правомерное) следует стимулировать»

Необходимо напомнить, что, по мнению Кельзена, природа права относится исключительно к миру должного. Если в мире сущего действует причинная связь, то в мире права как должного эта связь существует по принципу«вменения». Это значит, что право также подчиняется логике «если А, то должно быть Б». Из этого вытекало, что когда допущена несправедливость, то должно быть действие (санкция) как следствие этой несправедливости. Поэтому право на жизнь, полагает Кельзен, состоит лишь в том, что в случае убийства человека против убийцы будет применена сила.

Любомуправовому сообществу (правопорядку) принадлежит монополия на применение мер принуждения. Эта монополия мо­жет быть децентрализованной, как в первобытном обществе, или централизованной, как в государстве, где для этого создаются спе­циальные органы. Любой правопорядок обеспечиваетколлектив­ную безопасность. Цель коллективной безопасности — мир. Но мыслитель убежден, что только через принудительный порядок дости­гается порядок мира.

Поясняя смысл «чистой» теории права, Кельзен еще раз обраща­ется к различию между «правовым сообществом» и «разбойничьей бандой». Его пояснение, на наш взгляд, лишний раз подтверждает наличие социологических и психологических предпосылок, лежащих в основании кельзеновского нормативизма.

Прежде всего ученый видит отличие приказания грабителя от правовой нормы в том, что «изолированный акт отдельного индиви­да» не может считаться правовым актом, потому что «право есть не отдельная норма, но система норм, социальный порядок» (1, 67). Но при этом Кельзен допускает, что «систематическая деятельность организованной банды» уже позволяет сравнивать ее с правопоряд­ком. Что же не хватает для того, чтобы считать бандитские правила правовыми нормами? По мнению ученого, — только отсутствие ос­новной нормы, «согласно которой должно вести себя в соответствии с этим порядком» (1, 68).

Почему же отсутствует допущение такой основной нормы? Ответ Кельзена таков: «Оно отсутствует потому, что (а точнее — если) у порядка нет длительной действенности, без которой не мыслится основная норма, соотносящаяся с этим порядком и обосновывающая его объективную действительность» (1, 68). Получается, что дейст­вительность нормы (долженствование) вытекает из ее действенности как нормы сущей. Избежать зависимости должного от сущего Кельзену опять не удается.

Развивая свою мысль, ученый приходит к выводу, что если к какой-либо банде применяются санкции норм правопорядка, если чле­ны этой банды лишаются свободы и даже жизни посредством актов принуждения, «которые истолковываются как наказание в виде ли­шения свободы и смертной казни», то, таким образом, прекращается Деятельность банды. Но как быть, если этого не происходит? Тогда, очевидно, правопорядок будет определяться бандитскими нормами, которые получат обоснование через основную норму. Кельзен факти­чески это и имел в виду, когда писал: «Все это происходит (к банди­там применяется наказание), если принудительный порядок, который Читается правопорядком, оказывается действеннее, чем тот прину­дительный порядок, на котором основана банда грабителей»

Опять мы видим, что социологический критерийдействия нормыопределяет и ееправовой смысл, конституируя саму основную норму как норму, констатирующуюпризнание, легитимацию данного порядка. Чтобы сомнений на этот счет не оставалось, приведем еще одну цитату: «Если территориальная сфера действительности этого принудительного порядка (установленного бандой. — А. П.) огра­ничена определенной областью, и если в пределах этой области он оказывается действенным настолько, что действительность всякого другого принудительного порядка исключается, то его вполне мож­но считать правопорядком, а созданное им сообщество — "государ­ством", даже если его внешняя деятельность с точки зрения между­народного права имеет преступный характер» (1, 68-69). В качестве примера Кельзен приводит так называемые «пиратские государства», которые на северо-западном побережье Африки с XVI по XVIII в. занимались пиратством на Средиземном море (Алжир, Тунис, Ли­вия). Для окружающих они были пираты, а для членов своего сооб­щества — гарантами минимума коллективной безопасности, запре­щающего взаимное применение силы и обеспечивающего тем самым действенность порядка, конституирующего сообщество.

Характеризуя правопорядок (право) через его действенность, Кельзен в соответствии с позитивистской доктринойотрицал такой признак правопорядка, каксправедливость. Важно понять, почему мыслитель пришел к таким выводам.

Уже Августин в своем знаменитом сочинении «О Граде Божьем» утверждал, что единственное отличие государства от шайки раз­бойников — в том, что государство не может существовать без спра­ведливости. Для Кельзена такой вариант совершенно неприем­лем, но единственным аргументом, объясняющим подобное неприятие, является констатируемая имотносительность справед­ливости. Вслед за рационалистами классической эпохи Кельзен убежден в том, что как правопорядок может быть только один, так и справедливость, для того чтобы она могла иметь правовой смысл, также должна бытьодна и всегда и всюду пониматьсяодинаково.В противном случае, настаивал ученый, ей не место в теории права. Ведь тогда, например, государство, основанное на христианстве, будет воплощать справедливость, а римскому праву, не признающе­му христианского Бога, в таковой будет отказано. Следовательно, делал вывод Кельзен, тогда римское право не может считаться пра­вом. Более того, «если считать справедливость отличительным при­знаком нормативного порядка, называемого правом, тогда принуди­тельные порядки капиталистических стран Запада не есть право С точки зрения коммунистического идеала справедливости, и наоборот:

коммунистический принудительный порядок в СССР не есть право с точки зрения капиталистического идеала справедливости». Вывод ученого таков: «понятие права, из которого выводится такое след­ствие, неприемлемо для позитивистской науки о праве» (1, 70).

Кельзен приводил пример русской революции, в результате ко­торой была отменена частная собственность на средства производ­ства. По этой причине американские суды отказались признавать акты русского революционного правительства правовыми актами, заявив, что это акты не государства, а банды гангстеров. Однако когда уста­новившийся в результате революции правопорядок обнаружил свою длительную действенность, он был признан правопорядком.