Выполненные украинско-белорусскими книжниками

(XV — начало XVI в.)

В работах историков и теологов прокатолического направления постоянно присутствует то молчаливо подразумеваемый, то открыто формулируемый тезис о традиционном тяготении украинского и белорусского общества к духовным традициям католического мира. Именно такая ориентация, с их точки зрения, определила и интерес в этом обществе к идее унии Церквей в варианте, предложенном католической стороной на Флорентийском Соборе. Представляется поэтому важным попытаться выяснить на сохранившемся рукописном материале, какова действительно была среда духовных контактов между украинским и белорусским обществом и католическим миром в конце XIV–XV в., какие из созданных в этом мире произведений привлекали к себе внимание украинского и белорусского общества.

Переводы с латинского, польского и чешского языков, выполненные на восточнославянских землях Великого княжества Литовского и Польского королевства в XV — начале XVI в. (верхней границей служит середина 10-х гг. XVI в., когда Ф. Скорина приступил к переводу библейских книг), составляют заметный компонент кириллической книжной культуры этого региона. Корпус этих переводов явно уступает по объему другим компонентам местной книжной культуры, таким как: 1) корпус оригинальных и переводных сочинений, восходящих к книгописной традиции Киевской Руси, возрожденный в письменности XV в.[1]; 2) корпус переводов с греческого, выполненных болгарскими и сербскими книжниками на протяжении конца XIII — 1-й трети XV в., и оригинальных памятников этих литератур, попавших на Русь в результате «второго южнославянского влияния»[2]; 3) оригинальные сочинения (летописи, жития святых, поучения, послания), созданные в различных центрах Северо-Восточной Руси (прежде всего, в Москве), Новгороде и Пскове, ставшие достоянием западнорусской книжности к 1-й четверти XVI в.[3] Он вполне сопоставим, однако, с чрезвычайно небогатой собственной региональной литературной традицией этого времени[4] и с кругом переводов с древнееврейского и арабского языков, которые принято связывать с «ересью жидовствующих»[5]. При этом значение переводов с латинского и западнославянских языков выходит за рамки региональной (хотя и в широких границах) традиции, поскольку по крайней мере часть их (примеры см. ниже) получила известность (и при этом довольно рано) и в книжности Московской Руси.

Исследование и даже выявление этой группы переводных памятников сопряжено с целым рядом трудностей. Основная заключается в недостаточной изученности украинской и белорусской рукописной традиции XV–XVI вв., которая в свою очередь объясняется чрезвычайно малым числом опорных памятников, содержащих указание на время и место создания: до середины XV в. такие рукописи исчисляются единицами[6]. В условиях широчайшего распространения в восточнославянской письменности XV–XVI вв. среднеболгарской орфографии диалектные особенности, известные по памятникам предшествующих эпох, резко нивелируются, что создает для исследователей дополнительные трудности. Правда, рассматриваемые переводы отличаются, как правило, специфической лексикой (полонизмами и богемизмами, идущими от оригинала или от переводчика), но локализовать конкретные списки удается лишь в исключительных случаях. Насколько известно, ни один из этих переводов не содержит прямого указания на время и место его исполнения. Хронологическую привязку приходится осуществлять по косвенным признакам, нередко в пределах четверти столетия, и даже шире.

Предлагаемый здесь перечень не претендует на исчерпывающую полноту — будущие находки в древлехранилищах безусловно его пополнят. Однако маловероятно, чтобы они принципиально изменили характеристику корпуса.

1. Вероятно, самый ранний известный в настоящее время перевод с латинского из этого круга — «Послание Феофила Дедеркина великому князю Василию Васильевичу» (Темному), известное также под заглавием «Пророчество князя Миколая, иже пророчествовал о вере своей латинской7. Текст представляет собой переложение итальянского рассказа о землетрясении в Италии 4 декабря 1456 г., облеченный в форму пророчества о небесной каре «латинянам». Перевод, очевидно, был выполнен по горячим следам события, так как старший список (в сборнике известного кирилло-белозерского книгописца Евфросина.— РНБ. Кирилло-Белозерское собрание. 9/1086) датируется 1450–1460 гг.8 Список 1483 г. из собрания киевского Михайло-Златоверхого монастыря, ныне утраченный, был переписан служителем Радзивиллов. В языке устойчивые полонизмы: «место» — в значении город, «мурованный» — имеющий каменные стены, и т. п.

2. «Страсти Христовы» («О умучении пана нашего Исус Криста») — апокриф на основе «Никодимова Евангелия»[9], переведенный с латинского или с польского языков[10]. Известен в целом ряде списков не позднее рубежа XV–XVI вв.: РНБ. 0.I.391 (2-я пол. XV в.)[11], ГИМ. Син. № 367 (около 1479 г.)[12] и 558 (последняя четверть или конец XV в.)[13], Национальная библиотека в Варшаве. BOZ 92 (конец XV — начало XVI в.)[14]. Перевод, вероятно, сделан не позднее 1460-х гг. Список ГИМ. Син. № 367, датируемый ок. 1479 г., великорусский по происхождению, но довольно последовательно сохраняет особенности лексики перевода. В списке РНБ дата написания выскоблена, за исключением номера индикта (1), числа и месяца (19 ноября). Этот остаток даты вкупе с показаниями водяных знаков[15] делает наиболее вероятной датировку рукописи 1482 (6991) г., менее вероятен 1467 (6976) г.

3. Апокрифическое сказание о поклонении волхвов («Слово о житии и хожении трех королев персидскых»)[16]. Известно по тем же спискам, что и предыдущий текст (кроме варшавского). Перевод обоих текстов, по мнению Е. Ф. Карского, сделан католиком, при этом «Слова», вероятно, с латыни.

4. «Видение Тундала» — известный памятник средневековой европейской визионерской литературы, повествующий об ирландском рыцаре, узревшем рай и ад, и записанный около 1147–1148 гг. в Регенсбурге[17]. Текст представлен двумя независимыми переводами. Первый, сделанный с латинского или с польского языка, дошел в уже упоминавшейся варшавской рукописи рубежа XV–XVI вв. Второй — с чешского — в исчезнувшей ныне рукописи из библиотеки графов Красинских в Варшаве[18]. Отрывки текста изданы А. Брюкнером и Е. Карским. Этот второй перевод включен в перечень с известной долей условности, поскольку рукопись по водяным знакам датировалась не ранее середины XVI в.[19]; не исключено, однако, что она отражает протограф конца XV в.[20]

5. Апокрифическое «Сказание о Сивилле пророчице» в той же рукописи Красинских; текст его целиком издан Е. Ф. Карским[21], отметившим в исследовании многочисленные полонизмы языка. Отнесение «Сказания...» к рассматриваемому корпусу переводов тоже довольно условно, поскольку текст упоминает правление Людовика XII (1498–1515), если не более поздние времена (Крестьянская война в Германии?)[22].

6. Астролого-медицинские советы, приписываемые Авиценне («Мистр Авиценна рече»), известны в списке великорусского (московского?) происхождения в составе лицевого календаря 2-й четверти XVI в. (РГБ. Собрание ОИДР. № 229)[23]. Язык с многочисленными полонизмами. Это прозаический перевод известного стихотворного текста, помещаемого в Часословах («Ortulus anitnae» или «Raj duszny»; первое издание на польском языке — Краков, 1513)[24]. Не исключено, что список ОИДР восходит к рукописи последней четверти XV в., по наблюдению Ю. А. Неволина, сообщенному им автору в устной беседе, миниатюры кодекса копируют франко-бургундские иллюстрации позднего XV в.

7. «Разговор магистра Поликарпа со смертью» («Сказание о смерти некоего мистра великого, сиречь философа») — перевод польского стихотворного диалога XV в. Сохранился в списке 2-й четверти XVI в. (РГБ. Волоколамское собрание. № 573) и более поздних. Редактирование текста принято связывать с Иосифо-Волоколамским монастырем[25], но не исключено, что в основу положен текст перевода белорусского происхождения. Это не единственный пример связей монастыря с украинско-белорусской книжной культурой в XVI в.— отсюда происходят старшие великорусские списки (и особая редакция со славянизированной лексикой) акафистов Франциска Скорины[26].

8. «Луцидарий» особой редакции (в переводе с чешского?) в белорусском по происхождению сборнике конца XVI в. (БАН. собрание Доброхотова. 18)[27]. Учитывая дату рукописи, включение памятника в наш перечень весьма условно, не исключено, однако, что сборник целиком восходит к протографу 1481 г. (эта дата вычисляется по записи писца в конце сокращенной новгородской летописи, входящей в рукопись)[28].

Даже на этом небогатом фоне апокрифических и полуапокрифических текстов — пророчеств, видений, прогностиков — весьма скромно выглядят переводы библейских книг, богослужебных текстов, памятников житийной и учительной литературы, перечисленные ниже.

9. «Песнь песней», переведенная с гуситской Библии и сопровождаемая пояснениями и рассуждениями о любви, в составе сборника конца XV в. ГИМ. Син. № 558 (см. 2 и 3)[29].

10. Библейская книга Товит («Товиф») в уже упоминавшемся сборнике из библиотеки Красинских (см. 4 и 5) «на замечательно чистом западнорусском наречии старого времени»[30], о которой, кажется, более ничего не известно[31].

11–12. Молитвы «Патер ностер» и «Аве Мария» на латинском языке кириллицей и в переводе по стихам в рукописи конца XV в. ГИМ. Син. № 558 связаны, вероятно, с предшествующей им кириллической транслитерацией славянской глаголической мессы (см. ниже, 16)[32].

13. Католический Символ веры («Credo») со следами влияния Православного (Никео-Цареградского) Символа — в той же рукописи[33].

14. Житие Алексия, человека Божия,— перевод с чешского, в редакции, близкой к «Золотой легенде» Якопо де Ворагино[34], дошло в списках последней четверти XV в. (РНБ. 0. I. 391 и ГИМ. Син. № 558 — см. 2 и 3), несколько отличных друг от друга[35].

15. Условно (см. 4 и 5) сюда можно отнести к этому кругу памятников «Речь о трех ставех» (о трех состояниях человека — в браке, вдовстве и девстве) — перевод с польского (?) в утраченной рукописи Красинских[36].

16. Месса Богоматери в сборнике ГИМ. Син. № 558 формально не относится к этим памятникам (так как содержит не перевод, а кириллическую транслитерацию церковнославянского глаголического текста), но на деле теснейшим образом связана с ним. Текст мессы хорошо изучен и опубликован[37], связь его с краковским монастырем бенедиктинцев-глаголашей «на Клепарже» и обстоятельства возникновения кириллической редакции текста после работы Ф. В. Мареша не вызывают сомнений. Особенность этого текста, дошедшего (как и сопровождающие его молитвы и «Credo») в единственном (хотя и довольно раннем) списке, состоит в том, что он являет собой переписанную кириллицей публичную часть мессы («то<л>ко тые слова писаны, што каплан гласом говорит на мши, што в таиници говорит — того нет») и имеет целью объяснить содержание мессы для католика из Великого княжества Литовского, не владевшего латынью (как устно, так и письменно). Это особо подчеркивают молитвы, приведенные в кириллической транслитерации на латыни и в переводе. Уникальность списка подчеркивает скорее всего то, что этот опыт не предназначался для сколь-либо широких кругов, а был выполнен для какого-то знатного неофита (Ф. В. Мареш полагал, что оригинал Синодального списка мог быть сделан для четвертой жены короля Владислава II Ягайло — княжны Софьи Гольшанской[38] (брак заключен в 1422 г.), хотя дошедший кодекс представляет вполне рядовую рукопись (некаллиграфическую по письму и без иллюминации), без каких-либо указаний на заказчика[39].

Если сопоставить корпус переводов, выполненных в XV — начале XVI в. на Украине и в Белоруссии с латинского и западнославянских языков, с переводами конца XV в., сделанными в Новгороде в окружении архиепископа Геннадия, то сразу бросается в глаза различие в наборе памятников. Отбор текстов для перевода новгородского кружка продуман и целенаправлен, определен насущными задачами, стоявшими перед Русской Церковью на рубеже XV–XVI вв.: создание полного корпуса библейских книг, борьба с новгородско-московской ересью, составление пасхалии на восьмое тысячелетие от сотворения мира[40]. Украинско-белорусские переводы ориентированы в первую очередь на неофициальную литературу католического мира (даже с учетом вполне вероятной возможности, что круг этих памятников сохранился не полностью): среди них почти нет библейских текстов («Песнь Песней» восходит к гуситской версии, происхождение оригинала книги «Товит» не выяснено, но она явно не принадлежит к числу главных библейских книг), отсутствуют сочинения западных отцов Церкви, жития католических святых. Богослужебные тексты ограничиваются комплексом Син. № 558, весьма показательно, что из Часослова («Ortulus animae») переведен лишь маргинальный сопутствующий текст (советы Авиценны). Основной корпус этих переводов относится к низовой литературе — своеобразной назидательной «беллетристике» (исключение — «Разговор магистра Поликарпа со смертью», который представляет собой образец «ученой» литературы), зачастую с ощутимым апокрифическим элементом (в том числе видения, пророчества, прогностики).

Некоторым (хотя далеко не полным) аналогом этому кругу переводов являются, как уже говорилось выше, переводы с восточных языков (арабского и еврейского), осуществленные в то же время также на территории Великого княжества Литовского. Среди них преобладают сочинения, пополнившие позднее индексы запрещенных книг (Аристотелевы врата, Логика, Рафли, Шестокрыл, и др.)[41], но имеются и библейские канонические книги (Виленский библейский сборник начала XVI в.). В целом, однако, здесь отбор текстов отличается большей целенаправленностью («внешняя мудрость») и явно связан с деятельностью определенного кружка, чего нельзя сказать о переводах с латинского и западнославянских языков. Нельзя не отметить и известного сходства с частью переводов, выполненных в XVII в. в Московской Руси в основном вне стен Посольского приказа (второй перевод «Великого Зерцала», «Звезда Пресветлая», «Хождение Христофора Радзивилла-Сиротки», «Страсти Христовы», «Сказание об Иуде», приписываемое Иерониму, «Легенда о папе Григории» и др.); эти группы переводов роднит ориентация на тексты средневековой литературной традиции, обращавшиеся далеко не в высших слоях европейского общества.

В вопросах происхождения и датировки этих западнорусских переводов остается еще много неясного. Очевидно, что большинство из них было сделано не по инициативе католической Церкви или по крайней мере ее иерархии. На это указывает и наличие текстов, восходящих к гуситской Библии, и практически полное отсутствие памятников, связанных с катехизацией. Неоднозначно решается и вопрос о конкретной географической привязке этих переводов, поскольку лексический фонд будущих белорусского и украинского языков на письменном уровне был в то время единым, а орфография может отражать особенности списков, а не оригинала.

Многое в данной теме нуждается в дополнительном углубленном исследовании, однако уже сейчас достаточно ясно, что рассмотренный корпус переводов свидетельствует о скромном масштабе литературных контактов православного и католического обществ в этом регионе до 1-й четверти XVI в. и о том, что осуществлялись они не на высоком социальном уровне[42]. Католическая церковная иерархия несомненно не рекомендовала бы такой круг текстов для первоначального перевода. Это явное свидетельство апатии в деле пропаганды унии (а не подчинения «схизматиков») у представителей католического духовенства Польши и Великого княжества Литовского. По той же причине переведенные памятники не свидетельствуют и об интересе образованных кругов православных к католическому вероучению, так как в лучшем случае в них содержится минимум сведений, касающихся собственно католицизма. Если руководствоваться лишь принципом происхождения переводимых текстов, мы вправе были бы говорить о католической экспансии в Новгороде конца XV в. и в Московской Руси XVII в., при этом с большим формальным основанием, чем применительно к Западной Руси XV — начала XVI в.

Примечания

[1] Обобщающие исследования по проблеме отсутствуют. Сводки сведений, хотя бы частично затрагивающих эту тему (такие как: Владимиров П. В. Обзор южно-русских и западно-русских памятников письменности от XI до XVII ст. // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. Киев, 1890. Кн. 4. Отд. 2. С. 101–139; Карский Е. Ф. Белоруссы. Пг., 1921. Т. 3: Очерк словесности белорусского племени. Ч. 2: Старая западнорусская письменность; Ластоўски В. Л. Гiстория беларускай (крыўскай) кнiги. Koўнa, 1926; Немировский Е. Л. Франциск Скорина: Жизнь и деятельность белорусского просветителя. Минск, 1990. С. 112–113, 117–118), страдают вполне объяснимой неполнотой, а книга Ластовского к тому же отличается крайней тенденциозностью. Последний упрек в значительной мере можно адресовать и недавно вышедшей и во многих отношениях весьма информативной монографии Я. П. Запаско (Пам’ятки книжкового мистецътва: Украинська рукописна книга. Львiв, 1995) и несколько более ранней книге Н. В. Николаева (Нiиколаеў М. В. «Палата кнiгапiсная»: Рукапiсная кнiга на Беларусi ў X–XVIII стагоддзях. Мiнск, 1993), а также большой установочной статье Н. А. Морозовой и С. Ю. Темчина «Об изучении церковнославянской письменности Великого княжества Литовского (Krakowsko-wileсskie studia slawistyczne. Krakуw, 1997. Т. 2. С. 7–40). Вопрос достаточно хорошо освещен лишь на материале летописей (Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 153–156) и Киево-Печерского патерика (Абрамович Д. И. Исследование о Киево-Печерском патерике как историко-литературном памятнике. СПб., 1902. С. 67–78), но можно привести и другие примеры важной роли украинско-белорусской рукописной традиции в сохранении киевского книжного наследия. Так, только списками западнорусского происхождения представлен хронографический свод, т. н. Иудейский хронограф, составленный не позднее XIII в. (Архивский 2-й половины XV в. в одном сборнике с «Летописцем Переславля Суздальского» — РГАДА. Ф. 181. № 279/658; недавно открытый Варшавский рубежа XV и XVI вв.— Варшава. Народная б-ка. BOZ 83; Вильнюсский 2-й четв. XVI в.— ЦНБ АН Литвы. Ф. 19. № 109), включающий древнерусский перевод «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия. Галицко-волынским списком не позднее 1288 г. представлено Послание Георгия, инока Зарубского, к духовному сыну (РНБ. Погодин. 71 а. Л. 293 об.— 295). Только в украинско-белорусских списках XVI в. сохранилось «Слово» на принесение в Киев из Константинополя при Владимире Мономахе перста от десницы Иоанна Предтечи (о памятнике см.: Флоря Б. Н. К генезису легенды о дарах Мономаха // Древнейшие государства на территории СССР. 1987. М., 1989. С. 185–189; о списках: Письменные памятники истории Древней Руси: (Летописи. Повести. Хождения. Поучения. Жития. Послания): Аннотированный каталог-справочник / Под ред. Я. Н. Щапова. СПб., 2003. С 220–221). Перечень этот можно продолжить.
[2] Состав и особенности формирования и бытования этого корпуса текстов в книжности Западной Руси в отличие от Московской (см.: Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV–XVII вв. СПб., 1903. С. 4–23) не были предметом специального изучения, но, по всей видимости, в условиях существования до середины XV в. единой Киевской митрополии заметных различий здесь не было. Корпусу оригинальных южнославянских текстов в книжности Западной Руси специально посвящена 2-я глава книги А. Наумова (Naumow A. Wiara i historia. Krakуw, 1996. S. 45–62). Данный круг памятников рассматривается здесь как специфический элемент западнорусской книжной культуры, отличающий ее от великорусской; ситуация в последней автором не анализируется, тогда как круг болгарских и сербских сочинений XIII–XV вв. представлен в ней более репрезентативно (ср.: Турилов А. А. Южнославянские памятники в литературе и книжности Литовской и Московской Руси XV — 1-й половины XVI в.: Парадоксы истории и географии культурных связей // Славянский альманах, 2000. М., 2001. С. 247–285).
[3] См.: Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие... С. 155–156, 170–172; Рогов А. И. Супрасль как один из центров культурных связей Белоруссии с другими славянскими странами // Славяне в эпоху феодализма. М., 1978. С. 327–328.
[4] Кроме старших белорусско-литовских летописей (см.: Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. М.; Л., 1938. Гл. 20, 23, 26; Приселков М. А. История русского летописания XI–XV вв. СПб., 1996. С. 295–301; Чамярыцкi В. А. Беларускiя летапiсы як помнiкi лiтературы. Miнcк, 1969) и Кассиановских редакций Киево-Печерского патерика (1460 и 1462 гг.) здесь можно указать окружные послания Витовта и западнорусских епископов и послание Григория Цамблака великому князю Тверскому Ивану Михайловичу, связанные с избранием Цамблака на Киевский митрополичий стол (см.: Макарий (Булгаков), митр. История РЦ. Кн. 3. С. 525–526. Примеч. 40), Слово к отцам Констанцского Собора Григория Цамблака, украинскую редакцию перевода Жития Андрея Юродивого (Молдован A. M. Житие Андрея Юродивого в славянской письменности. М., 2000. С. 49–57, 634–646), составленную, очевидно, в 3-й четверти XV в. в окружении митрополита Григория Болгарина, западнорусскую редакцию Кормчей книги (см.: Мошкова Л. В. Западнорусская Кормчая особого состава // Хризограф. М., 2005. Вып. 2. С. 231–237), послание 1476 г. митрополита Мисаила папе Сиксту IV (Макарий (Булгаков), митр. История РЦ. 1996. Кн. 5. С. 40–50, 426–427; см. также исследование Б. Н. Флори «Попытки заключения церковной унии в Великом княжестве Литовском (конец XV в.) и Брестская уния (конец XVI в.)» в настоящем издании), послание Киевского митрополита Ионы (Глезны) 1493 г. и напрямую связанное с ним «Правило и наказание о душегубстве» (см.: Турилов А. А. «Правило и наказание о душегубстве» и Послание митрополита Ионы Глезны вяземскому попу Давиду // От Древней Руси к России Нового времени: Сборник статей к 70-летию А. Л. Хорошкевич. М., 2003. С. 101–107), два цикла архиерейских поучений (вероятно, митрополита Иосифа II Солтана) духовенству, сопровождающих западнорусскую редакцию Кормчей (см.: Мошкова Л. В. Западнорусская Кормчая... // Хризограф. Вып. 2. С. 237–238), наконец, датируемое 1511 г. послание Василия Никольского об исхождении Св. Духа (см.: Покровский Ф. И. Послание Василия, пресвитера Никольского, из Дольней Руси, об исхождении Св. Духа // ИОРЯС. СПб., 1908. Т. 13. Кн. 3. С. 91–126; Радоjчић Ђ. Сп. Руски и српски текст Bacилиja Никољског из Доње Pycuje // Историски записи. Београд, 1953. Т. 9. С. 204–210; Русина Е. В. Знакомый незнакомец: Василий Никольский en familie // Славяноведение. 2000. № 2. С. 69–74) и написанное, вероятно, во 2-м десятилетии XVI в. (возможно, на Афоне) краткое Житие новомученика прп. Антония Супрасльского (см.: Православная энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 680). Кроме того, на территории Великого княжества Литовского неудачным претендентом на Киевский митрополичий стол Саввой-Спиридоном были написаны «Исповедание веры» и «Слово на Сошествие Св. Духа» (см.: Турилов А. А. Забытое сочинение митрополита Саввы-Спиридона литовского периода его творчества // Славяне и их соседи. М., 1999. Вып. 7: (Межконфессиональные отношения в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе в Средние века и раннее Новое время. С. 121–137; ср.: Ульяновський В. И. Митрополит Київський Спиридон. Київ, 2004. С. 113–284).
[5] См.: Соболевский А. И. Переводная литература... С. 396–428; Перетц В. Н. К вопросу о еврейско-русском литературном общении // Slavia. 1926. Год. 5. С. 267–276. В последнее время появился и ряд работ, по крайней мере частично связанных с темой данного исследования. См., например: Selicki F. Polsko-biaіoruski kontakty kultaralne do koсca XV wieku // Slavia Orientalis. 1996. N 4. S. 463–467; Райнхарт Й. Межславянские переводы в период позднего Средневековья и раннего Нового времени (до конца XVI в.) // Славяне и их соседи. М., 2004. Вып. 11: Славянский мир между Римом и Константинополем. С. 111–115, 119–123.
[6] До 60-х гг. XV в. известны лишь три рукописи украинского происхождения с указанием даты и места написания: Евангелие-апракос 1422 г. (Тула. Краеведческий музей. № 798), написанное в Онуфриевском монастыре на Сергиевой горе; Евангелия от Луки и от Иоанна с толкованиями Феофилакта Болгарского, написанные в 1434 г. в Киево-Печерском монастыре (РНБ. F. I.73); Пролог на март—август, написанный там же не позднее 1454 г. (РНБ. Погодин. 615; датируется на основании упоминания в записи писца князя Александра (Олелька) Владимировича). «Королёвское» (Нелабское) Евангелие 1401 г. (Ужгород. Закарпатский художественный музей. Арх. 1) можно отнести к украинским рукописям лишь условно, поскольку кодекс написан хотя и в Закарпатье, но несомненно южнославянским (болгарским) писцом — Станиславом Грамматиком. Записи на Евангелиях киевского Никольского монастыря 1411 и 1428 гг., упоминаемые иногда в литературе как писцовые, подложны (см.: Визирь Н. П. Собрание книг XV столетия в Отделе рукописей ЦНБ АН УССР // Проблемы рукописной и печатной книги. М., 1976. С. 67–69). Подробнее об украинском книгописании XV в. см. в упомянутой книге Я. П. Запаско.
Еще меньше сведений сохранилось о белорусском книгописании в XV в. Здесь кодексы с выходными данными до последней трети столетия просто отсутствуют, за исключением Друцкого Евангелия 1400–1401 гг. (Новосибирск. ГПНТБ СОАН. Тих. Р–1; описание см.: Тихомиров М. Н. Описание Тихомировского собрания рукописей. М., 1968. С. 9–11, № 1. Предложенная здесь датировка кодекса — 1-я половина XIV в.— неприемлема). Упоминание в литературе западнорусского Пролога 1406 г. (Розов Н. Н. Книга в России в XV в. Л., 1975. С. 28, 127, 135; Нiкалаеў. «Палата кнiгапiсная»... С. 93) основано на опечатке в каталоге Ф. Н. Добрянского (Описание рукописей Виленской публичной библиотеки, церковнославянских и русских. Вильно, 1882. С. 198–199, № 100): 1406 вместо 1496. Однако год от сотворения мира (7004) указан здесь правильно, а водяные знаки рукописи (несколько разновидностей «головы быка со змеей под крестом») типичны именно для рубежа XV–XVI вв. и не оставляют сомнений в истинности именно этой даты. К числу западнорусских рукописей (без уточнения происхождения) 1-й половины XV в. относится также пергаменный кодекс «Книга списана бысть на ересь латинскую» (РНБ. О. п. I.7).
Библиографию книгописания 2-й половины XV — 1-й четверти XVI в. см. в примеч. 1. Ряд ценных сведений, кроме того, собран в статьях Я. Н. Щапова «О судьбе библиотеки полоцкого Софийского собора» (Вопросы истории. 1974. С. 200–204), «Библиотека полоцкого Софийского собора и библиотека Академии Замойских» (Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976) и А. Наумова (Naumow A. Najstarsze rкkopisy cyrilickie w dzisiejszych bibliotekach polskich // Polskie Kontakty z pismiennictwem cerkiewnoslowiaсskim do koсca wieku XV. Gdaсsk, 1982. S. 183–189).
[7] СККДР. Вып 2. Ч. 1. С. 185–186.
[8] Каган М. Д., Понырко Н. В., Рождественская М. В. Описание сборников XV в. книгописца Евфросина // ТОДРЛ. Т. 35. С. 106. Текст здесь переписан не Евфросином, а другим писцом.
[9] Карский Е. Ф. Западнорусский сборник XV в. Публичной библиотеки в С.-Петербурге. О.I. 391 // Он же. Труды по белорусскому и другим славянским языкам. М., 1962. С. 277–279.
[10] Там же. С. 279; Савельева Р. А. Пассийные повести в восточнославянских литературах // Общественное сознание, книжность, литература периода феодализма. Новосибирск, 1990. С. 204–208. Текст сказания издан: «Страсти Христовы» в западнорусском списке XV в. СПб., 1901 (ПДП. Вып. 140).
[11] Подробное описание рукописи см.: Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 263–267.
[12] Описание списка см.: Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей... Т. 3. Отд. 2. Ч. 2. С. 628–641, № 203; Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 267.
[13] Описание списка см.: Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей... Т. 4. Отд. 2. Ч. 3. С. 761–771, № 331 (с ошибочной датировкой XVI и XVII вв.).
[14] Описание см.: Щапов Я. Н. Восточнославянские и южнославянские рукописные книги... Вып. 1. С. 40–43.
[15] Рукопись написана на бумаге с довольно редким знаком — «голова быка под цветком (звездой), увенчанным крестом» (Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 264), употребление которого относится в основном ко 2-й половине 70-х гг. XV в. (см.: Лихачев Н. П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. СПб., 1899. Т. 3, № 1367, 3476, 3477; Шварц Е. М. Новгородские рукописи XV в. М.; Л., 1989. № 260, 261).
[16] См.: Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 266, 267, 272–277, 285–288.
[17] О памятнике и его славянских переводах см.: Visio Tungdali / Ed. О. Schade. Hallis Saxonum, 1869; Daniciи Р. Tondal // Starine. Zagreb, 1872. Kn. 4. S. 110–118; репринт: Cитниj и списи Ђуре Даничића. Београд, 1975. [Кн.] 3, 23; Br ь cner A. Die Visio Tungdali in bцmischer und russischer Ьbersetzung // Archiv fьr Slavische Philologie. 1890. Vol. 23. Hf. 2; Buchwald W., Hohhweg A., Princ O. Tuskulum-Lexicon griechischer und Lateinischer Autoren des Altertums und des Mittelalters. Mьnchen, 1963 (Visio Tungdali); Голенищев-Кутузов И. H. Славянские литературы. М., 1973. С. 206.
[18] Подробное описание кодекса см.: Карский Е. Ф. О языке так называемых литовских летописей // Он же. Труды... С. 211–221. Существует копия части сборника (СПб. БАН. 34. 2. 6), сделанная в научных целях в начале XX в., однако она не включает переводные сочинения (см.: Описание Рукописного отделения БАН СССР. М.; Л., 1951. Т. 4. Вып. 1 (Повести, романы, сказания, сказки, рассказы / Сост. А. П. Конусов, В. Ф. Покровская). С. 515–516.
[19] См.: Карский Е. Ф. О языке так называемых литовских летописей // Труды... С. 212.
[20] Там же. С. 220.
[21] Карский Е. Ф. Западнорусское сказание о Сивилле пророчице по рукописи XVI в. // Он же. Труды... С. 316–339.
[22] Там же. С. 329–330.
[23] Строев П. М. Библиотека имп. Общества истории и древностей российских. М., 1845. С. 111.
[24] Bernacki L. Pierwsza ksi№їika polska. Ossolineum, 1929; Францыск Скарына i яго час // Энцыклапедычны даведник. Мiнск, 1988. С. 377.
[25] Дмитриева Р. П. Русский перевод XVI в. польского сочинения XV в. «Разговор магистра Поликарпа со смертью» // ТОДРЛ. М.; Л., 1963. Т. 19. С. 303–317.
[26] Турилов А. А. Новые списки гимнографических сочинений Франциска Скорины // Франциск Скорина — белорусский гуманист, просветитель, первопечатник. Минск, 1989. С. 92; Франциск Скарына i яго час. С. 304–305.
[27] Описание сборника см.: Покровская В. Ф., Копанев А. И., Кукушкина М. В. Описание рукописного отдела Библиотеки АН СССР. М.; Л., 1965. Т. 3. Вып. 2. С. 133–137.
[28] Клосс Б. М., Лурье Я. С. Русские летописи XI–XV вв.: (Материалы для описания) // Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописей для Сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР. М., 1976. Вып. 2. Ч. 1. С. 92.
[29] Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 268. Примеч. 2; СККДР. Вып. 1. С. 80; Алексеев А. А. Св. Писание как памятник древнерусской письменности // Русская литература. 1992. № 4. С. 208; Verkholancev J. A Fifteeth Century Ruthenian Translation of the Song of Song from Czech // Slavia. 2003. N 2. P. 195–226.
[30] Карский Е. Ф. О языке так называемых литовских летописей // Труды... С. 218.
[31] Образец текста приведен там же.
[32] Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 268. Примеч. 2.
[33] Mareљ F. V. Moskevska Marianska Mљe // Slovo. Zagreb, 1976. N 25–26. S. 328–331.
[34] Владимиров П. В. Житие св. Алексия — человека Божия в западнорусском переводе XV в. // ЖМНП. 1887. Октябрь. С. 250–267; Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 288–289.
[35] Там же. С. 267, 288–289.
[36] Там же. О языке. С. 219.
[37] Mareљ F. V. Moskevska Marianska Mљe // Slovo. N 25–26. С. 295–362.
[38] Ibid. S. 347.
[39] Как кажется, в пользу того, что сборник в части, датируемой XV в. (л. 9–165), писался не на заказ, говорит и помета писца на нижнем поле л. 34: «А то писал я, Федоров сын, а хто прочтет, тому на здро<в>е».
[40] СККДР. Вып. 2. Ч. 1. С. 145–146 (здесь же библиография).
[41] См. примеч. 5.
[42] Карский Е. Ф. Западнорусский сборник // Труды... С. 276, 289.

Брестская уния 1596 г. и некоторые вопросы