Мегаобучалка Главная | О нас | Обратная связь


Сет Пиллинг и его невежество



2018-07-06 313 Обсуждений (0)
Сет Пиллинг и его невежество 0.00 из 5.00 0 оценок




 

– У Хэрриота этого молоко на губах не обсохло. Дурак круглый, одно слово.

От такой характеристики носа не задерешь, и добрый эль у меня во рту вдруг стал кислее уксуса. На пути домой я заглянул в «Корону и якорь» и уютно расположился в полном одиночестве в «кабинете». Фраза эта донеслась до меня сквозь неплотно притворенную дверь в общий зал.

На это неприятное воспоминание меня натолкнул вывод, к которому я пришел в тот момент: мой летний инструктор лейтенант Вудхем явно считает меня человеком, стоящим на крайне низком уровне умственного развития.

Я подвинулся так, чтобы заглянуть сквозь щель в ярко освещенный зал. Ораторствовал Сет Пиллинг, чернорабочий, субъект, всем в Дарроуби известный. Хотя именовался он рабочим, но лишней работой предпочитал себя не утруждать, и его дюжую фигуру и мясистую физиономию можно было регулярно созерцать на бирже труда в дни, когда он являлся туда расписаться в получении пособия по безработице.

– Пустая башка. А уж про собак и вовсе ничего не знает! – Верзила влил себе в глотку полпинты разом.

– В коровах он ничего, разбирается, – вмешался другой голос.

– И пусть его. Я же не про коров толкую, – со жгучим презрением ответил Сет. – Я про собак говорю. Чтоб собак лечить, голова на плечах нужна.

Тут раздался третий голос:

– Так он же ветеринар или нет? Должен в своем деле разбираться.

– Ну и что? Ветеринары они всякие бывают. А уж этот – пустое место, я бы мог вам про него кое-что порассказать.

Народная мудрость гласит, что тот, кто подслушивает, ничего хорошего про себя не услышит, и благоразумие требовало, чтобы я поскорее выбрался оттуда и не слушал, как этот тип поносит меня на весь переполненный зал. Но, конечно, я остался и с болезненным интересом навострил уши, всем существом вслушиваясь в разговор.

– А что, Сет?

Общество сгорало от любопытства не меньше меня.

– Уж найдется что! – ответствовал он. – Это же не перечесть, сколько мне собак приносили после того, как он их портил!

– Уж ты-то про собак все знаешь, а, Сет?

Возможно, сарказм в этой фразе мне только почудился от злости, но в любом случае мистер Пиллинг принял ее за чистую монету. Его крупное лунообразное лицо расползлось в самодовольной ухмылке.

– Что есть, то есть. Я с собаками всю жизнь прожил, да и получился малость. – Снова в его глотку с бульканьем полилось пиво. – У меня дома книг полным-полно, и я каждую прочел от корки до корки. Так что про болезни и как их лечить я все знаю.

– И ни разу у тебя с собакой неудачи не было? Так что ли, Сет? – спросил еще кто-то.

Наступила пауза.

– Не скажу, чтоб уж так ни разу не было, – ответил верзила важно. – Я редко когда в тупик встаю. Но уж если встану, так к Хэрриоту не пойду. – Он покачал головой. – Ну нет. Я сразу в Бротон и советуюсь с Деннаби Брумом. Мы с ним закадычные дружки.

В тишине «кабинета» я отхлебнул эля. Деннаби принадлежал к племени шарлатанов и знахарей, которым в те времена жилось очень вольготно. Начал жизнь он строительным рабочим, а точнее – штукатуром, и таинственным образом без какого-либо специального образования развернулся на поприще ветеринарии, зарабатывая весьма недурно.

Этого я ему в упрек не ставил. Всем нам надо как-то жить. Да и вообще он мне редко досаждал – Бротон лежал вне нашей с Зигфридом профессиональной орбиты. Но вот тамошние коллеги имели обыкновение награждать его не слишком лестными эпитетами. Про себя я не сомневался, что в немалой степени преуспеянием он был обязан своему звучному имени. «Деннаби Брум» – что могло быть внушительнее?

– Вот что я делаю, – продолжал Сет. – Мы с Деннаби закадычные дружки и часто советуемся друг с другом насчет собак. По правде сказать, пришлось мне как-то свозить к нему своего пса. Выглядит неплохо, а?

Я привстал на цыпочки и заглянул в зал. Мне только-только удалось увидеть у ног Сета его кеесхонда. Ну просто красавец, весь в пышном глянцевитом меху. Верзила нагнулся и погладил острую морду.

– Это ценная собака. Уж Хэрриоту я ее не доверю!

– Да чем Хэрриот так тебе не угодил? – спросил кто-то.

– Я тебе отвечу. – Сет постучал себя по лбу. – Вот тут у него маловато, только и всего.

С меня было достаточно. Я поставил кружку и тихонько выбрался на темную улицу.

После этого эпизода я стал обращать больше внимания на Сета Пиллинга. Он чуть ли не каждый день неторопливо прогуливался по улицам: несмотря на разносторонние свои познания, работы он лишался постоянно. А знатоком он был отнюдь не только собак. В «Короне и якоре» он важно рассуждал о политике, садоводстве, содержании певчих птиц в клетке, сельском хозяйстве, экономическом положении, крикете, ужении рыбы и еще о многом другом. Мало нашлось бы тем, которые не мог бы объять его широкий интеллект, притом без малейших усилий, но, как ни странно, наниматель за нанимателем словно торопились избавиться от его услуг.

Обычно он брал на прогулку свою собаку, и очаровательный песик начал казаться мне символом моих недочетов, и теперь я инстинктивно старался избегать этих встреч. Но однажды утром столкнулся с ними нос к носу.

Произошло это под навесом на рыночной площади, где несколько человек ожидали автобуса в Бротон. Среди них были Сет Пиллинг и кеесхонд. Я проходил мимо, направляясь на почту, и невольно остановился, не сводя глаз с пса. Его невозможно было узнать. Густой пепельный мех, так хорошо мне знакомый, сильно поредел, утратил глянец. Роскошная грива, типичный признак этой породы, почти вся вылезла.

– Вы на мою собаку смотрите? – Сет натянул поводок и подтащил пса к себе, словно опасаясь, что я наложу на него кощунственную руку.

– Да… Извините, я невольно… У него какое-то кожное заболевание?

Верзила окинул меня презрительным взглядом.

– Есть немножко. Вот я и везу его в Бротон к Деннаби Бруму.

– Ах так!

– Да. Уж показывать, так тому, кто про собак кое-что кумекает. – Он ухмыльнулся, косясь на людей под навесом, которые с интересом прислушивались. – Собака-то ценная.

– Бесспорно, – сказал я.

Сет повысил голос:

– Конечно, я и сам его подлечил. – Он мог бы мне этого и не говорить: от песика несло дегтем, а на шерсти выделялись маслянистые пятна. – Ну, для верности хочу его Деннаби Бруму показать. Нам, можно сказать, везет, что есть к кому обратиться.

– Да, конечно.

Он победоносно оглядел слушателей.

– Особенно когда собака ценная. Не вести же ее к такому, кто только напортит.

– Ну, – сказал я, – надеюсь, вы его вылечите.

– Уж не сомневайтесь! – Верзила извлек из нашей беседы большое удовольствие. – Вам тут беспокоиться не о чем.

Эта встреча не привела меня в восторг, но опять заставила выглядывать мистера Пиллинга на улицах. И в течение двух недель я наблюдал за ним с большим интересом. А пес лысел с ужасающей быстротой. И не только это. Куда девалась его былая бойкость? Теперь он не бежал, натягивая поводок, а еле плелся, с трудом переставляя лапы, словно находился при последнем издыхании.

Через две недели я с ужасом заметил, что мистер Пиллинг ведет на поводке какое-то подобие начисто остриженного ягненка. Вот все, что осталось от красавца кеесхонда. Но едва я направился к ним, как верзила заметил меня и поспешил в противоположном направлении, волоча за собой злополучного пса.

Однако несколько дней спустя я получил возможность осмотреть его самым подробным образом. Он явился к нам в приемную, но в сопровождении не хозяина, а хозяйки.

Миссис Пиллинг сидела, выпрямившись, а когда я пригласил ее в смотровую, она вскочила, раньше меня вышла в коридор и быстро зашагала впереди.

Она была низенькая, но широкобедрая и крепко сбитая. Ходила она всегда быстро, выставив вперед подбородок и вызывающе дергая головой при каждом шаге. Она никогда не улыбалась.

Мне доводилось слышать, что Сет Пиллинг пыжился только на людях, а дома он и пикнуть не смел – такой страх ему внушала его маленькая жена. И, глядя на плотно сжатые губы и свирепые глаза, когда в смотровой она повернулась ко мне, я без труда этому поверил.

Она нагнулась, подхватила пса могучими руками и поставила на стол.

– Вы только поглядите на мою собачечку, мистер Хэрриот.

Я поглядел и ахнул.

Пес совершенно лишился шерсти. Кожа была сухая, сморщенная. Она шелушилась, а голова его бессильно свисла, словно он был под наркозом.

– Удивлены, а? – рявкнула миссис Пиллинг. – Само собой. Жутко выглядит, а?

– Боюсь, что да. Я бы его не узнал.

– Ни вы, никто другой. Собака просто чудо, а теперь вы поглядите на него! – Она несколько раз гневно фыркнула. – Я-то знаю, кто тут причиной. А вы?

– Ну-у…

– Знаете, еще как знаете-то! Муженек мой, кто же еще? – Она помолчала и сердито уставилась на меня, тяжело дыша. – Что вы про моего муженька думаете, а, мистер Хэрриот?

– Но я же с ним почти незнаком, и…

– Зато я знакома. Бахвал он и дурень. Все-то он знает, да только все не то и не про то. Он в свои игры играл с моей собачечкой, да вот и доигрался!

Я промолчал, вглядываясь в кеесхонда. В первый раз он был прямо у меня перед глазами, и мне сразу стало ясно, что с ним.

Миссис Пиллинг выставила подбородок еще воинственнее и продолжала:

– Сперва мой муженек сказал, что это экзема. Верно?

– Нет.

– Потом он сказал, что это парша. Верно?

– Нет.

– А вы знаете, что это?

– Да.

– Ну так что же?

– Микседема.

– Миксе…

– Погодите, – перебил я. – Надо окончательно удостовериться. – Я взял стетоскоп и прижал его к груди песика. Да, брадикардия, как следовало ожидать. Замедленные удары сердца, характерные для гипофункции щитовидной железы. – Да, так и есть. Без всякого сомнения.

– Но как вы сказали-то?

– Микседема. Пониженная деятельность щитовидной железы. Есть такая железа у него в горле, и она плохо работает.

– И от этого шерсть повылезала?

– О да. И от этого же морщинистость кожи и шелушение. Типичнейший случай.

– А почему он все время прямо спит на ходу?

– Еще один классический симптом. Собаки в этом состоянии практически впадают в летаргию. Вся живость у них пропадает.

Она протянула руку и потрогала обнаженную сухую кожу, еще недавно скрытую под пышным мехом.

– А вылечить его вы можете?

– Да.

– Мистер Хэрриот, только не обижайтесь. А вы не ошиблись? Вы совсем уверены, что у него эта микси… микса… как ее там?

– Абсолютно. Тут все ясно

– Вам-то, может, и ясно! – Она побагровела и словно бы даже зубами скрипнула. – А вот моему муженьку ничего не ясно. У, дурень жирный! Чуть вспомню, как он мою собачечку мучил, ну прямо бы убила его!

– Он, наверное, хотел как лучше, миссис Пиллинг.

– Хотел не хотел, а бедную собачку совсем извел, дубина стоеросовая. Погоди, вот я до тебя доберусь!

Я дал ей коробочку таблеток.

– Это экстракт гормона щитовидной железы. Давайте ему по штуке на ночь и утром.

К коробочке я присоединил флакон с йодистым калием, который тоже помогает в таких случаях. Миссис Пиллинг посмотрела на меня с сомнением.

– Но в кожу-то ему втирать что-то ведь надо?

– Нет, – ответил я. – От этого никакого толку не бывает.

– Так, по-вашему, выходит… – Она полиловела и снова несколько раз фыркнула. – По-вашему, выходит, что всю эту пакость мой муженек на него бутылками лил совсем зазря?

– Боюсь, что да.

– Убить его мало! – взорвалась она. – Липкая такая масляная дрянь. А этот зазнайка в Бротоне прописал притирание. Жуть что такое: желтое, до небес воняет. Все ковры мне погубили, все чехлы на креслах!

Сера, китовый жир и креозот, подумал я. Великолепное старинное снадобье, но в данном случае абсолютно бесполезное и, разумеется, не для жилых помещений.

Миссис Пиллинг опустила кеесхонда на пол и пошла широким шагом по коридору, опустив голову, набычив могучие плечи. Я услышал, как она бормотала себе под нос:

– Ну погоди, дай домой добраться! Я тебе покажу, будешь знать!

Естественно, мне было интересно, какие успехи делает мой пациент, но прошло две недели, а я так ни разу его и не встретил, из чего сделал вывод, что Сет Пиллинг от меня прячется. И действительно, как-то утром мне показалось, что он вместе с собакой стремительно исчез за углом. Но, возможно, я ошибся.

Затем совершенно случайно я увидел их обоих: я выехал из-за угла на площадь, и прямо передо мной возник мужчина с собакой на поводке, только что отошедший от рыночного ларька. Я прищурился сквозь стекло, и у меня даже дух захватило: хотя времени прошло совсем немного, но кожу пса уже покрывал пушок новой шерсти, и шагал он почти с прежней жизнерадостностью.

Его хозяин обернулся, когда я притормозил, бросил на меня затравленный взгляд, дернул поводок и опрометью кинулся прочь.

Я представил себе его смятение, бурю противоположных чувств. Конечно, он хотел, чтобы его собака выздоровела – да только не так! Но судьба ополчилась на беднягу: выздоровление шло семимильными шагами. Мне доводилось видеть эффектные излечения микседемы, но этот кеесхонд побил все рекорды.

Вести о страданиях мистера Пиллинга доходили до меня разными путями. Например, я узнал, что он переменил трактир и теперь просиживает вечера в «Рыжем медведе». В городке вроде Дарроуби новости расходятся быстро, и я прекрасно представлял себе, как завсегдатаи «Короны и якоря» на тихий йоркширсий манер прохаживались по адресу всезнаек.

Но главные мучения он терпел у домашнего очага. Примерно через полтора месяца после того, как я прописал кеесхонду курс лечения, миссис Пиллинг вдруг явилась с ним на прием.

Как и в первый раз, она подняла его на стол, точно пушинку, а потом повернула ко мне лицо, как всегда угрюмое, без тени улыбки.

– Мистер Хэрриот, – начала она, – я пришла сказать вам «спасибо», и еще я подумала, что вам будет интересно посмотреть теперь на мою собачку.

– Еще как, миссис Пиллинг! Очень рад, что вы зашли. – Я с изумлением смотрел на новую шубу кеесхонда – пушистую, глянцевитую, на редкость густую, и на его блестящие глаза и бойкое выражение морды. – Полагаю, можно твердо сказать, что он совсем здоров.

Она кивнула.

– Я так и думала, и большое вам спасибо, что вы его вылечили.

Я проводил их до дверей, но на крыльце она снова повернула ко мне суровое маленькое лицо. Взгляд ее стал грозным.

– Еще одно, – сказала она. – Я этому дураку никогда не прощу, что он вытворял с моей собачечкой. Я ему, дубине, хорошую взбучку задала. Он у меня еще увидит.

Глядя, как она удаляется по улице, а песик бодро бежит рядом, я испытал прилив необыкновенно приятных чувств. На сердце всегда теплеет, когда видишь, что твой пациент снова совсем здоров, но на этот раз тут была и добавочная радость.

Маленькая миссис Пиллинг еще долго будет устраивать своему муженьку адскую жизнь!

В моих книгах не так уж много неприятных личностей, но Сет Пиллинг, бесспорно, входит в их число. И все же, хотя я и потирал злорадно руки, когда он сел в лужу, теперь мне его чуть-чуть жаль. Для профессионального всезнайки вроде него просто невероятное невезение столкнуться с заболеванием вроде микседемы, относительно редким, но легко излечимым, если знать КАК.

 

Беспризорник

 

Как-то в базарный день, когда мы с Зигфридом отправились побродить по рыночной площади, на глаза нам попалась собачонка, крутившаяся возле ларьков.

Если выпадал спокойный час, мы нередко отправлялись туда, болтали с фермерами, толпившимися у дверей «Гуртовщиков», иногда получали деньги по давним счетам или набирали вызовов на ближайшую неделю – в любом случае совершали приятную прогулку на свежем воздухе.

Собачонку мы заметили потому, что около кондитерского ларька она встала на задние лапы и принялась служить.

– Поглядите-ка на этого песика, – сказал Зигфрид. – Интересно, откуда он тут взялся.

В этот момент хозяин ларька бросил собачонке половинку печенья. Она быстро сгрызла угощение, но когда он вышел из-за прилавка и протянул руку, чтобы ее погладить, увернулась и убежала.

Правда, недалеко. Остановившись перед ларьком с яйцами, сыром, домашними лепешками и булочками, она снова села столбиком и заболтала передними лапами, выжидательно задрав голову.

Я подтолкнул Зигфрида.

– Глядите-ка! Она опять за свое!

Мой патрон кивнул.

– Забавная псина, правда? Какой она, по-вашему, породы?

– Помесь. Эдакая миниатюрная каштановая овчарка с оттенком еще кого-то. Возможно, терьера.

Вскоре песик уже впился зубами в булочку. Мы подошли к нему. Шагах в двух от него я присел на корточки и сказал ласково:

– Ну-ка, малыш, дай на тебя посмотреть.

Он повернул удивительно симпатичную мордочку и секунду-другую смотрел на меня карими дружелюбными глазами. Мохнатый хвост завилял, но, стоило мне сделать движение вперед, как песик вскочил, затрусил прочь и скрылся среди рыночной толпы. Я сделал равнодушный вид, потому что отношение Зигфрида к мелким животным оставалось для меня загадкой. Его любовью были лошади, и частенько он словно посмеивался над тем, как я хлопочу вокруг собак и кошек.

В то время, собственно говоря, Зигфрид был принципиальным противником содержания животных в домашних условиях просто как друзей. Он произносил целые речи, утверждая, что это полнейшая глупость (хотя в его машине с ним повсюду разъезжали пять разношерстных собак). Ныне, тридцать пять лет спустя, он с такой же убежденностью отстаивает идею домашних любимцев, хотя в машине с ним ездит теперь только одна собака. Но в те дни предугадать, как он отнесется к бродячей собачонке, было трудно, а потому я не пошел за ней.

Вскоре меня окликнул молодой полицейский.

– Я все утро смотрел, как этот песик снует между ларьками, – сказал он. – Но меня он тоже к себе не подпустил.

– Вообще-то это странно. Пес, по-видимому, ласковый, но явно пуглив. Интересно, чей он.

– По-моему, бездомный. Я собак люблю, мистер Хэрриот, и всех здешних знаю наперечет. А его в первый раз вижу.

Я кивнул.

– Конечно, вы правы. И как знать, откуда он тут взялся? Возможно, с ним дурно обращались, и он убежал, или его оставил тут какой-нибудь автомобилист.

– Верно, – сказал он. – Удивительные бывают люди! Просто в толк не возьму, как это можно бросить беспомощное животное на произвол судьбы. Я раза два пробовал его поймать, но ничего не вышло.

Весь день эта встреча не выходила у меня из головы и даже ночью в постели меня преследовал образ симпатичного каштанового песика, который скитается в чужом ему мире и трогательно служит, прося помощи единственным известным ему способом.

В то время я был еще холост, и вечером в пятницу на той же неделе мы с Зигфридом облачались в парадные костюмы, чтобы отправиться на охотничий бал в Ист-Хэрдсли, милях в десяти от Дарроуби.

Процедура была не из легких, ибо тогда еще не миновали дни крахмальных манишек и воротничков, и из спальни Зигфрида до меня то и дело доносились взрывы цветистых выражении но адресу упрямых запонок.

Мое положение было даже хуже, потому что я вырос из своего костюма, и, когда мне наконец удалось справиться с воротничком, предстояло еще втиснуться в смокинг, который беспощадно резал под мышками. Я только-только завершил парадный туалет и попытался осторожно вздохнуть, как затрещал телефон.

Звонил молодой полицейский, с которым я разговаривал на рыночной площади.

– Мастер Хэрриот, этот пес сейчас у нас. Ну тот, который выпрашивал подачки, помните?

– Ах так? Значит, кому-то удалось его поймать?

Он ответил не сразу.

– Да не совсем. Патрульный нашел его на обочине в миле от города и привез сюда. Попал под машину.

Я сказал об этом Зигфриду. Он посмотрел на часы.

– Вот всегда так, верно, Джеймс? Именно в тот момент, когда мы соберемся куда-нибудь. – Он задумался. – Загляните туда и проверьте, что с ним, а я вас подожду. На бал нам лучше приехать вдвоем.

По дороге до полицейского участка я от всего сердца надеялся, что работа окажется несложной. Этот охотничий бал значил для моего патрона так много: там соберутся все окрестные любители лошадей, и, хотя он почти не танцевал, ему достаточно будет разговоров за рюмкой с родственными душами. Кроме того, он утверждал, что светское общение с владельцами пациентов полезно для практики.

Конуры находились в глубине заднего двора. Мой знакомый полицейский проводил меня туда и отпер одну из дверей. Каштановый песик неподвижно лежал под единственной электрической лампочкой, но, когда я нагнулся и погладил густую шерсть, его хвост задвигался по соломенной подстилке.

– Во всяком случае, у него хватило сил поздороваться, – сказал я.

Полицейский кивнул:

– Да, очень ласковый.

Сперва я просто оглядел его, чтобы не причинять ему напрасной боли, пока не выясню, насколько он покалечен. Впрочем, и такого осмотра было для начала достаточно: многочисленные кровоточащие ссадины и царапины, задняя нога неестественно вывернута, как бывает только при переломе, губы в крови.

Кровь могла сочиться из разбитых зубов, и я осторожно приподнял мордочку, чтобы осмотреть их. Он лежал на правом боку, и когда я повернул его голову, меня словно кто-то хлестнул по лицу.

Правый глаз выскочил из орбиты и торчал над скулой, словно безобразный нарост – большой, влажно поблескивающий шар. Белая выпуклость склеры заслоняла ресницы.

Мне показалось, что я просидел на корточках очень долго – настолько ошеломило меня это страшное зрелище. Секунда шла за секундой, а я смотрел на песика, и он смотрел на меня – доверчиво ласковым карим глазом слева, бессмысленно и злобно жутким глазом справа…

Очнуться меня заставил голос полицейского:

– До чего же его изуродовало!

– Да… да… Конечно, на него наехала машина и, судя по всем этим ранам, некоторое время волокла по асфальту.

– Ну так что же, мистер Хэрриот?

Смысл его вопроса был понятен. Разумнее всего было бы положить конец страданиям этого бесприютного, никому не нужного существа. Страшно искалеченная ничья собака. Быстрая инъекция большой дозы снотворного – и все его беды кончатся, а я смогу поехать на бал.

Однако вслух полицейский ничего подобного не сказал: возможно, как и я, он перехватил доверчивый взгляд уцелевшего кроткого глаза.

Я быстро выпрямился:

– Можно мне воспользоваться вашим телефоном?

В трубке раздался нетерпеливый голос Зигфрида:

– Джеймс, какого черта? Уже половина десятого! Либо ехать сейчас же, либо вообще можно не ехать! Бродячая собака с тяжелыми повреждениями. В чем, собственно, проблема?

– Да, конечно, Зигфрид. И я очень сожалею, что задерживаю вас. Но я не могу прийти ни к какому выводу. Вот если бы вы приехали и сказали свое мнение.

Молчание. Потом долгий вздох.

– Ну хорошо, Джеймс. Через пять минут я буду там.

Его появление в участке произвело небольшой фурор. Даже в рабочей одежде Зигфрид умудрялся выглядеть аристократом, а уж чисто выбритый, после ванны, в верблюжьем пиджаке, ослепительно белой рубашке и черном галстуке, он и вовсе мог сойти за герцога. Все, кто был в участке, почтительно уставились на него.

– Вот сюда, сэр! – сказал мой молодой полицейский и повел его на задний двор.

Зигфрид молча осматривал песика, не дотрагиваясь до него, как и я. Затем он бережно приподнял мордочку и увидел чудовищный глаз.

– Боже мой! – почти прошептал он, но при звуке его голоса пушистый хвост заерзал по полу.

Несколько секунд Зигфрид напряженно всматривался в изуродованную мордочку, а хвост все шуршал и шуршал соломой.

Наконец мой патрон выпрямился и пробормотал:

– Заберем его к себе.

В операционной мы дали песику наркоз и, когда он уснул, смогли наконец осмотреть его как следует. Затем Зигфрид сунул стетоскоп в карман своего халата и оперся ладонями о стол.

– Выпадение глаза, перелом бедра, многочисленные глубокие порезы, сломанные когти. Работы здесь хватит до полуночи, Джеймс.

Я промолчал.

Зигфрид развязал черный галстук, отстегнул запонку, сдернул крахмальный воротничок и повесил его на кронштейн хирургической лампы.

– Фу-у-у! Так-то лучше, – пробормотал он и начал раскладывать шовный материал.

Я поглядел на него через стол.

– Но, охотничий бал?

– А ну его в болото! – ответил Зигфрид. – Давайте работать.

Работали мы долго. Я повесил свой воротничок рядом с зигфридовским, и мы занялись глазом. Я знаю, нами обоими владело одно чувство: сначала разделаться с этим ужасом, а уж потом перейти к остальному.

Я смазал глазное яблоко, оттянул веки, и Зигфрид аккуратно ввел его назад в глазницу. Когда страшный шар исчез и на виду осталась только радужная оболочка, я испустил вздох облегчения.

Зигфрид удовлетворенно усмехнулся.

– Ну вот, опять глаз как глаз, – сказал он, схватил офтальмоскоп и заглянул в зрачок. – И обошлось без серьезных повреждений, так что есть шанс, что все будет в порядке. Но мы все-таки на несколько дней зашьем веки – во избежание всяких случайностей.

Сломанные концы большой берцовой кости разошлись, и нам пришлось долго повозиться, прежде чем мы сумели совместить их и наложить гипс. Теперь предстояло зашить бесчисленные раны и порезы.

Эту работу мы поделили, и теперь тишину в операционной нарушало только позвякивание ножниц, когда кто-нибудь из нас обстригал каштановую шерсть вокруг очередного повреждения. Я, как и Зигфрид, знал, что работаем мы наверняка бесплатно, но тягостной была совсем другая мысль: а вдруг после таких усилий нам все-таки придется его усыпить? Он по-прежнему находился в ведении полиции, и, если в течение десяти дней его никто не востребует, он будет подлежать уничтожению как бродячее животное. Но если его бывшим хозяевам он небезразличен, то почему они уже не наводили справки, в полиции?..

Когда мы все закончили и вымыли инструменты, время перевалило далека за полночь. Зигфрид бросил последнюю иглу на поднос и поглядел на спящего песика.

– По-моему, снотворное перестает действовать. Давайте-ка уложим его у огня и выпьем, пока он будет просыпаться.

Мы унесли песика на одеяле в гостиную, а там уложили на коврике перед камином, в котором ярко пылал уголь. Мой патрон протянул длинную руку к стеклянному шкафчику над каминной полкой, достал бутылку и две рюмки. Без воротничков и пиджаков – лишь одни крахмальные манишки и брюки от вечернего костюма напоминали о бале, на котором нам так и не довелось побывать, – мы удобно расположились в креслах по сторонам камина, а между нами мирно посапывал наш пациент.

Теперь он выглядел куда приятнее. Правда, веки одного глаза стягивал защитный шов, а задняя нога в гипсе торчала неестественно прямо, но вид у него был чистенький, прямо-таки ухоженный. Казалось, его ждет заботливый хозяин… Но только казалось.

Шел второй час ночи и содержимое бутылки заметно поубавилось, когда каштановая голова приподнялась.

Зигфрид наклонился, потрогал ухо, и тут же хвост захлопал по коврику, а розовый язык нежно лизнул его пальцы.

– Симпатичная псина, – пробормотал Зигфрид, но тон его был странным. Я понял, что и его тревожит дальнейшая судьба бездомной собачки.

Два дня спустя я снял швы, стягивавшие веко, и, к большой своей радости, увидел совершенно здоровый глаз. Молодой полицейский был доволен не меньше меня.

– Нет, вы только посмотрите! – воскликнул он. – Словно ничего и не было.

– Да. Все зажило превосходно. Ни отека, ни воспаления. – Я нерешительно помолчал. – О нем так никто и не справлялся?

Он покачал головой.

– Пока нет. Но остается еще восемь дней, а ему у нас тут неплохо.

Я несколько раз заглядывал в участок, и песик встречал меня с неуемным восторгом. Прежняя боязливость исчезла бесследно: опираясь на загипсованную заднюю ногу, он передними обхватывал мое колено и бешено вилял хвостом.

А меня все больше одолевали зловещие предчувствия, и на десятый день я лишь с трудом заставил себя пойти в участок. Ничего нового не произошло, и у меня не было иного выхода, кроме как… Усыпляя одряхлевших или безнадежно больных собак, утешаешься мыслью, что конец все равно близок и ты лишь избавляешь их от ненужных страданий. Но убить молодую здоровую собаку – мысль об этом внушала мне отвращение. Однако я был обязан исполнить свой долг.

В дверях меня встретил молодой полицейский.

– Опять ничего? – спросил я, и он покачал головой.

Я прошел мимо него в сарай, и песик, по обыкновению, обхватил мое колено, радостно глядя мне в глаза и приоткрыв пасть, словно от смеха.

Я поспешно отвернулся. Либо сейчас, либо у меня не хватит духа…

– Мистер Хэрриот! – Полицейский потрогал меня за локоть. – Я, пожалуй, возьму его себе.

– Вы? – Я уставился на него с изумлением.

– Ну да. Вообще-то у нас тут часто сидят бродячие собаки, и как их не жалко, но ведь всех себе не возьмешь!

– Конечно, – ответил я. – У меня тоже бывает такое чувство.

Он кивнул.

– Только этот почему-то словно особенный и попал к нам в самое подходящее время. У меня две дочки, и они меня просто замучили: подари им собачку, и все тут. А он вроде бы совсем такой, как требуется.

У меня вдруг стало удивительно тепло на душе.

– Совершенно с вами согласен. Он на редкость ласковый. Как раз то, что нужно для детей.

– Отлично. Так и решим. Я ведь только хотел спросить ваше мнение. – Он весело улыбнулся.

Я смотрел на него так, словно видел впервые.

– Простите, а как вас зовут? – спросил я.

– Фелпс. П. Ч. Фелпс.

Он показался мне настоящим красавцем – смешливые голубые глаза, свежее румяное лицо и ощущение надежности, пронизывавшее весь его облик. Я с трудом подавил желание горячо потрясти ему руку и дружески хлопнуть по спине. Но мне удалось сохранить профессиональное достоинство.

– Ну что же, лучше и не придумаешь. – Я нагнулся и погладил песика. – Не забудьте привести его к нам через десять дней, чтобы снять швы, а гипс уберем через месяц.

Швы снимал Зигфрид, а я увидел нашего пациента только четыре недели спустя.

П. Ч. Фелпс привел не только песика, но и двух своих дочек – одной было шесть лет, а другой четыре года.

– Вроде бы уже пора снимать гипс, верно? – сказал он.

Я кивнул. И он, поглядев на дочек, скомандовал:

– Ну-ка, девочки, поднимите его на стол.

Они старательно ухватили нового товарища своих игр и взгромоздили его на стол, а он отчаянно вилял хвостом и ухмылялся во всю пасть.

– По-видимому, все вышло неплохо, – заметил я.

Фелпс улыбнулся.

– Слабо сказано. Их с ним водой не разольешь. Даже выразить не могу, сколько нам от него радости. Просто еще один член семьи.

Я достал маленькую пилу и начал кромсать гипс.

– Думаю, это взаимно. Собаки любят чувствовать себя под надежным кровом.

– Ну, надежнее ему не найти! – Фелпс погладил каштановую шерсть и, усмехнувшись, сказал песику: – Будешь знать, как клянчить у ларьков на рынке. Вот полицейский тебя и забрал!

Эта история включает много такого, что украшает жизнь ветеринара. Трогательность просящей собачки, полная непредсказуемость (мы завершили вечер, оперируя в крахмальных рубашках) и простая человеческая доброта, воплощенная в молодом полицейском. И разумеется, вновь и вновь повторяющаяся радость, когда симпатичный песик или котенок находит ласковых хозяев. Ну а появление детей делает счастливый конец идеально счастливым.

 

Кража машины

 

– Ах, мистер Хэрриот! У нас вчера угнали машину! – радостно сообщила миссис Ридж, одаряя меня сияющей улыбкой.

Я замер перед открытой дверью ее дома.

– Миссис Ридж, я глубоко вам сочувствую. Каким образом…

– Да-да-да! Мне не терпится вам рассказать! – голос у нее дрожал от счастливого возбуждения. – Видимо, вчера ночью сюда заглянули какие-то бродяги, а я, дурочка, постоянно забываю запирать дверцы!

– Вот, значит, что… Как обидно!

– Да входите же! – Она засмеялась. – Простите, что я держу вас на пороге. Но я никак не могу опомниться.

Я прошел мимо нее в гостиную.

– Вполне естественно. Такой шок…

– Шок? Вы не так меня поняли. Это ведь просто чудо!

– А?

– Ну конечно! – Сжав руки, она возвела глаза к потолку. – Знаете, что произошло?

– Да, – ответил я. – Вы мне только что сказали.

– Ничего подобного. Я еще и не начинала.

– Не начинали?

– Да нет же! Но, пожалуйста, садитесь. Ведь это и вас касается.

Прежде чем перейти к сути, я должен вернуться немного назад. За десять дней до этого разговора миссис Ридж вся в слезах взбежала на крыльцо Скелдейл-Хауса.

– С моим песиком беда, – еле выговорила она.

– Где он? – Я поглядел ей через плечо.

– В машине. Я подумала, что лучше его лишний раз не трогать.

Я спустился к машине и открыл дверцу. Джошуа, ее кэрн-терьер, неподвижно лежал на одеяле, разостланном на заднем сиденье.

– Что случилось?

Она прижала ладонь к глазам.

– Такой ужас! Вы знаете, он часто играет на поле прямо против нашего дома. Ну и полчаса назад он погнался за кроликом и попал под колесо трактора.

Я перевел взгляд с ее лица на неподвижного песика, потом снова посмотрел на нее.

– Колесо его переехало?

Она кивнула, а по ее щекам вновь заструились слезы. Я положил руку ей на плечо.

– Миссис Ридж, это очень важно! Вы уверены, что колесо его придавило?

– Да, я… я абсолютно уверена. Я ведь все видела! И когда побежала поднять его, никак не думала, что он жив. – Она судорожно вздохнула. – Наверное, после такого ему не выжить?

Я промолчал, чтобы еще больше ее не расстроить, но у небольшой собаки, придавленной такой тяжестью, не было никаких шансов. Не говоря уж о раздробленных костях, внутренние повреждения не могли не быть огромными. И это застывшее песочно-рыжеватое тельце… Сколько раз я наблюдал, как Джошуа носился по полям и лугам!

– Ну-ка, посмотрим, как он, – сказал я, забрался в машину и пристроился на сиденье рядом с ним. Как мог бережнее, я начал ощупывать ноги, каждую секунду ожидая услышать, как трутся друг о друга концы сломанных костей. Я медленно подсунул под него ладонь, чтобы обеспечить ему опору. Но Джошуа сколько-нибудь прореагировал, только когда я добрался до таза. Особенно же обнадеживал розовый цвет слизистой пасти и глаз.

Я обернулся к миссис Ридж, чтобы ее ободрить.

– Как ни поразительно, но он каким-то чудом избежал внутренних кровоизлияний, и все кости ног целы. Правда, таз поврежден, но это не очень опасно.

Она провела пальцами по мокрым щекам и ошеломленно посмотрела на меня.

– Вы меня не утешаете? У него действительно есть шанс?

– Я не хотел бы внушать вам радужные надежды, но никаких симптомов тяжелых повреждений я не нахожу.

– Но как это может быть?

Я пожал плечами.

– Невероятно, я согласен, и объяснение может быть только одно: вспаханная земля оказалась такой мягкой, что колесо вдавило его в нее, не размозжив. В любом случае надо сделать рентгеновские снимки.

В те времена у нас, как и у большинства ветеринаров, работавших с крупными животными, своего рентгеновского аппарата не было, но в местной больнице нам всегда шли навстречу. Я отвез Джошуа туда, и рентген подтвердил мои заключения: перелом таза, но больше ничего.

– От меня тут мало что зависит, – сказал я его хозяйке. – Такие повреждения обычно заживают сами собой. Вероятно, некоторое время ему будет трудно вставать на задние лапы, и несколько недель он будет вихлять задом, но покой должен его полностью вылечить.

– Замечательно. – Она посмотрела, как я уложил песика обратно на одеяло. – Значит, надо просто набраться терпения и ждать?

– Так я, во всяком случае, надеюсь.

Когда я увидел Джошуа через два дня, мои опасения, что он все-таки получил какое-то внутреннее повреждение, окончательно рассеялись. Все слизистые были здорового темно-розового цвета, и все органы функционировали нормально.

Однако миссис Ридж по-прежнему тревожилась.

– Он такой грустный! – сказала она. – Ну просто безжизненный.

– Видите ли, после подобной передряги он же весь в синяках и ссадинах. Не говоря уж о шоке. Вам надо просто подождать.

Пок<



2018-07-06 313 Обсуждений (0)
Сет Пиллинг и его невежество 0.00 из 5.00 0 оценок









Обсуждение в статье: Сет Пиллинг и его невежество

Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓

Отправить сообщение

Популярное:
Как распознать напряжение: Говоря о мышечном напряжении, мы в первую очередь имеем в виду мускулы, прикрепленные к костям ...
Почему двоичная система счисления так распространена?: Каждая цифра должна быть как-то представлена на физическом носителе...
Почему человек чувствует себя несчастным?: Для начала определим, что такое несчастье. Несчастьем мы будем считать психологическое состояние...



©2015-2020 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (313)

Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...

Система поиска информации

Мобильная версия сайта

Удобная навигация

Нет шокирующей рекламы



(0.022 сек.)