С ПОЛЬШЕЙ ИЛИ БЕЗ ПОЛЬШИ

Потеря собственной государственности потрясла общество, которое теперь связывало программу ее восстановления с расширением понятия «нация». Осознание необходимости единения шляхты с народом, ощущение языковой или культурной общности, принятие идеи социального разделения по имущественным, а не сословным критериям — эти явления были новыми и революционными. В среде общественных деятелей, размышлявших о путях спасения Речи Посполитой, отказ от прежнего понимания «нации» приобретал, прежде всего, практическое значение. Сравнение с абсолютистскими державами не убедило поляков в превосходстве других государственных моделей, но обратило внимание некоторых на необходимость включения широких слоев населения в государственную жизнь. Представители радикального течения считали, что народу следует предоставить свободу, для того чтобы он смог осознать значение своего участия в борьбе за собственное государство. Значительно более многочисленными были сторонники Конституции от 3 мая, рассматривавшие просвещение народа как необходимое условие освобождения его от крепостной зависимости. Во всяком случае, и идеологи, и практики разделяли вывод о необходимости скорейшего предоставления свобод всем гражданам.

Революционный процесс, направленный на модернизацию государства и преобразование общества в духе времени, был прерван. Наступила естественная реакция — значительная часть землевладельцев возлагала вину на чрезмерный радикализм восстания. Усилились консервативные тенденции, стремление замкнуться в частной жизни. Исчезновение государства привело к замедлению развития национальной мысли. Примирение с новой ситуацией означало движение вспять, отказ от принципов эпохи Четырехлетнего сейма. Утверждая, что именно в этот период в Польше начался процесс формирования современной нации, необходимо подчеркнуть, прежде всего, появление новых предпосылок. Они были порождены сложившейся ситуацией, характеризовавшейся разобщенностью и недееспособностью польского общества, а также патриотической рефлексией.

Общим для трех держав было стремление ограничить участие шляхты в управлении государством, а также получить от присоединенных польских земель как можно больше налогов и рекрутов. Три государства по-разному осуществляли эти намерения. Россия, заняв земли с неоднородным по этническому составу населением, вначале действовала дифференцированно. На Украине и в Белоруссии были созданы губернии, проведены многочисленные конфискации владений и имущества, царские сановники и фавориты получили там сотни тысяч душ крепостных. В Литве же, напротив, были сохранены некоторые традиционные формы помещичьего самоуправления, но во главе поветов^{97} поставлены русские чиновники. Были резко повышены налоги, закреплялись повинности крепостных крестьян, измененные по русскому образцу. После смерти Екатерины II в 1796 г. были освобождены содержавшиеся в заключении предводители восстания, в том числе и Тадеуш Костюшко. Однако тысячи его соратников остались в ссылке. Прежняя система школьного образования была сохранена, и, несмотря на конфискацию церковных имуществ, не проводилось политики, направленной против католической церкви.

На территории, захваченной Австрией, сложилась иная ситуация. В Галиции были проведены реформы императора Иосифа II. Для польских земель это означало, в первую очередь, навязывание иноземной бюрократии, создание репрессивной полицейской системы, а также принудительное введение немецкого языка в школе и местной администрации. Из реформ, направленных на совершенствование государственной системы, существенную роль сыграли следующие: закрепление за крестьянами их земельных наделов, контроль за размером барщины и подчинение крестьян государственному судопроизводству. В 1790 г. принятие новых актов, направленных на упорядочение земельных отношений, было приостановлено. В последующие годы законодательство Иосифа чаще всего использовалось для притеснения поляков, в первую очередь, шляхты и интеллигенции. Необходимо помнить, что Австрия, заняв лишь 18 % территории Польши, получила вместе с ними 32 % жителей бывшего польского государства, в большинстве своем поляков. Поэтому действия, направленные против монастырей, евреев и шляхетского самоуправления, приобретали в Галиции явно выраженный антипольский характер. В Краковской академии был введен немецкий язык, на нем велось и судопроизводство. Несмотря на это, Вена добилась успеха в привлечении на свою сторону самых богатых землевладельцев, раздавая им за деньги аристократические титулы.

Пруссия приобрела наиболее благоустроенные области Речи Посполитой, причем полностью польские. Она очень заботилась о том, чтобы стереть следы первоначального административного деления. Поначалу в Берлине питали иллюзии относительно возможности вызвать доверие шляхты к новому правлению, предлагая ей должности в администрации. После восстания Костюшко, напротив, наступило время формирования слоя немецких собственников и чиновников. Значительная часть реквизированных королевских владений была по льготным ценам продана выходцам из Германии. Крепостные отношения оказались уподоблены прусским, что означало контроль чиновников над властью помещика. Так же как и в Галиции, правовая защита крестьян имела главной целью дискриминацию польского элемента. Прусские власти одновременно проводили привлекательную для землевладельцев кредитную политику, которая, несмотря на бесспорное улучшение экономической ситуации к концу века, вела к увеличению задолженности многих имений. Однако вследствие военных поражений Пруссии в ее войне с Наполеоном 1806–1807 гг. был проведен ряд реформ, регулировавших аграрные отношения и завершившихся в 1811 г. раскрепощением крестьян в частных имениях с наделением их землей, что значительно ускорило развитие капиталистических отношений.

Политика России, Австрии и Пруссии, отличавшаяся как своими целями, так и средствами, имела все же общие черты, значительно влиявшие на положение поляков. Прежде всего, не была принята в расчет специфика польского общества. Причины слабости государства объяснялись следствиями анархии. Следовательно, предполагалось, что введение централизованной системы управления быстро даст положительные результаты. При этом, несмотря на покорность значительной части шляхты и большинства сельского населения, сохранялось недовольство новой властью. Еще большее значение имело отстранение шляхты от столь важного для нее участия в управлении страной. И хотя в действительности такое участие давно уже было иллюзорным, в частности во времена магнатской гегемонии или русского протектората, в сознании помещиков оно оставалось главным фактором дворянской идентичности. Со стороны крестьянства также не проявлялось особой благодарности в адрес новых властей за защиту от помещиков — новая эксплуатация оказалась не менее тяжелой. С упадком Речи Посполитой исчезла возможность полной отмены крепостной зависимости. Но, пожалуй, больше всего пострадали города. Варшава потеряла почти половину своего населения и стала прусским провинциальным городом, где полиция с особенным ожесточением подавляла малейшие проявления недовольства. Если экономическая конъюнктура в целом была благоприятной, то в городах пресекались всякие инициативы как по кредитованию, так и по развитию мануфактурного производства. Под властью Пруссии особые преимущества получали немецкие купцы и предприниматели.

Ситуация при этом, однако, не отличалась стабильностью. На западе велись войны с Францией, и интересы держав-участниц разделов не всегда совпадали. Сразу же после поражения восстания Костюшко стали приниматься меры, рассчитанные на скорую нормализацию международной обстановки. Разгорелись дискуссии и появлялись публикации о причинах падения Речи Посполитой и перспективах возвращения ей независимости. Оставив в стороне личные распри, можно обозначить два течения, стремившихся понять причины поражения. Представители первого главное место отводили отсталости Польши, представители второго — подчеркивали необходимость социальных реформ.

Проблема упадка и проблема восстановления Речи Посполитой связывались, главным образом, с ее отсталостью от Европы. Станислав Сташиц, безусловно, преувеличивал, говоря, что Польша по сравнению с Европой находится еще в XV в. Но факт существенного отставания во многих сферах развития был очевиден. Возникает вопрос: действительно ли это существенное отставание можно считать причиной разделов? В рассуждениях о причинах упадка обычно упоминались малочисленность населения, чрезмерное угнетение крестьян и слабость городов. Обретение политической самостоятельности было необходимым условием для продолжения деятельности по реформированию государства. Поэтому инициативы в этом направлении носили, прежде всего, военный и дипломатический характер. Попытки организовать вооруженную борьбу в стране оказались, однако, неумелыми и необдуманными. И львовская «Централизация»,^{98}и «Общество польских республиканцев» в Варшаве не имели широкой опоры. «Централизация» была разгромлена полицией, а отряды добровольцев, выступившие из Валахии,^{99}разбиты. Варшавские организации просто распались, не найдя поддержки в обществе.

Явлением действительно непреходящего значения стали польские легионы. Это была первая попытка создания вооруженных сил, которые, используя начавшуюся европейскую войну, могли бы освободить Польшу. В этот момент было естественным обращение к Франции, которая, пусть и не проявляя особого интереса к Польше, все же вела войну с ее поработителями. Голоса радикальных и умеренных эмигрантов в Париже не были услышаны. Более убедительным для французской Директории оказался проект генерала Генрика Домбровского (1755–1818). Этот герой событий 1792 и 1794 гг. появился в Париже с предложением создать вооруженные формирования из польских военнопленных и перебежчиков из австрийской армии. Каковы бы ни были намерения Директории, дело решил Бонапарт. Польские легионы были организованы в Ломбардской республике и состояли на ее жалованье. Эта инициатива привлекла тысячи людей и развивалась с неожиданным успехом. Несмотря на тяжелейшие условия, удалось создать военные отряды, обладавшие высоким уровнем выучки и силой духа. Вопреки замыслам французов, итальянские легионы «перековались» в горниле польского патриотизма. В легионах занимались воспитанием солдат в гражданском духе, создавая, таким образом, новый тип отношений между людьми разных сословий — офицерами и солдатами. Лозунг легионов: «Все свободные люди — братья», воспринимался всерьез, и в глазах легионеров этому не противоречило их участие в подавлении крестьянских мятежей в Италии или восстания негров в Сан-Доминго.^{100} Польские отряды, покрывшие себя славой во многих битвах (Треббия, Нови, Гогенлинден, Чивитта-Кастеллана), болезненно переживали вынужденные отступления по пути на родину. Леобен, Кампо-Формио и Люневиль^{101}были для поляков столь же трагичны, как и капитуляция Мантуи, когда польских легионеров передали в руки австрийцев. Из 2600 легионеров, направленных в 1802–1803 гг. в Сан-Доминго, вернулись живыми лишь около трехсот. Эта трагедия подорвала идею служения чужим целям. Через легионы в течение пяти лет прошло почти 25 тыс. солдат, тысяча офицеров. Большая их часть полегла на чужбине. Но спустя несколько лет уцелевшие много сделали для быстрого создания польской армии. Легенда пережила их и стала важнее реальных свершений. Не столько миру, сколько себе самим и всем тем, кто был в неволе, они доказали, что еще Польша не погибла.^{102}

Сопротивление захватчикам не было столь незначительным, как может показаться, если судить по судьбе тайных организаций или мнениям осторожных людей, однако оно не было и столь всеобщим, как гласит легенда о польских легионах. Можно утверждать, что процессы, начавшиеся на закате Речи Посполитой, хотя и были ослаблены чужеземной властью, все же продолжали по инерции развиваться. Не все признавали сложившееся положение прочным, многие готовы были к жертвам и подвигам, надеясь, что случай представится. Новые тенденции, способствовавшие в течение следующего столетия формированию нации, еще только зарождались. В этом процессе такие черты, как, например, индивидуализм и неприятие государства, прежде считавшиеся негативными качествами, приобретали статус патриотических добродетелей. Направление преобразований постоянно менялось, нация складывалась, прежде всего, под давлением новой действительности.

Несколько иначе относились к вооруженной борьбе немногочисленные приверженцы демократии вроде Костюшко. Именно он стал вдохновителем публикации брошюры «Могут ли поляки добиться независимости?» (1800), написанной Юзефом Павликовским. Основной ее тезис, заключавшийся в том, что победа национального восстания потребует привлечения к борьбе освобожденного народа, не нашел тогда должного отклика, но позднее сделался теоретической предпосылкой одного из направлений в польском освободительном движении. Оба течения не всегда явственно отличались друг от друга (особенно когда от имени народа высказывались представители других классов). Однако со временем, в связи с переменами в обществе, концепции борьбы за свободу, целостность и независимость стали заметно разниться.

Среди противников вооруженной борьбы или тех, кто просто не верил в возможность возврата к государственной независимости, на рубеже XVIII–XIX вв. обозначились различные тенденции. Не все аристократы (как стало принято теперь называть польских магнатов) «отошли от дел», различными были и их взгляды. Такие, скажем, как Щенсный-Потоцкий, которого не разочаровали перечеркнутые планы, считали естественным согласиться с новой «национальной принадлежностью» — в его случае русской. Прусский двор усиленно перетягивал на свою сторону Радзивиллов и достаточно преуспел в этом, но ему не удалось проделать то же самое с князем Юзефом Понятовским.^{103} Разгульная жизнь этого полководца в 1792 г. возмущала современников, но, с другой стороны, ничего не было хуже для национального дела, чем праздность или отчаяние большинства. После вступления на трон Александра I (1801) ширилась не столько пророссийская, сколько процарская ориентация. Считалось, что новый правитель совмещал в себе непримиримость в отношении революционных влияний с широтой политических замыслов. Действительно, гнет смягчился; и казалось, что последовавшие реформы изменят саму сущность царской России. В значительной степени способствовал укреплению убеждения в возможности если не возрождения Польши, то хотя бы ее объединения под властью России Адам Ежи Чарторыский (1770–1861), который с 1802 г. де-факто возглавлял Министерство иностранных дел России. Видя, что их дела идут на лад, польские помещики хотели верить, что русская экспансия не находится в противоречии с возрождением Польши, а значит, и с возвращением к прежним принципам государственного устройства. Казалось, что это подтверждается фактом признания польского характера присоединенных к России земель. Особое значение имело развитие польской системы образования, куратором которой выступал Чарторыский (1803), в том числе открытие Виленского университета (1802) и Кременецкого лицея на Волыни (Тадеуш Чацкий, 1805). Планы восстановления Польши особенно окрепли в 1804–1805 гг., когда царь эффективно использовал их для давления на Австрию и Пруссию. Этому пришел конец в 1806 г. — с дружескими объятиями Александра I и Фридриха Вильгельма III у гроба Фридриха II и с отставкой Чарторыского из министерства после Аустерлица. С иллюзиями было покончено, но это вовсе не означало конца расчетов на получение каких-либо политических уступок со стороны Петербурга.

Тем временем император Наполеон втянул поляков и польские земли в орбиту своих планов и действий. На рубеже 1806–1807 гг., когда судьба Пруссии еще не была предрешена, находившийся в Берлине Наполеон призвал поляков к вооруженному выступлению. Костюшко ответил отказом, аристократические круги медлили, однако Домбровский с Выбицким уже вводили польскую гражданскую администрацию на захваченных Пруссией польских землях. Шла «первая польская война». Создавались вооруженные силы, которым предстояло доказать французскому императору, что «поляки достойны быть нацией».^{104}Это был слабый козырь, но другого не существовало. Временная администрация польских земель, созданная в Варшаве, прежде всего, должна была содействовать формированию вооруженных сил и обеспечить исправное снабжение французской «Великой армии». Поляки, возглавлявшиеся Я. Г. Домбровским, Ю. Понятовским и Ю. Зайончеком и организуемые аристократами из числа деятелей Четырехлетнего сейма, оказались на высоте. Однако это не помешало Наполеону использовать возрождавшуюся часть польских земель в качестве объекта торга с царем Александром I. В Тильзите (7 июля 1807 г.) было решено, что будущее Княжество Варшавское (104 тыс. кв. км, 2,6 млн. человек) станет управляться саксонским королем Фридрихом Августом. Ни Конституция от 3 мая, ни другие реформы не были восстановлены; в Дрездене (22 июля 1807 г.) Наполеон продиктовал конституцию, которая лишь в незначительной степени учитывала своеобразие страны и чаяния поляков.

Конституция гарантировала всеобщее равенство перед законом и введение Кодекса Наполеона, давала свободу крестьянам и предоставляла избирательные права части мещанства и интеллигенции. Вводилось светское брачное законодательство, разрешавшее гражданский брак и развод, причем в роли чиновников при оформлении записи актов гражданского состояния должны были выступать приходские священники. Принципы свободного труда и свободы собственности, равенство перед законом и отделение государства от церкви были поистине революционными нововведениями. Система управления была строго централизованной по замыслу, но довольно либеральной на деле. Выборные органы (сейм) не играли значительной роли, вопросы законодательства и судопроизводства находились в ведении Государственного совета. Управление страной при почти постоянном отсутствии саксонского короля осуществлял Совет министров, который находился под контролем резидента императора. Было принято постановление (21 декабря 1807 г.) о том, что свободные крестьяне не являются собственниками земли и должны заключать с помещиком договор о своей работе на ней. Таким образом, вопреки духу Конституции сохранялась барщина, так как отказ от нее был равен риску оказаться согнанным с земельного надела.

Жизнь Княжества Варшавского подчинялась ритму военных кампаний. Оно содержало большую собственную армию (30 тыс. человек), а несколько десятков тысяч польских солдат состояли на французской службе. Вооруженное участие княжества в кампании 1812 г. потребовало почти 100 тыс. солдат. Обязательным оставалось снабжение и обеспечение французского войска во время похода или в период его расквартирования. Тем временем экономическая ситуация в стране резко ухудшилась. Включенные в континентальную блокаду польские земли терпели значительный материальный урон из-за прекращения вывоза зерна. Обремененные долгами поместья страдали также от беззаконий и злоупотреблений со стороны армии, тогда как энергичные военные поставщики наживали громадные состояния. С другой стороны, процветали заводы по производству оружия, создавались благоприятные условия для деятельности предпринимателей. Такая ситуация была также очень выгодна горожанам, за исключением еврейского населения.

Поворотным пунктом стал 1809 год. Австрийские войска вторглись на территорию Княжества Варшавского, на территории которого в этот момент оставались лишь незначительные военные силы. С 1808 г. в Испании сражались пехотные полки и уланы Привислинского легиона, кавалерийский гвардейский полк и другие соединения общей численностью около 20 тыс. человек. В этой трагической, кровопролитной войне поляки не раз отличались в сражениях: в кавалерийской атаке горного прохода Самосьерра, при осаде и штурме Сарагосы, в битвах под Туделой, Оканьей и Альбуферой. Однако многие из них сомневались, там ли их настоящее место. На территории княжества князь Юзеф Понятовский во главе польской армии дал бой вдвое превосходящим силам австрийцев под Рашином (19 апреля 1809 г.). Сдав Варшаву, он перебросил военную операцию на правый берег Вислы и в победоносном наступлении дошел до Кракова. Шёнбруннский мир увеличил территорию княжества за счет земель австрийской доли в третьем разделе в целом до 154 кв. км. Население его составило 4,3 млн. жителей.

Победоносная война способствовала усилению патриотических настроений, но вместе с тем содержание армии, увеличившейся вдвое, приводило к постоянному бюджетному дефициту. Значительные усилия предпринимались по упорядочению экономики и оздоровлению хозяйства. В преддверии войны с Россией Наполеон добивался расположения поляков, убеждая их в своей решимости возродить все Польское королевство. Это не встретило, однако, ожидавшегося отклика за Неманом, где с недоверием смотрели на стремительные преобразования в Княжестве. В русской кампании 1812 г. польские войска понесли большие потери, прикрывая отступление «Великой армии». После вторжения русских войск в начале 1813 г. в Княжество Варшавское Понятовский решил вывести остатки войск и присоединиться к армии Наполеона. В Лейпцигском сражении польский корпус был почти полностью уничтожен, а его командующий погиб в волнах реки Эльстер (19 октября 1813 г.). Остатки польских войск вернулись в Польшу. Их сопровождали легенда о великой борьбе и надежда на возрождение отчизны с оружием в руках.

Значение этих шести лет трудно переоценить. Вновь было восстановлено государство, пусть и не самостоятельное, но, по существу, польское. В психологическом плане это несколько ослабило впечатление^[16] от катастрофы разделов. Вооруженная борьба продемонстрировала возможности поляков и их патриотизм. Это сыграло определенную роль в решениях царя Александра I. Недавний сторонник исчезновения Польши с карты Европы, он выдвинул теперь концепцию объединения польских земель под своим скипетром. Судьба Польши стала частью торга во время Венского конгресса, который утвердил компромиссный для царя четвертый раздел польских земель. Договор, заключенный 3 мая 1815 г. о границах между Россией, Пруссией и Австрией, декларировал создание Королевства Польского с русским монархом в качестве короля. Краков получил статус вольного города. Это было еще одним крушением надежд, но ситуация оказалась не столь трагичной, как после третьего раздела. Не только внутренние предпосылки, но также стойкость, готовность к жертвам и организованность вернули Польшу в европейскую политику.

ЭПОХА БОРЬБЫ ЗА

НЕЗАВИСИМОСТЬ

(XIX–XX вв.)

Глава XII

НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА

КОМПРОМИССА

После поражения Наполеона Россия снова обратилась к планам, которые ей не удалось осуществить в период разделов: подчинить себе если не все земли Польши, то хотя бы основную их часть. Это грозило нарушением сложившегося европейского равновесия и встретило противодействие со стороны Австрии, Англии и Франции. Дело закончилось компромиссом, закрепленным на Венском конгрессе 1814–1815 гг. Большая часть территории Княжества Варшавского входила в создававшееся Королевство Польское (в русской терминологии Царство Польское), объединенное с Россией персональной унией.^{105} Западные департаменты Княжества Варшавского — Познанский и Быдгощский — возвращались Пруссии, Краков же получил статус вольного города под протекторатом трех держав: Австрии, Пруссии и России.

По разным причинам позднее было принято решение, в определенной степени оказавшееся благоприятным для будущего польской нации. Царь Александр I в качестве короля Польши стремился заручиться расположением поляков, проводя либеральную политику; он, вероятно, таким образом намеревался осуществить в Польше ряд преобразовательных мер, перед тем как принять решение о проведении реформ империи. Королевство Польское получило конституцию, а в соответствии с ней и собственное польское правительство, и выборный парламент — сейм, а также гражданские свободы. В такой ситуации Австрия и Пруссия не могли уклониться от выполнения своих обещаний, особенно когда Наполеон неожиданно вновь появился во Франции, — Европа опасалась поддержки, которую поляки могли оказать бывшему императору. Третьего мая 1815 г. Россия, Австрия и Пруссия подписали общий (не очень детальный) договор, согласно которому признавалось существование польского народа как национального целого.

Свою конституцию, а впоследствии правительствующий сенат и парламент (Собрание представителей) получил и вольный город Краков. Польские земли Австрии и Пруссии в последующие годы играли лишь второстепенную роль в решении польского вопроса. В наихудшем положении оказались польские земли в австрийской части Польши. Там была создана централизованная система управления, среди бюрократов преобладали немцы или онемеченные чехи.

В Галиции, однако, был восстановлен сейм, в который избирались представители высших сословий: духовенства, аристократии, шляхты — и львовских горожан. Пруссия признала особое положение Великого княжества Познанского, т. е. возвращенной ей части Княжества Варшавского, без Торуня. На должность наместника княжества Познанского был назначен польский аристократ князь Антоний Радзивилл, который породнился с правящей династией, женившись на представительнице рода Гогенцоллернов. Через несколько лет в княжестве, Силезии, Поморье и в других провинциях Пруссии были созданы провинциальные сеймы с депутатами от землевладельцев, городов и сельских общин.

Все эти перемены были вызваны опасениями победивших Наполеона монархий, готовых к временному осуществлению ряда ограниченных реформ. Венские договоренности обрекли Королевство Польское на длительное объединение с Россией, а остальные польские земли входили в состав двух других государств-участников разделов. С этого момента судьба поляков зависела от развития событий во всей Европе, и, прежде всего, в России. Уже 26 сентября 1815 г. Россия, Австрия и Пруссия подписали в Вене союзнический акт, названный позднее Священным союзом. Он заложил основы международной и внутренней политики в Европе. К соглашению присоединились почти все государства европейского континента, но, в первую очередь, это был союз трех держав, заключенный с целью подавления освободительных движений. Из наметившейся альтернативы — поверхностные реформы или игнорирование потрясений французской революции и эпохи Наполеона — предпочтение все определеннее отдавалось второму пути.

Все это оказало существенное влияние на внутреннюю политику царя Александра I. Поначалу он планировал подготовку введения в России конституции. Позднее, оказавшись под влиянием мистицизма, он отошел от непосредственного управления государственными делами. Ими занимались фаворит царя генерал Алексей Аракчеев и другие реакционные сановники. Впрочем, некоторые из них в прошлом поддерживали проекты либеральных реформ Александра. Усиление консервативных тенденций разочаровало членов тайных организаций, созданных, главным образом, молодыми офицерами. Будучи ранее, скорее, умеренными по своим взглядам, теперь они стали более радикальными и начали готовиться к открытому выступлению.

После смерти Александра I 26 декабря 1825 г., во время принесения войсками присяги брату и наследнику царя Николаю I, заговорщики попытались поднять в Петербурге восстание. Декабристы — как принято их называть — потерпели поражение. Эта же участь постигла и другую группу заговорщиков на Украине, выступивших тремя неделями позже. Новый царь постарался сделать выводы из этих событий: он усилил государственную бюрократию для более эффективного контроля над обществом. Большую роль в этом сыграло создание специального отдела тайной политической полиции — Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии.

Еще со времен Александра I, находясь между Европой Священного союза и аракчеевской Россией, Королевство Польское стало нетипичным примером либерально-конституционного государства в восточной части континента. Александр I, безусловно, был озабочен тем, чтобы поляки, используя отдаленность Варшавы от Петербурга, не привыкали к чрезмерной самостоятельности. Так, он отстранил от власти своего старого друга и советника князя Адама Чарторыского, поскольку тот был слишком яркой индивидуальностью, а на должность наместника назначил генерала Юзефа Зайончека — бывшего в юности якобинцем легендарного командующего наполеоновских времён, превратившегося теперь в безвольного карьериста.

Это облегчало принятие решений двум русским сановникам, которым царь вручил бразды правления в Варшаве, что не было предусмотрено Конституцией. Главнокомандующим польской армией стал младший брат царя, жестокий и психически неуравновешенный великий князь Константин. Его полномочия были практически неограниченны, и поэтому он вмешивался во все сферы управления Королевством Польским. На должность комиссара при правительстве — Административном совете — Александр I назначил Николая Новосильцева. Доверенное лицо царя, некогда либерал, а теперь ярый консерватор, он ненавидел поляков. Они ему отвечали тем же за его продажность и интриганство.

Константин, всячески подчеркивая свою независимость от петербургской администрации, не слишком считался с Конституцией Королевства Польского. На фоне предоставленных полякам де-юре гражданских свобод авторитарность великого князя вела к острому неприятию его поляками. При этом оба — и князь Константин, и Н. Н. Новосильцев — стали олицетворением чужеземного гнета.

Воодушевление, которым сопровождалось, особенно в либеральной среде, создание Королевства^[17] Польского, быстро угасло. Конфликты, вспыхивавшие в то время по всей Европе, не обошли стороной и поляков, ведь в наследство от эпохи Просвещения ей достались не только антиклерикализм, но и скептицизм в отношении догматов католической веры. Подобный образ мыслей первоначально находил много сторонников в Польше. До настоящего атеизма доходило редко, но просветительский рационализм оставлял религии не много места. По мере того, как свободомыслящие либералы становились сторонниками Конституции, парламентаризма и гражданских свобод, консерваторы склонялись к поддержке реакционных тенденций, памятуя об ужасных событиях последних десятилетий. Их не интересовали сохранение и расширение гражданских свобод; напротив, они осуждали их и считали пороком, опасным для сохранения порядка.

Наиболее видным представителем либералов был министр просвещения и вероисповеданий граф Станислав Костка Потоцкий.^{106} Он лично был вовлечен в конфликт с католической иерархией Польши. Это довольно быстро закончилось его поражением и отставкой в 1820 г. Либералы во время заседаний сейма пытались также критиковать существовавшую власть. В 1820 г. они выступили с протестом против установленной годом ранее предварительной цензуры, что противоречило Конституции. Во главе оппозиции стояли депутаты от Калишского воеводства — братья Винцентий и Бонавентура Немоёвские, именно поэтому позднее ее представителей стали называть «калишанами». Под влиянием калишан сейм отклонил большинство проектов правительственных постановлений. В ответ Александр I распорядился сейм не созывать. Лишь в 1825 г. заседания возобновились, на них не допускались депутаты, возглавлявшие оппозицию. Была отменена и гласность заседаний.

Таким образом, открытая, хотя и умеренная оппозиция была подавлена. Это способствовало распространению идей и радикализации программ тайных организаций. Они появлялись во всех польских землях, в основном в студенческой среде, а в Королевстве Польском в них принимали участие также офицеры. Это были довольно немногочисленные группы, действовавшие без координации между собой. Создаваемые с 1817 г., они в большинстве своем оказались разгромлены в результате арестов 1822–1823 гг. Самой известной студенческой организацией стало отмеченное участием Адама Мицкевича Общество филоматов в Вильно. Тайная организация в армии действовала с 1819 г., она называлась «Национальное масонство», и возглавлял ее майор Валерьян Лукасинский. После реорганизации и присоединения к ней гражданских оппозиционеров из либеральных кругов, теперь уже готовых к участию в заговоре, Лукасинский в 1821 г. принял руководство новым Патриотическим обществом.

Жестокость репрессий 1822–1823 гг. не соответствовала истинной роли тайных организаций. Ее участники обрели ореол национальных мучеников. Это коснулось и Лукасинского, арестованного в 1822 г. и приговоренного военным судом к девяти годам заключения. В начале ноябрьского восстания 1830 г. его вывезли в Россию, где до самой смерти в 1866 г. он был узником Шлиссельбургской крепости. Героический пафос приобрели и преследования филоматов в связи с длительным и тщательным расследованием их следственного дела. В этом случае наказания, однако, оказались довольно мягкими и ограничились запрещением проживания на территории Польши в границах до 1772 г.

После репрессий 1822–1823 гг. тайные студенческие организации по большей части прекратили свое существование. Избежавшая арестов часть Патриотического общества не была особенно активной, но она создала, хотя и разрозненную, сеть контактов с центрами русских заговорщиков. Это и привлекло к Обществу внимание после восстания декабристов в 1825 г., что привело к новым арестам (в частности, под следствием оказался преемник Лукасинского — подполковник Северин Кшижановский).

Организации заговорщиков не были многочисленными и влиятельными, но власть находила в польском обществе все более слабую опору. Репрессии, пренебрежение к нормам Конституции Королевства Польского, концентрация властных полномочий в руках Константина и Новосильцева — все это воспринималось как борьба против польских национальных интересов, что побуждало к оппозиции даже консерваторов. Так, представители одной из влиятельных групп, объединявшиеся вокруг князя Чарторыского, оказались весьма разочарованы тем, что обещание расширить земли Королевства Польского на восток не было выполнено. Аресты филоматов в 1823 г. и следствие, проводимое Новосильцевым в Вильно, привели к открытому конфликту между русскими властями и национальными чаяниями поляков. Князь Чарторыский, поддерживавший польские стремления в качестве куратора Виленского учебного округа, подал в отставку. Другой причиной разочарования консерваторов в намерениях царя стали решения сеймового суда, перед которым предстали деятели Патриотического общества во главе с Кшижановским. Известные своими консервативными взглядами, польские судьи не признали в 1828 г. арестованных виновными в государственной измене, а за участие в запрещенных тайных обществах назначили им в качестве наказания только краткосрочное заключение.

Николай I расценил это как вызов в свой адрес. Кшижановского, который родился на Украине и являлся русским подданным, он приказал сослать в Сибирь. Это создало прецедент в Королевстве Польском, опасный для многочисленных выходцев с бывших восточных окраин.^{107}Противостояние между поляками, с одной стороны, и царем — с другой, угрожало открытым столкновением. Николай I, однако, стремился избежать конфликта, предпринимая некоторые символические шаги: в 1829 г. он короновался в Варшаве как польский король.^{108}Казалось, стал более уравновешенным и великий князь Константин: он старался сдерживать присущие ему проявления необузданного гнева и садистской жестокости. Вероятно, великий князь хотел при поддержке поляков получить больше самостоятельности в отношениях с братом-царем. Изменения в поведении Константина приписывали