КОНСОЛИДАЦИЯ И ЭКСПАНСИЯ 7 страница

В 1659 г. Москва ударила не только по Украине (Шереметев), но и по слабо защищенной Литве (Хованский). Тем временем польские сеймы, предъявляя королю многочисленные претензии, не спешили утверждать налоги, необходимые для покрытия невыплаченного солдатам жалованья. Задолженность составляла 34 млн. злотых. В этих условиях ведение войны в Пруссии, где в руках шведов оставалось еще много городов и крепостей, давалось с трудом даже с помощью дорогостоящей, но не очень действенной австрийской поддержки. Однако и здесь удалось шаг за шагом потеснить шведов, так что, в конце концов, они согласились на заключение мира. Он был подписан вблизи Гданьска, в Оливе, 3 мая 1660 г. на принципах Штумдорфского мира. Успехи принесла и кампания на востоке: под Полонкой в Белоруссии Сапега и Чарнецкий разгромили Хованского, под Чудновом на Волыни армия Шереметева сдалась Потоцкому и Любомирскому (1 ноября 1660 г.). В следующем году московские войска постепенно вытеснялись из Литвы и Белоруссии. На Украине продолжалось внутреннее противостояние, но попытки организовать наступление не удались. Сложившееся положение вещей закрепило перемирие 1667 г. в Андрусове: Левобережная Украина отходила к России; Киев передавался России только на два года, но де-факто — навсегда.

Итоги событий 1648–1660 гг. не могут оцениваться однозначно. Как оказалось, Речь Посполитая была не в состоянии обеспечить безопасность своих границ, защитить жизнь и имущество своих граждан, и не только от угрозы со стороны государств с централизованной властью, но также от социальных бунтов. Стало совершенно очевидным, что магнатские слои, не будучи тесно связаны с польским троном, отождествляли интересы Речи Посполитой более со своими собственными, чем с «общим благом». Можно также утверждать, что в условиях, когда не существовало механизмов сдерживания сословного эгоизма, он оказался опасным для самого существования Речи Посполитой. Нет сомнений и в том, что в ситуации, когда государству со всех сторон грозила опасность, слабость финансовой системы и отсутствие сильной исполнительной власти представляли для страны серьезную угрозу. И в ту эпоху, и позднее много говорилось об изнеженности, лени, склочничестве и других пороках шляхты. Однако такая характеристика представляется неполной.

Прежде всего, необходимо отметить, что после стольких лет суровых испытаний Речи Посполитой удалось выстоять как государству. Она утратила часть своих территорий и лишилась прежнего престижа; потери материального характера до сих пор с трудом поддаются подсчету. Они были поистине огромны: и захватчики, и защитники нещадно грабили страну. Во время своего паломничества в 1661 г. на Ясную Гору Ян Казимир не случайно благодарил Богородицу за свершившееся чудо: опасность была настолько серьезной, а государственный аппарат настолько слабым, что освобождение страны казалось результатом чудесного вмешательства. Осознав, что ее свободам и земельным владениям грозит опасность, шляхта сумела прийти в себя и дать отпор захватчику, не меняя при этом существующей системы власти и не меняясь при этом сама. Реформы, о которых говорилось в моменты величайшей для государства опасности (например, во львовской клятве Яна Казимира 1 апреля 1656 г.), осуществлены не были. И тогда, и позднее не удались попытки усовершенствовать систему государственной власти и порядок функционирования сейма. Серьезным препятствием для проведения реформ стала и послевоенная разруха. Все тяготы по восстановлению страны, которое понималось шляхтой как восстановление своего прежнего уровня жизни, легли на плечи крепостного крестьянства. И это стало первым шагом, приведшим к изменению внутриполитической ситуации в Речи Посполитой. Можно даже говорить о своего рода деформации процессов развития. Успехи польского оружия, которому, как казалось, покровительствовали небесные силы, воспринимались как еще один аргумент в пользу ненужности каких-либо перемен. Неудивительно поэтому, что такие апологеты существовавшего порядка вещей, как Анджей Максимилиан Фредро, считали свободную элекцию короля, принцип единогласия при принятии решений в сейме и даже отсутствие казны и армии основами шляхетских свобод. Эти свободы якобы никак не умалялись растущим влиянием «великих панов». Поэтому восстание Хмельницкого и отторжение Левобережной Украины, шведское нашествие и перспектива раздела государства, все более опасное давление со стороны России и усиление враждебно настроенной Пруссии — все это вместе взятое вовсе не убедило шляхту в необходимости создания надежных гарантий для своих свобод. Напротив, считалось, что таким гарантом, как и прежде, являются шляхетские сабли, а самая большая опасность исходит от монарха. Таким образом, Речь Посполитая продемонстрировала не только собственную слабость, но, наряду с этим, и необычайную жизнеспособность. Этот момент тем более заслуживает внимания, что в результате огромных потерь значительно снизилась боеспособность армии, а посполитое рушение продемонстрировало свою абсолютную непригодность.

В целом же шляхта была довольна собой и все неудачи списала на придворные интриги. Но уверенность в эффективности спонтанного вооруженного порыва со временем оказалась чреватой опасностями. Потери военного времени привели во второй половине XVII в. к катастрофическому ухудшению ситуации в Речи Посполитой, усугубив кризис существовавшей системы хозяйственной деятельности. Этому также способствовала шляхетская самонадеянность, а впоследствии — желание сохранить существовавший порядок вещей. Опасность такой позиции вскоре дала о себе знать на фоне устремлений магнатов, ставивших целью установить в государстве свою гегемонию. Это, в свою очередь, спровоцировало серьезный политический кризис, выхода из которого найти не удалось.

Двор, и особенно королева Мария Людвика, думали о политической реформе, в первую очередь, о решении проблемы престолонаследия, для чего пытались создать придворную партию и усиленно хлопотали при австрийском и французском дворах. В 1661–1662 гг. эти планы по разным причинам потерпели крах. Их провалу способствовали и конфедерации, создаваемые не получавшими жалования солдатами. Конфедераты легко позволяли манипулировать собой и настраивать себя против королевских замыслов. Отношения между монархом и магнатской оппозицией резко обострились и в 1665–1666 гг. привели к вооруженному выступлению знати во главе с Ежи Любомирским. Верные королю войска под началом Чарнецкого были разгромлены 13 июля 1666 г. в кровавой битве под Монтвами (Куявия). И хотя Любомирский впоследствии отправился в изгнание, планы реформ были перечеркнуты, а авторитету королевской власти нанесен непоправимый ущерб. В 1668 г. Ян Казимир отрекся от трона.

Во время бурного конвокационного сейма под давлением посполитого рушения из числа претендентов на польский престол были исключены иностранцы. Польским королем был неудачно избран Михаил Корибут Вишневецкий (1669–1673). В его пользу говорили заслуги его отца — Иеремии. Но в скором времени стало ясно, что не личность короля решает судьбу государства. Речи Посполитой вновь угрожала опасность со стороны Турции, которую спровоцировали на выступление как антитурецкая направленность Андрусовского договора, так и действия казаков в Правобережной Украине. Но основные причины обострившегося конфликта надо искать в самой Османской империи. Несмотря на полное отсутствие средств, гетману Яну Собескому удалось в 1667 г. отразить нападение татар и казаков под местечком Подгайцы. Однако брожение на Украине склоняло Турцию и ее великого визиря Кёпрюлю Мехмет-пашу к дальнейшим авантюрам под лозунгом священной войны. В 1672 г. пал Каменец-Подольский, а от дальнейшего турецкого нашествия Польшу спас унизительный Бучачский мир (18 октября 1672 г.), по которому Турция получала Подолию и Украину от Днестра до Днепра, а также ежегодную дань в размере 100 тыс. злотых. Перед лицом такой опасности в следующем году удалось найти деньги на армию, благодаря чему Собеский провел успешную кампанию и разгромил под Хотином турецкую армию Хусейн-паши (11 ноября 1673 г.). Отступление литовской армии и смерть короля приостановили дальнейшие действия, а в июне 1674 г. Ян III Собеский был избран на польский престол.

Новый король (без сомнения, самый выдающийся поляк той эпохи) стремился привести в порядок государственные дела, наладить сбор установленных налогов, сосредоточить в одних руках внешнюю политику и ограничить liberum veto. Это можно считать своеобразной программой минимум, если принять во внимание крепнувшее недоверие к Австрии, Москве и Бранденбургу. Почувствовав благоприятную международную конъюнктуру, Ян III заключил союз с Людовиком XIV (соглашение 1675 г. в Яворове). Выбирая профранцузскую ориентацию, польский король рассчитывал на смягчение отношений с Турцией, а также на укрепление позиций Речи Посполитой в Пруссии и польского влияния в Гданьске. Бранденбург, как казалось Яну III,представлял для Польши самую серьезную опасность. Но воплотить эти внешнеполитические планы по разным причинам не удалось. В 1676 г. Собеский пытался оказать сопротивление турецкой армии под Журавном, но из-за отсутствия средств и поддержки это противостояние закончилось подписанием невыгодного для Речи Посполитой трактата. Союз со шведами (1677) не пользовался популярностью среди шляхты, а также оказался неэффективным. Вена и Берлин, в свою очередь, сумели с помощью денег осуществить удачную контракцию. В результате Ян III, не находя поддержки своим планам даже в России, вернулся к антитурецкой и прогабсбургской ориентациям во внешней политике, разрушая таким образом всегда чреватое для Польши опасностями соглашение между Веной и Москвой. Осознав несбыточность своих балтийских планов, король попытался договориться с внутренней оппозицией.

Наступил 1683 год. Собеский еще с 1679 г. пытался заинтересовать европейские дворы идеей создания антитурецкой лиги, хотя актуальность этой идеи была осознана только тогда, когда Вене стала угрожать реальная опасность. Союз с Австрией сделал неотвратимым военное вмешательство Польши и разрыв заключенного с Турцией договора. Ян III справедливо считал, что возникшую ситуацию можно использовать для реализации собственных планов. С 22-тысячным отборным войском он устремился к Вене, принял на себя командование объединенными силами христианских государств и 12 сентября 1683 г. одержал блестящую победу над армией Кара-Мустафы. Победа была личным успехом польского короля и одновременно знаменательным моментом в истории всей Европы. Заслуживает внимания то, как организованно удалось собрать войска, быстро осуществить их перемещение и насколько блестяще они сражались. Но дальнейшие кампании антитурецкой лиги показали, что одного военного таланта короля недостаточно. Венская кампания стала успехом единовременным, последней демонстрацией военных возможностей Речи Посполитой.

После Венской кампании все политические и военные планы короля разбивались о бессилие институтов власти и неприязнь шляхты. Идеи разжечь антитурецкое движение на Балканах или дойти до Черного моря энтузиазма не вызывали. Не находили они поддержки и со стороны Австрии. Ян III, будучи связан по рукам Турцией, согласился на заключение вечного мира с Россией, который был подписан Кшиштофом Гжимултовским в 1686 г. Хотя к этому миру относились как к временной мере, он фактически закреплял существовавший порядок вещей, т. е. невозможность вернуть назад Киев, Чернигов и Смоленск. В тексте договора также имелись оговорки, дававшие России право взять под свою опеку православие в Речи Посполитой. Таким образом, был окончательно подтвержден Андрусовский договор, перечеркнувший попытки активного противодействия Москве. Доминирующее положение России стало свершившимся фактом, но эта опасность осталась в Польше незамеченной. Не были услышаны и пророческие слова короля о польской анархии (1688).^{90}

Последнее десятилетие правления Собеского было ознаменовано попытками короля обеспечить будущее своего сына, а также пассивностью Речи Посполитой по отношению к меняющейся международной конъюнктуре. У государства уже не было сил, чтобы воспользоваться ослаблением своих врагов, в первую очередь, Бранденбурга. Союз с Австрией повлек за собой крайне неудачные военные кампании в Подолии и Молдавии, что еще больше подорвало авторитет Речи Посполитой.

Междуцарствие 1696–1697 гг. стало периодом настоящего хаоса. Элекция протекала бурно: на польский престол были избраны одновременно французский кандидат принц Конти и саксонский курфюрст Август. Последний действовал быстрее и короновался 15 сентября 1697 г. Необычность этого события заключалась даже не в том, какую роль в выборах сыграл царь Петр, и не в громадных суммах, полученных магнатами от всех возможных претендентов на польский престол, и даже не в том, что корону получил кандидат, избранный меньшинством. Удивительно другое: королем был выбран человек, который явно выражал абсолютистские тенденции. Август II, как, впрочем, и Собеский, пытался упрочить собственные позиции путем получения наследственных королевских владений, например в Ливонии, хотя сам он располагал гораздо большими средствами. Планы реформ и возможность заключения реальной унии, или объединение Саксонии и Речи Посполитой через силезские земли, — все это не вызывало энтузиазма в шляхетской среде. Шляхта позаботилась о том, чтобы еще раз были подтверждены ее права, но не дала своего согласия на какие-либо перемены. Карловицкий мир с Турцией (26 января 1699 г.) возвратил Речи Посполитой Каменец-Подольский, но не вернул утраченных ею позиций на международной арене. Партнером Австрии на юге становилась Россия Петра I; на севере, в Пруссии, в 1701 г. был коронован Фридрих I, который рассматривал соседние польские земли как территорию для безнаказанного грабежа и вербовки рекрутов. Началась Северная война, в которой Речь Посполитая участия теоретически не принимала. Но в отличие от Тридцатилетней войны, военные действия велись теперь на польских землях. Август II, рассчитывая установить свою наследственную власть в Ливонии, заключил с Данией и Россией союз против Швеции. Однако молниеносные действия армии Карла XII сорвали эти планы. В 1702 г. шведы вторглись в Польшу и заняли Варшаву, а после разгрома Августа II 19 июля у Кленшова захватили Краков. Но даже в такой чрезвычайной ситуации шляхта не поднялась на борьбу с захватчиком. Часть польской знати перешла на сторону шведов, создала в Варшаве генеральную конфедерацию и объявила бескоролевье. Сторонники Августа в мае 1704 г. объединились в Сандомирскую конфедерацию и искали поддержку в России. В июле 1704 г., под неусыпным контролем шведов, польским королем был избран Станислав Лещинский (коронация состоялась 4 октября 1705 г.). Война переросла в русско-шведское противостояние на землях Речи Посполитой. Сражавшиеся по обе стороны польские отряды не играли в этом противостоянии ни малейшей роли.

Ударив по Саксонии, Карл XII вынудил Августа II отречься от престола и выйти из войны (Альтранштадский мир 1706 г.). Несмотря на то, что европейские державы признали Станислава Лещинского, в самой Польше борьба против него не прекращалась. Поражение Карла под Полтавой (8 июля 1709 г.) означало поворот в войне. Петр I вошел в Варшаву, и над Речью Посполитой был установлен русский контроль. Август II был вновь возведен на престол в 1710 г. Но поражение в войне с Турцией заставило Петра подписать Прутский мир (1711), по которому русские войска должны были покинуть территорию Речи Посполитой.

Разоренная войной страна получила временную передышку, дальнейшие военные действия велись уже за ее пределами. Август II стремился воспользоваться ослаблением страны для воплощения своих монархических планов; шляхта настаивала на республиканских формах правления; магнаты старались сохранить существовавший порядок вещей. Король надеялся достичь своих целей, играя на антагонизме интересов шляхты и магнатов, и поддерживал планы ограничения власти гетманов. Он рассчитывал, в первую очередь, на саксонскую армию. Тем временем Турция, с 1713 г. находившаяся в состоянии мира с Россией, готовилась к агрессии и захвату Правобережной Украины. Пруссия намеревалась занять Вармию. Завершение войны за испанское наследство позволило Австрии вмешаться, и в 1714 г. условия Карловицкого мира были подтверждены. Одновременно под давлением русской армии между Августом II и Тарногродской шляхетской конфедерацией (1715) было заключено перемирие. Речь Посполитая превращалась в объект международной политики, но казалось, что диктат со стороны России полякам не мешает.

Еще в середине XVII в. Речь Посполитая была значимым элементом политической системы в восточной части Европы. На пороге XVIII в. она перестала быть самостоятельной. И сразу же все гарантии свобод превратились в фикцию, а защиту политического статус-кво взяли на себя иноземные дворы. К военной разрухе и грабежам со стороны армии добавились бедствия от голода (1708–1709) и эпидемий (1708–1711).

Во второй половине XVII в. ухудшилась экономическая конъюнктура для фольварочного хозяйства. В обнищавшей стране сократился объем внутреннего рынка. В поисках выхода из сложившейся ситуации землевладельцы пытались увеличить повинности, что, в свою очередь, уменьшало шансы на восстановление рынка. Сократились потребности в польском зерне в Европе, где все более ощутимой становилась конкуренция со стороны России. Но значительные богатства Речи Посполитой позволяли ей долгое время противостоять кризису и уклоняться от каких-либо перемен.

Аналогичным образом обстояло дело и с политической системой, хотя ее слабость была относительной: она выглядела таковой на фоне масштабности стоявших перед республикой проблем. Шляхта еще активно участвовала в политической жизни, но все больше утрачивала связь с новыми требованиями эпохи. Институты и сложившиеся обычаи постепенно окостеневали; шляхетская сабля также в значительной мере утратила свою ценность. Армия, пусть немногочисленная и плохо оплачиваемая, в XVII в. была еще достаточно боеспособной, доказательством чему стали победы Яна III. Но несовершенство фискальной системы, не позволявшей собрать даже утвержденные сеймом налоги, влияло на снижение боеспособности армии, ставшей отражением всех достоинств и пороков шляхетского сословия. Посполитое рушение уже с середины столетия не представляло собой военной силы, а количество шляхтичей, служивших в войске, все время сокращалось, составив в конце века лишь 20 % ее общего числа. В армии невозможно было сделать карьеру, так как военная служба денег не приносила, а позиции монарха постоянно ослабевали. Еще в годы шведского «потопа» массовое участие шляхты в войне помогло освободить страну от армии захватчиков. В войнах с Турцией конца XVII в. и особенно во время Северной войны одного желания сражаться было уже недостаточно. Однако продолжал существовать миф о 20 тыс. сабель, готовых в любую минуту встать на защиту свободы и целостности Речи Посполитой. И этот миф серьезно мешал проведению военной реформы.

Внутриполитический кризис в стране выражался не только в прогрессировавшем ослаблении позиций короля и в царившем в сейме хаосе. Попытки установить абсолютную (или хотя бы наследственную) власть, которые предпринимались на протяжении почти всего XVII в., были мало реалистичны, равно как и планы усовершенствовать процедуру проведения сейма, ибо все эти замыслы не соответствовали реальному состоянию общества. Речь Посполитая постепенно превращалась в разновидность олигархической республики, лишенной дееспособной исполнительной власти.

Эта ситуация вполне устраивала всех представителей шляхетского сословия: магнатам она давала реальную независимость, землевладельцам — хорошее расположение духа, а мелкой шляхте и голоте — возможность нахлебничать при дворах магнатов. Одновременно с этим в Речи Посполитой не существовало института, который мог бы обеспечивать гегемонию одной из магнатских группировок. Соперничество между фракциями все чаще сводилось к тому, чтобы парализовать деятельность противника, а это вело к упадку сейма и дезорганизации сеймиков. Однако эта деформация общественной жизни, которая наметилась уже в конце XVII столетия, не противоречила шляхетским представлениям о свободе. С другой стороны, когда ущемлялась власть монарха, росло влияние гетманов. Именно они были ближе всего к тому, чтобы навязать шляхетскому сословию сильную власть. Гетманы первой половины XVII в.: Станислав Жолкевский, Кароль Ходкевич, Кшиштоф Радзивилл и Станислав Конецпольский — были вождями и политиками высокого класса. Когда же власть гетмана стала все больше напоминать королевскую, булава оказалась в руках более заурядных людей: Калиновского, Потоцкого, Вишневецкого, Яблоновского или Паца. Удивительно, что в какой-то момент булава досталась Собескому. В конце столетия стала очевидной бесплодность могущества гетманов. Попытки ограничить это могущество не означали желания преодолеть царившее в стране безвластие, но предпринимались под лозунгом возврата к прошлому. Тем временем в политической жизни государства, которое уже не могло надежно себя защитить, вмешательство извне становилось все более заметным.

Уже в 1667 г. между Швецией и курфюрстом Бранденбурга, а в 1675 г. между Австрией и Россией был подписан договор о сохранении в Речи Посполитой существовавшего порядка вещей. В 1686 г. с этой целью был заключен союз между Австрией, Бранденбургом и Швецией. Прутский мир 1711 г. предусматривал невмешательство России в польские и казацкие дела. Но после 1713 г. уже одна Россия претендовала на роль защитницы шляхетских свобод, и в 1717 г. она сумела фактически взять на себя эту роль. Речь Посполитая и до этого была вынуждена мириться с временным диктатом со стороны Швеции или Турции (1672). Может быть, именно поэтому Речь Посполитая пошла на губительные для нее союзнические договоры с Россией в Нарве (1704) и со Швецией в Варшаве (1705). Целью обеих держав было подчинение Речи Посполитой. Как же шляхта сумела примирять свой идеал свободы, который она защищала с таким упорством, с произволом «великих панов» и диктатом иноземцев? Складывается впечатление, что Речь Посполитая шла к этому довольно долго. Считая себя хранительницей «золотых шляхетских вольностей», шляхта не хотела ни в чем отступить от идеала и ограничить свои права даже во имя сохранения свободы.

Можно предположить, что именно имущественное благополучие и свобода шляхты объясняют ее пренебрежительное отношение к опасности. У шляхетского сословия, которое создало республику и ее сарматскую культуру, в конце XVII в. уже не было ни желания, ни сил, чтобы себя защитить. Выше уже говорилось о бессилии институтов государственной власти, самодовольстве шляхты и об усилении консервативных настроений. Но необходимо еще связать воедино элементы политической ситуации, перемены в области экономики и в сознании доминировавшей в обществе социальной группы.

На протяжении почти всего XVII столетия Речь Посполитая проводила оборонительную политику, даже тогда, когда сама начинала войны. Источники экспансии были практически исчерпаны. Экономическое и политическое усиление магнатов привело к концентрации имений и должностей в руках ограниченного круга лиц. С середины века доходность сельскохозяйственной продукции сокращалась, в то время как импортировавшиеся товары (как основные, так и предметы роскоши, например ткани и пряности) дешевели медленнее продуктов сельского хозяйства, а их ввоз систематически увеличивался. В результате сокращения объемов экспорта зерна через Гданьск, растущей девальвации монеты, а также стагнации городов и ослабления внутреннего рынка доходы шляхты неминуемо сокращались. Уменьшение численности населения в результате войн середины столетия, составлявшее 35–40 %, определяло способы, с помощью которых предпринимались попытки преодолеть кризис: повсеместно увеличивались барщина и площади фольварков; все большее количество зерна перерабатывалось в водку. Затем эта водка продавалась крепостным крестьянам. Производительность труда падала, земля истощалась, города не получали ни помощи, ни стимулов для собственного восстановления.

Налогообложение в Речи Посполитой было традиционно низким. Новым явлением во второй половине XVII в. стала не только децентрализация распределения денежных средств, но и то, что не удавалось собирать даже те налоги, которые утверждались сеймом или сеймиками. Сложилась ситуация, когда шляхта, идентифицируя себя с Речью Посполитой, перестала видеть связь между своим привилегированным положением и гражданскими обязанностями, которые все больше приобретали чисто формальный характер. Это касается не только торжественных речей на сеймах. Даже в повседневной жизни процветала патриотическая и гражданская демагогия, все меньше связанная с поступками. Для современников это несоответствие не осталось незамеченным, но оно как будто не осознавалось основной массой шляхты. На самом деле именно магнатские группировки, руководствуясь собственными или чужими интересами, срывали сеймы, разжигали мятежи, отстаивали принцип выборности короля и другие свободы, но делали это руками шляхты, при ее согласии и одобрении. В начале XVIII столетия ситуация ухудшилась настолько, что ни одна из противостоявших друг другу группировок не выражала заинтересованности судьбами Речи Посполитой. С ослаблением внимания к тому, что было общим интересом всего шляхетского сословия, ослабевало и чувство гражданской ответственности. К государству стали относиться как к чему-то второстепенному, как к препятствию в реализации шляхетских свобод. Отсюда и убеждение, что для шляхетской свободы гораздо большую опасность представляет собственный король, чем чужое государство.

Чем слабее становились основы экономической независимости республики, чем менее уверенно шляхтич держал в своей руке саблю, тем отчетливее проявлялись элементы идеологии, называемой сарматизмом. Это название (с оттенком презрения) получила в XVIII в. традиционная шляхетская культура из уст сторонников чужой просвещенческой моды. Сама идея о происхождении польской шляхты от древних сарматов восходит к XV столетию, и она ничем не отличалась от аналогичных генетических мифов, распространенных в других странах. К этому необходимо добавить уже упоминавшиеся самодовольство, консерватизм и ряд других черт, связанных со структурными элементами или идентичностью Речи Посполитой. К ним относится и «ориентальность» Польши. Сарматизм как идеология, а еще шире, как культура, сформировался из совокупности всех этих элементов во второй половине XVII в. Это была самая оригинальная польская идеология, больше всего связанная с местной культурой. Вопреки общепринятым представлениям, она не была исключительно консервативной по своему характеру. В сарматизме сочетались заимствования элементов барочной культуры и восточная любовь к роскоши. Доминирующее положение католицизма привело к своего рода мессианству, и в идеологии сарматизма закрепилось представление об исключительной роли поляков в осуществлении Божественного промысла. Это отражалось в убеждении, что сам Бог покровительствует Речи Посполитой. И потому среди шляхты пользовался популярностью миф о Польше как об оплоте христианства — убеждение, что именно Речь Посполитая призвана защищать христианский мир.

Существует различие между сарматизмом как не получившей завершенного оформления идеологией и сарматизмом как образом жизни шляхтича-землевладельца. Последнему были присущи смутьянство, суеверность, агрессивность. Сложнее понять, откуда взялась и каким образом получила распространение такая черта, как беспечность или зависть. Сарматизм вырос на почве антимонархизма, республиканизма и аристократизма. Тогда откуда же в сарматизме пристрастие к склочничеству, помпезности, чопорности и зрелищности? Что следует считать проявлением аграризации культуры? Что проистекает из консерватизма шляхетского двора, а что из ограниченности мышления провинциальных государственных деятелей? С сарматизмом связан целый набор черт, относящихся к государственному строю и к сфере традиций и обычаев, а также шляхетский менталитет второй половины XVII в. Среди многократно упоминавшихся характерных для общественной жизни черт сарматизму присуща типичная для шляхты той эпохи модель жизни, когда деревенская провинциальность порождала косность и ограниченность. Речь не идет о нежелании следовать чужим примерам, как хорошим, так и дурным, но об утрате связи между двором или дворцом, приходом или данным регионом и самой Речью Посполитой как неким целым. Сарматизм, без сомнения, не был идеологией, охватывавшей все шляхетское сословие, но он отражал дезинтеграцию политической жизни и закрепление за магнатами доминирующей позиции в обществе.

Речь Посполитая была хранительницей величайших ценностей, на базе которых в XVI в. сформировались гражданские свободы польского общества. Этапы борьбы за эту свободу показывают, что шляхта была не в состоянии ограничить ее даже тогда, когда это было единственным способом спасти себя. Шляхта позволила окрепнуть Австрии и Пруссии — державам, которые стремились к разделу Речи Посполитой. Польша не сумела противостоять Австрии в XVI в., а в следующем столетии заключила с ней неравноправный союз. Поход Собеского на помощь Вене, хотя и был обоснован с военной и политической точек зрения, способствовал усилению именно Габсбургов. Перед Веной вырисовывалась возможность и необходимость создать на землях Речи Посполитой рубеж, заслонявший ее от двух^[14] быстро набиравших силу соседей.

Речь Посполитая гордилась своей свободой, которая отличала ее от Австрии, Турции или России, а потому не относилась всерьез к тому, что происходило в Пруссии. А именно там зародилось стремление уничтожить Речь Посполитую. Укрепление стран — потенциальных захватчиков в начале XVIII столетия предрешило судьбу отношений между Польшей и Россией. Ни в XVI, ни в XVII в. Речи Посполитой не удавалось окончательно оттеснить Россию от Балтийского моря и выдавить ее из Европы, но Польша сумела сохранить свое влияние на Россию и стать барьером на пути ее экспансии. Однако внутренний хаос и господствовавшая идеология побудили магнатов в борьбе с королем или со своими соперниками искать помощи извне. Интриги иноземцев в Речи Посполитой (не только габсбургские и бранденбургские, но также французские и шведские) не были чем-то исключительным и неизбежным. Но то, что России было позволено стать гарантом «кардинальных прав», свидетельствует о гораздо большем, чем о простой деградации гражданского чувства: был утрачен сам инстинкт самосохранения.