Объект экспроприации и действительный предмет отчуждения

Заключение о том, что прибавочный продукт существует не только в строгой форме дополнительного «количества», но и в виде не всегда поддающейся определению «дельты качества» потребительной стоимости растворяется в любой разновидности товара и в любой доле общей товарной массы, заставляет по-новому взглянуть на основные выводы Маркса.

Обратимся к ключевым звеньям его учения:

— прибавочная стоимость создается исключительно в процессе производства (причем производства, понятого в его «узком» значении, то есть в начальном звене общего политико-экономического цикла «производство — распределение — обмен — потребление»);

— прибавочная стоимость создается только за счет эксплуатации наемного труда капиталом (конкретно это положение раскрывается следующим образом: наемному работнику оплачивается исключительно стоимость его рабочей силы, между тем как общая стоимость, создаваемая в процессе труда, может — в принципе неограниченно — превышать первую).

Уже из этих двух положений следуют чрезвычайно важные, если не сказать революционные, результаты, составляющие сущностный элемент всего марксистского учения об обществе и судьбах исторического развития.

1. Прибавочная стоимость (в докапиталистических формациях — предшествующие ей формы) создается исключительно трудом эксплуатируемых масс. Но за прибавочной стоимостью в конечном счете стоит прибавочный продукт; первая лишь конкретно историческая форма второго и не более того. Между тем, как уже говорилось, ретроспективный взгляд на развитие человеческой цивилизации показывает, что практически все плоды прогресса являются ничем иным, как прибавочным продуктом. Ведь весь необходимый полностью исчезает в ходе воспроизводственных процессов, поэтому сохраниться в состоянии только то, что не может быть тотчас же потреблено. Словом, все то, что окружает нас,— это та или иная форма прибавочного продукта. Таким образом, вся создаваемая руками людей материальная цивилизация, на поверку оказывается созданной не обществом «вообще», но только эксплуатируемыми массами.

2. Весь прибавочный продукт полностью отчуждается от его непосредственных производителей. (Это одно из важнейших положений марксистской теории, которое может рассматриваться как прямое следствие закона стоимости, согласно которому все товары продаются в строгом соответствии с нею, а значит, в известной мере и с социальной справедливостью, ибо наемный работник получает полную стоимость воспроизводства его собственной способности к труду.) Но, будучи точно таким же товаром, как и все остальное, рабочая сила, помимо стоимости, обладает еще и потребительной стоимостью. В свою очередь, последняя состоит в способности работника производить прибавочную стоимость. От прибавочной же стоимости ему не достается решительно ничего.

Отсюда вытекает, что эксплуатируемый капиталом труд оказывается вне созидаемой им же (и только им) цивилизации.

3. Таким образом, уже сама историческая справедливость диктует необходимость социальной революции, которая рано или поздно должна будет восстановить попранные права экспроприируемого большинства. В противном случае говорить о том, что исторический процесс подчиняется строгой закономерности, невозможно.

Словом, учение о прибавочной стоимости в своем логическом развитии ведет к чрезвычайно важным следствиям не только абстрактного теоретического, но и весьма практического характера.

Невозможность отделения «химически чистой» формы необходимого продукта от «прибавочной» составляющей нисколько не противоречит этим выводам. Ведь в конечном счете историческая несправедливость состоит совсем не в том, что от непосредственного производителя отчуждаются обезличенные объемы товарных масс, но в том, что наемный работник остается вне основных достижений культуры и прогресса, в том, что развитие его личности оказывается деформированным.

Не отъятие части произведенного им продукта, но принципиальная невозможность всестороннего развития, необратимое уродование самого человека становится основным пороком разделенного на классы общества. На месте того, что должно было бы стать монадой человеческого рода, то есть микроскопической единицей, вбирающей в себя без исключения все определения последнего, появляется, по меткому замечанию Козьмы Пруткова, раздутый в одну сторону «флюс». В конечном счете все общество становится собранием по-разному деформированных «флюсов» или, выражаясь более жестко, профессиональных кретинов. Профессиональный кретинизм — это «<...> и следствие и условие товарно-капиталистического способа разделения труда, разделения собственности. Клоун, потешающий публику в цирке, вынужден тренировать себя как клоуна круглые сутки, не зная отдыха, иначе он не выдержит конкуренции с другими, более усердными клоунами и опустится на ступень ниже, наденет униформу уборщика вместо шутовского колпака с бубенчиками. И поэтому он всегда и всюду – только клоун. <...> Точно то же буржуазное общество делает и с банкиром, и с высокооплачиваемым лакеем, и с инженером, и с математиком. Капиталистический способ разделения труда не знает и не терпит исключений. Поэтому профессиональный кретинизм и превращается <...> в норму, даже в своеобразный идеал, в принцип образования личности, соответствовать коему старается каждый, чтобы не погрузиться на самое дно общества, не стать простой, неквалифицированной рабочей силой».[63]

Разумеется, в условиях чрезвычайно диверсифицированного производства ни один индивид не в состоянии овладеть всеми видами человеческой деятельности, такое понимание всестороннего развития утопично. Но вместе с тем основным содержанием жизнедеятельности каждого должно стать то, что определяет сущностное содержание человека «вообще»: «Речь идет о том, что каждый живой человек может и должен быть развит в отношении тех всеобщих («универсальных») способностей, которые делают его Человеком (а не химиком или токарем) <...> Всестороннее развитие личности предполагает создание для всех без исключения людей равно реальных условий развития своих способностей в любом направлении».[64] Профессиональная же кретинизация страшна не тем, что жизнь индивида замыкается в рамках узкой специальности, но в том, что сама адаптация к ней делает его неспособным к совершенствованию в других видах деятельности. Поэтому необходимость возвращения того, что по праву, более того, по самой природе принадлежит субъекту труда,— его собственных способностей — никуда не исчезает. Вот только простым перераспределением общественных богатств, «экспроприацией экспроприаторов», это не достигается, ибо их развитие достигается совершенно иными средствами. Кстати, конспект действительного решения этой проблемы дается самим же Марксом в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» еще за двадцать с лишним лет до появления из печати его главного труда.

Однако справедливость требует заметить и другое. Первый том «Капитала» появился в 1867 году, на переломе эпох. Ко времени его публикации «дикий» период первоначального накопления уходит в прошлое, рождается трудовое законодательство и возникает известная ответственность капитала перед наемным работником; постепенно сокращается рабочий день, претерпевают заметные изменения условия труда, наконец, растет благосостояние угнетаемых масс. В лучшую сторону меняется нравственный климат общества, и наемные работники получают, пусть и ограниченный материальными возможностями, доступ к культурным ценностям своего времени. Сам же труд запечатлевает на своих страницах предшествующую эпоху. Кстати, не в последнюю очередь потому, что Маркс живописал отнюдь не политическую «злобу дня», но творил своеобразный суд в истории. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многое в содержании «Капитала» — и в особенности вывод об абсолютном обнищании пролетариата — было обречено на противоречие с современной ему политической данностью.

На первый взгляд, последняя и в самом деле давала основания тому, чтобы усомниться в справедливости нового экономического учения. Но примем во внимание то непреложное обстоятельство, что все изменения социального климата буржуазной Европы происходили отнюдь не сами по себе, но являли собой завоевания непримиримой и весьма обильной жертвами классовой борьбы. А это значит, что не последнюю роль в социальных переменах играли и теоретические выводы самого Маркса, ибо именно он уже долгие годы был одним из ее идейных вождей.

Между тем любая социальная теория имеет одно парадоксальное свойство: ее заключения обладают способностью накладывать свой отпечаток на ход общественного развития. Ведь именно результаты анализа служат причиной корректирующих действительность и предупреждающих социальные взрывы реформ. Поэтому нередко случается так, что, став достоянием общественности, они вообще предотвращают какую-то тенденцию, вследствие чего реальный исход вступает в формальное противоречие с ними. Но это противоречие ни в коей мере не является их опровержением, скорее наоборот, подтверждает теорию. Несогласие с реальной действительностью, в которое и в самом деле вступали известные выводы Маркса, имело характер именно таких «опровержений».

Впрочем, будем справедливы: при известном несогласии со многими положениями экономического учения Маркса, перенесение вопроса из преимущественно количественного измерения экономики в качественную плоскость не только укрепляет, но и делает почти осязаемой безусловную истинность основных следствий, которые вытекают из логических построений «Капитала». Чисто количественный анализ требует огромного напряжения абстрагирующей мысли, наполнение же его предметным содержанием делает ключевые выводы и более точными, и более доступными для понимания. Ведь главное состоит в отчуждении от непосредственного производителя не отвлеченных количеств абстрактного труда, но прежде всего качественного содержания всей современной ему цивилизации; именно это выбрасывает пролетариат на обочину прогресса, именно это зовет его к борьбе. Поэтому тот факт, что возможность чисто «растительного» существования социальных низов только укрепляется с развитием производства, не меняет по большому счету ничего. Ведь даже там, где основные материальные потребности оказываются удовлетворенными в количественно полной мере, воспроизводство способности к труду, как было показано выше, в каждую историческую эпоху замыкается в рамках «вчерашнего» дня, существенно ограничивая, а то и перекрывая доступ к действительным достижениям цивилизации.

Словом, как бы ни относиться к Марксу, необходимость восстановления высшей исторической справедливости, радикальных реформ социального устройства никуда не исчезала даже с общим изменением социального климата и ростом материального благосостояния эксплуатируемых масс.

Итак, в отношении своего главного вывода теория Маркса оставалась справедливой даже с учетом всех перемен, происходивших в обществе. Но, разумеется, это не означало, что его вывод можно было абсолютизировать. Между тем многое в выдвигаемых против нее доводов порождалось именно тем, что его построения преподносились как непререкаемая истина в последней инстанции, как своеобразный Логос, в котором абсолютно все: и дух, и буква. Поэтому органическое неприятие его логики существовало по обе стороны идеологических баррикад. И если бы (на одной стороне) вера в абсолютную непогрешимость каждой буквы учения не поддерживалась всей мощью государственных институтов, не было бы ни априорной готовности к восприятию того, что способно его опорочить, ни стремительного забвения. О противоположном идеологическом лагере вообще умолчим.

Подчеркнем главное. Вследствие того, что прибавочный продукт существует не только в виде дополнительного объема товарной массы, но и (преимущественным образом) в форме качественно новых характеристик производимых вещей, полное отчуждение его от непосредственного производителя при всем желании невозможно. Известные плоды цивилизации и прогресса обязаны доставаться и ему, в противном случае само развитие общества оказывается немыслимым. И все же в основном Маркс безусловно прав, ибо пролетариату они достаются в значительно урезанном и выхолощенном виде.

Между тем концентрация анализа преимущественно на формализованном количественном аспекте производства прибавочной стоимости, давала весьма серьезные основания для критики, ставила под сомнение строгость ключевых выводов его теории. Поэтому в обращении к теоретическому наследию одного из величайших мыслителей в истории человечества качественная составляющая интегрального общественного производства не может быть игнорирована.