Проблемы науки и техники

Федеральное государственное бюджетное

Образовательное учреждение высшего образования

«Рыбинский государственный авиационный

Технический университет имени П.А. Соловьева»

 

Философские

проблемы науки и техники

 

 

Методические рекомендации и планы теоретических семинаров для магистров

 

Рыбинск

 

УДК 1.14

 

Философские проблемы науки и техники. Методические рекомендации и планы теоретических семинаров для магистров / Сост. И. М. Сидорова. – Рыбинск: РГАТУ, 2016. – 41 с.

 

 

Данные методические указания предназначены для подготовки магистров РГАТУ по дисциплине «Философские проблемы науки и техники». Они составлены таким образом, что ориентируют магистров на самостоятельную подготовку к теоретическим семинарам по всем разделам дисциплины. При написании методических рекомендаций и планов теоретических семинаров использованы материалы работ Гавришина В. Н., Горохова В.Г., Горюнова В. П., Ильина В. В., Лебедева С. А., Степина В. С. и др.

 

 

СОСТАВИТЕЛЬ

доктор философских наук, профессор И. М. Сидорова

 

 

ОБСУЖДЕНО

на заседании кафедры Философии, социально-культурных технологий и туризма

 

 

РЕКОМЕНДОВАНО

Методическим Советом РГАТУ

 

 

история и философия науки. Обзор основных проблем

 

В XX в. в результате углубления представлений о функциях и социальных связях науки получили широкое распространение формулировки «наука – вид духовного производства» и «наука – социокультурный фе­номен». Первая из них делает акцент на социально-исторической обуслов­ленности функций науки и форм научно-познавательной деятельности. Вто­рая подчеркивает включенность науки в систему ценностей, норм, идеа­лов, характерных для определенной цивилизации. Всеобщность интеллекта опосредуется конкретными способами его применения.

В философии науки нужно выделить гносеологичес­кий, социально-философский, философско-антропологический срезы понимания, взаимосвязанные, но не совпадающие друг с другом.

В философско-антропологическом плане наука может быть понята как средство и результат экспансии человека, концентрированное выра­жение претензий на овладение миром и его рациональное переустрой­ство. Через формулу Ф. Бэкона «Знание – сила» осуществляется само­возвышение человека, в ней он находит обоснование и оправдание бы­тия в мире. Возникновение науки характеризует определенный уровень развития сущностных сил человека: наука возникает как сторона, эле­мент средств преобразования мира и собственного бытия, в ней выра­жено определенное отношение человека к природе и самому себе.

Социально-фи­лософский аспект рассмотрения науки выявляет ее общественную сущ­ность. Наука возникает, развивается и функционирует лишь через взаи­модействие отдельных субъектов. В отличие от обыденного познания, хотя и опирающегося на общественные средства (язык), но являющего­ся прежде всего личным достоянием человека, наука – это системати­ческое, целенаправленное и социально значимое использование и со­здание общественных интеллектуальных ресурсов. Она могла возник­нуть только в рамках технической или техногенной цивилизации с ее особым отношением к природе, базовыми ценностями и соответствую­щим типом личности. Она является специфичным для этой цивилиза­ции регулятором общественных отношений, и, в свою очередь, сама ре­гулируется и контролируется характерными для техногенной цивилиза­ции способами: наука включается в господствующую систему экономических, социально-политических и идеологических отношений, при этом цели, средства научно-познавательной деятельности и нормы взаимоотношений ее субъектов формируются в зависимости от потреб­ностей социальных групп, институтов и общностей. Знание становится не просто силой, но силой социально-значимой, в частности, элементом производительных сил общества, а научное исследование – предвари­тельным этапом производственной или управленческой деятельности. И здесь философия науки выступает частью философии техники, но техники, понимаемой уже не как атрибут человеческого бытия, а как ат­рибут социального мира. Ключевыми вопросами этого среза филосо­фии науки являются следующие проблемы: каковы возможности науки в обеспечении устойчивости техногенной цивилизации? Какова степень автономности науки в выборе целей познавательной деятельности, гра­ницы социальной ответственности ученого, вероятность негативных, раз­рушительных для общества результатов научных исследований? Как со­относятся идеалы и нормы научного познания с исторически конкретной системой отношений в обществе, его идеологией?

Наконец, гносеологический срез философии науки, наиболее раз­работанный в ходе исторического развития философии (ибо для гносе­ологии научное знание всегда было эталоном знания вообще и наибо­лее респектабельным предметом изучения), связан с выявлением при­роды научной истины. Речь идет об анализе тех особенностей субъектно-обьектных отношений, которые вытекают из специфики на­уки: оперирования на теоретическом уровне познания с идеальными объектами, создания и использования в науке специального языка, ме­тодов, приборов, средств систематизации и формализации знании и т. д. В первой половине XX в. гносеологическая проблематика науки была совершенно автономным направлением философии. Во второй поло­вине века стала очевидна взаимосвязь всех предметных областей фи­лософии (гносеологии, аксиологии, т. е. учения о ценностях, социальной философии и философской антропологии) в осмыслении сущности, структуры и динамики науки.

 

Наука направлена на выявление объективных законов – внутренних, существенных, устойчивых, необходимых и связей и отно­шений. В этих целях используются специально разрабатываемые прибо­ры, методы и приемы познания, средства систематизации знания, осо­бый язык, предъявляются специальные требования к оформлению ре­зультата познания. Каков гносеологический статус знания, возникающего на этом противоречивом и зигзагообразном пути к объективности? Какие черты характеризуют научность знания?

Наиболее важными характеристиками современного научного знания считаются рациональность и интерсубъективность.

Рациональность характеризует научное знание как продукт сугубо интеллектуальной деятельности, очищенной от эмоций, настроений и др. внерациональных мотивов познающего субъекта – с одной сторо­ны, и от конкретных обстоятельств, в которых проявляются изучаемые свойства предметов – с другой. В основе науки лежит убеждение в том, что только разум, правильно и строго контролируемый, способен отра­зить объективную сущность.

Рациональность не сводится к упорядоченности и систематизации зна­ния. Она предполагает обоснованность и доказательность любых науч­ных утверждений, включает критицизм как средство преодоления заблуж­дений, требует определенности и конкретности высказываний. Рациональ­ность придает научному знанию выводной характер – следствие выводится с математической и логической необходимостью из ограниченного числа посылок. Донаучное знание не только фрагментарно и пронизано внерациональными (напр., эмоциональными и магическими элементами, как средневековая алхимия), но организовано принципиально иным образом. Так, вавилонская и древнеегипетская математика, послужившие матери­алом для формирования в Древней Греции математики как науки были организованы рецептурно: как набор правил и приемов вычислений, не базирующийся на аксиоматике и не выводящийся из нее.

Именно рациональность придает научному знанию универсальный характер и позволяет ему воплощаться в технике. Но при этом рацио­нальность реализуется в конструировании особого умопостигаемого мира, в котором реальные объекты заменяются их идеализациями (математическая точка, прямая, идеальный газ и т. д.), создаваемыми и полностью контролируемыми интеллектом. Это порождает гносеологические и методологические проблемы, связанные с необходимостью переноса знаний о свойствах идеальных конструкций на реальные объекты с учетом их существенных различий.

Интерсубъективность. В известной мере научное знание является результатом конвенции (соглашения) между субъектами познания. Изу­чая любую научную дисциплину, человек «вступает» в эту конвенцию – принимает базовые постулаты, правила интерпретации показаний при­боров, осваивает язык науки. В этом смысле научное знание, в отличие от обыденного, становится надындивидуальным, лишается какой бы то ни было личностной окраски. Это необходимая ступень в достижении объективности, однако ее гносеологическое значение противоречиво.

Являясь интерсубъективным достоянием, научное знание приоб­ретает статус независимости от отдельного ученого и необходимости по отношению к нему. Однако интерсубъективность не тождественна объективности: интерсубъективное знание зависит от особенностей кол­лективного субъекта, предрассудков научного сообщества и культуры в целом. Конвенционализм абсолютизировал этот момент научного зна­ния, трактуя все его содержание как результат более или менее произ­вольных конвенций, лишенных объективного основания.

 

Проблема структуры научного знания. Целостность науки обеспечи­вается не только очевидными структурными связями между фактами, проблемами, теориями, методами, приборами и др. элементами науч­ного знания и научной деятельности. Структура (подструктура) науки – это связи, пронизывающие все предметные области и уровни научного познания, создающие саму возможность существования зна­ния в форме науки, придающие единство и определенность научной деятельности. К ним относятся основания науки, стиль на­учного мышления, внутринаучная рефлексия.

«Основания науки» включают: 1) идеалы и нормы исследовательс­кой деятельности, регулирующие отношение ученого к объекту позна­ния, регламентирующие применение средств познания (идеалы и нормы (правила) объяснения и описания объектов, доказательности и обосно­вания знания, его построения и организации); 2) научную картину мира (общенаучную или специальную, характерную для данной дисциплины), в которой зафиксирован современный уровень представлений о систем­ных свойствах изучаемой реальности. Научная картина мира составля­ет фундаментальный каркас для построения любых теорий, претендую­щих на научность; 3) философские основания науки, т. е. идеи и принци­пы, вненаучные по своему происхождению, которые используются для обоснования как научной картины мира, так и тех идеалов и норм позна­вательной деятельности, которых придерживается исследователь. Важ­но иметь в виду, что речь идет не об идеях, которые философ специаль­но создает для науки и навязывает ей, а о тех элементах массива фило­софского знания, которые выделяет и привносит в качестве обоснования своей деятельности и ее результатов сам исследователь. В ситуации, когда в готовом виде этих идей не существует, возникает необходимость в «философствующем ученом», образцом которого являлись И. Нью­тон, А. Эйнштейн, Н. Бор, И. Пригожий и др.

Основания науки в форме явного или неявного знания присутствуют в любом акте познавательной деятельности. Они опосредуют форму­лировку цели исследования, процесс взаимодействия эмпирического и теоретического знания, выдвижение, обоснование и выбор научных гипотез. Тем самым порождается еще одна подсистема опосредова­ния, внеэмпирическая (а зачастую и вненаучная по происхождению) и ценностная, а не позитивно-научная по своей природе.

Стиль мышления – это стереотипы интеллектуальной деятельности, способы, которыми анализируется и обобщается материал познания, ста­вится и решается познавательная задача. В стиле научного мышления выражен как уровень развития самой науки, так и уровень философской методологии конкретного исторического периода. Для стиля мышления классической науки, опиравшегося на философскую методологию ХVIII в., были характерны: 1) редукционизм (мысленный прием сведения слож­ного к простому, более известному и кажущемуся более фундаменталь­ным – например, объяснение физических и химических процессов меха­ническим перемещением в пространстве); 2) элементаризм (стремление разложить предмет на составные части, «кирпичики», через свойства ко­торых объяснить свойства целого); 3) жесткий (лапласовский) детерми­низм (представление об однозначности причинно-следственных отноше­ний и отрицание объективной основы случайности). Стиль мышления со­временной науки опирается на: 1) идею многокачественности (несводимостъ и взаимопревращение свойств объекта), 2) принцип системности и 3) ве­роятностное видение мира.

Обобщенной характеристикой инфраструктуры научного знания яв­ляется трактовка самой научной рациональности как результата внутринаучной рефлексии: что считать научным и к какому познавательному идеалу необходимо стремиться?

Вопрос о демаркации, т. е. разграничении научного и ненаучного, спе­кулятивного в познании, который позитивизм считал главным вопросом философии науки, в действительности не может быть поставлен и разре­шен вне конкретно-исторического контекста. Разные науки (математичес­кие, естественные, технические, гуманитарные) опираются на собствен­ные стандарты научности. В историческом развитии науки эти стандарты могут пересматриваться и дополняться. Изменение этих стандартов и со­ставляет предмет гносеологии, аксиологии и социологии науки.

В современной философии науки принято различать классический тип научной рациональности, соответствующий научным идеалам XVII-XIX вв., неклассический (конец ХIХ – середина ХХ вв.), современный – постнеклассический. Если классическая наука стремилась при теоретическом описании объекта устранить все, что относится к субъекту, средствам и операци­ям его деятельности, видя в этом залог объективного и истинного по­знания, то неклассический тип научной рациональности требует учета в самом описании объекта характера используемых средств и операций деятельности субъекта, а постнеклассический – соотнесенности знаний с ценностно-целевыми структу­рами (как внутринаучными, так и внешними, социально-культурными ценностями и целями).

Проблема механизмов развития науки. До середины XX в. развитие науки трактовалось как кумуля­ция (накопление) проверенных на опыте, и, соответственно, истин­ных объяснительных схем. Кумулятивная или традиционная модель развития науки полагала, что опытный факт является основой тео­рии, абсолютно независим от нее, а стало быть, является ее верхов­ным судьей – может однозначно подтвердить или опровергнуть гипо­тезу. Содержание науки – это массив подтвержденных, «верифици­рованных» гипотез.

К. Поппер (австрийский философ, с конца 30-х гг. вынужденный работать в Англии) показал, что опровергающая и подтверждающая способность факта неравноценны («асимметричны»). Самая вздорная гипотеза может мнимо «подтверждаться» за счет своеобразной интер­претации фактов, внесения несущественных изменений в ткань гипоте­зы и т. д. Поэтому подтверждение не означает не только истинности, но даже научности гипотез. Подлинная значимость факта в возможности опровергнуть выводы из гипотезы. Признак научности не в подтверждаемости («верификация»), а в принципиальной опровергаемости («фальсификация»). Весь массив подлинно научного знания состоит из опровергнутых гипотез, доказавших свою научность (и, одновремен­но, неистинность!), и гипотез, пока не опровергнутых, но четко обозна­чивших, какие именно факты будут считаться опровергающими. Истин­ность и объективность знания в этой концепции отсутствуют вовсе: ги­потеза, «ускользающая» от опровержения, не является истинной – она просто ненаучна (например, идея существования Бога).

В таком понимании главным механизмом развития науки является критицизм – заинтересованность ученых в скорейшем опровержении теоретического знания. Сильным моментом этого подхода является стремление найти логический критерий различия научных и «спекуля­тивных» гипотез. Однако слабые стороны подхода явно перевешивают: 1) сама опровергающая способность факта относительна – факт зафик­сирован на определенном языке, получен с помощью приборов, интер­претирован с помощью теоретических средств. Что именно опроверга­ется в случае рассогласования факта и гипотезы – гипотеза или нестро­гая интерпретация самого факта – это еще вопрос. 2) модель Поппера имеет мало общего с реальным поведением ученых в истории науки.

Т. Кун (американский историк науки) в сенсационной работе «Структура научных революций» (1963 г.) предложил принципиально новую модель механизмов функционирования и развития науки. Цент­ральным понятием этой модели является «парадигма» – набор теоре­тических положений, методологических принципов и эталонов исследо­вания, которые составляют фундамент данной научной дисциплины. Парадигма, как правило, разделяется всеми исследователями, рабо­тающими в какой-либо области, она направляет и организует их дея­тельность. «Нормальная наука», в терминологии Куна, отличается от до-науки или не-науки наличием устойчивой и не подвергающейся сомне­нию парадигмы. Деятельность ученых, работающих в ее рамках, понимается как «решение головоломок», т. е. рациональное согласо­вание теоретического знания, опирающегося на парадигму, с напором фактического материала. «Опровергающие факты» ученые либо ин­терпретируют особым образом, либо просто «не замечают».

Научная революция (предмет специального интереса Куна) заклю­чается в смене парадигмы. Этот процесс связан не столько с количе­ством неудобных фактов, сколько с появлением новой парадигмы, да­ющей принципиально иной взгляд на реальность («теоретический рас­кол») и психологическим предпочтением этой парадигмы новым поколением ученых. «Наука нелогична, а психологична», «парадигмы несовместимы» (т. е. не существует никакого «критического экспери­мента», позволяющего опровергнуть какую-либо из них: просто ста­рое поколение ученых вымирает, а для нового привычно работать в рамках новой парадигмы).

Сильные стороны этого подхода можно свести к следующему: 1) Впер­вые объектом изучения стали метатеоретические и инфраструктурные компоненты научного знания (основания науки, картина мира, нормы и идеалы познания и т. п.). 2) Впервые предметом специального исследо­вания стала роль научного сообщества в развитии науки. 3) В объясне­нии механизмов развития научного знания обращается внимание на ре­альную картину научной деятельности, а не на ее умозрительную схему.

Очевидны и слабые моменты концепции: в куновской модели пробле­ма объективности научного знания уходит на задний план, а научная дея­тельность лишается какого бы то ни было рационального компонента.

Определенную попытку преодолеть слабые стороны как попперовской, так и куновской модели развития науки предпринял И. Лакатос (анг­лийский философ, ученик Поппера). В его понимании, в истории науки конкурируют друг с другом не отдельные гипотезы, а исследовательские про­граммы. Они и составляют основные структурные единицы теоретическо­го знания. Исследовательская программа состоит из «твердого ядра» (в известной мере сходного с куновской парадигмой), положительной и отри­цательной эвристики и пояса «защитительных гипотез», генетически свя­занных с «твердым ядром» программы, но достаточно широко варьирую­щихся. Как и парадигма, твердое ядро программы не сталкивается непос­редственно с фактическим материалом – его опровергающие возможности «гасятся» за счет изменения защитительных гипотез и использования средств интерпретации фактов. Однако смысл концепции противополо­жен куновскому. И «ядро» и программа в целом не просто способ коорди­нации научной деятельности. Исследовательская программа, как следует из смысла самого термина, направлена на приращение знаний, претенду­ет на предсказание новых фактов. Имея вполне определенное гносеоло­гическое и логико-методологическое содержание, программы могут срав­ниваться не на уровне психологических предпочтений, а по критериям ме­тодологического характера. Лакатос различает «прогрессивный сдвиг программы» (этап, когда она предсказывает и открывает новые факты) и «дегенеративный сдвиг», когда усилия ученых тратятся на защиту про­граммы, согласование ее с фактами, не предсказанными ею.

Сильные стороны концепции очевидны. Однако, конвенционализм не преодолен. Стремление расширить контекст объяснения оказывает­ся недостаточным, коль скоро выявляемые факторы научного прогрес­са рассматриваются безотносительно к проблеме объективной истины. Рассмотренные модели развития науки принято объединять общим тер­мином «постпозитивизм». От предшествующих этапов позитивизма их отличает общее основание – открытие так называемой «теоретической нагруженности факта», его зависимости от методов получения, целевых установок, средств интерпретации. Возникает опасность замкнутого кру­га: теория формирует факты, а затем использует их для своего подтвер­ждения – такие ситуации особенно часты в УФОлогии (учении о неопоз­нанных летающих объектах) и других сходных паранаучных дисциплинах. Респектабельность придает науке не сама по себе «опора на факты», а попытка прорвать возникающий круг. Этот прорыв идет по двум направ­лениям: во-первых, через создание техники, что самым убедительным образом подтверждает наличие объективного содержания научного зна­ния, во-вторых, через соотнесение знания эмпирико-теоретического ха­рактера с фундаментальными (ценностными по природе и практи­ческими, социально-историческими по происхождению) основаниями культуры.

Последний момент также может быть неправомерно абсолютизи­рован. Американский философ П. Фейерабенд рассматривает науку как воплощение определенного типа культуры, не имеющее никаких мето­дологических канонов. В его концепции, называемой «методологическим анархизмом», развитие науки определяется принципом «пролифе­рации идей» (т. е. требованием выдвижения возможно большего числа объяснительных гипотез) и «принципом упорства», т. е. стремлением уче­ного защищать и развивать свою гипотезу, даже если она сталкивается с трудностями. Наука, по его мнению, ничем не отличается от любых других культурных феноменов – просто в одних культурах для решения стоящих перед обществом проблем проводятся исследования, а в дру­гих – исполняется танец дождя. Никаким особым гносеологическим ста­тусом и приоритетом наука не обладает. Такая позиция в настоящее время используется антисциентизмом для дискредитации науки как способа отношения человека к миру.

Развитие науки – результат сложного переплетения разнообразных факторов как собственно гносеологических и логико-методологических, так и связанных с особенностями организации научного сообщества, ценностными ориентациями ученых, развитием социальной функции науки и характером требований, предъявляемых к науке обществом.

 

Социокультурные проблемы развития науки. Субъектом науки является не столько отдельный ученый, неизбежно ограниченный в своих возможностях, сколько вся совокупность когда-либо живших исследователей – научное сообщество. Вместе с тем, очевидно, что любой научный факт, формула, закон имеют вполне опре­деленного автора: они открыты (созданы) конкретным исследователем или научным коллективом.

В связке «ученый – научное сообщество» последнее выполня­ет ряд важных функций. Во-первых, оно придает всеобщий характер исследовательскому результату. Факт, идея, гипотеза, возникшие в ходе индивидуального познания, становятся элементами науки только че­рез их принятие и развитие научным сообществом. Только в таком виде они вплетаются в ткань науки и влияют на ее развитие. Во-вто­рых, научное сообщество играет роль гносеологического фильтра, обеспечивающего тенденцию к повышению истинности научного зна­ния. Оно является творцом и хранителем познавательных идеалов и норм. В-третьих, по отношению к отдельному исследователю или на­учному коллективу оно выполняет функцию регулятора деятельнос­ти, порождает и поддерживает соответствующую мотивацию. Ученый становится таковым лишь через «вхождение» в научное сообщество – освоение знаний, методов, средств, норм познавательной деятельно­сти, принятие ценностей и идеалов, транслирующихся из поколения в поколение.

Научное сообщество – это целостный организм, который воспроизводит себя через систему обра­зования и внутринаучного общения. В нем можно выявить устойчивые структурные единицы: национальное научное сообщество, существую­щее и действующее в пределах того или иного государства, дисципли­нарное сообщество, ограниченное рамками соответствующей области знаний, «невидимые колледжи» и научные школы, объединенные инте­ресом к определенной проблематике или являющиеся носителями осо­бой парадигмы. Научное сообщество структурировано и «вертикаль­но» – в нем можно выделить иерархию научных авторитетов, «центр» и «периферию». Для любой структурной единицы научного сообщества характерны свои особенности истолкования идеалов и норм познания. Каждый ученый одновременно является членом нескольких подсистем научного сообщества: в случае несовпадения их нормативно-ценност­ных структур он оказывается перед лицом весьма непростого выбора, зачастую драматичного и разрушительного для личности.

Научный этос – это совокупность базовых идеалов, ценностей, обес­печивающих мотивацию деятельности, представления о ее целях, нор­мы взаимоотношений между субъектами деятельности, особый настрой личности. Очевидно, что в иерархии ценностей научного сообщества доминирует ориентация на истинность, новизну и доброкачественность научного ре­зультата (которые в свою очередь требуют точности измерений, надеж­ности логического и математического аппарата обобщения, однозначно­сти и строгости средств описания, научного языка). Вторым доминирую­щим идеалом является свобода исследования и равноправие всех членов научного сообщества.

При этом более конкретные нормы деятельности ученых имеют принципиально противоречивый, «амбивалентный» характер. Как по­казал Р. Мертон (США), научное сообщество предъявляет ученому про­тивоположные требования: скорейшая публикация результатов иссле­дования и, одновременно, тщательная, скрупулезная их проверка; вос­приимчивость к новым идеям и избегание научной моды; широта знаний и самостоятельность мышления. Р. Мертон выделил 9 пар противоре­чащих друг другу требований, в рамках которых осуществляется выбор исследователя. Сам процесс выбора зависит от личной интерпретации ученым этих неписаных норм. На него накладывают отпечаток и осо­бенности формирования (принадлежность к определенной эпохе, со­циаль-ной и научной общности, личная биография), и психологический склад личности данного индивида.

В исследовательской деятельности происходит самореализация личности ученого. Научное сообщество, мотивируя и регламентируя этот процесс, не только влияет на ученого извне в виде контроля и санкций (например, изгнание плагиаторов и недобросовестных уче­ных), но и вплетается в ткань индивидуальной исследовательской работы. Механизмом такой детерминации личности научным сооб­ществом является внутренний диалог исследователя, в котором он совмещает основные функции исследовательской деятельности (эру­диция – генерация идей – критика) и осуществляет личностный вы­бор в рамках научного этоса.

В связи с развитием институализации науки, превращением науч­ной деятельности впрофессиональную, возникновением формализо­ванных научных коллективов, современной системы связей науки с производством, т. е. возникновением так называемой «большой науки», воз­никают новые коллизии и проблемы. Наибольшую остроту приобрета­ет вопрос о социальной ответственности ученого, входящей в противо­речие с традиционной для науки ориентацией на свободу исследова­тельской деятельности. Научный этос постепенно адаптируется к новым условиям существования и новым функциям науки.

Отношения общества как совокупности социальных групп, общ­ностей и институтов с институализированной наукой описываются че­рез понятия «социальный заказ» и «социальный контроль». Социальный заказ – это некоторая более или менее созревшая общественная по­требность, для удовлетворения которой нет соответствующей техничес­кой базы, но которая могла бы быть создана на основе научного изуче­ния. Степень конкретности социального заказа, его сформулированности может быть различна: от объявления конкурса грантов на лучшее решение определенной задачи до неопределенного представления о том, что стоило бы найти новые источники энергии, повысить эффек­тивность общественного производства и т. д. Аналогичным образом и социальный контроль, как регулирование и регламентация научной де­ятельности, может осуществляться в явной и осознанной форме, но чаще носит характер стихийной, неосознаваемой корреляции целей и нормативов научной деятельности с доминирующими в обществе цен­ностями, настроениями, модой и т. п. Неявные и не вполне определен­ные формы социального заказа и социального контроля зачастую ока­зываются более значимыми и более эффективными, нежели непосред­ственное стимулирование, ибо оставляют сравнительно большую свободу в выборе тематики исследования и альтернативных ориента­ций в рамках научного этоса. В этой неявной детерминации науки важ­ная роль принадлежит ее социокультурной среде.

Социокультурная среда науки – это целостная система, отражаю­щая уровень развития самой науки, степень зрелости данного обще­ства, наконец, историю взаимоотношений науки с другими социальны­ми институтами. Ее главными компонентами являются:

1. интеллектуальный уровень общества, наукоемкость всех сторон общественной жизни;

2. образ науки, складывающийся в общественном сознании и кон­центри-рующий социальные ожидания и претензии, отражающий пре­стиж науки в данном обществе;

3. интересы ведущих социальных групп и приоритеты государствен­ного управления;

4. организационные формы связи науки с экономикой, политикой, бытом;

5. систему общего и специального образования.

Социокультурная среда придает определенную форму обществен­ному интеллекту, обеспечивает воспроизводство научных кадров, формируя не только знания и навыки, но, прежде всего, мотивацию субъек­та научной деятельности. Она влияет на целевые установки, нормы и идеалы научной деятельности, в том числе и критерии научности. Отно­шение науки и ее социокультурной среды носят характер диалога, в ре­зультате которого каждое общество получает такую науку, которой зас­луживает. В Советском Союзе социокультурная среда науки носила весь­ма противоречивый характер, что отражало противоречивость общественного организма в целом. Довольно высокий уровень образо­вания и престиж науки сочетались со слабой восприимчивостью эконо­мики к инновациям и отсутствием серьезной заинтересованности власт­ных структур в научном знании, широкая сеть научных учреждений и массовость научных кадров обесценивались неадекватными способа­ми управления их деятельностью, формализмом в оценке научных ре­зультатов. Это создавало возможность имитации научной деятельности в многолетнем бесплодном функционировании ряда исследовательских структур. Современные экономические и социально-политические ре­формы разрушили этот тип социокультурной среды, одновременно со­крушая и здание коррелировавшей с ней отечественной науки. Склады­вание же нового типа отношений между обществом и наукой, степень благоприятности этой социокультурной среды для развития российской науки будут зависеть от той конкретной модели экономического и соци­ально-политического развития России в целом, которая стихийно или сознательно будет реализовываться в нашей стране.

Нужно иметь в виду, что современному этапу развития техногенной цивилизации присущи негативные тенденции и противоречия, характер­ные и для вполне благополучных в экономическом отношении стран. Парадоксальным образом сочетаются две противоположные тенденции: «онаучивание» всех сфер жизни общества, постоянное повышение роли науки, ее сращивание с производством и системой управления обще­ством сопровождается нарастанием отчуждения рядового обывателя от науки, недоверия к ее плодам и сомнений в ценности науки.

В оценке современной науки имеются две позиции: сциентизм и антисциентизм. Сциентизм считает науку высшей формой духовной деятельнос­ти человека, стержнем культуры, эталоном знания, способом решения всех социальных проблем. Сциентизм строит некий миф о науке, ухо­дящий корнями в эпоху Просвещения с ее культом разума и верой в совпадение гуманизма и рациональности.

Антисциентизм склонен винить науку во всех грехах современной цивилизации, в отрыве от действительных проблем, стоящих перед че­ловеком. В наиболее последовательной форме антисциентизм отрица­ет всякую ценность науки для культуры человека, вболее «мягких» ва­риантах отрицается ее приоритетная роль по сравнению с религией, магией и др. видами вненаучного знания.

Каковы основания роста антисциентистских настроений вобще­ственном сознании?

Во-первых, развитие социальных функций науки приводит к тому, что наука перестает быть только средством решения проблем и дости­жения социально-значимых целей. Ученые привлекаются в качестве экспертов и консультантов к самому процессу формирования целей эко­номической и политической деятельности. Участвуя в формировании стратегии и тактики управления обществом, наука берет на себя извес­тную долю ответственности за последствия управленческих решений.

Во-вторых, вторгаясь в наиболее тонкие структуры мироздания (фи­зика микромира, генетический код организма, нейрофизиологические про­цессы и т. п.), создавая технические средства эффективного манипули­рования этими структурами, исследователь порождает новые, прежде неведомые опасности для человечества. В этой связи показательной является постановка вопроса о моратории на определенные направле­ния исследования, зачастую исходящая от самих ученых. Неконтроли­руемость воздействия на предмет исследования, непредсказуемость его результата, имевшие прежде чисто гносеологическую значимость, на современном уровне экспериментальной научной деятельности мо­гут стать не менее разрушительными, чем сознательная разработка новых видов оружия.

В-третьих, реальные результаты науки оказались значительно скромнее возлагавшихся на нее надежд. Она не избавила человече­ство от голода, страданий, вражды, не превратила человека в суще­ство автотрофное (выражение В. И. Вернадского), т. е. не зависящее в своем существовании от ресурсов биосферы, не сделала человека более гуманным, моральным и духовным. Сциентистские утопии, ве­дущие отсчет от «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона, и достигшие апогея в проекте «Общего дела» русского мыслителя Н. Ф. Федорова так и ос­тались красивыми мечтами: научная рациональность не является си­нонимом добра.

В-четвертых, как уже отмечалось, потребность в знании объективных законов не является единственной и даже главной компонентой в поиске человеком смысла своего существования, обретения опоры и надежды.

В-пятых, усложнение предмета и средств исследования, высокая степень специализации в науке приводит к тому, что результат исследо­вания является непонятным не только для рядового обывателя, но и для представителя другой научной дисциплины. Массовое сознание вос­принимает этот результат лишь в популяризированной, а точнее, вуль­гаризированной и сенсационной форме. При этом стирается разница между возможным и действительным, гипотетическим и доказанным, содержанием факта и его популярной интерпретацией.

Пок