Не постоянство, а перемены 7 страница

- Лорды и дамы, прошу… - попыталась вмешаться Печаль, но Самад и Тува спорили дальше, чего не было раньше.

- Если бы Печаль была сыном, вы бы и дальше цеплялись за мечту о вернувшемся к жизни ребенке? Нет! Этим утром все вы, - Тува сделала паузу, указывая пальцем на всех в комнате, - голосовали за Печаль. А теперь? Что заставило вас передумать?

- Как мы можем поддерживать ее теперь? – сказал Каспира. – Нам нужно точно знать, Мэл это или не он.

- Это не Мэл, - кричала Тува. – Мэл мертв.

Печаль сидела и смотрела, как спорит Йеденват. Злые взгляды Шарона кричали ей что-то сделать, но она видела, что не выйдет. Они не послушают. Ни ее, ни друг друга. Не сейчас. Лучше пусть выскажутся, пока не прибыл Харун и рилляне.

И она не знала, во что верила, у нее не было времени подумать об этом. И она молчала, снова думая о том, как Мэл защитил ее. Улыбнулся ей. Она пыталась не смотреть на ссорящихся Самада, Туву, Каспиру и Байрума; скоро они могут быть и не ее проблемой. А его. И весь Раннон будет его.

И снова в ней вспыхнуло что-то едкое и зеленое, заставило сесть прямо, и резкость этого движения утихомирила Йеденват.

Тут распорядитель постучал в дверь, он с ужасом на лице сообщил, что Веспус и юноша прибыли.

- Ведите его сюда, - потребовал лорд Самад.

- Да, я посмотрю на него, - сказала Тува.

Распорядитель отчаянно посмотрел на Шарона.

- Лорд Веспус спросил, можно ли им в их комнаты, раз канцлера тут нет.

- Откуда он знает, что канцлер не здесь? – спросила Печаль.

Распорядитель сглотнул.

- Он спросил… Я не знал, что нельзя говорить.

Шарон глубоко вдохнул.

- Может, всем нам лучше отдохнуть и собраться утром. Когда мы будем держать себя в руках.

Он посмотрел на Туву и Самада, они сидели и хмуро смотрели друг на друга.

Распорядитель ушел, и все повернулись к Шарону.

- Нам нужно быть единым фронтом завтра, - сказал Шарон. – Оставьте в стороне свои мнения и чувства, думайте, что лучше для Раннона.

Печали казалось, что последнее было обращено ей.

Печаль пошла в свои комнаты после встречи, ее тело болело, веки были тяжелыми. Но вторую ночь подряд, забравшись под одеяло, она не могла уснуть. Она пыталась обхитрить себя, считала вдохи и выдохи, рассказывала себе истории. Сон не приходил, и она села, свесила ноги с кровати и взяла халат, оставленный ей.

Она прошла к столу, налила стакан воды и вышла на балкон. Она оставила двери открытыми, впуская ветерок и запах реки в нем. Она вышла на прохладный мрамор и посмотрела на тихий и темный сад. Над ней сияли тысячи звезд, и ее окутало нечто, похожее на спокойствие, несмотря ни на что. Ночной воздух очистил ее, прогнал тревоги и страхи, и мир был таким неподвижным, словно она была одна в нем. Ей это нравилось.

Она больше не переживала о себе и Расмусе, не злилась на отца. Не терялась, сочувствуя людям. Не думала о Мэле. Опять эта опасная мысль: «Плохо ли, если он окажется настоящим Мэлом?».

Она вернулась в комнату, опустила стакан, подвязала халат поясом. Она вдруг не могла найти покой, была полна сил, словно луна зарядила ее. Она посмотрела на двойные двери, задумалась, мог ли кто-то быть за ними. Она не мешкала, открыла их, и коридор оказался пустым, кроме двух стражей в конце. Она прошла к ним, подняла палец к губам. А потом ноги понесли ее из ее крыла, ладонь тихо закрыла дверь за ней, и она призраком бродила по залам Летнего замка.

 

 

Уйти на рассвете

 

Она открывала все двери, заходила во все комнаты. Она не задержалась в старых покоях родителей, едва взглянула на портреты на стеках. Она закрыла дверь в старую комнату Мэла, как только поняла, чья она, ей хватило его днем.

При виде стража она каждый раз просила тишины жестом, и ей кланялись или кивали, а порой делали вид, что не видели ее. Печаль никого не встретила по пути. В Летнем дворце было мало работников, те, кто тут был, уже спали. Замок принадлежал ей.

Благодаря стеклянным потолкам и яркой луне ей не нужна была лампа, все было видно, когда она открывала двери в комнаты. Она нашла зал для завтраков. За ним была терраса, и то, что она приняла за окна, было стеклянными дверями, все было открыто так, чтобы за завтраком наслаждаться садом. Дальше были комнаты меньше, кресла в полоску, столики для игры под пыльными покрывалами, старая арфа, струны которой тихо вскрикнули, когда она их задела. Комната джентльменов со столом с шарами в центре, маленьким баром в углу, где оказались бутылки, когда она открыла, под ними были липкие следы.

За фойе она нашла просторный бальный зал, пять люстр свисало с потолка, факелы на стенах могли сделать его ярким или темным, если нужно. В углах были спиральные лестницы, они вели на балкон с местами для зрителей, откуда можно было смотреть на танцы внизу или скрываться для других целей. Желудок Печали сжался, она быстро покинула бальный зал, отправившись в часть замка, которую знала. Под крылом ласточки была галерея, комната для рисования и библиотека.

Ноги привели ее в комнату рисования, ручка была холодной, когда она открывала дверь. Комнату ярко озаряла полная луна, и, словно так было задумано, луч света падал на мольберт с последним портретом Мэла, каким он был бы в двадцать один.

Печаль пересекла комнату в три шага, сорвала покрывало, охнула от картины. Он был нарисован стоящим, в черном, как всегда, с большой вазой белых лилий на фоне. Это был он. Этого юношу привел на мост Веспус. Он мог быть моделью для рисунка, сходство было сильным.

Даже в мелочах, которые она не замечала раньше. Одна сторона губ изгибалась чуть больше другой, получалась слабая, но постоянная ухмылка. Его нос был не совсем прямым, чуть смещался влево. Юноша был таким. У него не было симметрии риллян, и это делало его другим на первый взгляд. Они были идеальными, Мэл – нет. Она думала, что он идеален, но нет. Не совсем.

В углу была подпись, темная краска на темном фоне, и она пыталась разобрать ее. Кр… нет, Гр…

Шаги отвлекли ее, она ощутила себя виновато, попыталась прикрыть картину. Удалось наполовину, и хозяин картины замер на пороге.

Расмус смотрел на нее.

- Я ходил к тебе в комнату, - сказал он странным тоном. – Я искал тебя.

Печаль хотела пойти к нему, броситься в его объятия, он был ей нужен. Но она замерла, обеспокоившись из-за пустого выражения его лица. Веспус сказал что-то, когда она уехала? Он узнал что-то о Мэле?

- Что такое? – спросила она, взяв себя в руки.

- В моей комнате есть балкон, - сухо и медленно продолжил Расмус. – В Зимнем дворце я бы не открыл двери, но тут ощущалось иначе. Словно их нужно открыть. Рядом с моей – комната Бейрама Мизила, и он тоже так подумал, потому что открыл окна после встречи с тобой и Йеденватом. Ему с Тувой Маршан было что обсудить, - он замолчал и посмотрел в глаза Печали. – Когда ты собиралась сказать мне, что сместишь отца?

Печаль замерла, словно пол под ней пропал.

- Я собиралась сказать тебе, - начала она. – Я хотела сказать…

- Не надо, – рявкнул он, и Печаль притихла.

Теперь на его щеках была краска, румянец был светлым. Его челюсть была напряжена, он сжимал зубы за стиснутыми губами. Он дышал слишком медленно. Он не злился, он был в ярости. И едва держался.

- Когда? – процедил он.

- Как только я подпишу бумаги, - прошептала Печаль.

- Нет. Когда это было решено? Потому что я помню тебя прошлой ночью. Я провел почти всю ее с тобой. Значит, после? Иначе ты сказала бы мне, да? Ты бы не пришла в мою комнату, в мою постель, не сказав, да?

Печаль опустила голову и заговорила тихо и монотонно:

- Прошлой ночью Шарон сказал мне, что это произойдет. Но до утра перед мостом это не было официальным. Йеденват вызвал меня на рассвете и проголосовал.

- И когда мы… это уже было в действии? Когда ты пришла ко мне, это уже было решено. И ты молчала, - его сиреневые глаза были холодными, смотрели на нее. – И что было прошлой ночью? Подарок на память?

Стыд и вина обжигали ее вены.

- Рас, - начала она тихо. – Ты прав. Я все испортила, стоило рассказать тебе. Поверь, я не хочу этого. Ты знаешь. Но у меня нет выбора.

- Да? Потому что, если этот юноша – твой брат, у тебя есть выбор.

- Наши отношения незаконны.

- Раньше это нам не мешало. Не должно остановить и теперь.

- Расмус…

- Хватит звать меня по имени. Я молил тебя поговорить со мной неделями. Я знал – знал – что что-то грядет, и я все время пытался понять, как найти способ для этого. Пытался найти способ не потерять тебя. Я думал, ты ощущаешь то же самое. Я думал… - он не закончил, отвернулся и пошел прочь.

- Расмус, стой, – позвал Печаль, страх сделал ее голос высоким. Все не могло так закончиться. Она не могла полностью потерять его. Он был ей нужен.

Он шел, и шок пригвоздил ее к месту. Он бросал ее. А потом он остановился и повернулся к ней.

- Что?

- Я не хочу… - она не знала, как закончить. – Ты мой лучший друг, - взмолилась она.

- Так всегда. Печаль. Этим я и был. Ты не считала меня чем-то большим. А я глупо подумал, что однажды стану. Надеялся.

Печаль не могла дышать. Она смотрела на его несчастное лицо, поняла, что совершила ошибку – много ошибок. Она говорила себе, что лучше не говорить об этом, а привело все к этому. Каждый раз, когда она обещала себе, что они поговорят, она заставляла его верить, что им есть о чем говорить. Но этого не было. Не могло быть. И если она потеряет его сейчас, виновата будет сама.

- Мы знали, что это не навсегда, - только и смогла прошептать она.

Он открыл рот, закрыл его, тряхнул головой. А потом заговорил пустым тоном:

- Я не просил вечности. Я не просил тебя быть моей невестой или истинной любовью. Я просил сейчас. Я хотел шанс посмотреть, есть ли у нас что-то больше, чем проникание в комнаты друг к другу, уходя на рассвете. Шанс. Но у меня его не было, да?

Он ждал ответа. Но Печаль не могла. Его слова били по ее голове, потеряли смысл, и они могли лишь смотреть друг на друга.

Молчание затянулось так, что стало стеной между ними, и он повернулся и ушел, медленно, размеренно и тихо. Она услышала тихий щелчок двери, он закрыл, а не хлопнул ею за собой.

Печаль не знала, как долго стояла там, безумно искала решение, мост через пропасть, что разверзлась между ними. Они ссорились раньше, конечно, они ведь знали друг друга десять лет, но никогда это не ощущалась как в последний раз.

Дверь открылась снова, ее сердце дрогнуло, но забилось при виде Шарона, его колеса тихо катились по полу, он был одет, несмотря на время. Давно он был там?

- Я просто… - начала Печаль и замолчала, когда он посмотрел за нее на наполовину прикрытый портрет Мэла.

Шарон без слов проехал в комнату, склонил голову набок и смотрел на картину.

- Жутко, - сказал он, - как мальчик похож на это.

Печаль смогла лишь кивнуть.

- Что ты наделала? – Шарон перевел взгляд с картины на Печаль. – Я тебя слышал. Вас обоих слышал.

Кровь Печали похолодела.

- Шарон…

- Ты врала мне. В лицо, - слова были ледяными, острыми, как ножи. – Как можно быть такой глупой?

- Мы не думали ничего такого…

- Как давно это продолжалось?

Печаль ответила не сразу.

- Восемнадцать месяцев, - сказала она.

- И ты была с ним в постели, Печаль? Ради Граций, тебе семнадцать.

- Значит, я уже могу быть заменой канцлера, но не заниматься сексом? – гнев Печали вспыхнул, и она повернулась к вице-канцлеру. – Но, конечно, Йеденват будет править, пока мне не исполнится двадцать один. Мне достаточно лет, чтобы быть вашей марионеткой, но не любить.

Бронзовая кожа Шарона посерела, Печаль ощутила раскаяние.

- Я не хотела, - тут же сказала она. – Беру свои слова обратно. Простите.

Шарон не отвечал, и Печаль опустилась на колени и заглянула ему в глаза.

- Простите, - еще раз сказала она.

Он обхватил ее ладонь.

- Печаль… - он покачал головой. – Это измена, - тихо сказал он. – Не ваша… симпатия. Но то, что вы сделали, измена в глазах стран. Смертный приговор в Рилле. Пожизненное заточение здесь, как минимум, - он сделал паузу. – Ты понимаешь, в каком я положении из-за тебя?

Печаль опустила голову.

- Я – вице-канцлер Раннона. Моя работа – придерживаться всех наших законов, вести Йеденват и советовать канцлеру. Моя работа – быть бесстрастным, действовать на благо Раннона. Превыше всего. Превыше всех.

Кости в ее ногах стали водой, она сидела на коленях, ладонь выскользнула из хватки Шарона.

- Но все кончено. Мы поклялись, что покончим с этим, когда я стану канцлером, - она слышала, что ее голос становился все пронзительнее. – Прошу, не наказывайте его. Я уже его сильно ранила. Нет вреда. Никто не знает. И не узнает. Шарон, все кончено. Вы сами слышали. Он и близко ко мне не подойдет, - слова терзали грудь ножом, грозили пролиться свежие слезы. Глаза Печали были большими, молили, пока она смотрела в глаза вице-канцлера.

- Я любил тебя как дочь, - сказал Шарон. – Себе во вред, похоже. Я не буду вас арестовывать. Обоих. Если страна узнает, что дочь канцлера была с племянником королевы Риллы, это будет последней каплей. – Он замолчал. – Расмус уйдет. Немедленно. В Риллу, и вы не будете больше ни говорить, ни писать друг другу.

Он прижал ладонь к ее щеке.

- Я должен был заметить, - сказал он. – Иррис знает?

- Нет, - она соврала мгновенно. – Нет. Она была бы в ярости. Она бы вам сказала.

- Это уже что-то. И я не думаю, что ей нужно говорить. Никому не нужно. Это останется между нами. Я отошлю его, и все будет закончено. После этой ночи мы больше не будем говорить об этом, и мы будем вести себя, будто этого не произошло. Отдохни, - Шарон убрал руку от ее лица, опустил на колесо и резко развернулся. – Завтра будет долгий и тяжелый день, ты должна быть готова к нему.

Печаль кивнула, провожая его взглядом.

- Накрой картину, когда будешь уходить, - сказал он с порога. – Она понадобится завтра. О, и, Печаль? – он оставался спиной к ней. – Там… ты же не с ребенком?

- Нет, - ответила она, кожа лица и груди пылала. – Мы были осторожны.

Он молчал, Печаль ощущала, что он скажет что-то ее. Но он кивнул и уехал.

Она накрыла картину и медленно пошла к Крылу королька. Ноги были свинцовыми, сердце – камнем в груди.

Она добралась до комнаты, взгляд упал на открытые двери балкона, занавески покачивались. Она пересекла комнату, закрыла двери, закрылась от звезд, холодного ночного воздуха и шанса на жизнь, которая ей не светила.

Она проснулась от прохладной руки на лбу, открыла глаза и увидела над собой Иррис Дэй. Было все еще темно, Печали казалось, что она проспала чуть больше часа.

- Твой отец здесь, - тихо сказала Иррис.

Печаль попыталась сесть, протирая глаза.

- Который час?

- Чуть больше четырех.

Печаль была права – она упала в кровать в три. Ее голова была туманной, она потянулась, дрожа от предрассветной прохлады.

- Расмус ушел.

Она проснулась, повернула голову и встретила тревожный взгляд Иррис.

- Ты не знала? – Иррис прочитала лицо подруги.

Печаль медленно кивнула.

- Я знала, что он собирался. Твой отец услышал нас, как мы ссорились прошлой ночью. Насчет того, что я стану канцлером. Он понял, что мы были…

Иррис села на кровать рядом с Печалью, ее рот был раскрыт.

- Он не будет наказывать, - продолжила Печаль, удивляясь тому, как спокойно звучала. – Никому не скажет. Но Расмус изгнан, и я его больше не увижу, - в конце ее голос дрогнул.

Иррис молчала, нежно потирала кругами руку Печали.

- Я сказала ему, что ты не знала, - сказала Печаль. – Ты в безопасности.

- Плевать на это, - пылко ответила Иррис. – Я переживаю за тебя.

Печаль прильнула к подруге.

- Я его ранила, Ирри. Он сказал, что я не впускала его. И он был прав, - Печаль замолчала.

Иррис прижалась лбом к плечу Печали.

- О, Печаль, мне так жаль.

Горло Печали сжалось, она просила себя не плакать. Разве она имела право расстраиваться из-за всего, что сделала? Ей нужно было вести себя честно с самого начала, когда он начал намекать на будущее. Она не должна была спать с ним прошлой ночью, нужно было сказать о решении. Она вела себя как отец, прятала голову в песке, игнорируя важное. Это была ее вина.

Она прижала ладони к глазам, зажмурилась, и слезы отступили. Убедившись, что они ушли, она кашлянула.

- Хватит. Нужно разобраться с Мэлом. Где мой отец?

Иррис выпрямилась.

- Переодевается у себя. И… Харун знает.

- Знает? – Печаль уставилась на Иррис. – О Мэле? Как? Я хотела рассказать ему.

- Он прибыл с Бальтазаром. И Самад сказал Бальтазару, а тот, видимо, передал твоему отцу.

Печаль выругалась.

- И что нам делать?

- Мой отец хочет встретиться с советом раньше, чем он увидит Мэла, или кто он там. Грубое пробуждение. Он хочет там весь Йеденват и тебя.

- Хорошо, - Печаль отодвинула покрывало и свесила ноги с кровати. – Сделаем это.

Было еще темно, когда они с Иррис вернулись в комнату, где Йеденват встречался ночью.

Шарон сидел напротив двери, и Печаль первым увидела его. Она с опаской кивнула ему, не зная, как ее примут. Но он держал слово, склонил голову, как всегда делал, скрывая эмоции. Рядом с ним сидела Тува, потом Бейрам. Они кивнули ей, и она ответила тем же. Они с Иррис сели рядом с ними, и тогда Печаль увидела, кто еще за столом.

Справа от Харуна сидел Бальтазар, глядел на нее с пылающей ненавистью, пока она садилась. Самад и Каспира были дальше на той же стороне, напротив них и оказались Печаль и Иррис.

Печаль воспользовалась шансом посмотреть на отца.

Она месяцами не видела его вне комнаты в Истеваре. В Летнем дворце Харун выглядел еще хуже, кожа натянулась как на трупе, он крепко сжимал подлокотники стула.

Его ногти были в пятнах от Ламентии, казалось, что они гниют. Его волосы были тонкими, прилизанными к черепу. Их удерживал гель, от которого они казались мокрыми, и они были так старательно уложены, что Печали стало плохо. Он был выбрит, но кто-то плохо постарался – его борода была неровной.

Кто-то одел его в церемониальный наряд, и только когда он встал, Печаль увидела, как ее отец исхудал. Харун был высоким, широкоплечим, хоть и ненавидел войну, но был с телом воина. Но одежда, что хорошо сидела на нем пару лет назад, теперь висела мешком. Он выглядел как ребенок в костюме.

- Дочь, - сказал Харун слабым уставшим голосом. – Ты пялишься.

Печаль покраснела.

- Прости, отец. Рада тебя видеть.

- Расскажи мне о мальчике, - резко сказал Харун.

Печаль поняла, что за резкое чувство корчилось в ее животе.

Зависть.

Каждый раз, когда она думала о возвращении юноши в Раннон, где он будет Мэлом, ее братом, сыном Харуна, наследником династии Вентаксис, она завидовала. Харун выглядел как ходячий мертвец, но поднялся и нарядился впервые за месяцы, думая, что его драгоценный Мэл может быть жив.

Он даже в глаза ей не смотрел.

- Расскажи о нем, - повторил Харун.

Она сглотнула горечь в горле, взглянула на Шарона, ожидая сигнала, и заговорила:

- Помнишь лорда Веспуса, отец? – Харун нахмурился от имени, Печаль посчитала это узнаванием и продолжила. – Он пришел ко мне на Горбатом мосту во время церемонии. Он заявил, что нашел мальчика. Нашел Мэла, - исправилась она.

Харун окинул ее взглядом, глаза лихорадочно пылали.

- И он нашел?

- Н-не знаю.

- Покажи картину, - сказал он Бальтазару, советник встал, прошел к накрытому портрету у стены. Печаль его и не заметила.

Бальтазар поднял картину, пошатнулся от веса и размера и донес к комоду в конце зала. Он кряхтел, поднимая ее, прислонил к стене. С неуклюжим взмахом он сорвал ткань, открывая картину.

- Ты видела его? – спросил Харун. – Мальчика? – он указал на картину. – Он выглядел так?

- Я… есть сходство, - она вспомнила, что сказал Шарон о планах Веспуса. И слова мальчика об изменении в планах. – Но это вряд ли доказывает…

- Он сейчас здесь? В замке? – он перебил ее.

Печаль опустила голову.

- Да.

- Ваше великолепие, тот мальчик не может быть вашим сыном, - твердо сказал Шарон.

Харун повернулся к нему.

- Почему это?

- Ребенок не мог пережить падение.

- Ты выжил, - от слов Харуна Самад победоносно посмотрел на Туву.

- С трудом. Пострадали обе ноги. Ребенок не выжил бы, - повторил Шарон. – Уверен, мальчик или рилляне не хотят зла, но не давайте своей любви к Мэлу и своему горю затмить правду. Знаю, вы хотите, чтобы это был ваш сын. Но вы должны не отметать и варианта, что он скорее всего самозванец.

Харун кивнул, словно принял слова.

- Ведите его ко мне. Сейчас, - сказал он. – Я пойму, сын это или нет.

Шарон вздохнул, Бальтазар встал.

- Я приведу его, Ваше великолепие, - сказал он, Харун махнул рукой. Бальтазар злорадно посмотрел на Печаль и оставил их, закрыв за собой дверь.

На комнату пал тихий и угрожающий покров, как буря. Печаль видела, как стол делился, почти смешно, на две части: те, кто был бы ей верен, если бы она попросила – Иррис, Шарон – хоть он не должен – Бейрам и Тува, и те, кто по какой-то причине выберет Харуна. Несмотря на их обещания две ночи назад, Каспира и Самад были в их числе. Две ночи назад она была лучшим – единственным – решением. Но теперь появился новый вариант.

Печаль не могла поверить в то, что видела. Они должны были знать, что Веспус делал в прошлом. Что он надеялся достичь. Как они могли теперь доверять ему? Им было все равно, что будет с Ранноном, если Шарон прав, и все это – часть новой схемы?

В дверь твердо постучали.

- Войдите, - сказал Харун, и голос его встряхнул Печаль своей силой.

 

 

Прекрасный сын

 

Бальтазар вошел первым, бледный, и занял место рядом с комодом, где стоял портрет.

За ним прошел юноша, и казалось, что портрет ожил. Он был в черном, в тунике и штанах раннонского стиля, словно только что позировал для картины. Тьма его одежды только подчеркивала яркость волос. Сегодня он нервничал. Любопытство и уверенность прошлого дня пропали: его плечи были опущены, взгляд бегал по комнате, с человека на человека. Дольше всех он смотрел на Печаль, просиял, губы начали изгибаться, словно он был рад видеть ее. Она не успела обдумать это, а Харун встал, привлекая общее внимание.

Почти улыбка пропала, когда Мэл увидел изможденную фигуру канцлера Раннона.

Он повернулся к порогу, где стоял Веспус с Афорой и Мелакисом, едва заметно скалясь. Веспус кивнул Мэлу, словно подгоняя его.

Харуну это не требовалось. Его глаза блестели от слез, рот превратился в О, показывая его гнилые зубы. Он шагнул вперед, вытянув руки, вздрогнув, когда юноша отпрянул, не успев скрыть отвращение.

- Мэл? – сказал Харун.

Через миг Мэл ответил:

- Отец.

Его голос звучал сухо, Печаль видела, как он сглотнул, заставил себя шагнуть вперед для объятий, выглядя, как человек, идущий к виселице, а не к давно потерянному отцу. После его красивых слов вчера о возвращении домой она ожидала, что он бросится в объятия Харуна. Она взглянула на Шарона, он мрачно посмотрел на нее.

Самад и Каспира на другой стороне стола кивали, сцепив перед собой руки. Они не замечали колебания Мэла. Печаль взглянула на Веспуса. Он это замечал, сжимал челюсти от эмоций, шея была напряжена, и Печали показалось, что он не дает себе оттащить Мэла.

Мэл был чуть выше Харуна, и канцлер потянулся, чтобы сжать его лицо руками и опустить на уровень глаз. Печаль видела, как трудно Мэлу было допустить это, позволить тонким пальцам прижаться к его коже, и она поежилась, радуясь, что она не на его месте. Лицо Харуна было голодным, он разглядывал лицо юноши перед собой. Он погладил метку на шее Мэла, и она пожалела его.

- Ты помнишь меня, сын? – сказал Харун. – Помнишь свою мать и меня?

- Я… я… - Мэл пытался повернуться к Веспусу, но Харун держал его лицом к лицу. – Нет, - сказал он. – Не помню. Прости.

Харун отшатнулся, словно юноша ударил его.

- Прости! – снова сказал Мэл. Он отвел взгляд от Харуна, но не на Веспуса, а на Печаль, словно она могла помочь ему. Она покачала головой, он помрачнел и повернулся к Веспусу с мольбой.

- Ты ничего не помнишь? – повторил Харун, глядя на свои ладони, как на грязные.

- Он был младенцем, - сказал Веспус от двери. – Кто-то может вспомнить себя в таком возрасте?

Харун ужасно медленно повернулся к бывшему послу Риллы, хмурясь.

- Почему ты здесь? – спросил он. – Разве я не сказал тебе больше не ступать в мою страну? Разве не грозил лишить тогда головы?

- Он со мной, - быстро сказал Мэл. – Лорд Веспус заботился обо мне. Я в долгу перед ним. И перед всей Риллой. Без них я точно был бы мертв.

Харун напрягся, ладони по бокам стали кулаками, Печаль увидела борьбу в отце, он пытался решить, что сильнее – ненависть к Веспусу или желание, чтобы этот юноша был его потерянным сыном.

- Ты звучишь как риллянин, - сказал Харун.

- Да, - не отрицал юноша. – Но лорд Веспус устроил так, чтобы меня учили и раннонскому, чтобы я не посрамил тебя.

Харун долго не говорил.

- Оставьте нас, - его голос дрожал. – Я хочу поговорить наедине с… этим молодым человеком.

Он не использовал имя. Не назвал его сыном. Интересно. Харун еще не был убежден. Печаль взглянула на Шарона, он вскинул бровь, показывая ей, что и он заметил.

Бальтазар шагнул вперед.

- Ваше великолепие, может, я…

- Я сказал, уйдите, - нотка стали вернулась в голос Харуна, Бальтазар опустил голову. – Все вы, - он посмотрел на них, взгляд миновал его дочь. Печаль старалась не замечать боль в груди от этого.

- Я не уверен… - начал Веспус.

- Все хорошо, - сказал Мэл. Он кивнул риллянину, Веспус отошел. Он посмотрел на Харуна. – Почему бы нам не поесть вместе? Мы сможем при этом поговорить, вдвоем. Я бы… был рад.

Немного напряжения пропало.

- Отличное предложение, - голос Харуна был сдавлен. – Мы поедим здесь… если не против, - добавил он.

- Не против, – вежливо ответил Мэл. – Я кланяюсь твоему пониманию.

- Отлично, - сказал Харун. И улыбнулся.

Вид был жутким, его тонкие потрескавшиеся губы растянулись, показывая зубы, за которыми годами не ухаживали. Он выглядел как безумец, страшно скалился, но что-то в Печали открылось, какая-то черная дыра или пещера, одинокое темнее место, где она была всегда. Харун улыбался Мэлу. Она была в стороне. Она всегда была в стороне.

- Где Расмус? – спросил Веспус, имя привлекло ее внимание. – Я бы поел с ним.

Печаль смотрела вниз, Шарон ответил:

- Расмус покинул Раннон. Он отказался от своей должности прошлой ночью.

- Почему? – с подозрением спросил Веспус.

- Он сам расскажет, - ответил Шарон. – Он предложил уйти, я принял.

- Идем, - Иррис шепнула Печали, потянув ее, пока Веспус спрашивал у Шарона, что именно сказал его сын, и куда ушел. – Поедим у меня в комнате. Отец присоединится, - она повела Печаль мимо Йеденвата и ее отца. Мэл улыбнулся ей, когда она проходила, но она этим не ответила. Она отвернулась от него и ушла, словно это было ее решение – покинуть зал.

Харун и Мэл были закрыты часами. Завтрак, обед, а потом наступил ужин, а Мэл все еще был в зале совета с Харуном. К ее удивлению, Шарон сказал Печали, что ничего не поделать, а она могла пока быть в большей части замка. Скрывшись за высокими стенами, Печаль и Иррис почти весь день бродили по садам и ярким зеленым лугам, указывая на цветы, не говоря о Мэле, Харуне Расмусе или том, что происходило в замке, пока они гуляли.

Они сидели на краю фонтана, раскачивали ногами в холодной воде, отгоняя мошек. Они притянули к себе ветви и срывали плоды с деревьев, вытирали липкие пальцы о юбки. Солнце достигло зенита, Шевела принесла им сладкий лед на палочках, и они посасывали его, пока отдыхали в тени деревьев, глядя на бесконечное голубое небо. Сад был домом для красно-зеленых птиц с изогнутым клювом, и они поразились, когда одна такая села на землю в паре футов от них и с любопытством смотрела на девушек. Печаль посвистела ей, и птица ответила тем же свистом, к радости для нее и Иррис.

Это было чудом, но это была иллюзия, и каждый раз, когда Печаль замечала за ветвями замок, он омрачал день; она вспоминала все случившееся и происходящее там. Скоро чары рассеялись, и они пришли обратно, узнали, что Харун и Мэл еще не выходили и никого не впускали.

Так вышло, что все в замке собрались за ужином вместе. Шарон. Бейрам и Тува сидели с Печалью и Иррис за длинным банкетным столом, а Бальтазар, Каспира и Самад были за другим столом – напротив них. Печаль ощутила укол злорадства, видя раздражение Веспуса, не знающего, чем заняты ее отец и юноша. Он сидел с Афорой и Мелакисом на дальнем конце ее стола, они тихо говорили на риллянском, но Печаль замечала, что каждый раз, когда двери открывались, Веспус садился прямее и сжимался, когда входил слуга с хлебом или водой.

Темнело, слуги пришли в зал, включили газовые лампы на стенах, зажигали свечи, чтобы отогнать насекомых. Все задержались, и все было потому, что если один уйдет, он узнает последним, кто узнает, изменилось ли что-то. Шарон был один за столом, хмуро листал бумаги, что-то записывал. Бейрам и Тува нашли где-то старую колоду карт и пытались играть, но никто не помнил правила, и люди тихо ворчали, когда что-то было не так.