Множество возможных брачных партнеров 8 страница

наличие детей (в первую очередь сыновей) было необходимым условием для того, чтобы считаться полноценным членом об­щества. Бездетность осуждалась общественным мнением, а супружеские пары, не имевшие детей, психологически страда­ли от своей неполноценности;

дети выполняли также эмоционально-психологическую функ­цию, поскольку родители испытывали радость и чувство ду­шевного комфорта от общения с ними.

В этих условиях семья была заинтересована в том, чтобы иметь много детей. Разумеется, многодетность всегда имела не только плюсы, но и минусы. Однако в то время главным высту­пал фактор детской смертности: рождение многих детей слу­жило гарантией (хотя и не стопроцентной) от бездетности в старости. Детей производили на свет по принципу «сколько Бог даст» в надежде на то, что хоть один сын останется в живых. Кроме того, патриархальная семья была заинтересована не просто в детях, а в сыновьях, точнее, в одном сыне — работнике и наследнике, как минимум, и в нескольких других (для гаран­тии от бездетности в случае смерти кого-то из них). Если в ито­ге до зрелого возраста доживало несколько сыновей, то, согласно законам и обычаям той эпохи, только один из них по­лучал наследство в виде недвижимости. Механизмы единона­следия — майората (наследования старшим сыном) и минората (наследования младшим сыном), позволяли нейтрализовать неблагоприятные последствия чрезмерной многодетности в условиях, когда люди могли про­тивопоставить неконтролируемой смертности только социаль­но поощряемую высокую рождаемость.

Теория институционального кризиса семьи в ее нынешнем виде дает вполне убедительные объяснения разрушения тради­ционной семьи в связи с переходом многих семейных функций к внесемейным социальным институтам. Это в свою очередь обусловлено переходом самого человеческого общества от сельских к городским и от аграрных к индустриальным и пост­индустриальным формам существования. При этом семья пе­рестает быть производственным коллективом; функция вос­питания и социализации в значительной степени переходит от семьи к школе; забота о пожилых все больше ложится на систе­му социального обеспечения и все меньше на семью; люди не связывают свою судьбу на поздних этапах жизни с числом де­тей. Все эти и многие другие обстоятельства, о которых речь пойдет ниже, способствуют переходу к малодетной, т.е. одно-двухдетной, модели семьи, что неизбежно означает депопу­ляцию.

В работах А.И. Антонова, В.А. Борисова, В.Н. Архангель­ского и других сторонников теории институционального кри­зиса семьи основное внимание обращается на одно из проявле­ний этого кризиса, а именно на уменьшение среднего числа де­тей в семьях до уровня, не обеспечивающего даже простое замещение поколений. Другие кризисные изменения, напри­мер в супружеских или межпоколенных отношениях, рассмат­риваются главным образом лишь как факторы, способствую­щие снижению рождаемости. Между тем эти аспекты кризиса семьи имеют не меньшее значение, чем переход от многодет­ности к малодетности, и должны представлять большой инте­рес как для демографии, так и для социологии семьи.

Сторонники тео­рии модернизации семьи (А.Г. Вишневский, СВ. Захаров и др.) часто критикуют демографов и социологов, придержи­вающихся концепции институционального кризиса семьи (А.И. Антонова, В.А. Борисова и др.), за «идеализацию про­шлого» и негативное отношение к прогрессу в трансформации семьи как социального института. «Модернизаторы» обвиня­ют «кризисников» в стремлении «повернуть колесо истории вспять», т.е. в непонимании как исторической необратимости изменений в брачно-семейных отношениях, так и того, что са­ми эти изменения при всех «издержках» вроде убыли населе­ния целых стран, в том числе и нашей, в конечном счете носят положительный характер.

Рассмотрим основные типы детности.

Первый тип детности - многодетность. Для перво­го этапа трансформации семьи характерны неприменение ис­кусственного регулирования рождаемости в браке и рождение детей по принципу «сколько Бог пошлет». Контрацептивные и абортивные средства и методы используются только при вне­брачных связях, чаще всего к ним прибегают проститутки. Ос­новным регулятором рождаемости выступает брачность, осо­бенно такие ее параметры, как средний возраст вступления в первый брак, уровень окончательного безбрачия, частота слу­чаев овдовения и развода в репродуктивных возрастах и доля замужних среди женщин этих возрастов. Считается, что этот тип многодетности был характерен для Франции до конца XVIII в., для других стран Западной Европы — до середины XIX в., для России — до конца XIX в., для стран Азии и Африк­и — до окончания «демографического взрыва», т.е. до
1970—1980-х гг. В каждой стране среди городского населения
этот тип детности переставал быть основным раньше, чем сре­ди сельского населения, а среди богатых и образованных слоев населения — раньше, чем среди бедных и малообразованных.

Не следует рассматривать многодетность в отрыве от других сторон семейной жизни и от социально-экономических условий. Большое число детей в семье обычно сочетается с устрой­ством браков родителями или самими детьми, но с разрешения (благословления) родителей, с низким уровнем разводов, вы­соким процентом расширенных семей из трех поколений и бо­лее, тесными и обязывающими к взаимопомощи родственны­ми связями. Социальный контекст многодетности — это либо аграрное общество, либо средневековое городское общество, разделенное на сословия, цеха и гильдии, либо современное городское, но не индустриальное общество, состоящее в ос­новном из недавних выходцев из деревень, сохранивших тес­ные связи с сельскими родственниками и сельские стереотипы семейной жизни.

В этом обществе основными кормильцами семьи являются мужья и отцы. Женщины, как правило, не работают по найму вне дома. Дети либо вообще не учатся в школах, либо учатся два-три года (как в церковно-приходских школах Российской империи) и соответственно очень рано начинают работать и помогать родителям. Подавляющее большинство пожилых ли­бо не получает пенсий, либо получает настолько маленькие пенсии, что прожить на них без материальной помощи детей и внуков просто невозможно.

В этом обществе очень сильны позиции религии. Посколь­ку во всех традиционных религиозных конфессиях сексуаль­ные отношения разрешаются лишь в браке и только для про­должения рода, а применение контрацепции и тем более искусственный аборт осуждаются как тяжкий грех, в большин­стве семей рождается столько детей, «сколько Бог пошлет».

Следует также иметь в виду, что рождение большого числа детей обычно имело место в условиях высокой детской смерт­ности и было связано с соображениями «про запас». В Евро­пейской России в конце XIX в. в среднем одна женщина рож­дала примерно семь детей, однако лишь половина из них дожи­вала до 15 лет.

Среднее число детей, рожденных одной женщиной за всю жизнь, с позиций нашего современника, является большим: пять детей и более. Однако многодетность подобного типа уже не означает рождение детей по принципу «сколько Бог по­шлет». Супружеские пары часто прибегают к искусственному регулированию деторождения, если они уже удовлетворили свою потребность в детях и не заинтересованы в дальнейшем росте семьи. Во многих семьях деторождение продолжается, пока родятся только дочери, и прекращается после появления на свет первого сына. В сравнительно недавние времена (1970—1980-е гг.) такой тип многодетности (Ш. Кадыров и В. Медков назвали его «традиционно-номинальная многодет­ность») был характерен для населения Средней Азии.

Многодетность следует рассматривать как положительное явление, особенно при высокой детской смертности. Переход от неограниченной к «традиционно-номинальной» многодет­ности связан главным образом со снижением детской смертно­сти при сохранении других сторон социального, экономиче­ского и семейно-демографического контекста, в котором су­ществовали многодетные семьи.

Второй тип детности — среднедетность. На втором этапе транс­формации семьи, завершившие свое формирование, имеют в среднем по 3—4 ребенка. Контрацепция и аборты применяют­ся не только после полного удовлетворения потребности в де­тях, но и раньше — для увеличения интервалов между их рожде­ниями. Фактическое преобладание среднедетности объясняет­ся ориентацией большинства семей на многодетность (в одних регионах — неограниченную, в других - с применением кон­трацепции и абортов) в условиях очень высокой детской смертности, когда лишь около половины детей доживало до репродуктивного возраста.

Хотя переход от многодетности к среднедетности означает снижение рождаемости, такое снижение не следует рассмат­ривать как негативное явление, поскольку оно связано с со­кращением общей и детской смертности и не влечет за собой превышения смертности над рождаемостью, т.е. убыли насе­ления.

Демографы, принадлежащие к научной школе «кризиса семьи», считают, что для выхода из демографического кризиса и прекращения убыли населения в России (и во всех других странах, где имеют место кризис семьи и депопуляция) необхо­димо, чтобы не менее половины семей, завершивших свое формирование, были среднедетными. Однако достижение этой цели крайне затруднительно.

Если спросить родителей двух детей, кем они считают себя: малодетными или среднедетными, то они скорее всего выберут второй вариант ответа, рассматривая свои семьи как «совер­шенно нормальные», поскольку понятие «средний» у простых людей ассоциируется с понятием «нормальный». Семьи с тре­мя и четырьмя детьми, которых в нынешней России очень ма­ло (по данным переписи 2002 г., менее 6 % общего числа семей с несовершеннолетними детьми), малодетное большинство считает многодетными. На той же точке зрения основано и ны­нешнее российское законодательство, которое семью с тремя детьми уже признает многодетной.

Однако дело не в том, что мнение населения отличается от мнения демографов в вопросе о том, какую семью следует счи­тать малодетной, среднедетной или многодетной. Сами демо­графы знают, что для прекращения естественной убыли насе­ления среднедетные семьи должны стать самым массовым типом семьи. Для достижения этой цели потребуется демогра­фическая политика, направленная в первую очередь на стиму­лирование третьих и последующих рождений. Но для того что­бы эта политика оказалась эффективной, необходимо форми­рование такого образа жизни населения, в который органично впишутся трех- и четырехдетные семьи в качестве преоблада­ющего типа семьи. Между тем демография на нынешнем уров­не ее развития даже не может описать этот образ жизни. Можно обрисовать только семейно-демографический контекст сред­недетности, причем в данный контекст не обязательно входят высокая детская смертность и устройство браков по воле роди­телей либо с их разрешения, а также совместное проживание семей из трех поколений.

Среднедетность, как и многодетность, возможна лишь при негативном отношении общественного мнения к безбрачию и разводам. В прошлом это не исключало высокого уровня без­брачия, который имел место в западноевропейских странах в XVIII—XIX вв. Разводы в таком обществе относительно редки и в основном связаны с супружеской неверностью, грубым и жестоким обращением мужей с женами и детьми, бесплодием, психическим заболеванием одного из супругов и другими объ­ективными причинами.

Среди среднедетных (и даже многодетных) семей в США и За­падной Европе в XVIII—XIX вв. преобладали нуклеарные семьи, в России и многих других странах — расширенные семьи. Но и те, и другие поддерживали тесные отношения с родственниками, а при необходимости помогали им и получали от них помощь.

Сложнее описать социально-экономический контекст среднедетности. Согласно теории институционального кризи­са семьи, многодетность преобладает в традиционных аграр­ных обществах (ее социально-экономический контекст опи­сан выше). Малодетность же преобладает в совре­менных индустриальных урбанизированных обществах, для которых характерны проживание большинства населения в го­родах, массовая занятость женщин в общественном производ­стве, их эмансипация и экономическая независимость от му­жей, а также очень длительные сроки обучения в школах. Из-за этого дети остаются иждивенцами родителей до 17—18 лет, а в случае получения высшего образования даже до 22—23 лет. Они очень поздно начинают работать и обычно не отдают своих за­работков родителям. К тому же в таких обществах весьма раз­вита система социального обеспечения. Пожилые люди живут за счет пенсий, а не за счет своих детей.

Для малодетных обществ характерно также уменьшение влияния религии на социальные процессы и семейные отно­шения. Исследование «Религия, семья, дети», проведенное ка­федрой социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова в 2003—2006 гг., показа­ло, что даже супружеские пары, формально признающие себя верующими и причисляющие себя к тем или иным конфесси­ям, в большинстве случаев практикуют контрацепцию и (или) аборты и по числу детей мало отличаются от неверующих. Ав­тор данной книги принимал участие в этом исследовании и опубликовал некоторые его результаты, подтверждающие при­веденный вывод1.

Социально-экономический контекст как многодетности, так и малодетности весьма подробно описан в демографической литературе. К сожалению, этого нельзя сказать о социаль­но-экономическом контексте среднедетности. При сущест­вующей степени разработанности теории институционального кризиса семьи можно лишь констатировать, что массовая среднедетность, существовавшая в прошлом или существу­ющая до сих пор в разных странах мира, это просто переходный этап от массовой многодетности к массовой малодетности.

Ее социально-экономический и семейно-демографический контекст также являются переходными между аналогич­ными контекстами для многодетности и малодетности. Тезис о том, что среднедетная семья — это не тот тип семьи, который может существовать в течение многих поколений, признается приверженцами альтернативной концепции «модернизации семьи». В изданной в 1983 г. книге «Воспроизводство населе­ния СССР», большинство авторов которой — сторонники по­следней концепции, прямо утверждается, что снижение рож­даемости «никогда не останавливается на полпути». Однако, насколько известно, никто из «модернизаторов» до сих пор не утверждал, что на конечном пункте снижения рождаемости ее уровень может быть равен нулю. Согласно же концепции кри­зиса семьи, такой пессимистический сценарий вполне веро­ятен.

Третий тип детности — малодетность. На этом этапе семьи имеют в итоге лишь одного ребенка или двух детей, что недос­таточно для простого замещения поколений, в связи с чем этот тип детности называют малодетностыо. Контрацепция и абор­ты применяются не только после рождения последнего ребен­ка, которого хотят иметь родители (часто он же и первый), не только между рождением первого и второго ребенка, но даже до появления первенца, чтобы закончить образование, «стать на ноги» и просто «пожить для себя». Откладывание рождения первенца, особенно при помощи абортов, нередко приводит к бесплодию.

Такое репродуктивное поведение во многом связано с не­уверенностью в прочности брака и с желанием облегчить себе развод, если брак не оправдает ожиданий. Малодетность обыч­но сочетается с высокой разводимостью и внебрачной рождае­мостью, с широким распространением неполных семей и се­мей с отчимом, с массовым вовлечением женщин в обществен­ное производство.

В современной России преобладает малодетность. В сред­нем одна женщина за всю жизнь рожает 1,2—1,3 ребенка при необходимом минимуме 2,1 на любую женщину и 2,5 на супру­жескую пару, способную иметь детей. Поэтому только за 15 лет с 1992 по 2006 г. включительно естественная убыль населения составила около 12 млн человек.

Поскольку малодетность означает естественную убыль на­селения при любом, сколь угодно низком уровне смертности, с демографической точки зрения одно-двухдетная модель семьи заслуживает весьма негативной оценки. Те демографы, кото­рые рассматривают этот тип семьи как «прогрессивный» и по­зитивный феномен, исходят из недемографических критериев, например из критерия свободы личности (особенно для жен­щин). Поэтому, строго говоря, таких «специалистов» по про­блемам населения вообще нельзя считать настоящими демо­графами.

Если врач предлагает не тот метод лечения болезни, кото­рый приведет к выздоровлению, а тот, который понравится больному, и прописывает приятные на вкус, но абсолютно бес­полезные (а то и вредные) таблетки, хотя на самом деле необхо­димо очень горькое лекарство или даже хирургическое вмеша­тельство, то можно ли считать такого «целителя» настоящим врачом?

В свое время считалось, что массовая малодетность — это очень устойчивый феномен, поскольку ее преобладание в об­ществе вызвано необратимыми социально-экономическими процессами. Однако эти процессы не просто необратимы, но продолжают развиваться, из-за чего рождаемость снижается все больше и больше. Если исходить из демографических тен­денций, наблюдаемых в США и некоторых европейских стра­нах, нельзя исключить, что малодетность, подобно среднедет-ности, выступает лишь одним из переходных этапов снижения рождаемости. Следующим (и последним) этапом может стать массовая добровольная бездетность.

Четвертый тип детности — массовая добровольная бездетность.

На этом этапе уровень рождаемости падает катастрофически низко, так как появляется все больше пар, которые навсегда остаются бездетными не потому, что не могут иметь детей из-за каких-то заболеваний, а потому что не желают их иметь. У них нет самой потребности в детях. До сих пор такой тип семей ни в одной стране мира не стал основным, а если бы стал, то ее насе­ление вымерло бы за очень короткие сроки или полностью за­местилось бы иммигрантами.

Однако в США и некоторых странах Западной Европы та­кое репродуктивное поведение становится все более широко распространенным1 и социально приемлемым, равно как и от­каз от брака, однополые связи и добровольное одиночество. Если эти тенденции возобладают во всем мире, то весь род людской вымрет вместе с теми поколениями, которые усвоят подобную моду.

Бездетность заслуживает еще более негативной оценки, чем малодетность. В условиях малодетности процесс вымира­ния населения растягивается на несколько веков. За это время общество может успеть ощутить на себе негативные последст­вия данного процесса (например, старение населения), про­явить беспокойство по данному поводу (судя по современной российской прессе, немалая часть общественности явно встре­вожена депопуляцией) и найти какие-то механизмы противо­действия естественной убыли. Но в условиях массовой, добро­вольной и социально приемлемой бездетности население вы­мрет так быстро, что ни государство, ни общество не успеют ничего этому противопоставить.

Рассмотрим, чем различаются социально-экономические контексты преобладающей малодетности и массовой добро­вольной бездетности. Малодетность характерна как для инду­стриального, так и для постиндустриального общества. Добро­вольная бездетность получает широкое распространение толь­ко в постиндустриальном обществе. В таком обществе хорошо развита система социального обеспечения. Это проявляется в высоком размере пенсий, которые позволяют пожилым людям стать полностью экономически независимыми от своих детей, а также в развитии системы социального обслуживания пожи­лых людей на дому и в стационарных учреждениях для преста­релых.

Данная система не просто избавляет взрослых детей от не­обходимости оказывать родителям материальную помощь, но частично снимает с них обязанность заботиться о родителях во время болезней. Это усиливает разобщение старшего и средне­го поколений, из-за чего многие пожилые люди, имеющие де­тей, фактически становятся столь же одинокими, как и бездет­ные.

Если рассматривать вопрос о детности семей только с точки зрения материальной заинтересованности супругов в том или ином числе детей, то в традиционном аграрном обществе семь­ям было экономически выгодно иметь много детей, а в совре­менном постиндустриальном обществе им выгоднее всего не иметь детей вообще. Все прочие варианты (как среднедет-ность, так и малодетность) — это просто переходные типы от многодетности к бездетности.

Тот факт, что до сих пор даже в странах, где добровольная бездетность получила весьма широкое распространение, боль­шинство семей все-таки имеет хотя бы одного ребенка, объяс­няется не экономическими соображениями, а действием прежних социальных норм, осуждающих бездетность. Но сами эти нормы, утратившие свою экономическую основу, не могут сохраняться неограниченно долгое время и постепенно утра­чивают силу.

К счастью, в настоящее время в мире еще нет ни одной страны, в которой добровольная бездетность была бы харак­терна для большинства семей. Однако в США и некоторых ев ропейских странах с высоким уровнем жизни и экономическо­го развития и сильной иммиграционной притягательностью для выходцев из более бедных стран масштабы бездетности, в том числе добровольной, уже весьма велики. Это не может не настораживать, поскольку демографические тенденции, ха­рактерные для этих стран, со временем распространяются на Россию и на все прочие экономически развитые и даже не очень развитые страны.

По данным переписи населения 2002 г., в России только 6 % женщин 40—44 лет, т.е. 1958—1962 гг. рождения, никогда не рожали. Эти данные относятся к женщинам всех брачных со­стояний, включая никогда не бывших замужем.

Низкий уровень бездетности среди женщин, практически уже вышедших из репродуктивного возраста, — это едва ли не единственный параметр, который может вызвать оптимизм, в современных условиях, характеризуемых низкой рожда­емостью, высокой смертностью, естественной убылью населе­ния, высокой разводимостью, снижением доли состоящих в браке среди мужчин и женщин репродуктивных возрастов. Правда, как это ни странно, не всех, кто интересуется демогра­фической ситуацией в России, обнадеживает этот фактор.

По оценкам Российской ассоциации планирования семьи, около 15 % супружеских пар в России бесплодны. Если эти оценки верны, то наша медицина при всех ее недостатках ока­зывает эффективную помощь подавляющему большинству бесплодных пар, потому что к концу репродуктивного возраста (40—44 года) остаются ни разу не рожавшими лишь 3 % замуж­них женщин. Но более вероятно, что такие оценки уровня бес­плодия не опираются на надежную и представительную стати­стику.

Речь здесь может идти о том, какая часть женщин, обратившихся в медицинские учреждения по разным поводам, жалуется на бесплодие своего брака. Не все такие жалобы подтверждаются медицинским обследованием; кроме того, оно про­водится далеко не во всех случаях как из-за дороговизны анализов (и лечения), так и по другим причинам. Поскольку более здоровые женщины не обращаются за медицинской помощью вообще, такую статистику нельзя считать репрезентативной для всего населения.

Уровень бездетности в России выглядит очень низким на фоне крупнейших стран Запада. В США и Великобритании тех же поколениях женщин, родившихся в конце 1950-х гг. бездетными остались около 20 %, в Германии — даже около 25 %!. Хотя речь идет обо всех женщинах, включая незамужних, но соответствующие показатели в этих странах в 3—4 раза выше, чем в России.

Более широкое распространение бездетности в данных гоЧ сударствах трудно объяснить тем, что тамошняя медицина сла­бее российской, иначе мы не отставали бы от них по средней продолжительности жизни на 10 лет и более. Скорее всего, столь высокий процент женщин, которые не родили за всю жизнь ни одного ребенка, объясняется тем, что большинство из них просто вообще не хотело иметь детей.

В этих странах (и не только там) бездетность чаще всего встречается у богатых и высокообразованных женщин, т.е. в тех социальных группах, которые моделируют демографиче­ское поведение основной массы населения в не таком уж дале­ком будущем. Для этих групп была характерна малодетность и высокая разводимость еще тогда, когда показатели рождаемо сти и прочности браков в целом для всего населения выглядел вполне благополучными.

Лев Толстой в романе «Анна Каренина» писал, что «перебирая в воспоминании все известные случаи разводов (их был очень много в самом высшем, ему хорошо известном обществе), Алексей Александрович <Каренин> не нашел ни одного, где бы цель развода была та, которую он имел в виду». А ведь в это время (конец XIX в.) во всей России при населении около 80 млн человек регистрировалось лишь около тысячи разводов в год (сейчас 600—700 тыс. разводов при 142 млн населения). Однако если для простых людей развод тогда был крайне мало­вероятным, то в среде элиты он уже получил широкое распро­странение и не рассматривался как нечто из ряда вон выходя­щее.

В «Анне Карениной» и в других произведениях Льва Тол­стого (например, в «Крейцеровой сонате») упоминаются и внутрисемейное регулирование деторождения (в том числе с помощью абортов), и малодетность семей, причем как явле­ние, характерное для высших слоев общества. Но через не­сколько десятков лет это явление, как и разводы, распростра­нилось в среди их и даже в низших слоях российского общества. То же вполне может произойти и с добровольной бездет­ностью.

Широкое распространение добровольной бездетности воз­можно лишь в обществе, для которого это явление социально приемлемо. Данные исследований, проведенных российским социологом Т.А. Гурко, показывают, что лишь 19 % мужчин и 15 % женщин осуждают те супружеские пары, которые могут, но не хотят иметь детей, а среди молодых респондентов в воз­расте от 18 до 29 лет — соответственно только 10 и 7 %. Сама Гурко, комментируя эти данные, не без одобрения отмечает, что «обязательность рождения детей в браке как социальная норма, обусловленная в значительной мере традициями сель­ского образа жизни и стимулированная социальной политикой советского времени, постепенно уходит из российской культу­ры».

С.Ф. Иванов, приводя данные о широкой распространен­ности бездетности в США, Великобритании, Германии и стра­нах Северной Европы, оценивает высокий процент таких семей как положительное явление. Эту точку зрения он обосновывает тем, что в США высокий уровень бездетности соче­тается с довольно высоким (по сравнению с Россией) суммар­ным коэффициентом рождаемости и относительно большой долей многодетных семей. По его мнению, это свидетельствует об устойчивости такой демографической модели.

Однако такое сочетание скорее всего объясняется социаль­ной, этнической и религиозной неоднородностью американ­ского общества. Бездетность характерна для богатых, образованных и нерелигиозных или лишь формально религиозных семей европейского происхождения, живущих в самых боль­ших городах и в их урбанизированных пригородах, застроен­ных виллами и коттеджами для обеспеченных людей. Много­детность чаще встречается в небогатых провинциальных семь­ях, особенно фермерских, а также в семьях, в жизни которых религия занимает очень важное место. К их числу относятся и семьи выходцев из стран с более высокой рождаемостью, т.е. из Латинской Америки, а также из стран мусульманского мира.

Иванов прогнозирует рост доли бездетных женщин в России (до 15 %), в странах Южной Европы (до 25—30 %) и в других регионах мира.

Главным аргументом в пользу добровольной бездетности, который выдвигают специалисты, позитивно оценивающие) этот демографический феномен, является либерализм и демократичность общества, поскольку оно предоставляет людям свободу выбора демографического поведения. В таком обществе люди в качестве одного из социально приемлемых вариан­тов этого поведения могут выбрать бездетный брак, равно как и однополый «брак», либо отказ от брака вообще и (или) полное одиночество.

Это не рассуждения теоретиков, оторванных от реальной жизни. В 1960-х, 1970-х и 1980-х гг. снижение рождаемости в России происходило только за счет уменьшения числа вторых, третьих и всех последующих рождений, а суммарный коэффи­циент первых рождений был близок к единице, т.е. хотя бы одного ребенка рожали почти все женщины. Однако в 1990-х гг. снижение рождаемости приняло более резкий характер и за­тронуло также первые рождения. В этот период суммарный ко­эффициент первых рождений, т.е. тот компонент суммарного коэффициента рождаемости, который формируется за счет первенцев, уменьшился примерно до 0,7'.

При такой частоте первых рождений примерно 30 % жен­щин вообще останутся бездетными, если суммарный коэффи­циент первых рождений со временем не повысится. Правда, снижение данного суммарного коэффициента во многом было обусловлено откладыванием первых рождений. Это подтвер­ждается данными о повышении среднего возраста матери при рождении первенцев и небольшим ростом рождаемости в Рос­сии — с 1,16 в 1999 г. до 1,34 в 2004 г. за счет реализации части отложенных рождений, в том числе первых.

Такое откладывание не всегда можно считать доброволь­ным. Руководители многих фирм, предприятий и учреждений, в том числе государственных, принимая на работу молодых женщин, ставят им условие не рожать детей под угрозой уволь­нения. Это незаконно, но начальство всегда найдет повод, что­бы уволить того, кого оно хочет уволить. Есть основания пола­гать, что такая практика весьма распространена в России.

Одни женщины, отработав в таких условиях несколько лет и накопив достаточно большую сумму,㝊촷飖豄܏遐䗷魊㧗阐㡖䷡꥕뷯켷谲ᇬ퓈㜖㳠ຸᚩ襽ṿ̿耙옍䛷쁛奇嬷鰒팟暚﬈ᖀ䇞䦌᜺豒⍚鄤ӛ뽼⿳઱뺼趔캠꾄䤞⸟ꍢ窲鯕胿䮘䕙⪾깓蓽懶ྦ孠煘桾㙤ﮝ娵禘ⶑ寒ࢱ༠樸✣❑ﾺ웣ꫥӞ䫦齔퐆瀳녳ⶢ羅ㅪ息䖙ᯜꐢ糹䉝侭溁틥漩是벒ﰧ鉰퍠䝊㤤쩪祳ꒈꍵ︆羕ꌔ缱՛ዥ뇥ﶒᨯꄛ菀퉼まᚸ㹿貙勸핒漢䬴搑殰㽗⁻嬯ꝡ࿿쿂ʵ鳁뒙鍪郁ꢾ⛘淪㐋쮞苇䯟َ꣤ؐ淩ꃪ챍㱭᥃⨍蛱⹾䪞抂潏䇇뵛湑檖䨓訹砇즑Β뤽䮨૓䀼㞟ꩱ솠ꘚݷ畠㽅㗢껆뻂ନ媭廉옵磣퍣ᘂ࡞ᚕ੾㥉ꉊ흵❠䮽䒣틾﹞䋗㐗렢义풓巰儡㗯ꄛ⺯嘀碎깬傡됢䔅☎흱ᩎ찳资攏鵔䇷荊⛓阔㹖寡ꑑ룯뀷锲秨곌〖叠梼ᮭ鑽汻鬪挿렍⓷홟千⬷纚梄仞쒇㢈ሺ聒孚쓟瓶砡翶ꍮ喒䞧⮂㣝ꋖ㕚偏ɀ確饂렼鈌쇩ᧁ⨛㲠蓽㝍盒㥉繆障Ṁ奕൲鰀楝＃ᚢ팅઺欲ᰤ嬴㄄ﱒ셯：洞뭪溉㜑餆ᙐ圤淜ꊥ鑤ᜲ꿑놪抓칯뾔띔뗯懃锐㋛ﳑ埏栰￡﬑ᄸ㴕娹ꚮ炞桸솼씀쪨籗ᐹ븠ӥ᪀﯋Ʂ遁娢狏⡕鄨뤢鈞횈然町ቿ耶鳕Ґ, на который откладывает­ся рождение ребенка, тем меньше шансов на то, что он вообще когда-нибудь появится на свет. Это относится не только к пер­венцам, но и к детям всех последующих очередностей.