Простой и сложный труд

Обратим внимание: Маркс нигде не отождествляет ни прибавочный продукт с той массой товаров, которые производятся в строго прибавочное время, ни время его производства с прибавочным временем. Во-первых, этот продукт составляет только ограниченную часть общей товарной массы, производимой за пределами необходимого рабочего времени. Мы уже говорили, что сумма необходимого и прибавочного продукта никогда не равняется единице, а следовательно, и период, в течение которого производится последний, меньше общей продолжительности прибавочного. Во-вторых, он вообще не имеет самостоятельного существования и в виде какой бы то ни было части произведенного массива продуктов. В терминологии Маркса прибавочный продукт — это просто вещественный эквивалент прибавочной стоимости и не более того. Здесь же мы видим, что он воплощается, главным образом, в улучшенных качественных характеристиках товара. Словом, и в том и в другом случае он не может быть отождествлен ни с чем физически обособленным. В сущности, точно так же, как «зеленое» или «сладкое» не могут быть физически обособлены от яблока.

То же касается и времени. Про прибавочную стоимость еще можно сказать со всей определенностью, что она (в зависимости от нормы эксплуатации) производится в последние два, три или четыре часа работы, в то время как первые часы посвящаются производству сугубо необходимого продукта. Напротив, про прибавочный продукт, несмотря на то, что он образует собой именно ее вещественное выражение, нельзя, не погрешив против истины, сказать ничего подобного.

Более того, если прибавочную стоимость еще можно выделить из общей массы стоимости в виде звонкой монеты или денежных купюр, то с прибавочным продуктом, как правило, нельзя сделать и этого. Мы говорим «как правило», ибо появление дополнительных объемов качественно неизменного продукта, конечно же, не исключено. Однако его можно разглядеть лишь в «увеличительном стекле», рассматривая какие-то отдельные фрагменты общественного производства и только в течение очень ограниченного времени. Предметом же политической экономии является общественное производство в целом, и на этом уровне анализа его нельзя выделить ни в имманентной ему, ни в какой другой форме. Прибавочный продукт — это не фантом, не виртуальная реальность, но все же, несмотря на несомненную физическую данность, в «чистом виде» он не существует. Задача его идентификации вполне сопоставима с квадратурой круга: любой заранее заданный уровень точности теоретически вполне достижим, но все же абсолютное решение остается за пределами возможного.

В конечном счете, это обусловлено тем обстоятельством, что результат репродуктивного труда не отделяется в чистом виде от результата творчества, равно как и творческая составляющая не может быть выделена в чистом виде из общего состава человеческой деятельности. Между тем именно творческой компонентой деятельности порождается и количественный прирост, и, в особенности, та «дельта качества», которая, собственно, и является прибавочным продуктом.

Строго говоря, в «Капитале» нет полной ясности и в содержании категории труда, который лежит в основе прибавочной стоимости, а значит, и прибавочного продукта. Мы помним, что он делится на простой и сложный. При этом сложный, как ни парадоксально, не вызывает никакой трудности для понимания, в то же время простой предстает как одна сплошная загадка.

Формально, текст «Капитала» допускает трактовать его как начало, из которого практически полностью элиминирован элемент творчества. Но, как показывает анализ, опирающийся, в частности, на труды самого Маркса, абсолютного расчеловечивания в процессе всеобщего разделения труда и специализации не происходит. Следовательно, простой и сложный труд отличаются друг от друга, главным (если не исключительным) образом, мерой творчества. Привлекая на помощь математические сравнения, можно сказать, что в предельно простом труде его доля стремится к нулю, в предельно сложном — к единице, но, разумеется, ни там, ни здесь не достигается ни тот, ни другой пределы. Все возможные виды производственной деятельности оказываются расположенными между этими полюсами. Поэтому и около «нуля» природа человеческой деятельности продолжает оставаться принципиально отличной от природы механического движения или чисто инстинктивной биологической активности. Так, даже бесконечно малый отрезок дуги бесконечно большого радиуса остается принципиально отличным от прямой, и полное уравнение принципиально недостижимо.

Таким образом, несмотря на отсутствие четких определений, трактовать простой труд как совершенно бездуховный процесс, из которого всеобщим разделением, специализаций и стихией тотального отчуждения без остатка выхолощено все человеческое:

(«…тупо молчит,

И механически ржавой лопатою

Мерзлую землю долбит»).

было бы непростительной ошибкой. В особенности там, где предметом рассмотрения оказывается все общественное производство в целом.

К тому же такая трактовка влечет за собой неразрешимые логические противоречия. Ведь если творческое начало составляет отличительную особенность сложного труда, то совершенно невозможно понять, откуда оно берется, если его нет в простом. В самом деле: если из бесконечно малых величин еще и можно сложить что-то осязаемое, то никакая сумма нулей не способна дать решительно ничего положительного. Таким образом, простой труд и труд сложный оказываются отделенными уже не количественными различиями, но качественным барьером, а это означает, что никакие уравнения оказываются принципиально невозможными. Другими словами, абсолютно правым оказывается Аристотель, который утверждал, что раб (а именно его уделом становится простой исполнительский труд) и господин (единственный, кому доступно творчество) отличаются друг от друга самой природой, только один из них наделен всеми атрибутами человека, другой — и в самом деле лишь говорящая разновидность скота. При этом понятно, что такое положение вещей уже не может быть исправлено никакими социальными реформами. Ясно и другое: ни одна форма сложной деятельности не вправе пониматься ни как умноженный, ни как возведенный в степень простой труд, любое количественное сопоставление этих качественно разнородных форм превращается в род принципиально неразрешимых задач о квадратуре круга, трисекции угла или удвоении куба.

Но если творчество начисто отсутствует и в сложном, становится решительно невозможным разумное объяснение вообще каких бы то ни было инноваций в общественном производстве. Между тем без них практически ничего нельзя понять и в «Капитале». Бросающимся в глаза уже при первом, поверхностном, взгляде на вещи проявлением этого начала является создание каких-то новых средств производства, новых технологий, новых способов организации совместного труда, методов управления им и так далее. Словом, внешним проявлением способности к созиданию предстает изобретательство, инженерная деятельность. Справедливость требует отметить, что там, где речь заходит об относительной прибавочной стоимости, именно эта инженерная деятельность (пусть и неявно) оказывается смысловым стержнем, на который нанизываются по сути дела все построения Маркса. В самом деле, предположить возможность роста производительности труда, полностью исключив действие такого фактора, как творческая деятельность опирающегося на научные достижения инженера, означает собой предположить заведомо несостоятельную вещь. При этом под творческой исследовательской и инженерной деятельностью может пониматься не только номинальная функция специалиста, занимающего строго определенное место в штатном расписании предприятия или исследовательской лаборатории. Нет нужды говорить о том, что ему чуждо аристотелевское представление о природе и назначении раба и господина. Для Маркса и раб и господин — жертва отчуждения, в принципе же и тот, и другой одинаково способны к любому виду самого сложного труда. Поэтому на предельном уровне теоретических обобщений творческая деятельность предстает как одна из основных функций, которую выполняет совокупная рабочая сила, включающая в себя все категории работников физического и умственного труда. Словом, отсутствие прямых включений инженерного корпуса в структуру доказательств не означает собой полное отсутствие всякого проявления собственно инженерной мысли

Сам Маркс нигде не употребляет понятие творчества; из более чем двухсот восьмидесяти тысяч слов, составивших корпус русского перевода I тома «Капитала» оно не встречается ни разу. И все же в неявной форме его присутствие отчетливо угадывается повсюду, где речь заходит о сопоставлении простого и сложного труда. Кроме того, в пользу первой трактовки говорит и высокая философская культура, и присущая ему строгая дисциплина диалектики. Поэтому, как уже было замечено, принять ее требует простая презумпция профессионализма его автора.