Касательно преступницы, промышляющей абортами 5 страница
Он опустил воображаемую мышь мне за шиворот, и я невольно вскрикнула. Поверила я Чарли с готовностью. Безусловно, я боялась, но не в моей натуре было отступать. Да и ситуация пока была весьма далека от угрожающей. Комсток еще не явился за мной. После моего освобождения из Томбс прошло три года, и за все это время полицейские ни разу не напомнили о себе. Через пару дней мы подзабыли о почтовом инспекторе, а новых статей на эту тему не появлялось. Я даже начала думать, что пресса оставила меня наконец в покое, не зря же я пользовала самых влиятельных и богатых дам с Пятой авеню. Кто такой перед ними этот Комсток? Всего лишь ханжа. Я ограждена от его нападок списком пациенток и их стремлением оставить тайны тайнами. Уверена, Комсток это понимает. Вопреки всем своим воинственным высказываниям, сей крестоносец, похоже, не рвался объявлять войну практикующим медикам. В те годы его и в самом деле куда больше привлекала борьба с непристойностями – он охотился на торговцев гадкими открытками и грязными книгами. И занимался он этим с исключительной энергией. Именно Комсток первым взял на карандаш Викторию Вудхалл и ее сестру Теннесси Клафллин[94], которые написали в своем «Еженедельнике» о похождениях его высокопреподобия Генри Уорда Бичера[95] с замужней женщиной. Комсток счел их репортажи непристойными (не сами похождения, нет, а только то, что о них написали) и арестовал несчастных сестер. Залог установили астрономический, в восемьдесят тысяч, так что бедным женщинам пришлось провести долгие недели в тюрьме на Ладлоу-стрит, а затем суд обязал их выплатить штраф в двадцать тысяч, что привело сестер к банкротству. Комсток разорил их и оставил без средств к существованию. Среди его жертв числится и некто Джордж Трейн[96], поводом для его травли стала публикация отрывков из БИБЛИИ: истории Осии, которому Иегова велел жениться на блуднице; истории о супружеских изменах царя Давида и истории Амнона, силой взявшего собственную сестру. Мистера Трейна обвинили в публикации непристойностей и отправили в Томбс, его репутация, здоровье и финансы оказались безвозвратно подорваны, и все за публикацию библейских стихов. Если Библия непристойна, то в опасности мы все. Нет, я не стала утешаться подобной мыслью. Я действовала. Другого выхода не было. Колокольчик на крыльце кабинета звонил день и ночь. Жизнь моя не протекала в праздности, напротив, работы у акушерки было предостаточно. Да и семейных забот хватало. Моя дочь росла, превращалась в юную леди. На мне были дом, сад, лошади, поглупевшая с годами Грета с ее истериками. Я следила, как дочь учится, водила ее на уроки танцев, по субботам устраивала салоны, и Аннабелль для сливок нью-йоркского общества исполняла на «стейнвее» трогательные музыкальные этюды и пьесы. И пока я вертелась как белка в колесе – дома и в медицинском кабинете, мистер Комсток тоже не бездействовал, он все давил и давил виноград, свои «гроздья гнева». Так почему я не вспоминала о нем? Почему не предприняла никаких мер? А все потому, что Враг мой оказался куда хитрее, чем предполагали мы с Чарли. Он действовал исподтишка, тайно. Он брал коварством, а не напором. К своим жертвам подбирался незаметно – под прикрытием чужих имен, фальшивых документов, поддельных адресов. И только подобравшись вплотную, нападал. О, какими только именами он не подписывался. Анна Рэй из Вашингтона, Элла Бендер из Сквон-Виллидж, миссис Сэмлер из Чикаго. Нет, не был он никаким крестоносцем, он был змеей, бесшумно подползающей к жертве. Интересно, сочиняя свои подметные письма от имени женщин, он переодевался в женское платье? Хлопал ли ресницами и надувал губки, когда писал льстивое и умоляющее послание – например, несчастному доктору Э. Б. Футу? Этот был уважаемый врач, публицист, достойный христианин. Под маской миссис Сэмлер Комсток написал доктору Футу несколько писем, заманивая того в ловушку.
Дорогой доктор Фут, я преданная почитательница Вашего таланта и Ваших книг «Прямой семейный разговор» и «Здравый смысл в медицине». Не будете ли Вы так любезны и не подпишете ли для меня эти книги? В своих книгах доктор Фут давал несведущим профессиональные советы по самым разным медицинским вопросам, в том числе и по части предохранения от зачатия. И за их рассылку, согласно закону Комстока, доктора арестовали. Опозорили. Разорили. Присудили штраф в двадцать пять тысяч. Ввергли его семью в нищету. Комсток был подл, как речной вор[97] или член Тараканьей Банды[98], рассказывали (фрейдисты этим очень бы заинтересовались в этом новом веке, до которого я дожила), что в кармане он таскает резиновую змею и пугает детей. Правда, обычно он извлекал из кармана жетон почтового чиновника и кричал: «Вы арестованы!» Его жертвы месяцами гнили за решеткой в ожидании суда, здоровье их подтачивалось, семьи распадались, репутация рассыпалась в прах. В те годы (еще до охоты на меня) мистер Комсток собрал тридцать тысяч фунтов так называемых непристойных материалов. Что же он сделал с такой грудой похабщины? Мы с Чарли шутили, что старина Тони наверняка садится у камина с Библией, между страниц которой воткнуты порнографические открытки, и читает столь увлеченно, что не замечает, как вспыхивают его красные пижамные штаны. Не к добру мы так веселились. – Да он предпочитает иметь дело с обнаженными красотками, а не с акушерками, – смеялся Чарли. – Небось прибыла очередная колода карт с голыми дамами, так что Мадам мигом вылетела у него из головы. И казалось, Чарли прав. В течение года мое имя больше не всплывало в газетах. Комсток не давал о себе знать.
Впрочем, как и моя сестра. Если чей-то образ и преследовал меня, то это был образ не Энтони Комстока, а Датч. Минуло тринадцать месяцев с того дня, когда она выбежала из моей гостиной. Гд е она? Гд е бы ни была, ей за меня стыдно. Роскошь моего дома не подкупила Датч. Она считает, что я ее недостойна. И счастлива ли она? Вряд ли. Суровый муж. Мечты о ребенке. Любовник. Тайны. Одна из которых – я, ее позор. Если бы кто-нибудь узнал, что дьяволица Мадам Де Босак приходится ей сестрой, Датч умерла бы со стыда. Я начинала верить, что видела ее в последний раз.
Но в самую холодную неделю февраля 1880-го, сразу после завтрака, я услышала звон колокольчика, а затем голос Мэгги, возражавшей кому-то. Из зала донеслись звуки какой-то суеты. Наконец ко мне явилась Мэгги и доложила, что в зимнем саду меня ждет миссис Лиллиан Риардон. Моя сестра. Я кинулась вниз по лестнице, распахнула дверь: – Датч! Она стояла неподвижно, лицо застывшее. – Прости, прости, я хотела сказать – Лили, – зачастила я, с трудом сдерживая волнение. – Я так рада видеть тебя, милая моя сестра… Ох, прости, милая моя школьная подруга. Как хорошо, что ты вернулась. Датч молчала, стояла все такая же окаменелая, не глядя на меня. – Думала, уже никогда тебя не увижу… – Обстоятельства переменились, – тихо сказала она. – Ты здорова? Она криво улыбнулась и принялась крутить свадебное кольцо с бриллиантом на пальце левой руки, будто сам палец хотела оторвать. – Ты вся дрожишь, милая. – Правда? Я отвела ее в гостиную. Мэгги принесла нам чай. – Никому не говори, что я здесь, – прошептала Датч, когда Мэгги ушла. – Пожалуйста, Энн. Ты доверяешь прислуге? Они не проболтаются? – Мои слуги умеют хранить секреты. Я им хорошо плачу именно за это. – Твоя горничная… – Мэгги? – Она видела мою визитку год назад. Она знает мою фамилию. Ван Дер Вейл. – Бедняжка с трудом умеет читать. К тому же у нее есть кое-какие и свои тайны. – Какие тайны? – Не скажу. Только если отец ее когда-нибудь разыщет, головы ей не сносить. Сестра сидела, крепко сжимая чашку, взгляд устремлен в далекую точку. Я была уверена, что сейчас она поведает, как муж раскрыл ее связь с Пиккерингом. – Что случилось, дорогая Лили? – спросила я. – Несчастье какое? Она затрясла головой, мелко, быстро. – Что?! Он выгнал тебя? Ушел к другой? Твоя приемная мать миссис Эмброз разозлилась на тебя? Ей известно, что ты раскрыла ее секреты? – Нет. – Тогда что? Она сглотнула. Белое горло дернулось. – Я… – Она опустила глаза и снова подняла. Мне все стало ясно. – О, Датч! Таблетки? Они подействовали? – Я их не принимала. Мой муж в Европе. – Наверное, когда услышит новости, примчится назад на всех парах. – Ты не понимаешь! – воскликнула она в сердцах. И тут я поняла. – Я не виделась с Элиотом, – произнесла она равнодушно, – больше года. Датч повернула голову к окну, за которым серел зимний сад. Ветки магнолии темными когтями вонзались в низкое небо. Старый снег, присыпанный угольной пылью, укрывал землю. Я встала, подошла к сестре сзади, положила руки на плечи, прижалась лицом к ее волосам. Датч согнулась, закрыла лицо руками. – Я пропала. Бесповоротно. – Нет, ты нашлась. Я тебя нашла. Мы с тобой нашли друг друга. – Маменька думает, что я в Берлине с Элиотом. – А Элиот? – Он считает, что я в санатории у доктора Бедфорда, пытаюсь вылечить свое недомогание. – Когда Элиот возвращается? – В апреле. Двадцать первого апреля. Через семь недель. – Сколько месяцев прошло? – Говорю же тебе, он уехал еще на прошлый Новый год. – Да я не про Элиота, я про тебя. Она посмотрела на меня перепуганными глазами. – Когда у тебя была последняя… – Я не знаю… Три или четыре недели. Может, пять. Не знаю! – Ты уверена, что Элиот не подозревает… – Это невозможно! – Мне ты скажешь? Его имя не имеет значения. Она покачала головой и не произнесла ни слова. – Что ты собираешься делать? Хочешь остаться здесь? Оставайся на весь срок. – Не могу. Только не здесь. Маменька… – Она тебе не мать. – Нет, я не могу здесь остаться. – Я возьму ребенка и воспитаю. Все, что хочешь. Я… – Нет! Никогда. Не могу. – Ее трясло все сильнее. – Его отец женат? По ее молчанию я поняла, что женат. – Я в ловушке, – прошептала Датч. – У меня в мыслях никогда не было… доктора сказали мне, что я бесплодна… что у меня никогда… – Тебе не надо проходить через это. У тебя есть я. – Нет! – Она заткнула пальцами уши. – Даже не говори об этом. Это убийство невинной души. – Ох. Ну, не совсем. Но если ты так считаешь, зачем приехала? – Ты моя сестра. У меня больше никого нет. Вся в слезах она прижалась ко мне. Меня охватило странное счастье. Я ее сестра. Она сама это сказала. Она выбрала меня. Она рядом со мной.
Я бы отдала ей все, что у меня есть. Все свои жемчуга. Все роскошные наряды. Путешествия. Но пока я ей предоставила голубую комнату. Драпировки и покрывало на кровати из голубой парчи и атласа, сама кровать черного дерева, отделанного позолотой. Датч отправилась в постель, и, судя по всему, надолго. Печенье, бром и горячее питье не утешат ее, слишком потерянной и одинокой она была. Я вытянула из нее всю историю, как вытягивала из каждой. Конечно же, мистер Пиккеринг, бородатый красавец, с ней порвал. Струсил. Мужлан под маской джентльмена. Сидит с женой в своем Ньюпорте и в ус не дует. Напортачил – и в кусты. Ее муж Элиот вернется из Берлина двадцать первого апреля, через семь недель, и что же обнаружит? Что его жена в интересном положении. Датч даже думать боится, что с ней случится после двадцать первого. Она уверена, что жизнь ее кончена. И Ван Дер Вейлы, и Эмброзы отвернутся от нее. И кем же она тогда станет? А станет она Датчесс Малдун. Я ее последняя надежда. У меня есть все, что ей нужно. Мои знания и умелые руки вернут ее к нам. Если она захочет. Возможности у меня есть. Средства, чтобы начать все заново, с ребенком или без ребенка, тоже есть. Какую бы дорогу она ни выбрала, Датч может жить в этой чудесной голубой комнате с резными медальонами на стенах, с синей птицей на потолке и огромным окном, выходящим на Пятую авеню, где парад великолепных экипажей ползет нескончаемым потоком, а широкие тротуары заполняют прекрасно одетые кандидаты в мужья. – Не успеешь оглянуться, найдешь себе нового мистера. Останься у меня, и весь свет узнает тебя под именем Лиллиан Риардон или Датч Малдун, можешь выбрать себе что хочешь. В нашем городе ты впервые, родом из Бостона, которого никогда не покидала. Сестра лежала молча и не сводила глаз со склянки «Лунного средства», стоявшей на прикроватном столике. – Если ты собираешься их принимать, – сказала я, – не тяни. А то будет слишком поздно. И это наихудший вариант. Она заткнула пальцами уши. Не позволила себя осмотреть. По моим прикидкам, недель семь, не меньше. – У тебя не так много времени, чтобы на что-то решиться, – продолжала я. – Если станешь тянуть, в один прекрасный день окажется, что все решено за тебя. – Это гадко. Даже говорить об этом не хочу. – Проигнорировать? Закрыть глаза? Я знаю таких, кто прятал голову в песок. Наихудший путь. Она закрыла рукой глаза. – Расскажи мне про своего мистера Пиккеринга, – мягко попросила я. – Его зовут Джералд. Судовладелец. Импорт-экспорт. Какое это имеет значение? – Ты его любила? Глаза ее наполнились слезами. Но Датч постаралась взять себя в руки. – Он говорил, что я волшебный цветок, что я словно прекрасный сон. Это и был сон, Энн, это был… ты себе не представляешь. Сон, по ее словам, начался не в роскошном коттедже, а в лифте отеля «Мраморный дом». Джералд Пиккеринг, с иголочки одетый денди, широко улыбнулся, а когда кабина остановилась, пригласил Датч на ужин. Сестра рассказывала свою историю, а я слушала и смотрела на ее покрасневшие от слез глаза, на черные, рассыпавшиеся по плечам волосы. Какая она бледная, хрупкая, печальная. Самое ужасное в Пиккеринге было то, что он умел смешить Датч. Был внимателен. Слушал ее щебет, обольщал байками об удивительных путешествиях. Он видел людоедов в Конго и заклинателей змей в Дели, обедал с оттоманскими дервишами и страдал от зноя, холода, жажды. – Он так удивительно рассказывал, – мечтательно протянула моя глупенькая сестра. – Мужчины всегда опасны, все. – Нет! Не рви мне сердце. Его вынудили жениться родные. Как и меня. Он не любит жену, как и я не люблю Элиота. Это была мамочкина идея с самого начала – выдать меня за Элиота. – А мистер Пиккеринг? Он тоже был чьей-то идеей? – Моей! – Сестра густо покраснела и заговорила сбивчиво: – Только моей! И мне совсем не стыдно. Джералд сказал… никогда не встречал такой образованной, такой начитанной девушки. Я даже перепугалась, услышав, какие мудрости эти… – Эти? – Эти… хорошенькие уста. Датч отвернулась, плечи у нее затряслись. – Успокойся, macushla, – нежно прошептала я, наклоняясь. – Я тебе помогу. Ты не зависишь ни от него, ни от Ван Дер Вейлов, ни от Эмброзов. Денег у нас куда больше, чем нужно, можешь исполнить любую свою прихоть. Чего бы ты ни пожелала, все твое. – Того, что я хочу, не купишь за деньги. Под рыдания сестры на меня опустилась черная, беспросветная меланхолия. Датч сыскалась, но она была чужой. Я запела ей старинную песенку, но она даже не улыбнулась.
Однажды утром – Датч к тому времени жила у нас уже больше недели – сестра вышла из дома, укрывшись под густой вуалью. Вернулась под вечер в наемном экипаже, который также доставил ее багаж. Датч сказала, что ездила в отель, забрала почту и отправила письма, которые следовало отправить из гостиницы. Одно письмо – своей фальшивой матери миссис Эмброз, а другое – своему мужу Элиоту, известив его о том, что она задерживается в связи с женским нездоровьем. Она очень слаба, написала она, и доктора рекомендовали ей на какое-то время воздержаться от корреспонденции. Они, конечно, придут в бешенство, сказала Датч, но это же всего на несколько недель, пока она не разберется в себе. Казалось, она переехала к нам. Ведь так? Но я боялась спрашивать, чтобы ее не спугнуть. Я относила ей в комнату розовую воду с медовыми пирожными и не раздражала вопросами. Потихонечку, шажок за шажком, надежда, подобно сорняку, начинала прорастать в моем сердце, и мне даже показалось, что моя мечта о воссоединении осуществилась, вот только без Джо.
Когда Чарли был представлен сестре, он низко поклонился: – Датч Малдун! Датч передернуло. – Пожалуйста, Лили. Миссис Лиллиан Риардон, – сказала она. – Но у вас знакомое лицо, мистер Джонс. Возможно, нас представляли друг другу раньше? Например, в Бостоне? В Чикаго? В Париже? – Псст, это же я, милая, – он подмигнул, – Чарли из сиротского поезда. Ты маленькой девочкой сидела на коленях сестры. Помнишь, как я показал тебе коров в окошке? Она залилась краской и покачала головой: – Не помню. Никаких коров не помню. – Но ведь я научил тебя мычать! – И Чарли замычал. – Уверяю вас, сэр, – пробормотала Датч, – я никогда не мычала. – Мычала, да еще как! – рассмеялась я. – Чарли с дружками затеяли игру, будто ты домашняя скотина. – Скотина?! – Она быстро прижала ладонь ко рту: – Извините… Мне нехорошо… – Бедняжка, – сказала я и спровадила Чарли. В тот вечер, когда я пожелала Датч доброй ночи, он сказал: – А твоя сестра, похоже, из благородных да важных, да? – Она в отчаянии. Покинута всеми этими жалкими людьми. – А ты ее выручишь, и она ничуть не поумнеет. – Она не хочет. Говорит, это убийство невинной души. Миссис Эмброз вбила ей в голову, будто Мадам Де Босак – воплощение зла. Недавно сказала мне: «Я тебя люблю, Энн, ты моя сестра, но я не пойду на злодейство и молюсь, чтобы ты опомнилась и оставила это занятие». – Так она станет с нами жить? Или… – Я сказала, что сама воспитаю ее ребенка. – Вот как? – Чарли внимательно взглянул на меня. – Этого не случится. Своего ребенка она мне не отдаст. – Пфф, – фыркнул Чарли. – Я и говорю – из благородных. Но мы ее переубедим, да?
Только Чарли знал, что Датч моя сестра. Все прочие домочадцы полагали, что миссис Лиллиан Риардон – моя пациентка, которую я знаю со школьных лет. Ну разве Грета что-то подозревала. Как-то сказала Ребекке, что гостья, видать, графских кровей, раз мы носимся с ней, как с яйцом-пашот, завтрак подаю лично я, да еще с розой в хрустальной вазе. Утекла еще одна неделя, Датч повеселела, даже ездила кататься со мной в ландо, а то сидела у окна в кресле и часами что-то писала в свой дневник. Но склянка с «Лунным средством» так и стояла у ее кровати нетронутой. – Еще неделя, – сказала я, – и все решится само собой. Тебе не надо будет ломать голову. – Не напоминай. – Лили. Пожалуйста. Доверься мне. В этих делах я профессионал. Она сунула голову под подушку, но я пощекотала ее под ребрами, и она со смехом отшвырнула подушку: – О, Энн. Помнишь, как мы щекотали нашего Джо? – Может, когда-нибудь нам удастся снова его пощекотать. – Он мужчина. Как ты себе это представляешь? Мы лежали на кровати, прижавшись друг к другу, болтали, играли распущенными волосами, свивая и развивая их. Я приложила прядь себе под нос, точно усы, Датч последовала моему примеру, мы смотрели на себя в зеркало и хохотали как сумасшедшие. Она восхищалась моей фигурой. – Энн, ты стала очень красивой женщиной. – Ну, до тебя мне далеко. С твоими-то глазами. – Нет, нет. У тебя глаза… мудрые. Как у мамы. Ну а у меня… – Полно. Перестань. Успокойся, милая. О, как я любила свою сестру. Для меня она была родная до последнего волоска на голове, и во мне набирала силу надежда, обрастала мускулами, рвалась на волю.
Когда Датч окончательно оправилась, я привела к ней вернувшуюся из школы Аннабелль, которая и не подозревала, что сейчас познакомится со своей теткой. – Рада видеть вас, миссис Риардон. – Пожалуйста, называй меня Лили, – попросила Датч. – Лили была моей лучшей подругой, когда мне было сколько тебе сейчас, – сообщила я дочери. – Во что вы играли с мамой? – спросила Аннабелль, любуясь золотым браслетом на запястье Датч. – В орлянку, – улыбнулась Датч. – Только вместо монет были камешки, – напомнила я, – денег-то у нас не было. – Экси, ты помнишь? – спросила Датч. – Почему вы называете маму Экси? – удивилась Аннабелль. – Потому что, когда мне было сколько тебе сейчас, – сказала я, – меня звали Экси. – А меня звали Датч. – Но сестра тотчас пожалела о сказанном: – Это прозвище. – У мамы была сестра по имени Датч. Она иногда во сне произносит это имя. Мама разыскивала ее, но Датч пропала, и Джо пропал, и мама плачет, когда говорит об этом. Сестра вздрогнула. – Мне очень жаль, что твоя мама так грустит. – Да, она грустит, – вздохнула Аннабелль. – Потому что ее мама умерла. А сестра и брат пропали. – Аннабелль повернулась ко мне: – Как, мама? Как они опять пропали? – Это долгая история. Расскажу как-нибудь в другой раз. А теперь давай придумаем, как развеселить нашу дорогую подругу Лили, чтобы она захотела пожить у нас подольше? – Концерт! – захлопала в ладоши дочь. – Устроим для нее концерт, мамочка! – Что за концерт? – заинтересовалась Датч. – Аннабелль у нас музыкальное дитя, – не удержалась я от похвальбы. – Юная Дженни Линд[99], играет на фортепиано и поет как соловей. – А что ты любишь петь? – спросила Датч. – Немецкие песенки, ирландские, песни Мендельсона и все, что мне задает моя учительница мисс Пирсон. – Знаешь, я бы тоже с удовольствием спела, – сказала Датч. – Значит, мы устроим концерт на двоих! – обрадовалась Аннабелль и помчалась рассказывать новость своей верной публике – компании фарфоровых кукол. – У тебя такая милая дочь, – улыбнулась сестра. – И у тебя такая будет в один прекрасный день, я уверена. Датч закусила губу, лицо ее исказила печаль. Выходя из ее комнаты, я заметила, как она смотрит на склянку с таблетками. Сердце у меня стукнуло, и я уже не знала, хочу ли этого, ведь тогда она вернется к прежней жизни, к мужу, ничуть не поумнев. А если не примет лекарство, то наверняка останется у меня. На какой-то миг у меня даже мелькнула мысль, а не подменить ли лунные таблетки сахарными. Датч родит ребенка. А я сохраню сестру. Глава четвертая Утром в кабинет заглянула Грета. Я думать ни о чем не могла, кроме как о судьбе сестры. Грета постучала в дверь тихо-тихо, что было на нее совершенно не похоже, обычно она чуть ли не врывалась в кабинет. С появлением Греты атмосфера словно сгустилась. – Экси! – всхлипнула подруга. – В чем дело? – Я с досадой посмотрела на нее. Лицо серое. Опустошенное. Грета разрыдалась: – Мой муж. Вздрагивая всем телом, она упала на кушетку. Я подошла, обняла, пошептала что-то ласковое, выслушала ее историю, но мыслями была далеко. – Мой супрук volltrunken, пьяниса и хам… и… унд я ненавишу его. Он разориль нас, пропиль все, что было дома. И он шестокий унд тяшелый характер, а прошлий ночь он побил меня, Экси. Мерсавец! Она приподняла волосы и показала ссадину над ухом. Последовала жалкая история о том, как Шпрунт пропил и свое жалованье, и все немалые сбережения, что Грете удалось скопить за эти годы. Этот Шпрунт мне всегда не нравился, ничтожный тип, вечно пьяный, нос красный. А теперь еще выясняется, что он избивает Грету, мало того, угрожает разболтать все ее секреты. – Он сказал, я толшна ему дат тысящу долларов, чтобы он смог оплатить долки. Сказал, если не получит тенег, он…. – Что он? – Он… расскашет Вилли про мой прошлое. – Ты все разболтала Шпрунту? Грета! Ты же собиралась молчать! Она закрыла лицо руками и завыла: – Он саставил меня. Он… силой фсял. Прошу, не будем об этом. Тепер он расскашет Вилли, что я была eine Hure и что отец Вилли не был моряком и не погибайл у Мыс Штраха, как я ему говорила. Каково будет Вилли, если он узнает, что он шын шлюхи? Мне нушно расдопыть теньги. – Ты просишь у меня тысячу долларов? Во мне все так и вскипело при мысли, что у гнусного тролля Шпрунта теперь есть инструмент для отъема у меня моего заработка. – Экси, он сабрал все мой сберешений, – еще громче разрыдалась Грета. – Мое полошение ничут не лучше, чем в том году, когда мы с тобой повстречайся на улице. Я сжала виски. Подступала мигрень. Будто к обнаженному нерву приложили лед. – Пошли ты его к чертовой матери. Если он не будет платить за жилье и достойно заботиться о своей жене, ты переберешься к нам, вот и все. – Он не будет платит. У него нет тенег. Боль в голове уже пульсировала. Казалось, там что-то распухает, съеживается и снова распухает. – Грета, по-моему, в дверь звонят. – Экси, как же? – Позже поговорим. За беседу с человеком, который сейчас стоит за дверью, мне хотя бы заплатят. Грета направилась открывать, вытирая слезы. – Вы пошалеете, мадам Миледи, – пробормотала на ходу, но очень быстро вернулась. Произнесла отрывисто: – Дшентльмен шелает консультацию. В кабинет ступил осанистый господин средних лет. Рыжеватые бакенбарды, подбородок чисто выбрит, черный сюртук помят, но белая рубашка туго накрахмалена. Черный галстук-бабочка придавал ему вид разорившегося денди. – Мадам Де Босак? – нервно осведомился денди. Еще один бедняга с забеременевшей пассией. Его маленькие глаза так и рыскали по комнате… Что-то он очень волнуется. – Да, заходите, прошу вас, – пригласила я и улыбнулась, несмотря на мигрень. – Присаживайтесь. Чем могу помочь? Он пощипал усы. Порылся в карманах. Посмотрел на потолок. – Видите ли, мы и моя миссис в ужасном положении, мадам. Я инвалид войны, работать не могу. У нас трое детей, это больше, чем мы можем себе позволить. А здоровье у моей миссис уже не то, что прежде, не годится для… кхм… Может, вы как-нибудь… не могли бы вы… продать какое-нибудь средство, чтобы предотвратить… кхм… ну… – Я вас понимаю. – Еще один ребенок был бы… – Он вытащил из кармана носовой платок. – Так вы поможете мне? Я смотрела на пятно от горчицы, расплывшееся на лацкане. Всякий его пожалел бы: инвалид войны, больная жена, нервный пот на лбу. – Могу предложить вам кое-что, – сказала я. – Во Франции популярна одна вещица, называется baudruche. Знаете, что это? Он вопросительно шевельнул бровями. – Это для джентльмена… Краска залила его мясистое лицо. – Мне бы что-нибудь для леди. Меня всегда злило, до чего мужчины, большинство во всяком случае, норовят свалить все на женщину. Только бы снять с себя ответственность. – Для леди у меня есть превентивное лекарство. Инструкция внутри упаковки. – Оно надежно? – Его нельзя использовать… в определенные дни, так как это может иметь катастрофические последствия, если вы понимаете, о чем я. – Значит, эти товары предохраняют от… – …зачатия. Вы это имели в виду? Он кивнул. И все-таки, казалось, мои слова принесли ему боль. – Не будете следовать инструкции, толку от таблеток будет как от куска мела. Но при правильном применении в большинстве случаев помогает. – А если не поможет? – Если не поможет, тогда добро пожаловать ко мне для дальнейшего лечения. – А стоимость какая? – Таблетки – пять долларов. Порошки от задержки – десять. Спринцовки для приема лекарств – семь долларов. Процедура, да еще с госпитализацией, – значительно дороже. – Могу ли я купить по штуке всего, что у вас есть? – Разумеется. Одну минуту. Я ушла в заднюю комнату и принесла две склянки: одну с порошком, одну с таблетками. И еще спринцовку. – Сперва пусть попробует морскую губку, пропитанную медом. После акта губку следует удалить, растворить пакетик порошка в чашке уксусной эссенции, наполнить этой смесью спринцовку и немедленно ввести в себя. В случае задержки следует принимать таблетки согласно инструкции. Мужчина, весь багровый, морщился и отводил глаза. Разговор был таким банальным, что сразу забылся.
Следующим вечером незадолго до ужина Датч переоделась и спустилась в гостиную, где Аннабелль все приготовила для концерта. Дочь полдня провела с сестрой, они попеременно играли на рояле. Выяснилось, что Датч отменная пианистка. Сейчас Аннабелль носилась по комнате, расставляла стулья перед роялем, раздавала программки собственного изготовления – нарисованные цветными карандашами. Публика состояла из меня, Чарли, Греты, ее сына Вилли. Присутствовали также Мэгги, ее жених полисмен Корриган и наш кучер Джон Хатчет, который категорически отказался сесть, несмотря на уговоры Аннабелль. На почетном месте сидела моя сестра. – Займите свои места, леди и джентльмены, – торжественно произнесла Аннабелль. – Я не джентльмен! – крикнул Вилли. – Ага, ты клоп-вонючка! – отрезала Аннабелль. – Но все равно садись. Он показал ей язык, Грета сердито зашептала ему, но, когда сели, склонилась к сыну и так бережно провела рукой по его волосам, будто это была главная драгоценность в ее жизни. В глазах Греты, устремленных на сына, было столько любви, а он так ласково сжимал ей руку, что я сама залюбовалась. Со вчерашнего дня Грета словно потускнела. Отек от ушиба захватил часть скулы, и Грета постаралась прикрыть его волосами, зачесав их набок. Я не дала ей ни цента и давать не собиралась. Деньги все равно уйдут этому пропойце Шпрунту. Ну уж нет.
Популярное: Как распознать напряжение: Говоря о мышечном напряжении, мы в первую очередь имеем в виду мускулы, прикрепленные к костям ... Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение... Почему человек чувствует себя несчастным?: Для начала определим, что такое несчастье. Несчастьем мы будем считать психологическое состояние... Генезис конфликтологии как науки в древней Греции: Для уяснения предыстории конфликтологии существенное значение имеет обращение к античной... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (345)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |