Действительный субъект творчества

Несмотря на всю формальную строгость, сделанный выше вывод о закономерности экспроприации пролетариата (столь же чудовищный, сколь ограниченна справедливость заключения о необходимости экспроприации экспроприаторов) далек от истины, если не сказать органически несовместим с ней. Итоговое уравнение политической экономии может быть только синтетическим, объединяющим обнаруживаемые здесь противоположности и разрешающим все противоречия. Политическая экономия в принципе не может быть построена на фундаменте понятия о репродуктивном исполнительском труде, исключающем всякий элемент творчества. Но точно так же она не может быть построена и на фундаменте понятия о собственно творческой деятельности, которая, в свою очередь, исторгает всякий элемент репродукции. Строгость решения требует диалектического подхода.

Деление человеческой деятельности на деятельность творческую, созидательную и деятельность чисто репродуктивную, механическую — а следовательно, и могущую в принципе быть переданной механизму, будь то механическая рука или механический (электронный) интеллект — суть неизбежный продукт всемирно исторического развития. Но сложность состоит в том, что ни собственно творческого, ни строго репродуктивного труда в чистом виде попросту не существует. Мы можем говорить только о том, что один вид труда — по преимуществу творческий, другой — по преимуществу репродуктивный. Но только примитивный механистический подход может видеть в одной деятельности (художника, политического лидера, инженера, полководца, одним словом, «героя») чистое созидание, в другой (механической работе исполнителя, «толпы») — голую репродукцию. И такой подход легко опровергается не только абстрактными логическими построениями, но и объективной логикой самой жизни, реалиями истекшей истории.

В самом деле, правомерно ли видеть действительного создателя лишь в непосредственном выразителе той или иной идеи? Если да, то подлинным (исключительным, единственным) создателем теории относительности может быть только Альберт Эйнштейн. Но кто же тогда Лоренц, Пуанкаре, Мейкельсон, Мах, Минковский? Что повергло Бастилию — порыв Демулена? Но мы знаем, что задолго до него эту твердыню абсолютизма штурмовали Монтескье и Руссо. Однако и они не были первыми, ибо еще задолго до них на ее штурм шли поэты и художники Франции.

Творческая идея никогда не принадлежала какому-то одному «герою» — и не только в том смысле, что каждый из них «стоит на плечах» своих великих предшественников.

Мы рискнем высказать следующий тезис: не только полноправным соавтором Бетховена был Наполеон, но (забудем о временных несоответствиях) и наоборот: полноправным соавтором Наполеона был Бетховен. Джеймс Уатт был невозможен не только без современной ему физики и механики, но и без английских сукноделов. Точно так же сегодня полноправными соавторами спортивного рекорда являются и тренер, и физиологи, и инженеры, проектирующие спортивное оборудование, и, если угодно, фармацевты, помогающие обойти ограничения антидопингового контроля. Каков он, полный и исчерпывающий список соавторов какого-то дискретного творческого результата? На деле этого не знает никто, но если попытаться скрупулезно точно заполнить его всеми имеющими право на признание именами, мы неизбежно обнаружим, что всякий раз в него необходимо будет включить весь человеческий род, ибо любая творческая идея, сколь бы неожиданной и взрывной она ни была, в конечном счете строится из самого воздуха современной ей культуры. Если не понимать буквально, но использовать в качестве некоего художественного образа, поэтического иносказания, можно обратиться к созданному вдохновением Платона миру идей, который существует сам по себе, отдельно от вещественного.[218] Человеческое сознание и в самом деле не может породить что-либо из самого себя, если оно лишено возможности постоянного общения с этим миром инобытия общечеловеческой культуры. Появление на свет любой взрывной идеи возможно только в том случае, если очевидный всем ее формальный автор имел возможность дышать его воздухом с самого детства. А если нет?

Мы говорим все это вовсе не для того, чтобы «лишить» авторства или как либо принизить роль эдисонов, эйнштейнов и наполеонов. Мы настаиваем лишь на том, что любая отдельно взятая мысль, подобно какой-то сложной конструкции, складывается из неопределенно большого числа элементов. Причем — и на этом мы также настаиваем — элементов совершенно разнородных, ибо даже новые художественные идеи решительно невозможны без развития теоретической физики (вспомним о влиянии геометрии или воздействии открытий в области оптики на живопись) или более близкой предмету политэкономии технологии (возьмем очевидный пример музыки конструктивизма 20—30 годов, которому был не чужд и Шостакович).

Формальному создателю, то есть тому, кого мы привыкли считать единственным автором, принадлежит, наверное, лишь единый каркас, пронизывающий всю эту сложную конструкцию. Но попробуем лишить ее хотя бы одного элемента — и от всей конструкции не останется следа. Можно спорить с тем, чей вклад весомей, чей «камень» больше, но все же самое интересное состоит в том, что решающим, ключевым элементом является каждый из них, независимо от его условного «веса».

Если перевести разговор в плоскость темы, заданной настоящей работой, получается, что не только пролетариат является действительным создателем всех материальных ценностей нашего общества. Все эти ценности создаются и представителями тех социальных категорий, которые традиционно исключались из политико-экономических построений: врачи и художники, педагоги и полководцы.

Но, разумеется, и пролетариат имеет самое непосредственное отношение к созидаемой человеком цивилизации, ибо, повторяем, подлинным творцом в конечном счете является весь человеческий род, включая и всю череду уже закончивших свой путь поколений. Поэтому столь же ошибочно видеть субъект реально истекшей истории только в интеллигентах.

Любая творческая идея получает свою жизнь лишь тогда, когда она обрастает плотью. Но если в сфере чистой теории процесс обрастания плотью (мы значительно упрощаем предмет) сводится к простому изложению ее на бумаге, то в сфере инженерной мысли он может завершиться только тогда, когда появится действующая конструкция в металле. Мы подчеркиваем — действующая, ибо это не просто станок или машина, но устройство, которое на деле доказало свое превосходство над старой конструкцией. В общем виде конечным результатом развития дискретного творческого процесса является решающий эксперимент, верифицирующий или опровергающий исходную идею. В сфере же инженерной мысли этим верифицирующим началом выступает прибавочный продукт (будь это «дельта качества» или даже простое приращение количества). Поэтому и критерием завершения какого-то ограниченного процесса созидания в сфере производства материальных ценностей является наличная данность прибавочного продукта.

Творческий процесс отнюдь не заканчивается после того, как «инженер» в своей голове поставит последнюю точку над последним «i». В этом смысле его можно сравнить с полководцем: конец творческому процессу на поле боя кладет только бегство врага. И действительно: попробуем представить себе, что стало бы с нашей памятью о Наполеоне, если бы остался только план, но реальный штурм Тулона так и не состоялся; если бы вместо Маренго, Аустерлица, Бородина осталась бы только подробная разработка того, куда «Die erste Kolonne marschiert...die zweite Kolonne marschiert... die dritte Kolonne marschiert...»? Ведь, в самом деле, когда б не Лев Толстой, то что мы знали бы о том же Вейротере, диспозицию которого сам Наполеон оценил как гениальную?

Ну а поскольку в материальном мире творческий процесс не может кончиться раньше полного воплощения абстрактной идеи в соответствующем материале, то подлинными его участниками являются без малейшего исключения все те, чей ум, воля, мужество, труд выливаются в конечный результат, будь то «дельта качества» конечного продукта или взятие вражеской столицы.

Но в сфере материального производства есть и еще одно, может быть, куда более фундаментальное измерение творческого процесса, которое вообще не замечается практически никем. Известно, что (во всяком случае поначалу, ибо впоследствии развитие машин начинает подчиняться уже каким-то своим собственным закономерностям) технологический узел машины в конечном счете заменяет собой исполнительный орган тела работника. Но эта замена может быть произведена только тогда, когда в процессе многократного воспроизведения какой-то определенной технологической функции алгоритм и траектория движения исполнительных органов человеческого тела достигают совершенства и становятся некоторым всеобщим стандартом. Машине можно передать только доведенное до полного совершенства движение, из которого исключено все лишнее. Но совершенствование и рационализация любой технологической функции — дело тысяч и тысяч рядовых исполнителей. Больше того, зачастую это дело целых тысячелетий, и творчество условного инженера лишь венчает собой вершину огромной в принципе не поддающейся никакому обозрению пирамиды.

Между тем постоянное совершенствование даже чисто исполнительской репродуктивной функции — это ведь тоже творчество, и гений изобретателя лишь венчает его. Точно так же, как порыв Демулена лишь увенчал методическое рытье апрошей и боевых параллелей, которые поколения бунтарей давно уже возводили перед стенами Бастилии.

Боясь погрешить против истины, мы не возьмемся утверждать, чей талант выше: рядового ли ремесленника, поколениями оттачивающего технику своего труда, или талант инженера, в одночасье революционизирующего ее. Ни тот, ни другой просто невозможны друг без друга. Бесспорным представляется лишь одно: субстанцию всех «прибавочных» начал образует лишь живое творчество человека, развивающееся на всех уровнях человеческой деятельности — как на уровне эдисонов (эйнштейнов, наполеонов), так и на уровне миллионов рядовых безвестных исполнителей.