Освободить зеркальщика Гурда

 

Шапка-невидимка — это тоже про невидимость. Но Гриша говорит — что это от искривления пространства.

 

Про это есть «Сказка о Снежной Королеве». Там тоже летело по небу огромнейшее зеркало. Как спутник, только враждебный. И оно было кривое, специально. И оно упало и разбилось. Вдребезги совсем. И все люди стали видеть по-кривому.

 

И Снежная Королева украла к себе мальчика — обманула его кривизной. И льдом своим. А девочка его нашла и спасла — потому что она видела всё не по-кривому, а как на самом деле. Все по-кривому — а она нет. Только она одна. Она пошла — и нигде не заблудилась, потому что у неё пространство не искривлялось. И отняла его у Снежной Королевы.

 

А ещё Анфисе читали и объясняли сказку «Королевство Кривых Зеркал». Анфиса поняла, что если хорошенько посмотреть на себя в зеркало — то ты станешь «сёстры-близнецы». Обоими сразу. И там в сказке они освобождают зеркальщика Гурда, который все кривые зеркала делал сам снова прямыми. Чтобы не было, значит, нигде никакого обмана. И буржуазия его за это приковала цепями. А девочки его освободили.

 

Только нужен Ключ! Ну, как у Буратино.

 

Ну, и ещё нужно на башню залезть. Гурда очень высоко приковали.

 

…

 

Уже позже Анфиса посмотрела про эту сказку фильм. Про зеркальщика Гурда, то есть. Он хотел разбить свои цепи камнем — но это никак. Потому что там замок. А девочки открыли его ключом. И наступило освобождение всего искривлённого королевства. И это — как революция! Только потом надо избежать буржуазности. Или сделать новую революцию.

 

Зеркальщик Гурд — он тоже, на самом деле, Спутник и Прометей. И человек прямоты.

 

...

 

Анфисе потом, уже после фильма, приснился этот мальчик, зеркальщик Гурд. Анфиса ещё удивилась: где же его цепи? А он показал ей руки. И она поняла, что его цепи — невидимые. А невидимые цепи — самые страшные! Потому что их ключом не открыть.

 

И Анфиса потом плакала. Потому что не знала, как освободить Гурда от его невидимых цепей.

 

Может, нужен невидимый ключ?

 

Под каким-то камнем был какой-то ключ...

 

 

Сны Анфисы. Полёт и падение.

 

Герта говорила не раз, что наши сны — это тоже отражение и зеркало.

 

Анфиса не помнила, когда ей начали сниться её сны. И не всегда знала точно, где были сны — а где, как бы, и не сны.

 

В одних снах — она летала. И это были светлые и радостные сны. Иногда она летала со Спутником (который был, на самом деле, человеком) — а иногда без него. Чаще одна. Или с какими-нибудь невидимыми спутниками. Или просто где-нибудь путешествовала — где-то очень-очень далеко. Где Арктика, тундра и Северный полюс...

 

А в других снах — она падала в какую-то тёмную и страшную пропасть. Иногда это падала она сама. А иногда это падал Спутник — но и она тоже падала вместе с ним.

 

А иногда ей снились обычные сны. Но они бывали тоже часто очень интересные. Особенно про грядущую революцию. Некоторые Анфиса помнила — а другие нет.

 

Со временем она научилась запоминать почти все свои сны. А потом — стала учиться ими управлять. Но для этого надо во сне проснуться — прямо внутри сна — и понять, что это сон.

 

…

 

А однажды Анфисе приснилось, что она беспризорник. И что она упала в канализационный люк на Мойке, около Круглого рынка — и не может оттуда выбраться. И ей было очень страшно. И тогда другие беспризорники стали звать Дзержинского. И Дзержинский пришёл — протянул свою руку — и вытащил Анфису. И когда вытаскивал — у неё прямо сердце готово было выскочить! Но она не проснулась. И он сказал Анфисе, что ей надо учиться. И тогда она превзойдёт саму себя.

 

+ + +

 

Но о снах, и о том, как превзойти себя, речь ещё будет впереди. А пока — имеет смысл рассказать о домашних Анфисы и обо всём её окружении. Ведь это тоже — отражение и зеркало Анфисы. И её спутники.

 

 

Глава 3:ДОМАШНИЕ АНФИСЫ. «КОММУНАРЫ».

«Не надобно нам покоя,

Судьбою счастлив такою.

Ты пламя берешь рукою,

Дыханьем ломаешь лёд».

 

(Л.И.Ошанин «Песня о тревожной молодости» из к/ф «По ту сторону»)

 

Загадочная мать

 

Про мать Анфиса долгое время почти ничего не знала, и узнала о ней, и об очень раннем, и каком-то очень странном, разводе своих родителей, довольно поздно. И мать почти совершенно не хотела видеть Анфису. И избегала её. И жила в Москве.

 

Однажды, ещё очень давно, Анфиса попробовала спросить няню про мать. Но няня сразу же приставила палец к губам — и тут же с большой опаской посмотрела в сторону отцовского кабинета. И Анфиса поняла, что об этом спрашивать нельзя, что это одна из каких-то важных тайн отца.

 

И отец, и другие домашние, кого она близко знала, как-то избегали этой темы. И что такое вообще «мать», «родная мать», Анфиса немного понимала лишь глядя на другие семьи.

 

Ну, и ещё из разных добрых волшебных сказок, которые она видела и в кино, и в мультиках, и которые ей читали и отец, и Герта, и другие её домашние. Но чаще всего — няня и бабушка Рая, мать её отца (вторую свою бабку, мать матери, она видела почти столь же редко, как и саму мать).

 

А потом — Анфиса и сама научилась читать, даже не помнит, как рано. Очень рано! И читать, и писать. И даже стала пробовать изучать разные языки. Ещё задолго до школы. И все говорили, что она — гениальный ребёнок.

 

Об этом уже говорилось выше. Но имеет смысл упомянуть об этом ещё раз. Потому что, ведь это и в самом деле было так.

 

 

Няня

 

Няня была Анфисе и вместо матери, и вместо всех бабок, тёток и прочих родственниц. У няни была самая маленькая комната в их большой старинной квартире — но зато самая светлая. Домашние звали эту её комнату «светёлка». Няня была матерью погибшего в войну товарища отца. Он умер на руках у отца — и просил перед смертью, чтобы отец взял её к себе. Отец так и сделал.

 

В комнате няни была чрезвычайно редкая и оригинальная небольшая икона — Божья Матерь Чевенгурская. Няня сама была из Чевенгурской коммуны, и иногда про неё рассказывала, и как они воевали в Гражданскую войну, и как все погибли. А на иконе была нарисована сидящая в Солнце очень красивая, грустная и задумчивая молодая женщина, или девушка. И у неё на коленях — девочка с красным цветком в руках.

 

А перед иконой, на комоде с белой скатертью, лежала небольшая, тонкая, очень старая, ещё до-революционная, книжица, с очень потёртыми и сильно пожелтевшими страницами. Анфиса её хорошо видела, когда няня иногда брала её на руки. Или когда Анфиса сама забиралась с ногами на стул у комода. Няня этой книжицей очень дорожила, и очень долго не разрешала Анфисе её брать в руки.

 

Говорила ей:

 

«Вот выучишься читать — подрастёшь — тогда возьмёшь!»

 

И учила её читать по букварю и по кубикам.

 

А Анфисе не терпелось хоть что-то суметь прочесть из няниной книжки. И она, тайком от няни, старалась сложить про себя буквы, хотя бы, которые были на обложке книжки. Но написание было очень до-революционное и давалось Анфисе с большим трудом.

 

Она, поначалу, только и смогла прочесть:

 

«От Иоанна...»

 

А потом, как-то раз, когда няня выходила на кухню, Анфиса залезла на стул и осторожно-осторожно, самым кончиком ноготка (ведь ноготком — не пальцем!), приоткрыла обложку книжки — и на первой странице смогла успеть прочесть самые-самые первые слова:

 

«В начале было Слово...»

 

Она как бы даже и не прочла эти первые четыре слова — а как бы про себя сфотографировала. А уже потом — про себя прочла. Даже, как бы, и не прочла — а они сами, эти слова, в ней проговорились. Будто они в ней и раньше были. Только не проговаривались.

 

И Анфиса вспомнила почти сразу, что отец эти самые четыре слова один раз произносил — когда разговаривал о чём-то с Гертой, о чём-то очень важном и таинственном. И слова эти прозвучали у него очень важно и таинственно — и Анфиса их запомнила. И поняла, что отец хранит, про себя (и Герта тоже!), что-то действительно очень таинственное и важное, чего Анфиса ещё совсем не знает.

 

Но ведь разведчикам — так и положено. Иметь тайну.

 

Она решила, что тоже будет хранить про себя эту тайну. И думать о ней — только очень-очень осторожно и потихоньку...

 

…

 

Анфиса и думала потом не раз. И почти сразу потом вспомнила, что уже видела картинку — прямо как про себя! Ещё немного подумала, как учил её отец, чтобы всё запоминать и, когда надо, вспоминать, и — вспомнила, что это Алик показывал ей большую цветную картинку в каком-то художественном альбоме, где очень молодая и очень красивая девушка — так осторожно-преосторожно — и с огромным любопытством — приоткрывает какую-то коробочку или шкатулку, чтобы посмотреть, что там. Прямо — как Анфиса нянину книжку!

 

И ещё она вспомнила, что слово «Слово» там было написано с большой буквы. И подумала, что когда её отец говорит слово «Смысл» — то он говорит его тоже с большой буквы. И подумала, что и она сама думает его тоже с большой буквы. Всё самое важное надо думать про себя с большой буквы.

 

И ещё она вспомнила, что самое первое слово «В» там было самое большое, и оно было немножко написанное, а немножко нарисованное. Значит, слова можно и писать, и рисовать! И это было удивительным, что одна буква «В» — была целым большим словом! И тоже имела какой-то Смысл. Наверное, тоже большой.

 

На кубиках с азбукой у Анфисы — на кубике с буквой «В» был нарисован весёлый воробей, расправляющий крылышки, чтобы полететь.

 

И ещё, Анфиса почти тут же вспомнила про гениальное открытие научной общественности — что в начале был Великий Взрыв. Отец постоянно про это говорил и думал. И Гриша тоже.

 

Значит, «В» — это Воробей и Великий Взрыв!

 

Наверное, так.

 

 

Бабушка Рая

 

Бабушка Рая была чуткая и внимательная к Анфисе. Как почти все взрослые у них. Но очень строгая, хотя и старалась быть всегда справедливой. Она была родом из псковской деревни, но ещё совсем девчонкой приехала в Питер на заработки. Поступила на завод. Познакомилась с самыми передовыми и сознательными до-революционными рабочими. Они пригласили её в революционный кружок. И там она познакомилась с дедушкой Анфисы, дедом Харитоном, отцом её отца. Он потом был в ЧК.

 

Они оба были одно время в ЧК. Но потом бабушка Рая училась, и пошла по другой линии.

 

Она была старая профсоюзная и партийная работница. И больше любила Москву, чем Ленинград. И больше жила в Москве. И очень любила порядок.

 

Анфиса чувствовала, что бабушка Рая немного ревнует её к няне. И няню зовёт не «няня», как все домашние, а всегда «Ангелина Ивановна». Но уважает её. И старается быть справедливой. Она действительно была справедливая.

 

А няня была просто добрая.

 

И именно няня научила Анфису так любить сказки...