Богом быть трудно. А не богом — лучше и вообще не быть.

Анфиса после смерти бабушки Раи, и после автомобильной аварии, случившейся с отцом, теперь не просто очень часто — а почти всё время думала о смерти (которую она уже ощущала как некое присутствие). И о том странном и загадочном, что она услышала из последнего разговора отца со своими братьями. И вообще — о смысле и сущности всего.

 

Ей было страшно и за своих близких, и за недостроенный в стране, и, кажется, уже почти рушащийся, социализм, и за ещё совершенно не построенный коммунизм.

 

Сколько кругом было разных загадок и неразрешимых вопросов и проблем!И ужасная загадка смерти — была самой главной и самой страшной загадкой и проблемой...

 

Эти мысли не покидали её...

 

Как бы ей хотелось, чтобы рядом была Ника! Чтобы обо всём об этом можно было с ней поговорить!.. Но Ника была в Москве, училась в особой школе. И у неё тоже были свои большие проблемы с обоими родителями...

 

…

 

Анфиса уже бегло, и теперь почти запоем, читала разную фантастику и приключения (часто и по ночам, пренебрегая сном), где герои тоже решали проблему жизни и смерти, и где они, разными героическими подвигами) побеждали смерть.

 

Конечно, она не один раз прочла «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, и все его рассказы, даже осилила и «Лезвие бритвы», хотя далеко не всё ей было там понятно.

 

Очень любила, наряду с прочими советскими фантастами, и братьев Стругацких, с их мечтами об обществе космического будущего. Хотя это в чём-то, кажется, и не совпадало с тем коммунизмом, о котором мечтал, и о котором писал, Иван Ефремов. Но это было просто их такое своё особое видение коммунизма, как и у других фантастов. И в это общее светлое космическое будущее — в Мир Полудня — с такими замечательными людьми — очень хотелось верить! И к нему очень хотелось стремиться!..

 

Анфиса читала самую разную фантастику, и классическую (как того же Жюля Верна), и современную переводную западную тоже. Фантастика предсказывала будущее. И Анфисе казалось, что в ней можно как-то найти ответы на мучившие её вопросы.

 

Да, надо вообще читать как можно больше книг! Но где точно сказано — как победить зло? И как победить смерть?..

 

…

 

Вскоре после последнего знаменательного разговора с отцом и Гертой, Анфиса прочла у братьев Стругацких, в их сборнике «Далёкая Радуга», их быстро ставшую тогда известной, и вызвавшей множество разговоров и споров, научно-фантастическую повесть «Трудно быть богом». И почувствовала, что её мысль вообще зашла в какой-то тупик.

 

Она полностью разделяла не раз уже обсуждавшуюся у них дома идею, что человек будущего — коммунист и революционер будущего — непременно должен стать «прогрессором». И даже гораздо более активным и решительным, чем прогрессоры в книгах Стругацких, и им подобные у других фантастов.

 

И она почти твёрдо знала, что на месте Антона-Руматы (убийство его любимой девушки, Киры — было лишь последней страшной каплей!) — она сделала бы то же самое: взяла бы в руки оба меча — и устроила бы этим тварям такую же мясорубку, как и он!..

 

Но можно ли таким образом — действительно победить всё зло и несправедливость? И победить смерть?..

 

Ведь действительно — нет!..

 

Значит, бог, всё-таки, не должен убивать?..

 

У бога должна быть какая-то особая, высшая мудрость — чтобы решать любые, самые наисложнейшие проблемы.

 

Да, ему должно быть очень трудно. Гораздо, неимоверно труднее, чем «просто человеку». Но если не быть богом, не быть прогрессором, то тогда — какой смысл, вообще, жить?..

 

А как им стать?..

 

…

 

В какой-то момент у Анфисы возникло в голове столько самых разных, огромных и страшных мыслей, что ей казалось — что она сейчас просто сойдёт с ума! И не было возможности поговорить об этом с Никой...

 

И память о смерти и похоронах бабушки Раи (и последовавшей за этим такой невыносимо страшной ссоры отца с его братьями), и мысль о том, что только что, почти на днях, могли погибнуть и отец, и Герта, и няня вполне могла всего этого не выдержать — эта память и эта мысль, по-прежнему, не выходили у неё из головы и не давали ей покоя. Она не могла спокойно спать. Ей снились какие-то бесформенные кошмары!..

 

Как быть?..

 

Тем более, что выздоровление у них у всех — и у отца, и у Герты, и у няни — шло как-то очень трудно и медленно, как ещё раньше не было...

 

И Анфиса знала — знала теперь уже почти совершенно точно — что братья отца уже ни ему, ни им всем не помогут...

 

«Папа! А мы все умрём?»

 

Анфиса очень долго не могла в ту ночь заснуть — и от «Трудно быть богом», и от всех своих мыслей и переживаний. И — ещё раз подумав, и поколебавшись — всё-таки, пошла в кабинет отца...

 

Отец, уже, кажется (как он уверял), немного, всё-таки, поправившийся, спал и отдыхал после своей долгой, далеко за полночь, работы с книгами и документами, с чтением и письмом. Со многими телефонными звонками (у Гриши была в это время особая работа — и он не мог здесь помочь отцу)...

 

Анфиса поскреблась к нему в дверь...

 

Отец, как настоящий разведчик, умел всё слышать даже во сне, и просыпаться, когда нужно, очень быстро, даже если очень устал и очень плохо себя чувствовал...

 

Он спросил, когда Анфиса, тихо и виновато, проскользнула к нему в кабинет:

 

«Аня, что случилось?»

 

Анфиса, подойдя поближе, тихо, и немного не своим голосом, спросила:

 

«Папа! А мы все умрём?»

 

Отец глубоко вздохнул...

 

Анфиса видела, что на стуле рядом с ним лежит большая до-революционная Библия. Она знала, что это — Библия дедушки Харитона. По которой он проповедовал революцию и коммунизм среди «Всемирных Братьев». Отец, лёжа, касался её рукой...

 

Он сказал Анфисе:

 

«Мы все победим смерть! Можешь в этом не сомневаться! Раньше или позже, так или иначе, но эта победа — она уже есть! И эта победа — принадлежит каждому из нас! Только надо её понять, и поверить в неё!..

 

Которая победа и есть — анти-гравитация, всепобеждающая вселенская Красная Сила, которая и есть — всеживотворящая и всевоскрешающая Кровь Христа!..»

 

Анфиса спросила:

 

«Папа! А Бог есть?»

 

Отец откинулся головою на подушку, очень-очень глубоко вздохнул, подумал, и ответил:

 

«И есть — и нет. Равно, Он и жив — и мёртв».

 

Анфиса спросила:

 

«А это как?»

 

Отец ответил:

 

«Понимаешь, для Бога, если это действительно настоящий Бог, быть и не быть — это совершенно одно и то же. Как для знаменитого кота Шрёдингера. Потому что, настоящий Бог — должен быть Диалектиком, когда самоутверждение происходит через самоотрицание. То есть — Абсолютным Логиком. Металогиком.

 

Он и есть — Абсолютный Логос. Всеслогающий и Всепологающий Логос. От Пролога — и до Эпилога нашей Космической Драмы. Метафизической и металогической Драмы.

 

«ЛОГОС» у нас переводится с греческого как «СЛОВО». Хотя это — и Истина, и Разум, и Идея, и Закон, и Мысль. И — Программа (как прекрасно понял Гриша)! Это — универсальнейшее понятие. Русская философия уделяла ему особенное внимание. И это — соединение и тождество абсолютно всех противоположностей в метафизической и металогической супер-позиции (соответствующей квантовой супер-позиции в физике). И это — решение всех противоречий! И это — Абсолютное Единство Всего!..

 

Прости за мало понятные тебе слова! Но слово «Логос» — ты должна запомнить на всю жизнь! И стараться его понять. У Гераклита, у стоиков... И в том же Евангелии от Иоанна...

 

Быть — и не быть, быть абсолютно живым — и абсолютно мёртвым, это для Бога как Логоса — одно и то же. Логос как единая космическая ЭВМ — решает абсолютно все противоречия и все проблемы!.. Но Он и есть — Мировой Разум!..»

 

Анфиса спросила:

 

«А как Он это может?»

 

Отец сказал (устало прикрыв глаза):

 

«Если Он может всё — значит и это Он может тоже...»

 

Анфиса спросила:

 

«Если Он может всё — то почему Он дал, чтобы сгорели Джордано Бруно и Жанна д'Арк? И все остальные от инквизиции? И чтобы все умирали?»

 

Отец (открыв глаза, и глядя куда-то в потолок) ответил:

 

«Если Он настоящий Бог — то Он Сам и сгорел вместе с Джордано Бруно и с Жанной д'Арк. И если кто-то умирает — Он умирает вместе с ним. Хотя умереть Он — в то же время — и может, и не может... Для человека это неразрешимое противоречие — а для Него нет...»

 

Отец предложил Анфисе взять её любимую табуретку и сесть, как обычно, у его дивана. Она это быстро исполнила...

 

И отец продолжал:

 

«Понимаешь, Аня, вне человека — никакого действительного Бога нет и быть не может. Вне человека — вообще нет ничего действительно существующего. Уже давно величайшими гуманистами и мыслителями было сказано, что человек — это «микрокосм». Хотя это знали ещё первобытные шаманы. Человек заключает в себе весь Космос — и видимый, и невидимый, и мыслимый, и немыслимый, и всё его прошлое — и всё его будущее. Когда человек это по-настоящему поймёт — он и станет настоящим Богом. Ибо познает Самого Себя...

 

Когда человек живёт ради Величайшей Идеи — и умирает за неё — он становится чем-то гораздо, гораздо большим, чем «просто человеком»! Он становится неким титаническим и космическим существом — живущим и ради подлинного братского единства всего человечества, и ради живого, гармонического единства — всего Космоса, всего Мироздания!

 

И он раскрывает в себе при этом такие колоссальные силы и способности — что действительно, в конечном счёте, становится Богом! Но для этого надо свято верить, что эта ещё не раскрытая божественная и космическая сущность — присутствует в тебе — и во всей полноте — уже сейчас! Как это было у Иисуса Христа...»

 

Анфиса спросила:

 

«А кто такой Иисус Христос?»

 

Отец ответил:

 

«Иисус Христос — это и есть Логос, Мировое Слово, Мировой Разум, явивший себя в человеке!..

 

Иисус Христос — это был величайший, гениальнейший учёный за всю историю человечества! Учёный-исследователь и экспериментатор. И Он действительно — смог победить смерть! Не верить в это — значит не верить в самого человека!..

 

И Он действительно — всемогущ и вездесущ!..»

 

Анфиса спросила:

 

«Он Бог?»

 

Отец ответил:

 

«И да, и нет. Он — и Бог, и Человек, и Космос одновременно. Бог, Человек и Космос — это, в действительности, совершенно одно и то же. Он — Абсолютный Человек. Совершенный Человек. Истинный Человек. Настоящий Человек...»

 

Анфиса сказала:

 

«А Герта говорила — что Он был Великий Шаман...»

 

Отец подтвердил:

 

«Да, Он был — Величайший Шаман! И даже Его чудеса, описанные в Евангелии, поразительно напоминают то, что творили, по описаниям свидетелей, наши сибирские и все индейские шаманы!..

 

А главное — сами Его Смерть, Сошествие в Ад, Воскресение и Вознесение в Небеса — поразительно напоминают классические шаманские путешествия и шаманские инициации! И как бы — заключают в себе их все!..

 

И в этом — действительно величайшая и глубочайшая тайна — тайна и нашей смерти, и нашей победы над смертью! И нашего Бессмертия! И мы должны понять эту тайну! И мы её поймём! И смерть уже не будет иметь над нами власти! А с ней — и любое зло!..

 

Возможности человека — абсолютно безграничны! Они неизмеримо более огромны, чем, скажем, то, что могут индейские шаманы или индийские йоги. Мы не знаем самих себя — и в этом наша трагедия, в которой виноваты только мы! Только наше нежелание познать самих себя!..

 

И каждый из нас — должен пережить своё «рождение свыше», своё Пробуждение, своё Просветление! Своё Сатори — как в дзэн-буддизме...»

 

Анфиса спросила:

 

«А кто такой Будда?»

 

Отец сказал:

 

«Он тоже был великий подвижник, стремящийся к самопознанию, и желавший понять, как можно избавить всех людей от болезней, страданий и смерти. И он тоже, как Христос, сумел познать и раскрыть свою космическую и божественную природу. И учил, что для познания и для раскрытия в себе этого бесконечного Творческого Начала, человек должен суметь пережить некое Великое Пробуждение, или Просветление, Озарение, Махабоддхи...

 

Христос тоже говорил, что человек должен как бы «родиться свыше», «родиться от Святого Духа». И тогда в человеке — рождается и раскрывается Бог! И раскрывается бесконечный, и бесконечно растущий Космос — бесконечно живой и бесконечно разумный! И бесконечно прекрасный!..

 

И это и есть — раскрывающееся Царство Божие, тождественное Самому Богу!.. Бесконечно растущая — и бесконечно могущественная анти-гравитация, Красная Сила!..

 

Растущая — как огромный-преогромный, непрерывно распускающийся Огненный Цветок!.. Или — как солнце-огненная Птица Феникс, Птица-Русь — которая непрерывно растёт в своём полёте, и летит и устремляется во все стороны одновременно!..»

 

…

 

Последние слова отец произнёс уже едва слышным шёпотом...

 

Анфиса чувствовала, что ей уже надо уходить, что отец слишком устал, и что у неё самой голова — как огромный, тяжёлый и булькающий обжигающе горячими мыслями кипящий котёл...

 

Но вдруг ещё одна мысль неожиданно проникла в эту её, ставшую такой огромной и тяжёлой, голову. И она вдруг подумала: что неужели же так мало женщин видели (ещё и до войны, и после), что её отец — гениальный человек? Да будь она, когда-нибудь, ещё до войны, на месте какой-нибудь такой женщины, когда отец был не только красив, но ещё и молод, и полон всех молодых сил, то она — на месте такой женщины — могла бы от такого мужчины просто с ума сойти!..

 

Анфисе, кажется, ещё никогда не приходили в голову такие мысли. И эта мысль её напугала. Но и разожгла в ней какое-то почти невыносимое любопытство...

 

Она уже встала со своей табуретки и хотела пожелать отцу спокойной ночи и скорейшего выздоровления. И повернуться, и скорей идти к себе спать...

 

Она уже и повернулась было — чтобы уходить...

 

И вдруг — как что-то дёрнуло её откуда-то изнутри!..

 

И она — неожиданно для самой себя — опять обернулась к отцу и спросила у него:

 

«Папа! А почему ты зовёшь меня «Аня»?»

 

Отец будто и не удивился её вопросу. Хотя и ответил не совсем сразу...

 

Он сказал:

 

«У тебя прекрасное имя — «Анфиса»! С древне-греческого его можно перевести и как «цветок», и как «цветущая», и как «цветение», и как «расцвет». Имя человека — это его Идея и его Программа...

 

А почему «Аня»?..

 

Была такая необыкновенная, замечательная девушка, Аня. Я её встретил в Ленинграде в 1937-ом году. Это был самый счастливый год в моей жизни. Хотя, в то же время, и самый страшный. Мне было тогда, как ты легко можешь сосчитать, 20 лет. А ей 17. Эта девушка очень сильно меня любила. И я её очень сильно любил. И потом эта девушка погибла...

 

Я не могу тебе сейчас многого рассказать. Не только по личным причинам...»

 

Отец коротким, слабым жестом пригласил Анфису снова присесть на табуретку (что она тут же и сделала), и продолжал:

 

«Почему «Аня»... Почему я зову тебя «Аня»...

 

В этом коротком имени заключён очень древний, ещё до-греческий, корень, который стал потом приставкой в очень многих греческих словах и именах. Смысл этого короткого имени можно перевести как: «ТА, КОТОРАЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ».

 

Например, имя «Анастасия» можно перевести и как «Воскресение», и как «Восстание». А «Восстание» можно понимать и как восстание порабощённого класса против класса поработителей — и как «восстание из мёртвых». Это тоже восстание. И, наверное, более важное, чем все вооружённые революционные восстания в истории человечества — хотя оно и находится в теснейшей связи с ними, которая ещё очень мало осмыслена...

 

И, обрати внимание, что и Восстание, и Воскресение, и Вознесение — это всё движение вверх! Это всё есть движение — преодолевающее гравитацию! Это всё — проявление некой силы анти-гравитации, анти-энтропии! Силы творящей!..

 

Человека гнетёт и убивает — сама гравитация! А спасает и возрождает — анти-гравитация!

 

Человека гнетёт и убивает — само текущее время! А воскрешает из мёртвых — время обратимое! Которое оно же — сила анти-гравитации и анти-энтропии!..»

 

Отец сделал небольшой жест рукой Анфисе — как бы ища её согласия и подтверждения тому, что он собирается сказать («как ослабела его рука!..», подумала она), и, собравшись с силами, сказал:

 

«Ты ведь читала в «Технике — молодёжи» замечательную вещь Эдмонда Гамильтона «Сокровище Громовой Луны»? Где герои — старые, безработные, выброшенные из жизни астронавты — ценою многих усилий и жертв находят на этой страшной Громовой Луне, напоминающей пылающий ад, чудесное вещество ЛЕВИУМ, обладающее свойствами анти-гравитации...

 

В этой фантастической истории — огромнейший смысл!..

 

Мы когда-то пережили гравитационный коллапс, который описан в Библии как Грехопадение. И подпали под власть гравитации...

 

Змей — это гравитация. А «Запретный Плод» — это «сфера Шварцшильда», границы которой нельзя переходить. Иначе будет неотвратимое падение в Чёрную Дыру, неодолимое и безвозвратное...

 

Именно гравитация — физическая тяжесть как таковая — это и есть сила всех насилий и репрессий, всех болезней и самой смерти! Пока мы не победим гравитацию — ни о какой победе над всеми политическими и социальными репрессиями не может быть речи!..

 

Раковая болезнь — она тоже от гравитации...

 

А Чёрная Дыра — это и есть всепожирающая гравитация! Она — и в центре Земли!..

 

Капитал — это хитро скрытая Чёрная Дыра! Он вращается в своём товарно-денежном обороте — как фашистская свастика... Против Солнца...

 

Фашистская свастика — это символ Чёрной Дыры... Чёрное Солнце... Центр преисподней...»

 

…

 

Анфиса видела, что отец уже просто чрезмерно устал, что ему уже просто немедленно надо спать и отдыхать. Но она продолжала слушать его, как заворожённая, боясь прервать, затаив дыхание...

 

Отец говорил уже с огромным трудом:

 

«Надо победить гравитацию. Надо победить время. Тогда мы победим смерть... И фашизм — который есть концентрированный капитализм, концентрированное буржуазное сознание...

 

Победим Чёрное Солнце!..

 

И это — победа Мысли! И победа Слова!..»

 

Анфиса видела, как гримаса боли исказила лицо отца — и зажала себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, и не испугать его своим криком...

 

Но отец уже справился — и, глянув с лёгкой улыбкой (больше в одних глазах) на Анфису — очень тихо, произнёс:

 

«Боль и смерть — лучшие учителя. Только они и могут дать тебе понять — что в человеке есть нечто более сильное, чем они...

 

Инициация, посвящение — происходит через боль и смерть... С самых первобытных времён...

 

Мы все смертны. И мы все носим в себе смерть. Но носить в себе смерть можно очень по-разному. И главное и определяющее в человеке — это именно его отношения со смертью...»

 

Отец уже едва говорил — но продолжал, уже почти шёпотом:

 

«Если, к примеру, человек ведёт дневник, и записывает всё, что вокруг него и с ним самим происходит, стараясь всё анализировать, стараясь всё понять и осмыслить, то он уже — побеждает смерть!..

 

Каждое написанное им на бумаге слово — это уже победа!.. Победа над энтропией...

 

Попробуй и ты — вести такой дневник!..»

 

Голова отца, как уже какая-то не своя, бессильно откинулась куда-то назад, на подушку. Уже почти не видящие глаза совершенно устало закрылись...

 

Анфиса не помнила и не соображала — толи она сама вскочила со своего места, толи как бы какая-то сила её подняла... И она увидела себя стоящей перед лежащим на диване отцом — и тоже была не в состоянии произнести ни слова...

 

А отец, не открывая глаз, как-то, будто про себя, в ответ на какую-то услышанную в себе самом мысль, усмехнулся, и — добавил ко всему уже сказанному:

 

«Может получиться что-то вроде хроники тонущего корабля...»

 

«Хроника тонущего корабля»

«Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!»

 

(Известная русская морская песня)

 

После этого разговора с отцом — Анфиса заснула у себя, сама не помнила как...

 

А вечером следующего дня — она достала из своего письменного стола давно отложенную для этой цели тетрадку в клетку, в красивой и непромокаемой тёмно-синей обложке.

 

Приготовила деревянную ручку-вставочку с тонким стальным пёрышком и две скляночки с водостойкой несмываемой тушью, синей и чёрной.

 

Вспомнила про дневник блокадной девочки Тани Савичевой, который ей показывала Герта. Вспомнила эти неровные крупные записи чернилами в небольшой записной книжке...

 

Вспомнила и её последнюю запись:

 

«...Умерли все. Осталась одна Таня...»

 

Раскрыла тетрадку, обмакнула перо в чёрную тушь — и на первой странице сверху написала, покрупнее, одними крупными буквами, название:

 

«ХРОНИКА ТОНУЩЕГО КОРАБЛЯ».

 

Решила, что будет писать в каждой клетчатой строке, а не через одну, мелким и убористым почерком.

 

Очистила пёрышко школьной перочисткой, закрыла крышечкой чёрную тушь — и придвинула к себе синюю.

 

И — тремя клетками ниже — сделала, синей тушью, первую запись:

 

«Папу хотели убить. Но это не удалось. Бабушка Рая уже умерла. И всё может утонуть или сгореть. Надо готовить новую революцию».

 

…

 

Через пару дней Анфиса, после очередного разговора с отцом, записала его мысли (как делает, она знала и Герта), которые чётко отложились в её памяти:

 

«Папа сказал:

 

«Для буржуазного сознания — всё конечно, для коммунистического сознания — всё бесконечно. Любая вещь — бесконечна. Любая форма, любой образ — это врата в Бесконечность.

 

В бесконечной Вселенной возможно абсолютно всё. Все границы между возможным и невозможным — чисто условны.

 

Всё уже было. Всё уже есть.

 

Что было в прошлом? Было абсолютно всё.

 

Каждое событие неисчерпаемо, как каждый атом.

 

В Бесконечности бесконечно всё.

 

Гений соединяет конечное с Бесконечным. А значит — смертное с Бессмертным».

 

Герта сказала, что даст мне на сохранение мысли папы, когда их перепечатает на машинке».

 

…

 

Немногим позже в тетрадке появилась следующая запись:

 

«14 декабря 1964 года. В Ленинграде наводнение. Вода в Неве поднялась на 214 см. У нас залило всю набережную.

 

Тётя Стеша, мама Ники, всё время рассказывает, что под Ленинградом, под видимой Невой, на огромной глубине под землёй течёт Подземная Нева. И она очень глубокая. Она геолог и гидролог, и знает. У нас под городом сплошные невидимые трещины и провалы. Эти сведения секретные. Наш город может провалиться в Подземную Неву в любой момент.

 

Папа говорит, что это будет для нас самое лучшее крещение. Это Данила сказал, он нас навещал, принёс яблоки и виноград. Сказал, что Алик с Ариной в каком-то походе.

 

Герта рассказывала про потоп и гибель человечества, и про Ноев Ковчег в Библии. Ноев Ковчег — это Ковчег Завета?

 

Надо почитать Библию. Герта сказала, что это до сих пор книга №1 в истории человечества. И что если читать её каждый день, то нужен год, чтобы прочесть её всю.

 

А папа сказал, что Иисус Христос ходил по воде, потому что Он уже тогда победил гравитацию. А победив гравитацию — победил смерть.

 

Мы выплывем?

 

Если нас не утопит гравитация».

 

…

 

Затем в синей тетрадке Анфисы появилась последняя в уходящем 1964 году запись:

 

«Мне приснился очень удивительный сон. Будто я где-то в Арктике иду по льду Северного Ледовитого океана. И мне надо обязательно дойти до линии горизонта, потому что я почему-то знаю, что если я до неё дойду, то у нас никто не умрёт. И вообще больше никто не умрёт. И я ведь знаю, что до линии горизонта дойти нельзя, потому что она всё время от тебя уходит. Но я почему-то знала, что если я её задержу своим взглядом, то она не уйдёт, и я до неё дойду. Только нельзя смотреть по сторонам. И под ноги нельзя. Я во сне называла её границей.

 

И вот я иду по льду и держу границу взглядом непрерывно. И она не уходит, и я приближаюсь к ней. А лёд у меня под ногами становится всё тоньше и тоньше. А под ноги смотреть нельзя. И бояться ни за что нельзя. А граница уже совсем близко от меня. А лёд превращается в воду. И я знаю, что по воде идти нельзя, а надо идти, не останавливаясь, прямо по пустому пространству. И в ту же секунду я понимаю, что и в пространство тоже можно провалиться, и надо идти по времени, как будто оно у тебя прямо под ногами. И я один шаг или два совершила прямо по времени. К самой границе.

 

И тут я стала не то проваливаться, не то улетать вверх. И стала понимать, что это сон. И граница исчезла. И я поняла, что на самом деле никаких границ не существует вообще. Что это самообман. И что по времени можно ходить. Ходить куда угодно! И я проснулась.

 

Обычно я во сне или падаю в какую-то пропасть, или летаю. А тут и то, и то. Совершенно необычно!

 

Надо будет спросить у Гриши: можно ли ходить по времени?

 

Скоро Новый Год!

 

Надо подвести итоги свой жизни».