Времена Ивана IV Грозного - годы кровавого деспотизма или эпоха великих свершений

Перед новым русским государством в начале XVI века встали три важнейшие для его дальнейшего существования задачи:

Первая – покончить с осколками Золотой Орды в виде постоянно угрожавшим пределам Московского государства Казанского, Астраханского, Крымского, Сибирского ханств и Ногайской орды.

Вторая – пробиться к морю (Балтийскому или Чёрному) для упрочения торгово-экономических и культурных связей с европейскими государствами.

Третья – завершить процесс государственной централизации, преодолев остатки удельно-родового права и других пережитков удельной старины.

Для определения путей и средств решения этих задач нужны были идеалы-символы, т.е. поиск той модели государственного устройства, которая могла быть применена в российских условиях. В те времена таких идеалов-символов для Московского царства было три. Определённым идеалом для Московской Руси могла стать могучая Турецкая империя (Оттоманская Порта), наводившая страх на своих ближайших соседей, как на Западе, так и на Востоке. Политический мыслитель тех лет Иван Пересветов в своём «Сказании о Магомет-султане» учил Ивана Грозного, что «государство без грозы, что конь без узды». Потому и сильна Турецкая держава, что султан по своей воле может любого казнить или миловать по своей воле. Этим обеспечивается верность государю и ретивость в службе.

Следующий идеал виделся в европейских государствах Англии и Франции. Тот же Иван Пересветов в другом своём произведении «Большая челобитная» заявлял о необходимости развития торговли и ремёсел в русском государстве и об использовании в этом деле опыта передовых стран. Иными словами, строить светское национальное государство по европейскому образцу. В этой связи можно считать, что Иван Пересветов был либо беспринципным человеком, ибо предлагал разные подходы к решению стоящих перед государством задач, либо под этим псевдонимом выступали разные авторы. Надо отметить, что царь Иван IV Грозный впоследствии использовал оба эти подхода в своей политике. Это можно проследить на примере опричнины и в попытке грозного царя наладить дружеские отношения с английской королевой Елизаветой Тюдор. Наконец, примером для Ивана IV Грозного мог выступить скованный единством воли и цели Ливонский орден. Есть свидетельства того, что опыт существования этого военно-государственного образования не укрылся от внимания грозного царя при организации им опричного войска.

Однако существовал и исконно русский путь решения стоящих перед государством проблем. Он опирался на неизжитые пока до конца элементы прямой народной демократии в виде соборно-вечевого идеала и традиций местного самоуправления. Именно их избрала в качестве руководящего начала в своей деятельности «Избранная Рада», куда вошли ближайшие советники молодого царя Ивана IV: князь Андрей Курбский, стольник Алексей Адашев, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, воевода Михаил Воротынский и дьяк Посольского приказа Иван Висковатый. По их совету и при их участии в 1549–1562 годах был проведён ряд реформ, которые, в случае их продолжения объективно вели к превращению Московского царства в нормальную сословно-представительную монархию европейского типа с постоянно действующим парламентом и сильной властью царя, несколько смягчённой законом и обычаями.

На это указывают следующие факты. Созыв первого в истории страны Земского собора 27 февраля 1549 года положил начало практике созыва сословно-представительных учреждений. Тогда же был упорядочен состав Боярской думы, которая отныне превратилась в постоянно действующее государственное учреждение. Судебник 1550 года, принятый на основе решений Земского собора, ограничил полномочия царских наместников - воевод, передав судебную власть и сбор налогов в руки выборных лиц – губных и земских старост, расширив, тем самым, права органов местного самоуправления.

Военная реформа 1550 года, проведённая воеводой Михаилом Воротынским, заложила основу регулярного стрелецкого войска. Основной боевой силой русской армии отныне становилась дворянская поместная конница, а не бояре со своими дружинниками, как это было раньше. Были приняты ещё меры по укреплению артиллерийского парка, организации пограничной стражи, а также несколько ограничен принцип наместничества при назначении на высшие командные посты.

Церковный собор 1551 года укрепил внутреннее единство православной церкви и усилил её зависимость от светской власти. На этом соборе была подведена последняя черта под многолетний спор нестяжателей и иосифлян по поводу церковных богатств. Нестяжатели - последователи монаха-аскета Нила Сорского, призывали церковников вернуться к временам первых апостолов, которые сами были наги, голодны и к тому же призывали своих последователей. Они требовали от церкви отказаться от земных благ в виде огромных земельных владений монастырей и пышного убранства церквей. Игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий, напротив, учил, что церкви владеть земными богатствами вовсе не зазорно. По его мнению, церковные богатства являются своего рода государственным резервом на случай вражеского нашествия или иных бедствий. Средства также нужны церкви для занятия благотворительной деятельностью, и, к тому же, пышное убранство храмов и священников оказывает сильное эмоциональное воздействие на прихожан. Казалось бы, власти было выгоднее поддержать нестяжателей и под их идеологическим прикрытием захватить монастырские земли. Однако нестяжатели, помимо своих противников-иосифлян, неустанно разоблачали произвол и поборы царя и местных властей, что самой власти никак не могло понравиться. Зато иосифляне при условии сохранения монастырского землевладения и церковных богатств сохраняли полную лояльность царской власти. Поэтому власть их поддержала, объявив учение Нила Сорского глубочайшей ересью.

В свою очередь русская церковь пошла на уступки государственной власти. Раньше владельцы поместий могли завещать свои владения монастырям. Монастыри расширяли свои земельные владения, а у государства, поэтому, иссякал земельный фонд для наделения новых бояр и дворян, желавших служить царю. Теперь каждое боярское пожалование монастырю подлежало обязательному утверждению царя, который часто его не утверждал. Кроме того, отныне церковь должна была платить государству своеобразный налог, т.н. «полоняные деньги», под благовидным предлогом, якобы для выкупа христианских невольников из турецкого или татарского плена. Это также лишнее свидетельство усиление зависимого положения церкви от самодержавного государства.

Для поднятия авторитета Русской православной церкви и дистанцирования её от Константинопольского патриархата на этом соборе были провозглашены 38 новых русских святых и упорядочена внутренняя организационная структура церкви.

Такая попытка решения стоящих перед государством проблем при опоре на исконно русские идеалы и ценности принесла вскоре свои плоды. В 1552-1556 годах были завоёваны Казанское и Астраханское ханства, нанесён удар по Крымскому ханству и Ногайской орде. Удачным для Московской Руси стал первый период Ливонской войны (1558-1583 годы), до 1564 года, когда русские войска заняли почти всё Балтийское побережье.

Однако вскоре Иван IV круто повернул от политики реформ к опричнине, явившейся торжеством самого необузданного деспотизма. Опричнина продолжалась более семи лет (с декабря 1564 по сентябрь 1572 года). Какие бы ни были побудительные мотивы у Ивана IV для проведения такой политики, суть её заключается в окончательном торжестве азиатско-византийского начала над остатками былых русских вольностей в виде соборно-вечевого уклада и органов местного самоуправления. Особый интерес вызывает первый в истории страны факт использования некоторых европейских политических форм для утверждения азиатского деспотизма. Ведь быт и устройство опричного войска очень напоминали уклад ближайшего к Московскому царству Ливонского духовно-рыцарского ордена. Вступавшие в состав опричного войска также отрекались от своих родных и близких, давали клятву посветить остаток жизни борьбе за торжество избранного идеала. Существовала в опричном войске и особая атрибутика в виде чёрной одежды, также метлы и собачьей головы притороченных к седлу лошади. Метла означала стремление вымести всех врагов царя, а собачья голова – выгрызть всю измену. Также по примеру рыцарей Ливонского Ордена опричники были наполовину воинами, наполовину монахами. Александровская слобода, где располагался как бы командный штаб опричного войска, напоминала собою монастырскую слободу. Сам царь велел именовать себя игуменом, его любимый палач Малюта Скуратов носил звание келаря, другие видные опричники тоже имели свои монашеские чины. Пресытившись пирами и убийствами, царь и его опричники затем одевались в монашеское платье и служили молебен по погубленным ими людям.

Надо сказать, что поставленной цели – утверждения полного деспотизма и реализации идеи персонифицированной монархии, где бы название страны отождествлялось с именем правителя, царь Иван IV Грозный достиг. Он получил право казнить и миловать любого человека в государстве при номинально действующем Земском соборе и Боярской думе. Фактически стёр все центры самодеятельной власти в стране.

Однако массовый террор даёт весьма ограниченный эффект. С его помощью можно сковать всё население поголовным страхом, но это оборачивается снижением её обороноспособности страны. Ведь, никто не будет «не щадя живота своего» защищать своих палачей. Не в этом ли главная причина поражения России в Ливонской войне, когда на завершающем её этапе малочисленные польско-литовские отряды вытеснили из Прибалтики многотысячную русскую рать, а в 1571 году Крымский хан Девлет-Гирей почти беспрепятственно сжёг окрестности Москвы. Опричное войско, охочее до грабежей и убийств мирных людей, не сумело ему дать отпор. Отпор крымчане получили лишь в следующем году от земской рати воеводы Михаила Воротынского при селе Молоди.

Не увенчалась успехом и попытка Ивана IV Грозного создать новое служилое сословие из опричников, холопски преданных царю. Образно говоря, всё дело было в том, что под чёрными кафтанами опричники скрывали роскошные одеяния, т.е. в личной жизни продолжали оставаться теми же боярами и дворянами. Многие вступали в опричнину лишь для того, чтобы отомстить врагам или нажиться на чужом горе, или чтобы спасти своих родственников, оставшихся на земщине. Они больше заботились о личной выгоде, чем о службе царю. Никакого воинского братства, замешенного на крови и беспредельной преданности царю, не получилось. Убедившись в этом, а также в низкой боеспособности опричного войска царь Иван IV Грозный в сентябре 1572 года казнил многих видных опричников, распустил опричное войско и даже под страхом жестокого наказания запретил упоминать само слово «опричнина». Центр опричнины Александровская слобода был переименован в Государев двор. Однако бессудные казни и расправы над невинными людьми продолжались вплоть до смерти Ивана Грозного в марте 1584 года.

Подводя итог этому сложному и противоречивому периоду российской истории, следует выделить навязчивое стремление царя реализовать свой идеал полного самовластия, перед которым блекнут все восточные деспотии и абсолютистские государства Европы. Вплоть до своей кончины он ревностно стирал пределы своей неограниченной власти, но своими действиями только дестабилизировал политическую систему страны. В ходе опричного террора упало значение Боярской Думы и Земских Соборов, были придавлены все органы местного самоуправления и устранены сословные права верхних слоёв общества. Все нити управления в Московском царстве оказались сосредоточены в руках царя, вся пирамида власти замыкалась на личности правителя. Внешне это создавало видимость незыблемости царской власти, а на деле создавало угрозу её обрушения.

В условиях почти полного упадка авторитета представительных органов власти вся политическая система удержалась только на вере в легитимность, т.е. в законность царской власти, иначе говоря, в признании её богоизбранности. Но эта политическая конструкция могла сломаться, если возникало малейшее сомнение в законном характере царской власти, когда правитель терял прежнюю харизму «богом данного» царя.

Поэтому последовавшая в начале XVII века «Великая смута» в государстве Московском явилась прямым следствием опричнины. Ведь та привела не только к разорению самых экономически развитых районов страны и полному закабалению её жителей, но и к падению авторитета власти, крайне обострило противоречия между всеми слоями русского общества. Опричнину и Смуту, потому, надо считать второй после золотоордынского ига, страшной трагедией русского народа, затормозившей процесс её социально-экономического и политического развития.

И ещё на одно последствие опричнины Ивана Грозного хотелось бы указать, обратив внимание на суждение писателя Владимира Сорокина о том, что, несмотря на то, что опричнина длилась всего десять лет, она оказала глубокое влияние на сознание русского народа и на его историю. Все наши карательные органы во все века и при всех режимах, да и все последующие институты российской власти — это результат влияния опричнины. Иван Грозный впервые разделил общество на тех, которым ничего не позволено, и тех, кому позволено всё, иными словами - на народ и опричных, сделал своего рода государство в государстве. Потому любому человеку, чтобы быть в безопасности, надо стать опричным, то есть отделиться от народа и зверствовать над ним, выполняя любой, даже самый преступный приказ правителя или начальника.

4. Альтернативы смутного времени и причины возвращения к традиционным основам Московского царства.

Социальные потрясения в России начала XVII века, названные впоследствии «Великой смутой», означали собою глубокий кризис сложившихся основ российской государственности. Он затронул все сферы жизни российского общества: социально-экономическую, политическую и нравственную, но не привёл к главному - к изменению существующего социально-экономического строя России. Ведь, через все события Смутного времени отчётливо прослеживается борьба двух главных тенденций в развитии страны.

Одна из них вела к дальнейшему усилению самодержавной власти царя и урезанию остатков боярских привилегий, к дальнейшему закрепощению крестьян и усилению контроля государства за населением городских посадов. Такая тенденция вовсе не исключала, а, напротив, предполагала заимствование определённых европейских военно-технических и культурных достижений ради усиления обороноспособности страны и укрепления авторитета её монарха. Сама самодержавная власть стала бы в таком случае силой, повернувшей вектор развития России на Запад, и «революция сверху», т.е. обновление страны на европейский лад, случилась бы на целое столетие раньше реформ Петра I.

Проводником такой политики вполне мог стать царь Борис Годунов, доведись ему дольше удержаться на престоле. Это был весьма перспективный государь, много сделавший, чтобы вывести страну из того глубокого социального и хозяйственного кризиса, в который она была ввергнута опричниной Ивана Грозного. Именно в целях социально-экономической стабилизации им были приняты те меры, которые историки справедливо оценивают как начало юридического оформления крепостного права в России. Конечно, крепостное право было сущим проклятием для России на долгие века, однако в тех конкретных условиях, в которых пребывала тогда страна, без закрепления рабочих рук в помещичьих хозяйствах нельзя было восстановить разрушенное хозяйство и обеспечить сносное существование служилого сословия - дворян, являвшихся главной военной опорой страны.

Другие мероприятия Бориса Годунова также соответствовали национальным интересам страны. К таковым можно отнести его заботу о развитии ремесла и торговли и о расширении контактов с европейскими странами, что выразилось в приглашении иностранцев на русскую службу, и в отправке группы молодых дворян за границу с целью обучения их «разным языкам и наукам». Правда, по причине смутного времени ни один из них не вернулся обратно в Россию. Они, таким образом, стали первыми в истории страны «невозвращенцами».

Однако царь Борис Годунов, не исчерпав всех заложенных в нём возможностей, пал жертвой ряда объективных и субъективных обстоятельств. Он не являлся «природным» царём, а был избран на царство Земским собором. Такой способ легитимации власти представлялся тогда для большинства жителей страны непонятным и даже в какой-то мере кощунственным. Как же можно избирать царя народным голосованием, ведь он же «помазанник божий». К тому же, голод, терзавший страну в течение ряда лет, до предела накалил социальную атмосферу в стране. Тут к месту пришлись распускаемые врагами Бориса Годунова слухи, что все беды, обрушившиеся на страну, происходят от божьего гнева на то, что на троне сидит «незаконный», не «богом данный» царь. Достаточно было объявиться самозванцу, как на его сторону перешли целые слои русского общества, недовольные своим положением или лично Борисом Годуновым.

Сам Борис Годунов совершил большую политическую ошибку, недооценив опасность со стороны самозванца. Он решил ограничиться заявлением патриарха о том, что человек, называющий себя «царевичем Дмитрием», всего лишь беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев, что должно было лишить последнего всякой поддержки в русском обществе. Однако народ настолько проникся идеями «настоящего» «мужицкого царя», что на него не действовали даже церковные увещевания. Более того, борьбу с Лжедмитрием царь возложил на ненавидевших его бояр-воевод, которые и привели того прямо в Москву. В самый разгар событий Борис Годунов неожиданно умер, что во многом облегчило Лжедмитрию I задачу по завоеванию Московского престола.

Но политику Бориса Годунова, как не странно, мог продолжить его противник Лжедмитрий I. Для этого у него были все необходимые данные: образование в духе средневековой русской культуры и знакомство с более передовой западноевропейской культурой. Наконец, сам по себе самозванец был весьма смелым и решительным человеком. Захватив московский престол, он повёл себя как суверенный государь. За целый год своего правления он не выполнил ни одного своего обязательства перед папской курией и польским королём. Ловким шагом с его стороны стало провозглашение себя императором, что ставило его на один уровень с самыми могущественными властителями Европы и делало беспочвенными притязания польского короля на часть русских земель, ибо император по своему рангу выше короля. И, что обещал наследник царского престола соседнему королю, вовсе не является обязательным для исполнения властителем империи.

Привлекает также стремление Лжедмитрия I играть активную роль в мировой политике, когда он пытался организовать и возглавить общеевропейскую коалицию для войны с Турцией. Бояре отмечали его способность быстро решать самые сложные и запутанные вопросы. Даже вольное поведение самозванца на престоле: отказ от пышного придворного церемониала, приход на заседание Боярской думы в охотничьем костюме, бодрствование после обеда и т.д., некоторые современные историки расценивают как полную уверенность «царя Дмитрия I» в прочности своего положения.

Только силы и средства, которыми располагал Лжедмитрий I, не давали ему шансов удержать неправедным путём захваченную власть. Разные социальные слои русского общества возлагали на него свои надежды, оправдать которые тот при всём своём желании просто не мог. Бояре, отлично знавшие, что новый царь самозванец, рассчитывали превратить его в свою марионетку, а он стал править совершенно самостоятельно. Крестьяне и казаки надеялись на ослабление крепостного гнёта и возвращение былых вольностей, но Лжедмитрий I, нуждаясь в поддержке дворян, подтвердил указ Бориса Годунова о пятилетнем сроке сыска беглых крестьян. Наконец, все жители Москвы, чем дальше, тем больше проявляли недовольство засильем иностранцев в окружении Лжедмитрия I, его пренебрежительным отношением к русским обычаям и к православным традициям.

Отсюда очень скоро наступило разочарование в «законном царе» и резкое сокращение числа его сторонников. Кстати пришлись тут слухи о тайном католичестве царя и о его желании уничтожить православную веру. А разгульное поведение поляков в Москве, прибывших в свите невесты Лжедмитрия I Марины Мнишек, до предела накалило общественную атмосферу. Лишившись реальной социальной опоры, Лжедмитрий I был свергнут с престола и убит группой заговорщиков из числа родовитой боярской знати во главе с Василием Шуйским, умело использовавших в своих целях аптипольское выступление москвичей. В довольно узком кругу своих сторонников, составивших Земский собор, Василий Шуйский был выбран новым русским царём.

Вступивший в результате заговора на Московский престол, Василий Шуйский был крайне несимпатичной личностью, ибо предавал всех, кому служил. Однако его царствование, тем не менее, тоже могло стать началом прогрессивных перемен в политическом устройстве русского государства. С ним была связана вторая тенденция в политическом развитии страны, направленная на постепенное ограничение деспотической власти царя, расширение роли представительных учреждений и освобождение сословий от чрезмерной опеки со стороны государства. Перед своим вступлением на московский трон Василий Шуйский дал «крестоцеловальную запись» то есть обязался отныне никого не казнить без вины. Даже такое куцее ограничение прерогатив самодержавной власти могло со временем привести к расширению полномочий Боярской Думы и Земского собора и к созданию «нормальной» монархии европейского типа.

По мнению историка В.Б. Кобрина, значение этой «крестоцеловальной грамоты» в том, что она провозглашала хоть какую-то законодательную гарантию против необузданного произвола царской власти[8]. Это был первый «писаный договор» царя со своими подданными, утверждавший новый принцип отправления власти, её ответственность хотя бы перед верхними слоями русского общества. По меткому заключению великого русского историка В.О. Ключевского, благодаря этому документу, «Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по закону»[9].

Однако этот, вполне благоприятный для России, путь развития оказался утраченным, во многом по вине самого Василия Шуйского, допустившего ряд грубых ошибок в своей политике и не сумевшего сплотить все силы для борьбы с новым самозванцем и польско-шведскими захватчиками.

Первая его ошибка заключалась в том, что он выпустил из плена Марину Мнишек, которая признала в новом самозванце своего мужа, погибшего царя Дмитрия, чем вызвала смятение умов в Москве и поколебала позиции нового государя. Вторая ошибка Василия Шуйского состояла в том, что он, не имея достаточных сил для борьбы с новым самозванцем Лжедмитрием II, обратился за военной помощью к шведскому королю. Поскольку Швеция тогда находилась в состоянии войны с Польским государством, то польский король получил повод нарушить мирный договор между Россией и Польшей и от военной поддержки самозванцев перейти к открытой интервенции. В 1609 году польская армия осадила Смоленск. Так к внутренней русской смуте добавилось ещё польско-шведская интервенция.

Последней и роковой ошибкой Василия Шуйского стало отравление им своего племянника Михаила Скопин-Шуйского, молодого, но способного полководца, в котором царь увидел страшную ля себя угрозу. Вместо него Василий Шуйский назначил командующим своего брата Дмитрия Шуйского, совсем неспособного военачальника. Последовавшее затем поражение русских войск открыла полякам дорогу на Москву. Как только весть о поражении достигла окрестностей Москвы, группа дворян во главе с Прокопием Ляпуновым свергла Василия Шуйского, который был пострижен в монахи. Страной стала править группа знатнейших бояр, которую в народе прозвали «семибоярщиной», к характеру действий которого вполне подходит термин времён франко-прусской войны 1879-1871 годов, а именно – «правительство национальной измены».

Однако и после свержения Василия Шуйского страна имела шанс выпрямить вектор своего развития. После разгрома Тушинского лагеря группа бояр во главе с Иваном Салтыковым и патриархом Филаретом направилась в польский лагерь под Смоленском, чтобы просить польского короля отпустить на русский престол своего сына Владислава. Даже такую неприемлемую для патриотических чувств россиян кандидатуру польского королевича Владислава можно считать неплохой, хотя и утраченной, возможностью повернуть страну на более прогрессивный путь развития. Об этом позволяет судить соглашение, подписанное русскими боярами с Сигизмундом III об условиях приглашения Владислава на Московский престол. В этом документе регламентировались полномочия государственных органов и определялись привилегии и ограничения для разных сословий. В качестве особого пункта выдвигалось требование о создании льготных условий для выезда молодых русских людей за границу для приобретения знаний и приобщения к европейской культуре.

Это соглашение было заключено в самый напряженный момент, когда польский гарнизон уже находился в Кремле. Однако данный документ содержал прочные гарантии против поглощения Руси польско-литовским государством. Они заключались в запрещении назначать на высшие государственные посты выходцев из Польши и Литвы и строить католические храмы, а также в требовании сохранить все прежние порядки в Московском государстве. Непременным условием предоставления царского венца польскому королевичу Владиславу был переход его в православие. Таким образом, статьи этого соглашения превращали польского королевича Владислава в русского царя польского происхождения, а государственный строй страны приобрёл бы со временем черты умеренного абсолютизма с постоянно действующим парламентом в лице Боярской думы и Земского собора.

Однако и этот вариант развития страны тоже оказался безвозвратно утраченным. Видимая слабость русского государства и предательское поведение «семибоярщины» породили у польского короля Сигизмунда III надежду на полное порабощение Руси без всяких формальных церемоний. Но появление в Москве польского гарнизона, присутствие католиков-латынян в Кремле – священном месте для всех православных россиян, вызвало в народе взрыв патриотических чувств. Наконец-то произошло сплочение всех здоровых сил русского общества под флагом изгнания из «первопрестольной» столицы чужеземных и иноверных захватчиков. Под знамёнами Первого, а затем Второго русского народного ополчения встали рядом и сторонники сгинувших самозванцев, и приверженцы боярских царей и простые русские люди, горевшие желанием спасти свою родную землю от иностранных интервентов и местных банд.

И прямым следствием прокатившейся по стране смуты стало растущее в народе стремление к стабильности и порядку. А ничто так не способствует стабилизации общества после долгих лет смуты, как призыв вернуться к спасительной старине, к тем общественно-политическим институтам, которые гарантировали спокойствие и порядок раньше, и должны были гарантировать их впредь. После кровопролитий и разорений смутного времени даже времена Ивана Грозного уже не внушали былого ужаса. Тогда праведно или неправедно судил народ законный государь, а в годы смуты вся страна оказалось под полной властью чужеземных и местных бандитов.

Так, на почве общей усталости от смутных лет и разочарования во всех промелькнувших претендентов на царский трон верх в сознании русских людей взяли консервативные настроения. Общественному мнению тех лет больше всего отвечало воспроизведение порядков, существовавших до Смутного времени, в противовес настоящей анархии и произволу местных и иноземных бандитов. О таком повороте общественного сознания свидетельствует хотя бы тот весьма примечательный факт, что, когда Второе русское ополчение освободило Москву, то его предводители Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский распорядились отчеканить на монетах лик давно умершего царя Фёдора Иоанновича, чья легитимность была, вне всякого сомнения.

Может возникнуть вопрос, почему в такое тяжелое для страны время все взоры сошлись на слабом юноше, никак в Смутное время себя не проявившем, в отличие, например, от князя Дмитрия Пожарского. Ответ на него дал историк В.И. Ключевский, отметивший, что это был первый в истории России пример «гнилого компромисса», ибо «избрали не самого достойнейшего, а самого удобнейшего»[10], то есть того, кто устраивал все слои русского общества. Только это и могло обеспечить стране политическую стабильность. К тому же избирали на престол не конкретную личность, а новую династию. Здесь у бояр Романовых было то немалое преимущество, что они приходились хоть какими-то родственниками прежней династии московских правителей, поскольку Анастасия Романова была первой и любимой женою Ивана IV Грозного, а новый царь Михаил Романов, получалось, приходился внучатым племянником этого грозного царя. Таким образом, прослеживалась преемственность в смене династий, а, стало быть, и обеспечивалась легитимность царской власти.

Итак, всё вернулось «на круги своя». Консолидация русского общества оказалась возможной только на традиционно-консервативной, самодержавно-православной основе. Все варианты обновления страны, обозначившиеся в годы Смуты, были отвергнуты русским обществом. Процесс приобщения к плодам западной цивилизации, а, тем более, освобождения всех сословий русского общества от гнёта самодержавной власти, оказался отсрочен на целые века. Отчуждение от Запада даже стало ещё большим. После польско-шведской интервенции он однозначно рассматривался как враждебная «Святой Руси» сила.

Прямым результатом прокатившейся по стране смуты стали ещё большее усиление самодержавной власти царя и окончательное закрепощение русского крестьянства. Это стало возможным потому, что умами и душами людей овладела идея «государства-правды» с царём-батюшкой во главе в противовес произволу и анархии смутных лет.

Именно эта опора на здоровый консерватизм русского народа позволила первым царям из династии Романовых постепенно восстановить хозяйственную жизнь страны и укрепить социально-политические институты; не только добиться возвращение части утраченных в годы смуты русских территорий, но и добиться их значительного приращения за счёт присоединения Левобережной Украины. Наступила традиционно неторопливая старозаветная московская жизнь, временами прерываемая городскими бунтами и крестьянскими выступлениями, что дало основание некоторым историкам назвать вторую половину XVII столетия - «Бунташным веком».

Но таким ли уж бесполезным был этот период в русской истории? Правы ли те авторы, которые сетуют на то, что царский престол тогда не занимала личность равная по своим масштабам Петру Великому. Что долгие годы страной правил богобоязненный, добрый, но совершенно бесполезный как правитель-реформатор царь Алексей Михайлович.

Вряд ли можно считать таким уж бесполезным и ничем не примечательным царствование второго Романова. Может быть, в тех условиях послесмутного времени Алексей Михайлович по складу своей личности более чем кто-нибудь другой отвечал возобладавшему в русском обществе идеалу общественного согласия.

Всматриваясь в основные события его царствования нельзя не заметить его склонность к постоянному поиску компромиссов как внутри страны, так и на международной арене. Причём, таких компромиссов, которые, так или иначе, но работали на укрепление сложившейся системы власти. Вспыхнуло восстание городских низов в Москве в 1648 году и последовало Соборное уложение 1649 года, частично удовлетворившее интересы помещиков и посадских людей. Помимо укрепления законодательной базы был установлен бессрочный сыск беглых крестьян, что можно расценить как окончание процесса закрепощения крестьян. Посадские люди, кроме отмены налога на соль добились ещё ликвидации т.н. «белых слобод». Жившие там горожане не платили налогов, которые раскладывались между оставшимся населением городских посадов – т.н. «чёрных слобод».

Со временем в целях укрепления самодержавной власти царя был учреждён Приказ Тайных дел – высший орган контроля и сыска, но с сохранением Боярской думы и приказной системы. Утратившие в новых условиях военных действий свои прежние боевые качества стрелецкие полки остались нетронутыми, но были превращены в полицейскую силу. С новой своею функцией они хорошо справились во время «Медного бунта» 1662 года, расстреляв из пищалей и зарубив бердышами не одну сотню москвичей. Даже добившись смещения неугодного ему патриарха Никона, царь Алексей Михайлович оставил в силе все его нововведения относительно обрядовой стороны Русской православной церкви, сближавшую её с православными христианами Восточной Европы.

Некоторые историки порицают царя Алексея Михайловича за его компромисс со Швецией, когда он поспешно заключил с нею мир, что надолго отсрочило выход России к Балтийскому побережью. Но, если призадуматься, то это позволило сосредоточить все силы на войну с Речью Посполитой ради присоединения Левобережной Украины, что в тех исторических условиях было более реальной задачей.

Если в самом обобщённом виде выразить суть политического курса царя Алексея Михайловича, то это был поиск дальнейших путей развития страны, но на её самобытной исконно-русской основе, без насильственной, грубой ломки сложившихся государственных и социальных структур. Правда, нащупать этот путь он так и не смог. В этой связи несколько преувеличенными кажутся рассуждения отдельных историков об увлечении престарелого царя некоторыми элементами западноевропейской культуры (придворный театр, европейские книги, скульптуры и предметы обихода). Алексей Михайлович оставался человеком своего времени – эпохи Московской Руси. Последние годы его правления даже были отмечены гонениями на европейские обычаи и моду. За курение табака, бритьё бороды и ношение иноземного платья следовали «битие кнутом», «урезание ноздрей» и высылка в Сибирь.

В то же время нельзя не отметить, что именно во времена первых Романовых в России был заложен материальный фундамент и намечены общие контуры тех преобразований, которые грянули при Петре Великом. Именно при царе Алексее Михайловиче в стране появились первые мануфактуры и корабль «Орёл», заложены основы рекрутской системы (полки «нового строя») и создан разветвлённый бюрократический аппарат управления страной. Все эти новации были использованы Петром I в его преобразовательной деятельности, который придал им гигантский размах, переиначив на европейский манер быт и нравы высших слоёв российского общества.

Поэтому следует считать, что именно XVII век стал колыбелью новой России. Потрясённая в самих своих основах Смутным временем, она сумела подняться из руин, восстановить прежние социально-политические институты и заложить материальную основу для будущих реформ.