Осмысление проблем страны и литературы в ЦК ВЛКСМ и ССП

В ноябре 1953 года в «Комсомольской правде» появился фельетон «Плесень»[635], который стал знаковым для идеологических работников. Авторы статьи поставили вопрос: откуда в «здоровой среде нашей советской молодежи» взялась «гнилая плесень»: люди, которые смеются над советскими ценностями — «любовью, дружбой, трудом, честностью» — и ради денег готовы воровать и убивать? Как получилось, что молодые люди из обеспеченных семей вели образ жизни, сопоставимый с поведением дореволюционной «золотой молодежи» в России и американских гангстеров? В первой половине 50-х годов только дети номенклатурных работников имели возможности и средства для использования машин своих отцов, приобретения личных машин, для кутежей в ресторанах, отдыха в пансионатах на море. Ответы на вопросы в духе идеологии номенклатуры были даны на судебном процессе. Цитируя А.С. Макаренко, прокурор говорил о необходимости соблюдать в воспитании детей чувства меры: «избалованные бездельники и оболтусы» могли вырасти в семьях, где родители потакали всем их прихотям. Результат — аморальные поступки и уголовщина, обернувшиеся длительными сроками тюремного заключения четырем студентам. Общественные проблемы авторы фельетона предлагали объяснять недостатками семейного воспитания.

Несмотря на деятельность воспитательных учреждений, органов пропаганды, писателей часть молодежи индустриальных центров не усваивала советские ценности. «Детям» было на кого равняться. Для привилегированной московской публики не были секретом оргии сына Сталина Василия, проведение вечеринок у бывшего руководителя Управления пропаганды и агитации Г. Ф. Александрова, во время которых участники вели себя как в борделе. Пьянство и грубость, презрительное отношение к коллегам со стороны А.А. Фадеева и А. А. Сурова стали нормой для членов ССП. Но всех обошел член политбюро Л.П. Берия: в перерывах между душегубством и руководством ядерной программой он «обожал» дам, много и разных. Коллеги по политбюро делали вид, что ничего особенного не происходит.

Вакханалии «золотой молодежи» в Москве были частью волны аморализма и преступности, которые захлестывали общество в середине 50-х годов. Положение сложилось столь серьезное, что 22 августа 1955 года ЦК ВЛКСМ разослал на места секретное письмо о необходимости усиления борьбы с хулиганством и улучшения воспитательной работы с молодежью. Информация от Белгородского, Саратовского, Сахалинского, Свердловского, Смоленского, Тамбовского, Тульского обкомов ВЛКСМ, из Татарской АССР[636] позволяла сделать выводы о социальных причинах преступности. Положение дел в «Ростове-папе», Ростове-на-Дону, одной из столиц преступного мира, придирчиво изучала специальная бригада ЦК ВЛКСМ[637]. В 1953 году подростки совершили в городе 39 уголовных преступлений, в следующем уже 123, а в 1955 — 191 преступление. В городе не работали и не учились более тысячи выпускников школ, в 1955, 1956 годах из лагерей и колоний вернулось 614 человек до 25 лет. В общественных местах городов области хулиганы распоясались настолько, что жители боялись в вечернее время выходить из домов. Для противодействия преступности Ростовский областной комитет комсомола создавал штабы и группы содействия милиции, проводил рейды «наиболее смелых и дисциплинированных комсомольских активистов», редколлегии выпускали сатирические газеты и стенды. Однако преступность не уменьшалась.

Негативное воздействие на положение молодежи, прежде всего рабочей, оказал экономический кризис, охвативший хозяйство юга России. Многие предприятия работали не на полную мощность, руководство, чтобы сохранить квалифицированных рабочих, лишало работы, но не увольняло молодежь. Комсомольские работники возлагали вину за девиантное поведение молодежи на местные комитеты комсомола, но были вынуждены сообщить о скрытой безработице. На заводе имени Г.М. Димитрова в Таганроге выпускники ФЗУ, прибывшие из Воронежа, были загружены на одну треть, мастера использовали их на побегушках. Подростки обносились, задолжали товарищам, голодали. Один из них был вынужден за хлеб заложить в магазине паспорт, профсоюзный билет, свидетельство об окончании ремесленного училища. «Через несколько дней после этого он совершил кражу и попал на скамью подсудимых». Подростки на себе ощутили «прелести» производственных отношений советского «социализма». «Заработок обеспечивает пол-литра (водки — А.Ф.), — объяснял другой. — Поставил мастеру пол-литра — заработал, не поставил, — сиди и стучи зубами». Сотни подростков «дезертировали» с предприятий.

Столь конфликтная «земная основа», бытие порождали «не советские» формы морального и идеологического сознания, хулиганское и уголовное поведение подростков. В Ростовской области, в Таганроге, в клубе имени Сталина во время демонстрации кинофильма «Педагогическая поэма» хулиганы при появлении изображения Макаренко бросали в экран валенки, сапоги и галоши, сопровождая это гоготом и свистом. В 1953 году группа учащихся школ и рабочих-подростков города Азова под впечатлением от книг и кинофильмов объединились в преступную организацию под названием «Пиратский крейсер Рот». Они имели клички «Джон Сильвер», «Капитан Грей», «Билли Бонс». Банда имела членские билеты, символику в виде черепа и костей. «Своей целью они ставили: не учиться, не работать, путешествовать, «красиво» жить». Руководитель организации, утверждая свое превосходство, убил одного из членов за нежелание отдать пистолет[638].

Литература и фильмы о пиратах определяли форму, но не были причиной девиантного поведения. Они давали повод к асоциальному поведению с непредсказуемыми последствиями тогда, когда общество взрастило в подростковой среде агрессивность, авторитаризм и презрение к личности. Эта среда, в свою очередь, порождала спрос на антигуманные и антихудожественные произведения. Действительные причины преступности: эксплуататорские производственные отношения, безработица, нищета, жестокость авторитарно настроенных взрослых, отсутствие налаженного быта не упоминались в документах и в открытой печати именно как причины, значит, проходили мимо сознания идеологических работников, оценивались как следствие плохой воспитанности, лени конкретных индивидов. Подмена методологии марксизма вновь понадобились правящему классу для оправдания социально-политического строя в СССР.

Журнал “Крокодил” продолжил публикацию материалов, направленных против хамства, бездуховности, прожигания жизни детьми высокопоставленных чиновников[639]. Косвенно, через критику «детей», руководители партии критиковали зарвавшихся, можно сказать обуржуазившихся, номенклатурных «отцов».

Поведение разных социальных групп оказалась сложнее, чем ожидали власти, убаюканные собственной пропагандой. Руководство ЦК ВЛКСМ оказалось не подготовленным к сдвигу в общественном сознании, который произошел в начале 1954 года. Первым серьезным ударом по всем установкам молодежного ведомства нанесли детские писатели, которые в середине апреля провели семинар на тему «Правда и ложь в книгах для детей». Писатели критиковали комсомол за тенденциозное отношение к их творчеству, недостаточное внимание к работе детских театров, за некомпетентность[640].

Комсомольские работники попали в трудное положение: пресса показала неблагополучие на «воспитательном фронте», но длительное время внушать детям, что в их проблемах виноваты школа, педагоги и родители, они не могли, опасаясь подрыва авторитета воспитателей. С точки зрения консерваторов, оживление, которое наметилось вокруг вопросов воспитания, уже «приобретало не совсем верный и желательный уклон»[641].

Подготовка ко Второму съезду писателей, знаменательная дата — 20 лет развития детской литературы, стимулировали попытки работников ЦК ВЛКСМ осмыслить пройденный путь, достоинства и недостатки литературы[642]. На примере детской драматургии инструкторы ЦК в июле 1954 года показывали, что литература «бедна количественно, ее тематический диапазон узок, она повторяется в своих сюжетных схемах, страдает от штампов и жанрового однообразия». Театры страдают от репертуарного голода. Сокращение дотаций в конце 40-х годов привело детские театры к нищенскому существованию и лишило их возможности влиять на рост драматургии, заказывать пьесы талантливым, высокооплачиваемым писателям. Многие писатели ушли из детской литературы. Пьесы для детей издательства печатали редко. Комиссии по детской драматургии при ССП работала слабо[643]. Драматургия военного периода, по мнению рецензентов, устарела, потому что сосредоточилась на показе жизни детей в условиях эвакуации. Освободительная война народа нашла отражение в конце войны не в драматургии, а в прозе. На сцену произведения «Сын полка», «Дорогие мои мальчишки», «Два капитана», «Молодая гвардия» попали в обедненном и упрощенном виде. В 1945-1946 годах на драматургии, по мнению номенклатурных работников, «сказывалась недостаточная требовательность, спутанность идейно-творческих позиций» многих писателей. По этой причине авторы справки по-прежнему считали своевременным постановление ЦК ВКП (б) от 26 августа 1946 года «О репертуаре драматургических театров и мерах по его улучшению». Высокой оценки, как перелом, была удостоена пьеса «Красный галстук» Михалкова: в ней был поставлен вопрос о пионерской чести и морали, сознательности и товарищеских взаимоотношениях. Любимова пьесой «В начале мая» вернула школьную тему. Пик развития послевоенной драматургии пришелся на 1948, 1949 годы, когда вышли в свет удостоенные Сталинских премий за отражение борьбы за мир, против расизма и фашизма «Снежок» Любимовой и «Я хочу домой» Михалкова. «Убедительно» выглядела пьеса А.Г. Зака и И.К. Кузнецова «Вперед, отважные!». Началась реабилитация произведений, раскритикованных на XIII пленуме правления ССП: пьеса «Аттестат зрелости» Гераскиной была отмечена за «отражение явлений действительности, имевших место в жизни учащейся молодежи, показ живых типов, поставку проблем, волновавших молодежь, вызов живых откликов». Новое время принесло нелицеприятные оценки пьес о колхозной молодежи. «Популярная» повесть Мусатова «Стожары», инсценированная под названием «Драгоценное зерно», получилась невыразительной. Михалков в «Чужой роли» и Е.С. Рысс в «Чудесном мальчике» попытались рассказать об «испорченных домашним воспитанием детях», однако коллеги и работники ЦК ВЛКСМ забраковали работы как весьма ограниченные.

Комсомольских пропагандистов не удовлетворяли произведения на пионерскую тему, в которых вместо проникновения в суть характеров, людских взаимоотношений авторы нагромождали «пионерские дела»[644]. Еще хуже обстояло дело с работами провинциальных писателей, которые освоили стереотипы массовой культуры. «Авторы многих детских книг, изданных в областях, — отмечали работники ЦК ВЛКСМ, — подходят к решению творческих задач довольно просто: выбирают тему в соответствии с так называемой проблематикой дня, придумывают сюжет, расставляют в определенном порядке фигуры, наделяют их нужными для раскрытия замысла функциями — и книжка готова»[645].

Критика детской литературы со стороны ЦК ВЛКСМ сопровождалась созданием списков произведений, которые не потеряли свое значение[646] и могли быть переизданы. Все они ранее были одобрены ССП, министерством, неоднократно фигурировали в библиографических списках.

Для противодействия аморализму, безнадзорности и преступности ЦК ВЛКСМ активизировал деятельность ведомственной печати. В ноябре-декабре 1954 года «Комсомольская правда» провела дискуссию «В чем красота человека?» Опубликованные письма молодых читателей показывали, что проявления нонконформизма: индивидуализм, беспринципность, потребительство, хулиганство, аполитичность, увлечение западной культурой[647], были весьма распространены. Люди своего времени, корреспонденты считали негативные явления следствием запущенности “кое-где еще пока” культурно-воспитательной работы. Газета проповедовала активную жизненную позицию: выделяла письма, в которых корреспонденты рассказывали о помощи товарищам в преодолении недостатков. На собраниях и диспутах, развернувшихся во многих школах после публикации, молодых людей подводили к мысли, что «молодость сама по себе красива, ей не нужны модные костюмы и прически, ей нужны честные люди, способные побороть любые трудности!»[648]. Пуританские установки идеологических чиновников пришли в противоречие с государственной установкой на рост благосостояния людей.

Нонконформизм был закономерным следствием деятельности государства. Пропаганда способствовала развитию у молодежи примитивного мышления черно-белыми категориями и, невольно, представление о Западе как об отрицательном авторитете. К тому же дискредитация образа внутреннего врага в лице «врачей отравителей» во время “дела Берии” посеяла недоверие к пропаганде. Советский нонконформизм был частным случаем интернационального явления: протест возник и в молодежной среде США и Западной Европы[649]. В период “оттепели” юношеский максимализм приводил часть молодежи к стиляжничеству. Образцы западного образа жизни воспринимались поверхностно, порой проявлялись в комичной форме, вызывали раздражение и злобу старшего поколения. Консервативные силы СССР — часть членов ЦК КПСС, Союза писателей СССР — считали негативные явления следствием гласности и свободы в период “оттепели” и предпринимали акции, направленные на искоренение проявлений “западного образа жизни”. Первой жертвой стал журнал «Новый мир», главный редактор которого А.Т. Твардовский был снят с должности в июле 1954 года.

Руководство комсомола понимало необходимость поиска форм работы с молодежью, свободных от голого авторитаризма. В рамках диалога с читателями о необходимости чуткого отношения к проблемам молодежи[650]секретари ЦК ВЛКСМ согласились опубликовать 2 февраля 1956 года в «Комсомольской правде» статью Н.Александровой «Об унтер-пришибеевых из Мариинского Посада»[651]. Сочный образ чеховского отставного унтера Пришибеева, который привнес в гражданскую жизнь обывателей дух казармы, слежки и запретов, понадобился для критики директора и комсомольского секретаря одного из техникумов. Начальство, как было принято, разрешало обсуждать на комсомольских собраниях только несущественные вопросы. Когда же комсомолец на собрании поинтересовался, почему в городе плохо с продуктами, директор обвинил его в антисоветизме и пригрозил исключением. «Что за унтер-пришибеевская философия, что зачуждая нам норма поведения, при которой люди должны уклоняться от разговора друг с другом, таить свои мысли, чувства, вопросы? — возмущалась корреспондентка. — Или высказывать их только где-то по секрету, тайком! В основе этой чуждой нам морали лежит желание тов. Трофимова, «чтоб все было спокойно». В ходе разъяснительной работы учащимся было объявлено, что недостаток продуктов предопределен невыполнением планов только колхозами данного района. Пропагандисты предотвратили осмысление проблемы неэффективности административно-командной экономики в целом. Был преуменьшен и масштаб события: из первого варианта статьи был изъят абзац, в котором сказано, что возмутителя спокойствия поддержали многие учащиеся.

В 1955, 1956 гг. беспрецедентные моральные акции предприняла «Пионерская правда». Газета попыталась создать нравственную обстановку нетерпимости к хулиганам в подростковой среде, мобилизовать на борьбу с негативными явлениями пионерские коллективы. Можно только представить чувства никому не известного ученика 7-го класса Некрасовской школы Кемеровской области Володи Т-ва, к которому 18 марта 1955 года через газету обратился трижды герой Советского Союза Иван Кожедуб. «Видишь ли, Владимир, — писал летчик, — нам, взрослым советским людям, не может быть безразлично, как учатся, как растут у нас дети, потому что дети — это будущее страны, а за это будущее лучшие люди отдали свои жизни… Как же мы можем оставаться равнодушными к тому, что где-то, скажем, в Кемеровской области, растет мальчик, который получает двойки!». Кожедуб предложил Володе избрать «путь сильных»: исправить недостатки, избавиться от «дурных привычек, от лени и грубости». 2 декабря подобная акция была проведена с участием другого легендарного летчика — Алексея Мересьева. Обращения стали поводом для обсуждения поведения хулиганов и отстающих в учебе пионеров на сборах[652]. Газета рассказывала о лучших звеньях пионерских отрядов, члены которых помогали друг другу во всем, добились успехов и были награждены поездкой в «Артек»; об интересных, познавательных пионерских сборах[653].

Моральные акции ЦК ВЛКСМ преследовали гуманистическую цель: предотвратить правонарушения со стороны подростков, мобилизовать для решения воспитательных задач коллективы. Акции находили поддержку у читателей: «Пропащих нет!»; «Надо чутко относится к тем, кто сбился с пути, искать к каждому свой подход»[654].

Накануне ХХ съезда «Пионерская правда» в редакционной статье «На пути к коммунизму» прославила дела советского народа, КПСС, И.В. Сталина, обозначила генеральный курс[655]. Будущее представлялось достаточно определенным.

Разоблачение культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС было неожиданным для народа, но закономерным следствием предыдущей политики руководства. Хрущев дошел до предела, на который только и был способен — учитывая интересы номенклатуры — в силу объективной исторической ограниченности. Новым был масштаб: личность разоблаченного ранее Берии не шла ни в какое сравнение с личностью Сталина в народном сознании. Современников поражал и сам факт распространения разоблачительных сведений в докладе и закрытом письме ЦК КПСС[656]. Возникла возможность подрыва авторитета власти: методично формировавшийся образ Сталина воплощал советские духовные ценности, в том числе сакральность власти, был символом социализма в стране и за рубежом. С его именем граждане связывали победы народа в период индустриализации, Великой Отечественной войны. В умах учащейся молодежи возникла «большая сумятица». Учителя Ленинграда поставили вопрос об отмене школьных выпускных экзаменов в 1956 году[657], прежде всего по истории. Экзамен отменили.

ЦК КПСС предпринял меры по разъяснению трудящимся новой линии в политике и идеологии. 26 марта и 3 апреля отдел школ провел совещание с 3200 учителей истории Москвы и области[658]. 20-23 марта член ЦК КПСС, член-корреспондент АН СССР А.М. Панкратова читала ленинградским учителям и преподавателям ВУЗов лекции на тему «ХХ съезд КПСС и задачи исторической науки»[659]. Полученные от слушателей записки свидетельствовали об отсутствии единодушной поддержки решений ЦК и высокой степени напряженности в обществе. Преодолевая страх, московские педагоги в выступлениях и анонимных записках заявили о распространенном в школьном деле «очковтирательстве» с процентами успеваемости, о низкой заработной плате, плохих учебниках, авторитаризме: «Тов. Шейкус говорила о том, что у нас всюду воспитывают на больших и малых культах личности. В школах имеется культ директора, завуча, заведующего районо и т.д. Критики у нас совершенно нет, мы не можем критиковать, мы боимся критиковать». Их возмущало, что разоблачители культа были конформистами и трусами. «Скажите, пожалуйста, как понимать Ваши слова: «Люди должны высказывать все то, что думают, но в рамках партийности», — саркастически ставил вопрос один из учителей. — А) Вот скажем, человек думает о том, что какая же это мудрость коммунистической партии, если большинство членов ЦК партии были не мудрецами, а прямыми подхалимами, ничего не имеющими общего с марксизмом в вопросе о культе личности при жизни Сталина. Б) Такой вопрос выходит из «рамок» партийности?» Ленинградские учителя и преподаватели ВУЗов отметили неуважительное отношение власти к историческому знанию, поставили вопрос о беспринципности официальных историков. «Не думаете ли Вы, — писал аноним, — что главная опасность не в идеализации Ивана Грозного, а в полной готовности наших историков подчиниться любому идейному насилию и что эта готовность осталась?»[660]. Возник вопрос о выборах депутатов, а не о назначении по «указке сверху». Сомнения в декларируемой сущности государства ставили под удар прошлые политико-идеологические акции — борьбу с «космополитизмом». Автор одной из записок заявил о необходимости публичного признания ошибочности и вредности кампании.

Удар по культу личности заставил комсомольских руководителей еще раз провести ревизию в области детской литературы. В мае 1956 года агитпроп ЦК ВЛКСМ в лице И. Г. Зонова обратился к редакциям журналов «Пионер» и «Костер» с просьбой высказать точку зрения на состояние и тенденции развития литературы. «Герои детских книг живут в условном, схематическом мире, переживают облегченные, упрощенные, легко снимаемые конфликты, — отмечали журналисты «Пионера». — Их поступки и чувства часто управляются не логикой происходящих в книге событий и не индивидуальными особенностями характеров, а произволом автора, обращающегося со своими героями как кукловод театра марионеток»[661]. Журналисты указывали на отсутствие конфликтов в литературе, на игнорирование бытовых проблем, нежелание отражать процесс воспитания и формирования больших чувств. По привычке было отмечено, что нет книг о труде и рабочих специальностях, об отсутствии в повестях «политических и социальных тем»[662].

Летом 1956 года руководство комсомола добавило к причинам отставания детской литературы новый аспект: «Ослепленные личностью одного человека, загипнотизированные, литераторы забывали о народе, о партии — коллективном вожде трудящихся, в угоду Сталину лакировали действительность, а для собственного успокоения выдумали лжетеорию бесконфликтности, заявляя, что в советском обществе не может быть борьбы хорошего с плохим, ибо плохого у нас уже нет, речь может идти лишь о борьбе отличного с хорошим. Иными словами, в литературе широко бытовал тезис: воспитывать — а) воспевая успехи, б) иллюстрируя лозунги»[663]. Было констатировано, что за двадцать лет развития появилось много серых книг, которые не поражают воображение читателей. Фадеев, Островский, Гайдар, Полевой, Катаев были названы «великими писателями»: «их мастерство — это их партийность, это умение и желание видеть жизнь всю…не вступая ни в какие сделки с совестью». «Сегодняшние» — А.Г. Алексин, Л.Ф. Воронкова, М.П. Прилежаева — им уступали-де по всем параметрам. Ответственность за состояние литературы была распределена в соответствии с бюрократической иерархией: чем более высокий пост в ССП и ЦК КПСС занимал писатель, тем в большей степени он был гарантирован от критики. Предложения не отличались оригинальностью: «А ведь в жизни есть и пьющие отцы, и невнимательные матери, и холодные, равнодушные учителя и вожатые, и плохие товарищи, и уголовщина. Пятый год ведется работа на дрейфующих полярных станциях, третий год советские люди осваивают целину, вступили в строй крупнейшие ГЭС, осуществляются интереснейшие научные экспедиции, насыщенные романтикой приключений, опасностей, открытий. А в детских книгах всего этого не найдешь… Не найдешь и произведений, раскрывающих сущность нашего строя»[664].

Комсомольские работники — молодые люди, которые требовали раскрывать сущность строя, не понимали, к чему это может привести, потому что сами были воспитаны на ценностях номенклатуры. Писателей же, которые не желали вступать «в сделку с совестью», в ноябре 1956 года партийное руководство обвинило в «создании ложных картин безысходности и оплевывании самого святого», предоставлении возможности заграничным «политическим спекулянтам использовать их произведения в целях, чуждых нашему строю»[665]. После подавления революции в Венгрии идеологическая бюрократия усилила цензурный гнет. Логика событий вела к усилению контроля за творчеством всех авторов.