Жизненный цикл прибавочного продукта; совокупный субъект труда

Мы подошли к центральному пункту, который скрывает в себе основное противоречие первого тома «Капитала», и от того, как отнестись к нему зависит многое.

Вернемся к тому обстоятельству, что прибавочная стоимость — это просто стоимость прибавочного продукта,[155] и наоборот: прибавочный продукт — это часть общего результата, стоимость которой соответствует прибавочной стоимости.[156]

Рассмотрим абстрактную схему расширения производства. Если в первом производственном цикле мы имеем:

с + v + m

то в условно втором каждый элемент капитала возрастает на известную величину:

(с+Dс) + (v+Dv) + (м+mD).

В начале главы мы уже говорили о том, что если ограничить анализ стоимостным измерением производства, все сведется к простому количественному росту элементов капитала; это позволяет видеть в следующем периоде те же средства производства, ту же рабочую силу и, следовательно, те же потребительные стоимости на выходе процесса, просто их число будет умножено на некую величину. Но если, отойдя от стоимости, обратиться к физическому содержанию процесса, мы обнаружим, что во втором периоде фигурируют совершенно иные материалы, используются новые орудия, функционирует иная рабочая сила. Каждый из этих элементов изменяется в первую очередь качественно и только во вторую — своим числом. Кстати, численного увеличения может и не быть, более того, отнюдь не исключено и количественное сокращение.

Правила, принимаемые политической экономией, исключают возможность того, чтобы наблюдаемые во втором периоде изменения предмета труда и орудий совершались вне пределов производства, в каком-то ином измерении социальной действительности; все должно происходить исключительно в материальной сфере. Поэтому самое простое объяснение состоит в том, что они являются результатом какого-то другого производства, и предприниматель уже готовыми закупает на рынке новые, более совершенные материалы, машины и оборудование, обладающую новыми умениями, навыками, способностями рабочую силу.

Но самое простое далеко не всегда самое правильное, ибо неизбежен вопрос: откуда они возьмутся там, на рынке? Ведь для того, чтобы это стало возможным, должна родиться объективная потребность в чем-то новом, в свою очередь, эта потребность должна быть осознана в виде инженерных расчетов и только после этого может начаться практическое создание предмета ее удовлетворения. Другими словами, истина состоит в том, что предпринимательство начинается отнюдь не с закупки чего-то готового, уже предлагаемого рынком, а с появления новых технических, инженерных, организационных идей.

Все начинается с инициации. Инициация, планирование разработки, ее осуществление — это общепризнанные исходные стадии любого созидательного процесса, не исключая и само предпринимательство. Жизненный цикл любой продукции[157] начинается с ее рождения где-то в голове («самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска он уже построил ее в своей голове»).[158] Кстати, создать в своей голове идеальную модель какого-то нового товара — это не самое сложное, гораздо труднее найти какую-то свою, не занятую никем, «нишу» в безбрежье общественного производства. Только определение емкости, контуров этой «ниши» делает реальным формулирование и обоснование конкретных целей и задач, связанных с ее заполнением, формирование команды исполнителей, поиск источников финансирования и так далее. И лишь после создания идейного, финансового и организационного потенциала начинается собственно производственное планирование, которое сменяется практической реализацией проекта и разрешается поставкой на рынок его овеществленных результатов.

Пренебречь фазой, которая всегда предшествует любому практическому начинанию, никак нельзя, ибо затраты на нее часто превосходят все, что в дальнейшем потребует собственно производство. Здесь нет и тени какого бы то ни было преувеличения. Так, известно, что «Манхеттенский проект» (разработка ядерного оружия) стоил Соединенным Штатам 2 миллиарда долларов; к его реализации в той или иной форме было привлечено порядка 125 тысяч человек. Полные затраты Советского Союза на обеспечение собственной безопасности до сих пор остаются государственным секретом, но едва ли они могли быть меньше. Внушительны и временные масштабы: при том, что физические принципы ядерного взрыва были разработаны в самом начале сороковых годов, практические испытания в Великобритании состоялись в октябре 1952, во Франции в феврале 1960, в Китае в октябре 1964 года. Правда, в Соединенных Штатах и в Советском Союзе они состоялись раньше, но США — это совершенно иные возможности экономики, чем в любой другой стране того времени; СССР же стоял перед лицом новой, еще более страшной войны, поэтому был вынужден идти на колоссальные жертвы. Но здесь мы рассуждаем не о сверхвозможностях супердержав и не о политическом форс-мажоре, в условиях которого возможны любые организационные чудеса, а о рутинном развитии не сотрясаемой ничем экономики. Сегодня предначальная стадия производства требует еще больших затрат. Так, создание космических технологий по силам далеко не всякой национальной экономике. Решение проблемы управляемого термоядерного синтеза, который мог бы обеспечить человека практически неограниченной энергией, несмотря на координацию усилий самых передовых стран, не достигнуто до сих пор, и для того чтобы начать собственно производство, необходимо затратить еще не один триллион.

Поэтому в действительности то, что часто называется простой закупкой материалов, технического оборудования, рабочей силы, представляет собой сложную разветвленную процедуру, являющуюся неотъемлемым элементом любого производства. Что же касается рабочей силы, то и здесь дело не сводится к простому найму. Практика современных рекрутинговых фирм — убедительное тому свидетельство. Там же, где нет свободных специалистов, обладающих необходимыми знаниями, умениями и навыками, необходимо специальное обучение (по меньшей мере тех, кому предстоит занять наиболее ответственные позиции в едином технологическом потоке); поэтому крупные предприятия обзаводятся своими собственными центрами профессионального обучения. Так, например, в советское время в организационной структуре каждого крупного предприятия, в особенности из числа градообразующих, оставлялось место для специализированного учебно-производственного центра. К слову, массовая подготовка даже тех работников, чье обучение не занимает больше недели, требует большой организационной работы и немалых материальных затрат.

Да и сам предприниматель начинается отнюдь не с откуда-то свалившегося на него капитала.

Обратимся к жизнеописаниям известных всему миру капитанов индустрии.

«Фабрика», оставшаяся после Фридриха [отца основателя крупповской империи, Альфреда Круппа.—Е.Е.], состояла из полуразвалившегося строения <…> В этом сарае слонялись без дела пятеро брюзжащих рабочих, уже длительное время не получавших заработной платы.[159] Через сорок лет картина меняется. «Когда в 1870 г. разразилась война между Германией и Францией и пушки Крупа разгромили империю Наполеона III, Альфред был на вершине своего могущества. На его заводах было занято более 10 тыс. рабочих, и, как неограниченный властитель, он управлял крупнейшим промышленным комплексом Германии».[160] А в промежутке между 1826 и 1870 гг. было все: и изнурительный труд будущего магната, и напряженный научный поиск, сделавший его одним из крупнейших экспертов сталелитейного ремесла, и непрерывное изобретательство, и, конечно же, кража чужих патентов.

Основатель паровозостроительной индустрии Германии, А.Борзиг в 22 года поступил на выучку к Ф.А.Эггельсу, уже через полтора года этот «гениальный ремесленник-самоучка, постоянно приводивший в изумление начальство своими новыми идеями»,[161] выдал Борзигу следующее свидетельство: «Податель сего, господин Аугуст Борзиг, уроженец Бреслау, проходил практику у меня на машиностроительном заводе с сентября 1825 г. Его успехи были настолько значительны, что уже в следующем году я доверил ему монтаж крупной паровой машины, который он, к полному моему удовлетворению, успешно осуществил, как, впрочем, и все остальное, с чем ему приходилось у меня заниматься, будь то работа с металлом, чертежами или моделирование. Его поведение в быту и прилежание заслуживают всяческих похвал…».[162] К слову, и сам Эггельс начинал простым исполнителем на чугунолитейном заводе, и только скопив, благодаря своему творчеству и таланту, денег, открыл собственное дело.

Братья Маннесман удивили мир новой технологией производства бесшовных труб; сегодня выполненные именно по этой технологии трубы составляют основу транспортных артерий, пронизывающих целые континенты.

Старший Сименс, хоть и умный, но не обладавший выдающимися способностями сельский хозяин, не оставил своим детям больших капиталов. По ироническому замечанию современников, все, что он мог — это стать отцом восьмерых сыновей. Самый талантливый из них, Вернер пробился только благодаря своим собственным изобретениям.

Все эти примеры, которые можно множить и множить, относятся ко времени работы самого Маркса над «Капиталом», поэтому, на первый взгляд, они способны опровергнуть многое в его построениях. И в первую очередь членение единого субъекта производства на капиталиста и пролетария.

В этом противопоставлении носителем созидательного начала не может быть пролетарий. Лишенный средств производства наемный работник — это простой исполнитель, которому условиями массового производства противопоказана (если не запрещена вообще) любая инициатива и самостоятельность. Но самое главное состоит в том, что субъект репродуктивной исполнительской деятельности не только условиями производства, но и обстоятельствами всей своей жизни (мы уже говорили о том, какую роль в этом играет вещное окружение, что создается вокруг него) лишается потребности в каких бы то ни было инновациях. Добавим к сказанному то обстоятельство, что подавляющая масса наемных работников не нуждается практически ни в каком обучении, и «в сумме» получим, что исполнитель утрачивает способность к творчеству. Что же касается другого полюса политико-экономического уравнения — предпринимателя (Маркс не называет его паразитом, этот термин применяется им только к посреднику-купцу), то и ему отказывается в созидательной роли. Поэтому любая инновация, преобразующая производственный процесс, появляется главным образом со стороны, и приобретение на рынке новых элементов производства становится эвфемизмом именно этого внезапного появления из ниоткуда, словом, иносказанием явного политико- экономического чуда.

Но ничто поддающееся материализации не возникает из воздуха, всему есть своя первопричина и свой источник. Все это должно быть и у тех инноваций, которые качественно преобразуют общественное производство.

Действительность социально-классовой поляризации не может быть оспорена. В жесткой же бинарной схеме «пролетарий-капиталист» творчество человека (а в конечном счете речь идет именно о нем) реализуется главным образом в виде организационной управленческой идеи, носитель которой противостоит эксплуатируемому работнику. Однако организационная деятельность не исчерпывает всех аспектов созидания, и сама по себе не в состоянии обеспечить поступательное развитие ни общественного производства, ни, тем более, общественной жизни в целом. Между тем такое развитие является столь же непреложным фактом, сколь и классовая дифференциация. Таким образом, дающее импульс качественному совершенствованию производства творческое начало — это стихия, которую не может вместить противопоставление рабочего и капиталиста. Оно остается чуждым и тому, и другому. Поэтому вопрос о подлинном субъекте интегрального творчества неизбежен. Словом, необходим отказ от жесткой черно-белой схемы и выход в более широкий контекст анализа.

Проще всего заключить о существовании какой-то третьей силы, которая выступает совокупным субъектом творчества, персонифицирует собой источник всех инноваций, и отождествить ее с так называемой «прослойкой» интеллигенции. Но самое простое — не значит самое правильное. Истина состоит в том, что социально-классовый разрез не исчерпывает полностью действительную структуру общества; это только один (пусть и ключевой) из всех возможных. Поэтому решение не в том, чтобы заполнять дистанцию между антагонистическими классами какими-то промежуточными «прослоечными» формированиями. Ниже будет показано, что возникновение интеллигенции — это такой же закономерный результат отчуждения, о котором говорилось в § 20 и о котором нам еще придется говорить. Совокупный субъект творчества не поддается отождествлению ни с одной социальной стратой, и даже те персоналии, с которыми общественное сознание связывает величайшие достижения человечества, в действительности представляют собой большей частью условные величины, продукт отчужденного сознания.

Таким образом, полная структура этого субъекта представляет собой не менее важный разрез социума, чем социально классовая.

§ 33 Количественное и качественное содержание прибавочного продукта

Повторим: если видеть в общественном производстве только две полярно противоположные силы — эксплуататора и эксплуатируемого, мы не найдем разумных объяснений качественному развитию. Поляризованная таким образом система может обеспечить только количественный рост своих элементов. Другими словами, его эволюция обязана свестись к упомянутой здесь преформации, учение о которой господствовало в биологии вплоть до XVIII века. Его существо сводилось к тому, что в процессе развития происходит лишь линейное увеличение в размерах и уплотнение ранее невидимых частей будущего организма, которые в уже сформированном виде содержатся в яйце или в семени. Принципиальные новообразования здесь исключались. Ничто другое не оставляет нам и эта жесткая бинарная схема.

Экономическое учение обязано объяснить образование качественных изменений, но если уклониться от этого и замкнуть анализ в рамках линейного расширения общественного производства за счет равномерного умножения его основных элементов, мы рискуем пройти и мимо прибавочного продукта, и мимо стоимости, и мимо самого факта расширения.

Приведем простые примеры.

Один трактор «Кировец» или бульдозер семейства «Катерпиллер» способны заменить, может быть, несколько тысяч ручных мотыг. Вот и вообразим себе производство, где в условно втором цикле применяются не эти тысячи, но сразу две такие машины. Спрашивается, есть ли здесь прибавочный продукт и является ли производство, где в качестве основного средства выступают эти машины, расширенным?

На первый взгляд, вопрос лишен всякого смысла: ведь два механизма по определению равны удвоенному количеству примитивных ручных орудий, следовательно, мы имеем дело с ростом производства ровно в два раза. Но это справедливо только в абстракции. Конкретная же действительность вносит свои коррективы: два трактора не могут в разумные (с сельскохозяйственной точки зрения) сроки обработать не то что несколько тысяч, но, возможно, и несколько десятков, скажем, стандартных шестисотковых участков российских огородников. Так что если все свести к одним только количественным пропорциям, мы можем — с полным на то основанием — вместо расширения производства констатировать прямое его сокращение в десятки, сотни и даже тысячи раз.

То же самое можно сказать и по отношению к нашему примеру с производством электрических ламп. Стандартные лампы накаливания, которые выпускались во времена Эдисона,— это лампы со световым потоком 16 свечей. Сегодня о таких, как кажется, просто забыли, во всяком случае в быту они не встречаются. Но вот вопрос: двадцать двухсотваттных ламп это больше или меньше, чем сто шестнадцатисвечевых? Конечно, можно замерить суммарный световой поток и прийти к выводу о росте производства в два с половиной раза. Но что если нам нужно осветить именно шестнадцативаттным потоком именно сто рабочих зон?

Словом, если не видеть качественного преобразования всех составляющих реального производства и ограничиваться лишь линейными количественными сопоставлениями, то сам факт развития может просто уйти из нашего внимания. Больше того, очень многое здесь будет зависеть от своего рода «точки отсчета»: ведь там, где наличествуют какие-то принципиальные содержательные изменения, почти всегда можно говорить не только количественном росте, но и о количественном сокращении.

Впрочем, строгость требует сказать, что ни о каком количественном сопоставлении здесь просто не может быть речи. Любое новое качество, как уже говорилось,— это всегда и новое количество; каждое качество обладает своей собственной размерностью. Между тем ясно, что внесение качественных изменений нарушает это единство, и, следовательно, прямые соизмерения оказываются невозможными.

Так что, если ограничиться рассмотрением чисто количественных пропорций, собственно развитие производства можно вообще не заметить. В этом случае даже такие революционные сдвиги, как промышленный переворот или научно-техническая революция двадцатого столетия, предстанут как совершенно случайные вещи, взявшиеся ниоткуда.

Мало того, линейное расширение производства за счет поступательного умножения основных его элементов большей частью вообще недопустимо. Недопустимо уже по той причине, что способно очень быстро исчерпать все ресурсы национальной экономики. Так, уже было замечено, что пятидесятикратный рост производства тех же электрических ламп потребовал бы аналогичного роста всей экономики США. Но есть и другое обстоятельство: зачем вообще нужно неограниченное увеличение производства 16-ваттных ламп, керосиновых примусов, ручных мотыг и тому подобной архаики?

Таким образом, действительный результат производства, разумеется, не сводится к увеличению объема одноименных товаров. Количественные изменения, несомненно, имеют (и должны иметь) место, но все же главное здесь не «дельта количества», но «дельта качества». Так, в некотором вычислительном устройстве можно разглядеть увеличенную в «х» раз мощь логарифмической линейки и в «у» — характеристики пишущей машинки, но, согласимся: ни «х», ни «у» не позволят опознать в нем вошедший в повседневность человека персональный компьютер.

Кстати, Маркс в полной мере сознает, что развитие общественного производства проходит отнюдь не по линии простых количественных накоплений. Вспомним первые страницы знаменитого «Манифеста Коммунистической партии, где звучит настоящий гимн капиталистическому способу производства. «Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства <…> Беспрестанные перевороты в производстве <…> отличают буржуазную эпоху от всех других. <…> Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций,— отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. <…> Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения,— какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!»[163]

Все, сказанное здесь про капиталистический способ производства, практически полностью применимо и к предшествующим экономическим формациям; различие лишь в том, что первый концентрирует в десятилетиях то, на что раньше уходили целые века, а еще раньше — тысячелетия. Поэтому, вслед за Зеноном Элейским, мы вправе сказать, что качественные перемены существуют в каждом микроэлементе движения, вопрос лишь в масштабе изучаемых явлений, с одной стороны, и в «степени разрешения» применяемых нами средств анализа,— с другой.

Из того факта, что главным в прибавочном продукте оказывается вовсе не количественный прирост однородной товарной массы, но «дельта качества», следует, что, в отличие от прибавочной стоимости, он может создаваться только на протяжении всего рабочего дня. Другими словами, видеть в прибавочном продукте результат лишь «прибавочного» труда, осуществляемого в строго «прибавочное» время, ни в коем случае нельзя. Оно и понятно: «дельта качества» растворяется во всей товарной массе, а не только в том ее объеме, который начинает производиться после условного звонка, означающего завершение «необходимого» времени и переход рабочей смены в стадию «прибавочного».

Но если прибавочная стоимость — это ничто иное, как специфическая форма прибавочного продукта, понятого во всей целостности его проявлений, то видеть в ней результат лишь живого труда наемного работника, да и то расходуемого исключительно в течение «прибавочного» времени, тоже недопустимо. К производству прибавочной стоимости, как оказывается, самое непосредственное отношение имеют не только действия приставленного к машине оператора, но и особенности предмета труда, и технические характеристики всех его средств. Более того, роль собственно живого труда, как это вытекает из полученных ранее выводов о его всеобщей редукции, которая вызвана вытеснением творческого начала, постоянно сокращается. Поэтому в перспективе (если, разумеется, и в самом деле видеть в нем предельно элементарное начало, понятие о котором едва ли не сводится к физической категории работы) эта роль обращается в бесконечно малую величину. Словом, субстанцию прибавочной стоимости образует все — без какого бы то ни было исключения — содержание труда, которое проявляется на протяжении целого рабочего дня. Никакие изъятия здесь недопустимы, и искусственное препарирование этого сложного начала, как обнаруживается, ведет не только к чисто логическим несоответствиям, но и к диалектически несостоятельному уподоблению общественного производства замкнутой механической системе, которая обязана подчиняться второму началу термодинамики. (Нелишне напомнить, что в замкнутой системе уровень организации не может повышаться, система в состоянии только деградировать.)

Теоретическая модель, объясняющая появление прибавочной стоимости исключительно прибавочным трудом, соответствует лишь такому производству, которое не развивается качественно, где от цикла к циклу фигурирует один и тот же предмет, используются одни и те же орудия, функционирует одна и та же рабочая сила, наконец, производится один и тот же продукт. Все это только умножается на коэффициент, соразмерный доле капитализируемой прибавочной стоимости. Между тем реальная действительность практически никогда не развивается по такой линейной траектории, поэтому прибавочный труд за пределами необходимого времени — это не более чем первое приближение к объяснению природы прибавочной стоимости.

Заметим, сказанное здесь не опровергает Маркса, как не опровергает фундаментальные физические истины тот факт, что вода не всегда вскипает при ста градусах, а замерзает ровно при нуле; химическое ее содержание, равно как и условия среды, вносят свои поправки. Политическая экономия констатирует фундаментальный факт отчуждения, но специфика экономического анализа позволяет видеть только узко специфическую сторону этого многогранного феномена. В общем же виде вывод, как уже говорилось, был сформулирован раньше, и этот вывод говорил о том, что отчуждается то, что делает человека человеком. Именно труд представляет собой концентрированное выражение его бытия, и вся логика «Капитала» говорит об отчуждении именно этого сущностного начала. Рабочее же время — это просто средство измерения, отчуждаемых тонких материй. Средство грубое, позволяющее обеспечить лишь первое приближение к истине. Примерно так же мы могли бы говорить об уровне здоровья нации, оперируя все тем же временем, высчитываемым из больничных листов. Чем больше сумма, тем тревожней вывод, но было бы ошибкой руководствоваться в исцелении общества только этим поверхностным расчетом.