Религиозная политика нацистов на оккупированных территориях.

стоя перед судом, я спокойно дожидаюсь его приговора, каков бы он ни был, хорошо помня слова апостола: «Берегитесь, чтобы вам не пострадать, как злодеям, а если кто из вас пострадает, как христианин, то благодарите за это Бога»… Я не знаю, что вы мне объявите в приговоре – жизнь или смерть,- но, что бы вы в нём ни провозгласили,- я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение,- святитель широко перекрестился, - скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за всё!»

Начало самой сильной волны репрессий совпало, однако, с отменой НЭПА и началом раскулачивания и коллективизации.

В начале 1929 года на места была отправлена директива (за подписью Л. Кагановича), в которой подчёркивалось, что религиозные организации (церковные советы, мусаваллиаты, синагогальные общества и т.п.) являются единственной легально действующей

контрреволюционной силой, имеющей влияние на массы. Этим фактически была дана команда к широкому применению административных и репрессивных мер в борьбе с религией.

8 марта 1929 года ВЦИК и СНК издали новое постановление о религиозных объединениях. Этим постановлением религиозным объединениям воспрещалась благотворительная деятельность, частное обучение религии, дозволенное Декретом 1918 года об отделении Церкви от государства, интерпретировалась в предельно суженном объёме лишь как право родителей обучать религии своих детей.

Началось массовое закрытие церквей. В 1928 году Русская Православная Церковь имела более 30 тысяч приходов – 2 трети от дореволюционного количества. В 1928 году было закрыто 534 церкви, а в 1929 – уже 1119 храмов. В 1930 году упразднение православных общин продолжалось с нарастающим темпом. В Москве из 500 храмов к 1 января 1930 года оставалось 224, а через

два года – только 87 церквей, находившихся в юрисдикции Патриархии. В Рязанской епархии в 1929 году было закрыто 192 прихода, в Орле в 1930 году не осталось ни одной православной церкви.

Закрытые храмы использовались под производственные цеха, склады, квартиры и клубы, а монастыри – под тюрьмы и колонии. Многие храмы уничтожались. В Москве в июле 1929 года уничтожили часовню Иверской Божией Матери, в 1930 году – Симонов монастырь, в 1931 году взорвали храм Христа Спасителя.

По всей стране с колоколен снимались колокола под предлогом того, что они мешают слушать радио. Колокольный звон был запрещён в Москве, Ярославле, Пскове, Тамбове, Чернигове. Иконы сжигались тысячами. В газетах появлялись сообщения о том, как то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами. Уничтожались иконы древнего письма. Сжигали богослужебные книги. При разгроме монастырей гибли и рукописные книги, археографические памятники, представляющие исключительную культурную ценность. Драгоценная церковная утварь переплавлялась на лом.

Закрытие храмов и уничтожение святынь сопровождалось арестами священнослужителей, высылками и ссылками их, этапированием в места заключения, где томились уже тысячи священников и десятки архиереев.

В 1930 и 1931 годах было проведено около 60000 арестов и 5000 казней…

За коллективизацией последовала «безбожная пятилетка».

1937-1938 годы были отмечены небывалой волной репрессий. 10 октября 1937 года, после восьмилетнего пребывания в одиночной камере, был расстрелян Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Пётр.

«В стране с монастырями покончено», - заявил председатель Союза воинствующих безбожников Е.Ярославский.

В эти годы расстреляно около 100000 человек.

Репрессии (пусть и в значительно меньших масштабах) продолжались и в 1939-1941 гг.

Результат 20-летнего периода репрессий в отношении Церкви был таков: если в начале 20 века Русская Православная Церковь почитала 2500 святых, из которых русских было 450, то к 22 марта 2011 года количество новомучеников и исповедников российских, пострадавших в период гонений, достигло 1776 человек (то есть за двадцать лет гонений Церковь приобрела святых в четыре раза больше, чем за всю предыдущую более чем тысячелетнюю историю России, или почти половину от числа святых, прославленных всей Православной Церковью за 1900-летний период от Рождества Христова до начала 20 века).

Каков же был ответ Церкви на все репрессии? Сформировалась ли политическая оппозиция советской власти? Для того, чтобы лучше понять это, необходимо снова вернуться на 20 лет назад – в 1918 год – и обратиться к одному из первых и главных иерархов Церкви, лицом к лицу столкнувшихся с новой политикой.

«Тяжкое время переживает наша святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонения воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины… Святые храмы подвергаются или разрушению, или ограблению и кощунственному оскорблению…, чтимые верующим народом обители святые захватываются безбожными властелинами тьмы века сего… Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой? Как и чем можно остановить это наступление на неё врагов неистовых? Зовём всех вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне святой матери нашей… противостаньте им силою вашей, вашего властного всенародного вопля… А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовём вас, возлюбленные чада Церкви, зовём вас на эти страдания вместе с собою», - гласит Послание Патриарха Московского и всея Руси Тихона от 19 января 1918 года.

Итак, естественный для христианина призыв встать на защиту поруганных святынь и, если нужно, пострадать за веру. Но есть ли в нём агитация против советской власти?

«Несмотря на резкие выражения, к которым прибегал Патриарх, в послании нет суждений политического характера, нет оценок нового государственного строя с точки зрения его политической целесообразности; в нём выражены лишь архипастырская озабоченность положением Церкви и осуждение кровавых беспорядков», - отмечает в своём учебнике по истории Русской Православной Церкви протоиерей Владислав Цыпин. «Патриарх предаёт анафеме не советский строй, а участников расправ над невинными людьми, никак не определяя при этом их политическую принадлежность».

Более того, не желая сеять раздор, 28 июня 1923 года Патриарх обратился к Церкви…

«Я, конечно, не выдавал себя за … поклонника Советской власти…, но зато я далеко и не … враг её. Со временем многое у неё стало изменяться, и теперь, например, приходится просить Советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гроднинщине, где поляки закрывают православные церкви… Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило».

В другом своём послании он отмечал: «Российская Православная Церковь аполитична и не желает… быть ни белой, ни красной Церковью… Всякие попытки ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены».

Сурово отзывался Патриарх о тех эмигрантах, которые «толкали Церковь на путь «политической борьбы совместно с проживающими в России и за границей злоумными противниками Советской власти». Патриарх призвал их смириться и покаяться, угрожая в противном случае церковным судом.

В августе 1923 года несколько архиереев вместе с Патриархом обратились с воззванием к Русской Церкви, в котором заявили: «Церковь признаёт и поддерживает Советскую власть, ибо нет власти не от Бога». Нелепо было бы считать такие обращения признаком боязни репрессий и заискивания перед советской властью. Патриарх Тихон не раз показывал своё мужество и абсолютное бесстрашие, открыто и публично осуждая те действия власти, которые считал недопустимыми. Вот, например, его реакция на расстрел Императора Николая Второго: «Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточают нас в тюрьму, пусть нас расстреливают».

Однако это был протест против отдельных действий отдельных представителей власти, но не против власти как таковой. Возмущаясь жестокостями Гражданской войны, призывая остановить кровопролитие, Патриарх никогда не призывал к свержению государственного строя. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». Эти слова апостола Павла (сказанные во времена правления одного из жесточайших гонителей христианства – императора Нерона. По церковному преданию, апостол Павел сам подвергался преследованиям императора и

пострадал от него) и были главным ориентиром для Патриарха Тихона и других церковных иерархов в их отношениях с советской властью.

Позицию Церкви в этом вопросе выражал не только Тихон. Ещё в 1918 году, когда готовился декрет об отделении Церкви от государства, а в учебных заведениях начали читать лекции, в которых Св. Причастие объявлялось «колдовским актом», а священники – «вшами на народном теле, пособниками мародёров и помещиков», Церковь пыталась наладить мирный диалог с властями.

«Я уверен, что всякая власть в России печётся только о благе русского народа и не желает ничего делать такого, что бы вело к горю и бедам громадную часть его», - так начиналось письмо Митрополита Петроградского Вениамина (причисленного позже к лику святых как священномученика) в Совнарком с просьбой не отнимать церковное имущество.

Такую же политику проводил и митрополит Сергий (Старогородский). Причём в его адрес раздавались (и до сих пор иногда раздаются) обвинения в излишней лояльности к советской власти (в ущерб интересам Церкви). Был даже придуман термин – «сергианство», вошедший в обиход противников митрополита Сергия. Но справедливы ли подобные обвинения?

В 1930 году митрополит дал две пресс-конференции – для советских и иностранных журналистов. В интервью он сказал, что в СССР гонений на Церковь нет, а священники осуждены по политическим статьям, в чём его часто упрекали. Но: формально то, что он сказал, было правдой: даже создание монастыря было политической статьей. И чем обернулось бы его правдивое признание факта гонений (которого требовали от него противники)?

- Да, вошел бы в историю, - говорит профессор Алексей Светозарский. – Но что бы стало с Церковью?

При этом митрополит в интервью сказал, что, по его мнению, большевики преувеличивают успехи атеистической пропаганды: народ в храмы идёт и поголовного атеизма нет.

Таким образом, Церковь не выступала против власти, а лишь пыталась улучшить (или, по крайней мере, не усугубить) своё положение. И делала это мирным путём. С началом же войны она и вовсе предпочла забыть «старые обиды», так как почувствовала ещё большую опасность, надвигавшуюся уже извне. Дальнейшие действия пришедших завоевателей показали справедливость её опасений.