Региональные компоненты «Американской системы» Клинтона

Европейский компонент

Еще недавно никто не мог предположить, что окончание холодной войны приведет к охлаждению американо-европейских отношений. Для американцев негативное и критическое отношение к ним со стороны жителей Европы стало одной из самых обидных неожиданностей. По обе стороны океана политики и эксперты, бизнесмены и журналисты пытаются понять, как раскол между двумя самыми мощными в мире союзниками может повлиять на геополитическую ситуацию, международную безопасность и стабильность. В одних столицах на этот раскол смотрят с тревогой, в других - с радостью и воодушевлением. Одни пытаются обезопасить себя от возможных осложнений, другие думают, как извлечь пользу из этой ситуации.

К антиамериканизму Европы внешнеполитическая элита США оказалась морально неготовой. Американцы отвергают саму идею того, что они должны каким-то образом «заслужить» расположение европейцев и соотносить свое поведение и мышление с представителями Старого Света. Конечно, традиционные отличия в культуре и истории оказывают сегодня большее влияние на отношения двух гигантов, чем в годы холодной войны. Однако главные вопросы, отделяющие Америку от Европы, - это расхождения в вопросах важности военной мощи, а также в подходах к решению международных проблем.

Конец «холодной войны» и биполярной системы изменил природу трансатлантических отношений. Эксперты по обе стороны Атлантики заговорили о трансатлантических диссонансах. Это и Европа, исчезающая с американского радарного экрана, и Америка, занятая собственными проблемами, Европейский Союз, смотрящий теперь только на восток. После того, как военное, политическое и идеологическое противостояние со стороны СССР стало историей, основа трансатлантических отношений – безопасность - была снята с повестки дня. Следовательно, окончание «холодной войны» становится и успехом, и проблемой НАТО - главной опоры трансатлантических отношений.

Одной из основных причин межатлантических разногласий считается различное восприятие мира. ЕС как региональная сила отдает предпочтение проблемам регионального характера, незначительно развивая надрегиональную политическую активность. А США, являясь мировой державой, напротив, рассматривают кризисные явления в любом регионе мира как угрозу собственным интересам, пытаясь задействовать страны Европейского Союза.

Противоречия между партнерами усиливаются из-за их стремления использовать в международной политике свои преимущества, позитивный опыт в решении международных проблем. Так США, обладая военно-техническим превосходством и способностью эффективно использовать свои вооруженные силы, отдают предпочтение разрешать конфликты путем применения силы, как это было в Косово. Европейцы, обладая искусством дипломатии, предпочитают разрешать конфликтные ситуации мирным путем[33].

Военное вмешательство НАТО в конфликт в Косово (СРЮ) в марте - июне 1999 г. поставило Европу перед рядом новых проблем. Первая из них - продемонстрированная НАТО претензия на право военной интервенции без санкции Совета Безопасности ООН или ОБСЕ за пределами зоны собственной ответственности в случае (как это имело место в СРЮ) грубых нарушений прав человека и национальных меньшинств.

Агрессивно-высокомерное отношение США к своим противникам и, что еще важнее, к своим союзникам противоречит их национальным интересам, подталкивая Европу к стратегическому союзу с Россией. Европейцы начинают сомневаться в искренности своих американских друзей, заявляющих, что они приветствуют усилия по созданию единых вооруженных сил и выработке общеевропейской внешней политики. Но Соединенные Штаты и не могут вести себя иначе, так как невмешательство в европейские дела противоречит их интересам. Получив возможность завершить интеграционный процесс, Европа сможет претендовать на политическую роль, соответствующую ее экономическому потенциалу, превосходящему американский. А допустить превращение Европы в альтернативный полюс экономического притяжения – значит положить конец той уникальной однополярности, которую Америка привыкла считать причитающейся ей по праву.

Политическую нерешительность Европы автор объясняет тем, что Старый Свет еще не сделал окончательного выбора между интеграцией в американскую систему и независимостью от нее. Ценой такой интеграции европейских элит в американский правящий класс стал бы фактический отказ от национального суверенитета[34]. Политическая «эмансипация», за которую выступает автор, представляется логически вытекающим следствием экономической мощи европейского континента. Размежевание Европы и Америки неизбежно еще и потому, что экономические противоречия между ними усугубляются культурно-ценностными расхождениями. Более того, попытки насадить в европейских обществах американскую ультралиберальную социальную и экономическую модель фактически означают взорвать их изнутри, подорвать гражданскую веру в государство, разрушить государство благосостояния, считающееся в Европе одним из величайших политических достижений последнего столетия. Итак, заключает автор, следует признать, что «в среднесрочной перспективе налицо все признаки подлинного антагонизма между Европой и Соединенными Штатами» [35].

Азиатский компонент

Что касается американско – японского сотрудничесвтва, то Америка называет Японию мировой державой и пытается доказать историческую недолгосрочность превосходства США. Японию, как и Великобританию, считает «неугомонными» крупными державами, имеющими собственную геостратегию. Сама же Япония являлась лишь точкой опоры для США.

Учитывая великую мощь Америки, можно сказать, что для Японии США служили «зонтиком», под которым страна могла прийти в себя после опустошительного поражения, набрать темпы экономического развития и на этой основе постепенно занять позицию одной из ведущих держав мира. Но более того, для Японии естественно стремление занять ступень главы мира. Тем самым обеспечено неизбежное соперничество между Японией и Америкой. Однако, у Японии еще недостаточно сил, чтобы выйти на первое место (Япония до сих пор не имеет национальной самостоятельности в области безопасности). Как долго может сохраняться такая расстановка сил?

Есть версия о возможном снижении регионального первенства Америки в Азиатском регионе, так как, постепенно растущая мощь Китая, на континенте, может распространяться на морские регионы, имеющие довольно большое значение для Японии. По этому поводу у японцев усиливается чувство неопределенности в отношении геополитического будущего их страны.

В действительности, хотя Япония и находится в Азии, она не в достаточной степени азиатская страна. Такое положение значительно ограничивает ее геостратегическую свободу действий. Ведь Япония до сих пор остается зависимой от американского военного покровительства. Из этой ситуации З. Бжезинский дает альтернативный выход: либо Япония соглашается с региональным господством Китая, либо осуществляет широкую — и не только дорогостоящую, но и очень опасную — программу военного перевооружения. Но Япония боится и понимает, что резкое изменение курса может быть опасным.

В этом отношении в политических кругах Японии выявились разногласия. Мнения разделились в четырех направлениях: приверженцы тезиса «Америка прежде всего», сторонники глобальной системы меркантилизма, проактивные реалисты и международные утописты.

Первые, то есть придерживающиеся мнения «Америка прежде всего», считают существующие американо-японские отношения стержнем японской геостратегии.

Второе направление считает Японию в первую очередь экономической державой и относительная демилитаризация Японии — это капитал, который стоит сохранить. Поскольку Америка гарантирует безопасность страны, Япония свободна в проведении политики глобальных экономических обязательств, которая понемногу усиливает свои позиции в мире.

Третья группа — проактивные реалисты — представляет собой новую категорию политиков и геополитических мыслителей. Они выражают мнение о том, что Япония имеет возможности (будучи богатой и развитой демократией) и обязательства произвести действительные изменения в мире после окончания холодной войны. Тем самым Япония должна добиться мирового признания. У истоков этой позиции в 80-е годы, как известно, стоял премьер-министр Ясухиро Накасонэ. А в 1994 году по этому поводу был выпущен документ «Программа для Новой Японии: переосмысление нации».

Наименее влиятельным можно назвать четвертое направление — международных утопистов. Они связывают Японию с глобальным лидерством в разработке и продвижении подлинно гуманной программы для мирового сообщества.

Эта политическая неустойчивость говорит о том, что Япония в целом не видит выхода из-под Американского прикрытия. Бжезинский же предлагает хитрый ход: «использовать особые отношения с США чтобы добиться мирового признания для Японии, избегая в то же время враждебности Азии и не рискуя преждевременно американским «зонтиком» безопасности».

Но, все-таки, небольшие порывы к независимости от США можно наблюдать во внешней политике Японии. В первой половине 1996 года правительство островного государства заговорило о «независимой дипломатии», несмотря на то, что, всегда осторожное, Министерство иностранных дел предпочитало переводить это выражение более туманным термином «проактивная дипломатия»[36].

Евразийский компонент

В концепции сторонников активной (можно также сказать агрессивной) политики глобального лидерства обращается внимание на тот факт, что американская гегемония кардинальным образом отличается от гегемонии советской, или любой другой имперской гегемонии прошлого. Она определяется как “щедрая” или “благотворительная”. Невозможно представить считают сторонники такой трактовки американского лидерства, чтобы такой “благожелательной” по своей сути могла бы быть политика России, Китая, Германии, если бы они оказались в положении мирового гегемона. Таким образом, признается, что, кроме США, нет страны в мире, которая обладала бы позитивным потенциалом для лидерства (как мирового, так и регионального), нет и государства, которое было бы готово взять на себя обязательства по руководству развитием международного сообщества. Впоследствии тезис о благотворительном характере американского лидерства будет использован и сторонниками более мягкого варианта гегемонии США из числа политологов консервативно-либерального направления, работающих на администрацию Клинтона.

В концепции унитарного американского лидерства хорошо представлена описательная, постановочная часть, однако отсутствует очень важный компонент, в котором была бы представлена стратегия реализации американской гегемонии и однополюсной модели международных отношений. Это не случайно. В основе предлагаемой модели межгосударственных отношений на XXI век лежит постулат, согласно которому положение Соединенных Штатов как самой совершенной и сильной державы мира делит мир на три большие категории: 1) государства, входящие или стремящиеся войти в круг американских союзников, признающих превосходство американской модели развития и следующие в фарватере политики США; 2) страны, не признающие однополюсную модель мира и право США на определение хода мировых и особенно региональных процессов; 3) страны, или не определившиеся в своем отношении к позиции сверхдержавы, или не являющиеся активными участниками (до поры до времени) мировых процессов.

Политика администрации Клинтона в военной и экономической областях ориентирована прежде всего на первые две категории государств, а также на отдельные государства СНГ (Украину, Грузию, Азербайджан, Узбекистан), несмотря на их “отрыв” от стран ЦВЕ, то есть на тестраны, которые в краткосрочной перспективе готовы поддержать лидерство США в том варианте, который предлагает сам лидер.

Россия, хотя и включена в третью категорию государств, фактически составляет особую категорию, так как она не согласна с предлагаемой Соединенными Штатами моделью развития мирового сообщества и сохраняет возможности (пусть и ограниченные) для оказания противодействия политике США. Сторонники стратегии решительной гегемонии США предлагают не просто игнорировать Россию, но и проводитьполитику таким образом, чтобы воспрепятствовать возможности маневра для нее в Евразии.

X. Сичерман, президент Института внешнеполитических исследований, убежден, что Соединенные Штаты могут добиться успеха в Евразии, полагаясь на собственные силы и НАТО, при условии, что “за спиной американской дипломатии будет тень вооруженных сил США”[37]. 3. Бжезинский также убежден, что политика США должна создать такие условия господства США в Евразии, при которых на ее территории не могло бы появиться государства, способного бросить вызов американскому лидерству. Для достижения этого автор предлагает сделать следующее:

• Выделить геостратегически наиболее динамичные евразийские государства, чья настоящая или будущая мощь могут привести к перераспределению влияния на континенте и в мире.

• Сформулировать политику в отношении каждой из указанных стран, которая была бы наиболее выгодна для продвижения и поддержки американских интересов; разработать геостратегическую концепцию, которая позволила бы объединить в единую систему политику США на отдельных направлениях, сделать ее по-настоящему глобальной, всеохватывающей.

В общих чертах 3. Бжезинский определил евразийскую стратегию США следующим образом: “Коротко говоря, евразийская геостратегия США предполагает целенаправленное управление геостратегически динамичными государствами, осторожный контроль в отношении проблемных государств, преследуя двойной интерес - сохранение уникальной глобальной власти в краткосрочной перспективе и ее инкорпорирование в институты развивающейся глобальной системы кооперации. Если выразить это в терминологии темных времен древних империй, три важнейшие императива имперской геостратегии заключаются в том, чтобы предотвратить столкновение и обеспечить взаимные интересы безопасности между вассалами, добиваться, чтобы государства-данники сохраняли свою уступчивость и были защищены, не позволять варварам объединиться”.

Для достижения поставленных целей он предлагает активизировать политику США в отношении Украины, так как “отрыв” Украины от Большой Европы сделает более уязвимым положение Польши, которая становится основным центром на восточной границе Европы, но, что еще важнее, и о чем говорят отдельные эксперты, Польша лишается важной сферы своего собственного влияния. Аналогичным образом определяется и роль Азербайджана, главного действующего лица в Каспийском нефтеносном бассейне, чья независимость от России призвана играть ключевую роль для будущего роста американского влияния в странах Центральной Азии.

Особые опасения у стратегов, для которых Россия остается потенциальным источником противостояния политике США на континенте, вызывает возможность возникновения “антигегемонистской” коалиции Китая, России и Ирана, союза Японии и Китая, а в Европе достижение соглашения между Россией и Германией и или Россией и Францией. Чтобы не допустить этого, сторонники “евразийской стратегии” Бжезинского предлагают проводить активную политику в отношении потенциальных партнеров России: не “обидеть” своего союзника - Турцию и добиваться ее приема в ЕС, так как именно Турция может стать важнейшим союзником США для интеграции центральноазиатских стран в мировое сообщество; продвигать Китай к роли “естественного союзника” Соединенных Штатов; изменить тактику давления на Иран, так как это может привести к его сближению с Россией, что было бы не в интересах Америки".

Таким образом, несмотря на тенденциозность многих высказываний ученых и политиков, продвигающих концепцию откровенной наступательной глобальной гегемонии Соединенных Штатов, несмотря на то, что от нее стараются отмежеваться многие политические деятели и внешнеполитические эксперты, считающие свои взгляды более умеренными, указанная концепция существует, и ряд ее положений, в том числе в отношении Российской Федерации, постепенно реализуется.

Как отмечают отдельные специалисты в области международных отношений, сам по себе факт сверхдержавности Соединенных Штатов не вызывает возражений, однако встает вопрос о том, как будут использованы преимущества нынешнего положения США. Высказываются опасения, что глобальное политическое и военное лидерство - это весьма опасная основа для американской политики, невозможно четко определить ее цели и пределы, она сопряжена с колоссальными расходами, США оказываются ответственными практически за события во всем мире, и в результате, американское глобальное лидерство становится синонимом “мирового полицейского”[38].

Силовые аспекты региональной политики

Резко обострившийся с начала 1998 г. этнополитический конфликт в Автономном крае Косово быстро приобрел широко интернационализированный характер. В него оказались прямо или косвенно вовлечены ведущие европейские и мировые державы, международные организации (ООН, ОБСЕ, НАТО, ЕС и т. д.), множество неправительственных гуманитарных организаций и т. п. Однако главным внешним фактором, оказывающим воздействие на развитие косовского кризиса на современном этапе, остается политика Соединенных Штатов Америки, сохранивших после окончания "холодной войны" позиции ведущей державы постбиполярного мира.

Помимо противодействия успешным операциям сербской армии и полиции по подавлению очагов сепаратизма в Косово, еще одной причиной резко усилившегося с конца сентября 1998 г. давления на Белград стало неблагоприятное для США развитие ситуации в регионе в целом (в частности, победа на сентябрьских выборах в Боснии национал-радикалов во всех трех боснийских общинах, нанесшая серьезный удар по Дейтонским соглашениям, а также самые сильные с весны 1997 г. беспорядки в Албании, вылившиеся в настоящий мятеж оппозиции). Наконец, свою роль, безусловно, сыграли и конъюнктурные внутриполитические интересы администрации и лично Б. Клинтона: за три дня до ультиматума С. Милошевичу палата представителей США проголосовала за проведение Конгрессом полномасштабного расследования на предмет возможного начала процедуры отстранения президента от власти. Стремление администрации сгладить политические последствия скандала вокруг личной жизни Б. Клинтона за счет решительных действий на внешнеполитическом фронте в данном случае было усилено задачей подготовки к промежуточным ноябрьским выборам в Конгресс.

В более общем плане активизация американского вмешательства в косовский кризис явилась не только и не столько способом решения сиюминутных внутриполитических проблем и реакцией на успешные действия Белграда против албанских сепаратистов, сколько свидетельством того, что США наконец более или менее определили свои внешнеполитические интересы в связи с этим конфликтом. Среди них наиболее важными представляются два момента: стратегический и идеологический.

Рассуждая о стратегических интересах США применительно к данному конфликту, представители администрации Б. Клинтона постоянно заявляли, что целью американского вмешательства в косовский кризис является, прежде всего, предотвращение выхода конфликта за рамки Сербии, что привело бы к дестабилизации ситуации во всех соседних странах включая балканских союзников США по НАТО - Грецию и Турцию[39].

Гораздо более реальную угрозу для США представляло возможное негативное влияние косовского кризиса на процесс мирного урегулирования в Боснии и Герцеговине. Администрация Б. Клинтона, потратившая много сил и средств на разработку и реализацию Дейтонских мирных соглашений по Боснии, было крайне заинтересована в поддержании региональной стабильности и в том, чтобы избежать необходимости новой широкомасштабной миротворческой миссии и программы реконструкции на Балканах. Именно угроза срыва процесса выполнения Дейтонских договоренностей, а также дестабилизации граничащих с Косово Македонии и Албании в результате "действий югославских и сербских властей" в крае была указана президентом Б. Клинтоном в качестве основной причины ужесточения экономических санкций против республик СРЮ в июле 1998 г.[40]

Другим важным стратегическим интересом США является использование конфликта в Косово в целях "укрепления позиций НАТО в качестве основного инструмента по обеспечению мира и безопасности в Европе" за счет дальнейшего усиления "миротворческо-полицейской" функции альянса. С начала обострения кризиса в Косово в 1998 г. руководство США осознавало невозможность отстраниться от решения косовской проблемы, полностью оставив ее на усмотрение своих европейских союзников по НАТО. Кроме того, разразившийся в Косово кризис в очередной раз поставил под вопрос своевременность и адекватность расширения НАТО на восток в качестве ответа на основные угрозы безопасности в Европе. В этом смысле проблема Косово, подобно боснийскому конфликту, стала для США "делом принципа", своеобразным "испытанием на лидерство и решимость"[41].

Другой комплекс причин активизации американского вмешательства в Косово, на первый взгляд, носил ярко выраженный идеологический характер. Представители администрации Б. Клинтона постоянно указывали в качестве одной из главных причин американского вмешательства на резко ухудшившуюся ситуацию с правами человека в Косово в результате сербских полицейских операций, а также на отсутствие основных атрибутов демократического общества в этом автономном крае и, что особенно важно, в Сербии и СРЮ в целом. При этом открыто заявлялось, что главной помехой на пути "демократического развития" Сербии является правление социалистов и лично С. Милошевича в качестве президента СРЮ.

Для США С. Милошевич с момента избрания на пост президента Сербии в 1990 г. представлял собой нежелательного партнера как "неконтролируемый" Западом "неокоммунистический" лидер, стремившийся к тому же к построению на Балканах единого сербского государства (непосредственно примыкающего к южному флангу НАТО), политика которого вряд ли соответствовала бы курсу США на вовлечение стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в сферу влияния Североатлантического альянса. Администрация Б. Клинтона была вынуждена несколько смягчить это отношение в ходе разработки и начала реализации Дейтонских соглашений, заключение которых не в последнюю очередь стало возможно благодаря лично С. Милошевичу. Однако, по мере того как процесс мирного урегулирования в Боснии набирал силу, администрация США возобновила поиск предлогов для ослабления "режима Милошевича" или даже отстранения его от власти. Казалось, такой шанс давали массовые демонстрации "демократической оппозиции" зимы 1996-1997 гг., однако эти ожидания не оправдались.

В июле 1997 г. С. Милошевич стал президентом СРЮ; осенью того же года коалиция левых сил во главе с социалистами сумела получить наибольшее число мест (110 из 250) на выборах в сербскую скупщину, а ставленник С. Милошевича Милан Милутинович был избран на пост президента Сербии. Более того, на выборах 1997 г. значительно укрепили свои позиции националистические силы: второе место заняли представители Сербской радикальной партии, получившие 82 места, а третье - националистическое Сербское движение обновления во главе с В. Драшковичем (45 мест). Чтобы сформировать правительство, левым пришлось пойти на союз с сербскими радикалами, лидер которых В. Шешель занял в марте 1998 г. пост заместителя премьер-министра Сербии. Победа осенью 1997 г. противников С. Милошевича во главе с М. Джукановичем на президентских и парламентских выборах в Черногории, сопровождавшаяся обострением сербско-черногорских противоречий в рамках СРЮ, не способствовала усилению позиций С. Милошевича, но и не смогла их существенно подорвать.

В этом смысле косовский кризис, резко обострившийся с начала 1998 г., предоставил в распоряжение администрации США новый мощный рычаг политического давления на С. Милошевича - возможность представить в качестве основной причины конфликта "антидемократический" характер правящего в Сербии режима.

Именно "неспособность США помочь развитию демократии в Сербии", по словам Дж. Хупера, явилась "основной причиной наших проблем на Балканах"[42]. Смысл подобных высказываний очевиден: как заявил лидер демократического меньшинства в сенатском комитете по международным делам Джозеф Байден, "...пора перестать считать Милошевича частью решения проблемы, а не самой проблемой. В долгосрочной перспективе в регионе нет шансов для мира, пока на смену Милошевичу не придет демократическое правительство"[43].

Стремление США к смене режима Милошевича с одновременным насаждением демократии по-американски, как известно, не увенчалось успехом. В военной операции против Союзной Югославии, которая продолжалась 78 дней, в той или иной форме участвовали 19 стран НАТО. Североатлантический альянс принял решение о ее начале после неудавшихся переговоров с руководством СРЮ по проблеме Косово и Метохии во французском городе Рамбуйе и Париже в феврале и марте 1999 года.

Противоречащая международно-правовым нормам агрессия против суверенного государства под мифическими предлогами и во имя двуличных целей – такой характер носили действия НАТО. Начатая на основании ложных и сфабрикованных данных об антиалбанских «этнических чистках», военная кампания уже в силу одного этого не могла рассчитывать на успех. Чего реально удалось добиться альянсу? Ухода сербских сил безопасности и подразделений югославской армии из Косово. Это если не считать гибели тысяч мирных жителей, разрушенной балканской инфраструктуры, экологической катастрофы, пресловутого «балканского синдрома».

Но как оказалось, переход Косово под протекторат ООН и контроль сил КФОР не решил проблему, а лишь загнал её в тупик. Все дело было в «двойных стандартах» по отношению к участникам косовского конфликта. Запад изначально принял сторону этнических албанских боевиков. На смену власти Белграда в Косово пришла власть вооруженных экстремистов. Было предано забвению основное требование любой миротворческой операции – равноудаленность от враждующих сторон.