Соотношение субъективного права и правовой обязанности

Понятиеобязанности явнодоминирует в правовом учении Кельзена. При этом он подчеркивал, что в традиционных учениях, как правило, представлена противоположная точка зрения, в кото­рой подчеркивается субъективное право, а обязанность уходит в тень. Кельзен с таким подходом категорически не согласен. Он утверждает:

то, что мы называем правом, или притязанием, индивида, есть не что иное, как обязанность другого, или других. «И если в этом случае говорят о некоем субъективном праве или притязании одного инди­вида, как если бы это право или притязание было чем-то отличным от обязанности другого или других, то тем самым создается види­мость двух юридически релевантных ситуаций там, где реально нали­чествует лишь одна. Последняя исчерпывающе описывается указа­нием на правовую обязанность индивида (или индивидов) вести себя °пределенным образом по отношению к другому индивиду» (1,172).

Кельзен поясняет эту мысль следующим образом: «Если один чндивид обязан предоставить нечто определенное другому, то содер­жание обязанности заключается именно в "предоставлении", кото­рое другому предстоит принять: другому можно предоставить лишь "то, что он принимает. Если же один индивид обязан допускать опре­деленное поведение другого индивида, то содержание обязанности заключается именно в допущении этого поведения. Это значит: со-тветствующее обязанному поведению поведение того индивида, по отношению к которому существует обязанность, уже "соопределено" в поведении, образующем содержание обязанности. И если соотно­шение... между индивидом, по отношению к которому другой инди­вид обязан вести себя определенным образом, и этим другим инди­видом обозначить как "право",то это право есть лишь отражение этой обязанности» (1, 172).

Кельзен идет еще дальше и утверждает, что в правовом отно­шениисубъектом является толькообязанный, т. е. «тот индивид который своим поведением может нарушить или исполнить обязан­ность; управомоченный индивид, т. е. тот, к которому такое поведе­ние должно быть "обращено", есть лишь объект поведения, состав­ляющего содержание обязанности» (1, 172).

Вывод Кельзена заключался в том, что понятие«субъективное право» есть всего лишьотражение правовой обязанности («отра­женное право», «рефлекс права»). По большому счету, оно избыточно, так как далеко не всегда при наличии правовой обязанности возни­кает и «отраженное» субъективное право.

Подобное правопонимание для Кельзена не случайно. Оно обу­словлено определенными настроениями эпохи, в которой формиро­валось мировоззрение ученого. Именно поэтому «кредо» нормати­визма сам Кельзен формулирует почти как политический манифест:

«Чистое учение о праве устраняет... дуализм (субъективного и объек­тивного права. —А. 77.), интерпретируя понятие лица как персони­фикацию комплекса правовых норм, сводя обязанность и субъектив­ное право... к правовой норме, которая с определенным человеческим поведением связывает санкцию и ставит исполнение этой санкции в зависимость от соответствующего иска; иначе говоря, учение сводит так называемое право в субъективном смысле к праву в объектив­ном смысле. Следовательно, чистое учение устраняет тот субъекти­вистский подход к праву, которому нужно понятие права в субъектив­ном смысле, ту адвокатскую манеру рассматривать право лишь с точки зрения интересов одной из сторон, т. е. исходя из того, что право значит для индивида: насколько оно ему полезно (т. е. служит его интересам) или вредно (т. е. грозит ему злом). Такой подход характерен для римской юриспруденции, которая возникла в первую очередь из консультаций практикующих юристов, а затем была воспринята в эпоху рецепции римского права. Подход чистого учения о праве, напротив того, последовательно объективистский и универсалистский. Оно принципиально стремится к познанию целостности права в его объек­тивной действительности и пытается осмыслить каждое отдельное явление в его связи со всеми другими, в их системе, ставит своей чялачей в каждом частном проявлении права найти функцию права в его целостности. В этом смысле чистое учение о праве есть поисти­не органическая концепция права. Но, понимая право как организм, оно имеет в виду не какое-то надындивидуальное, внеэмпирическое, метафизическое сущностное единство (за этим представлением кро­ются определенные этико-политические постулаты), но только лишь следующее: право есть некоторый порядок, и потому все правовые вопросы должны ставиться и решаться как вопросы порядка. Таким образом, теория права становится по возможности точным струк­турным анализом позитивного права, свободным от любых этико-политических оценочных суждений» (2, 66).

Аргументы Кельзена, как нам представляется, небезупречны. Уче­ный верно отметил связь между субъективным правом и правовой обя­занностью. Право одного субъекта и обязанность другого — корреля­ты, но то, что поведение обязанного субъекта «соопределено» с поведением управомоченного, не позволяет говорить об их тождестве. Неверно и считать субъектом лишь носителя обязанности. Односто­ронность Кельзена в подходе к решению проблемы субъективного пра­ва становится очевидной, если обратиться непосредственно к управо-мочивающим нормам. Избавиться от субъекта права применительно к норме, например, предоставляющей каждому свободу слова, было бы сложно даже для Кельзена. Видимо именно в силу этого обстоятель­ства он все-таки признает, что «...положительное (официальное) позво­ление тоже может быть названо субъективным правом» (1, 195).