Сословно-феодальное деление абхазского общества в XIX веке и его роль в современных условиях

Особенности нынешнего положения различных фамилий во многом обусловлены тем местом, которое они занимали в социальной структуре абхазского общества в прошлом. Принадлежность предков к былому высшему сословию Абхазского княжества продолжает служить предметом гордости для их потомков. Это проявилось в ходе анкетирования, когда многие из респондентов-абхазов на вопрос о своей фамилии, не подразумевавший сведений о былом социальном положении их предков, подчеркивали свою принадлежность именно к княжеским и дворянским сословиям. Однако в настоящее время - после эмиграции и массовых репрессий 1930-1940-х гг., княжеские и дворянские фамилии в своем большинстве совсем малочисленны.

В самом благоприятном положении оказались представители былого сословия свободных крестьян-анхаю[21], на принадлежность к которому также указали в анкетах некоторые из респондентов. Преимущества анхаю проявились в наибольшей степени в ходе произошедших в Абхазии в постсоветский период изменений в системе землепользования. Для того, чтобы понять причины этого явления, необходимо остановиться на особенностях сословного деления абхазского общества в прошлом.

В течение всего периода нахождения Абхазии в составе Российской империи (1810-1917 гг.) здесь сохранялось сильное влияние прежнего сословно-феодального деления общества. Как указывал в начале ХХ в. А.Н.Дьячков-Тарасов, абхазское общество состояло из князей, дворян, свободных крестьян-анхаю, а также зависимых сословий - ахоуйю (крепостные) и ахашалов (рабы, пленные)[22].

Князья и дворяне находились на вершине общественной пирамиды, но социальный статус анхаю также был весьма высок. Анхаю были одновременно и крестьянами, и воинами, распространенной была практика аталычества - воспитания княжеских и дворянских детей в крестьянских семьях, с которыми устанавливались отношения “молочного” родства. Часто поддержка анхаю решала исход феодальных усобиц, так что князья и дворяне стремились укреплять свои связи с наиболее многочисленными и влиятельными крестьянскими фамилиями. 

Характеризуя земельные отношения в Абхазском княжестве, А.Н. Дьячков-Тарасов отмечал, что “по древнему абхазскому обычаю, все сословия, кроме “ахашал”, имели право на владение земельной собственностью” (88, с.65). Для того, чтобы стать земельным собственником, абхазскому крестьянину достаточно было расчистить участок от леса для посева, сада или усадьбы, после чего он делался его потомственной собственностью. Тот же автор подчеркивает, что “заросшие земли” считались общенародным достоянием и только впоследствии, при русском владычестве, представители владетельного княжеского дома Чачба (Шервашидзе) присвоили себе право вырубки и продажи ценной древесины в прежних общественных лесах, расположенных в окрестностях села Лыхны и русского укрепления Очамчира (88, с.65-66).

Анхаю были свободны в выборе своего места жительства, но они должны были выполнять некоторые повинности в пользу князей и дворян в ответ на “оказываемое им покровительство”. В течение года крестьянин несколько дней посвящал обработке земли патрона, подбивке кукурузы и уходу за овощами; он также приносил одну-две корзины винограда из своего сада, а в праздник барана. Анхаю, недовольный своим патроном, имел право свободного перехода в другое селение, к другому покровителю (88, с.66).

Сословие анхаю пополнялось за счет беглецов из других районов Кавказа. О том, как это происходило, можно судить по записанному нами летом 1998 г. в селе Ачандара фамильному преданию Ахба. По словам семидесятипятилетнего В. Ахба, предки ахбовцев были родом из аула Апсау (ныне Малокувинское), расположенного в Карачаево-Черкессии, где и поныне ахбовцев насчитывается больше, чем в Абхазии. Три брата Ахба бежали оттуда после того, как они по какой-то причине убили богатого и знатного человека (отрезали ему голову косой).

Некоторое время братья жили в горной долине Псху, но затем решили переехать ближе к морскому побережью. Они пришли к абхазскому князю Шараху Ачба, попросили у него землю и преподнесли ценный по тем временам подарок - убитого ими оленя. Князь был настолько доволен подарком, что в ответ подарил братьям ружье, расспросил о причине бегства из родных мест и выделил старшему брату землю в селе Ачандара, среднему - в Бзыби, а младшему - в Абжуйской Абхазии.

Нельзя не заметить, что повинности анхаю в пользу абхазских феодалов не были слишком обременительными. К тому же они не слишком строго соблюдались крестьянами, многие из которых вообще их не выполняли. Современная устная традиция полна сюжетами, подчеркивающими свободолюбие и независимость анхаю по отношению к князьям и дворянам.

Согласно фамильному преданию Квициния, записанному нами в 1996 г. в селе Атара-Абхазская, примерно сто лет назад местный князь Чачба потребовал от одного из квициниевцев уплатить ему дань за много лет и послал за ней своих слуг. Крестьянин отказался отдавать своего быка (именно на него “положил глаз” князь), слуги попытались настаивать на своем, но крестьянин их побил и выгнал. После этого в село приехал сам разгневанный князь, но также получил решительный отпор со стороны крестьянина, считавшего его требования необоснованными. В перебранке крестьянин надел на голову князя подойник и с позором прогнал со своего двора.

Интересно, что описанный случай остался в памяти квициниевцев совсем не тем, что они опозорили князя, а тем, что на состоявшемся позднее сходе, где старейшины обсуждали конфликт между князем и крестьянином (факт сам по себе весьма показательный: князь ищет справедливости на сельском сходе), один из крестьян - Джалачир Квициния, говорил в защиту своего родственника восемь часов подряд. Последнее вспоминается потомками как пример выдающегося ораторского мастерства представителя своей фамилии (выражение “может говорить от рассвета до заката” до сих пор означает высшую похвалу для абхазского оратора).

Составлявшие полную собственность своего господина безземельные рабы-ахашалы могли перейти в сословие ахоуйю. Если хозяин разрешал женитьбу, то ахашал превращался в ахоуйю и таким образом получал право приобретать землю путем расчистки. Однако и после этого бывший ахашал был обязан отрабатывать барщину от трех до пяти дней в неделю, его жена (даже если она происходила из свободных крестьян) становилась домашней прислугой в господском доме. Поэтому семьи, относившиеся к зависимым сословиям, селились обыкновенно вблизи усадьбы своего патрона (88, с.66).

В угоду собственной прихоти хозяева давали многим из ахашалов грузинские княжеские фамилии (Абашидзе и т.п.), хотя, разумеется, приобретенные рабы не имели с ними ничего общего, а часто даже не были этническими грузинами. Возможно этой же причиной объясняется тот факт, что представители одной и той же абхазской фамилии, проживавшие в разных районах Абхазии могли относиться к разным социальным слоям: например, П...я Очамчирского района считались ашнакума[23] и занимали промежуточное положение между дворянами и анхаю, в то время, как П...я из села Лыхны относились к зависимому сословию.

Показательно, что потомки зависимых сословий в ходе анкетирования ни разу не указали на социальную принадлежность своих предков. Ныне в подавляющем большинстве они относят себя к анхаю и воспринимают любое сомнение собеседника в их принадлежности к этому сословию как тяжкое оскорбление. Их знакомые и односельчане во избежание конфликтов предпочитают не затрагивать этой опасной темы в присутствии представителей былых зависимых сословий. Однако в любом из посещенных нами сел абхазские крестьяне прекрасно знали о происхождении каждой из проживающих в ней фамилий и в кругу своих близких часто едко высмеивали тех, кто необоснованно завышал свой социальный статус (не исключая и тех потомков анхаю, которые указывают на свое якобы дворянское происхождение). 

Социальная дифференциация феодального общества порождала определенные различия в психологии представителей различных сословий. Князья и дворяне, например, рассматривали торговлю (но, никак не скотокрадство, разбой и работорговлю, составлявшие для них один из основных доходов на протяжение многих веков) как совершенно презренное занятие. Свободные крестьяне-анхаю считали для себя зазорным продавать продукты своего труда (по законам гостеприимства их могли дарить пришельцу - “гостю”, но никак не продавать) и также презирали людей, занимавшихся торговлей.

У зависимых сословий отношение к торговле было иным. Как подчеркивает абхазский историк Г.А. Дзидзария, до революции большинство келасурских торговцев составляли ахоуйю, остальные же были подданными мегрельского князя (83, с.200). В отношении различных слоев к торговле социальная психология тесно переплеталась с национальной: зависимые сословия состояли в основном не из абхазов, а представителей других народов (большей частью - мегрелов и их потомков). Мегрелы же, как считается в Абхазии (да и на Кавказе в целом), наряду с музыкальной одаренностью и способностями к наукам и искусствам, отличаются пристрастием к торговле и всевозможным денежным операциям, что никак не относилось к достоинствам в традиционном абхазском обществе.

    Сформировавшиеся веками стереотипы восприятия тех или иных народов дают о себе знать до сих пор: абхазы никак не считают воинскую доблесть качеством, свойственным мегрелам (в отличие, например, от сванов) и часто характеризуют этот народ как “аферистов”, “торгашей”, “проходимцев” и даже “евреев Кавказа” (последнее, впрочем, является констатацией торговых способностей, но не носит оскорбительного характера: на Кавказе антисемитизма практически не было).

Мегрелы же, в свою очередь, нередко называют с их точки зрения непрактичных в деловых вопросах абхазов “дикими” и “тугодумами”. Так что в психологии зависимых сословий, большинство которых происходило именно из мегрелов, можно увидеть былое влияние мегрельской этнопсихологии.

Юридически права абхазов на землю были закреплены лишь в начале ХХ в. Это произошло после того, как российские власти в 1907 г. сняли обвинение в “виновности” с большинства абхазских крестьян и им было предоставлено право владеть землей на правах собственности. После этого было проведено “обмежевание” - передача обрабатываемой земли в частную собственность крестьянам.

Межеванию земель в Абхазии препятствовала бюрократическая волокита: оно проводились на основе общего для Российской империи земельного закона, принятого 9 ноября 1905 г., но первые работы начались только в 1909 г., а “инструкции по поземельному устройству населения Сухумского округа” были опубликованы властями еще позднее - лишь в январе 1914 г. Начало первой мировой войны привело к прекращению работ по закреплению прав частной собственности на землю в Абхазии.

    Предпринятые властями Российской империи шаги по реформе земельных отношений проходили в условиях глубокого кризиса феодально-помещичьего землевладения в Абхазии. В начале ХХ в. местные газеты были полны объявлениями о продаже имений за долги, за невзносы по займам платежей и т.п. Создание в Абхазии крестьянских инвестиционных банков, в которых население могло брать денежные ссуды, привело к переходу в собственность анхаю значительной части земель, выкупленных ими у разорившихся феодалов и помещиков.

О том, какие крупные суммы могли тратиться анхаю на покупку земли у обнищавших феодалов, позволяет судить купчая, сохранившаяся в селе Ачандара у семьи Хагба. Согласно этому документу, датированному 3 марта 1916 г., местный крестьянин Смел Хагба купил у нескольких князей Маргания полученный теми в наследство обмежеванный участок земли в селе Ачандара размером около одной десятины за одну тысячу рублей[24].

В советский период земля стала государственной собственностью, в конце 1920-х гг. в Абхазии началась коллективизация сельского хозяйства. Первоначально власти стремились показать крестьянам, что им выгодно вступать в колхоз. Как вспоминает один из армянских крестьян, бывший очевидцем коллективизации в Абхазии, тем, кто первыми вступал в колхозы и добровольно сдавал свой скот и инвентарь, оставляли 1 га земли в качестве приусадебного участка. “Неимущим выделялись лошадь, корова, а также мука, сахар и галоши, за которые они рассчитывались позднее с сельпо” (К. Варжданян, село Эштуха). В проведении коллективизации была заинтересована самая неимущая часть населения - вчерашние батраки, слуги, наемные рабочие из помещичьих хозяйств и т.п., среди которых абхазы составляли лишь незначительное меньшинство.

В отличие от неабхазского населения, большинство анхаю имели крепкие хозяйства и обладали значительными по размерам родовыми земельными угодьями. Они упорно отказывались вступать в колхозы. Чтобы сломить сопротивление анхаю власти год от года увеличивали налоги на “кулацкие хозяйства”[25] и постепенно все больше урезали размеры приусадебных участков, оставляемых за крестьянами после вступления в колхоз (до 0,5-0,25 га).

Несмотря на экономическое давление со стороны властей, анхаю в течение нескольких лет отказывались передавать свои родовые земли в коллективную, по сути государственную собственность. На состоявшемся в феврале 1931 г. общем крестьянском сходе они приняли решение не вступать в колхозы, затем поднялись на святилище Дыдрыпш и там от имени всего абхазского крестьянства принесли клятву исполнить принятое решение.

В условиях проводившейся властями политики сплошной коллективизации и начавшихся массовых репрессий подобные антиколхозные акции крестьянства ставили под вопрос само существование немногочисленного абхазского этноса. Лишь непререкаемый авторитет у населения главы Абхазии Нестора Лакоба позволил ему убедить большинство анхаю в необходимости прекратить сопротивление и вступить в колхозы. Окончательная победа колхозного строя в республике произошла уже после убийства Н. Лакоба, когда Лаврентий Берия[26] в конце 1930-х гг. уничтожил наиболее предприимчивую и социально активную часть абхазского крестьянства.

Во время репрессий оставленный семьям “врагов народа” приусадебный участок урезался до 0,15 га, конфисковывались скот, продовольствие и инвентарь. Лишенные гражданских прав изгонялись из колхоза и никуда не принимались на работу, чем фактически обрекались на вымирание. Большинство из них смогло выжить лишь благодаря скрытой поддержке своих родственников. В то же время, многие однофамильцы и односельчане репрессированных воспользовались случаем и заняли их родовые земли. Часто отношение к принадлежавшей ранее “врагам народа” земле было откровенно хищническим: на ней нещадно вырубался лес и сады, без всяких удобрений выращивался табак, который быстро истощал почву и делал ее совершенно бесплодной. 

Несмотря на посеянную властями разобщенность в среде абхазского крестьянства и казавшуюся безоговорочной победу коллективизации, сильное влияние родовых прав на землю сохранилось в многих абхазских селах. Формально за семьями анхаю оставалось лишь 25-50 соток земли, остальная - перешла в собственность колхозов и “без разрешения властей на ней нельзя было посадить ни одного дерева” (В. Хагба, село Ачандара). Однако, даже в этих условиях довольно часто, “при проведении сельскохозяйственных работ председатель или бригадир считали необходимым получить разрешение на их проведение у той семьи, которой земля принадлежала до коллективизации” (Л. Хагба, село Ачандара).

Многие крестьяне продолжали обрабатывать родовые земли своими “семейными бригадами” и тем самым оставляли ее в собственном пользовании. Весьма распространенной была практика, когда крестьяне, которые получали землю от советских властей, предварительно выкупали ее у прежних владельцев (естественно, что подобная плата в тех условиях чаще всего была чисто символической), а уже после этого оформляли нужные документы в колхозной конторе.

Сохранение значения родовых прав на землю проявилось уже в середине 1950-х гг., когда по выражению одного из крестьян, после смерти И.Сталина “подросшие дети репрессированных отобрали свои земли обратно у тех, кто при колхозах заявлял, что земля теперь общая и под этим предлогом занял землю не заплатив ее хозяевам-анхаю” (А. Хагба, село Ачандара). Позднее многие старики стремились не поминать старых обид и не рассказывали о них молодежи (даже когда те просили указать на былых обидчиков). Все же земельные конфликты периода 1930 - 1940-х гг. дают о себе знать до сих пор: именно они часто объясняют “холодные” отношения, либо отсутствие таковых между нынешними соседями и даже между разными абипарами внутри одной проживающей в селе фамилии.

После распада СССР в Абхазии не было проведено земельной реформы, формально продолжают существовать колхозы и совхозы. В условиях экономической изоляции Абхазии большинство колхозов фактически распалось и, как констатировал один из опрошенных, “продолжают существовать лишь на бумаге” (В. Ахба, село Ачандара). В настоящее время по инерции продолжает обрабатываться лишь незначительная часть бывших колхозных угодий, обширные плантации зарастают сорняками, вырождаются и используются окрестными крестьянами для выпаса скота.

В течение нескольких лет произошла продиктованная жизнью переориентация сельского хозяйства Абхазии с выращивания ориентированной на союзный рынок продукции (чай, табак, цитрусовые и т.п.) на культуры, обеспечивающие повседневное пропитание крестьянских семей. В результате на полях страны вновь, как и в дореволюционные времена, воцарились кукуруза и фасоль, возросло производство овощей, быстрыми темпами увеличивается поголовье скота и птицы. 

В постсоветской реальности земля превратилась в основной источник существования для большинства местного населения. По образному выражению одного из опрошенных, “теперь народ ищет свою землю” (В. Ахба, село Ачандара). В Абхазии, особенно в предгорной ее части, где сохранилось исконное абхазское население, в массовом порядке началось “огораживание” земли.

 В ходе “огораживания” в многих селах земли предков вернулись в собственность анхаю, причем этот процесс затрагивал как бывшие колхозные поля и пастбища, так и земельные участки, отобранные у анхаю во время коллективизации и перешедшие в собственность других владельцев на основе решений местных советских властей. О том, как происходил процесс возврата родовых земель позволяют судить следующие характерные примеры, собранные нами путем опроса жителей различных сел Бзыбской Абхазии.

После распада СССР в селе Ачандара один из крестьян Ахба решил продать свой дом, который был построен более двадцати лет назад на выделенном колхозом участке. Об этом узнала фамилия Гунба, которой до революции 1917 г. принадлежала земля, на которой стоит дом. Они заявили крестьянину, что не согласны на продажу вместе с домом своей земли. Владелец дома не оспаривал права фамилии Гунба на земельный участок, так как получил его решением колхоза, но без согласования с прежними владельцами. В результате ему пришлось довольствоваться тем, что Гунба выкупили у него стоимость построек “за приемлемую для них цену” (В. Хагба, село Ачандара). 

В селе Дурипш несколько десятилетий проживал крестьянин Шакрыл, переехавший из соседнего села Лыхны. После окончания грузино-абхазской войны потомок прежних владельцев земли Тарас Цужба, ныне проживающий в селе Куланурхуа, заявил о своих правах на землю проживающих в Дурипше шакрыловцев на основании того, что она принадлежала его предкам еще до махаджирства. Особенно подчеркивалось то обстоятельство, что домовладелец Шакрыл, сознавая, что живет не на своей земле, завещал похоронить себя на земле предков в селе Лыхны.

 Разногласия между шакрыловцами и цужбовцами по вопросу о принадлежности земельного участка вызвали острый конфликт: “молодые уже начали хвататься за автоматы”. Однако старейшинам обеих фамилий удалось избежать кровопролития: они договорились, что Тарасу Цужба будет возвращен один гектар земли под посевы кукурузы, остальная же земля останется в распоряжении проживающих в селе Дурипш шакрыловцев (С. Шакрыл, село Лыхны).

В селе Куланурхуа семья Есава примерно четверть века назад купила у колхоза дом, в котором до этого располагалась школа (для нее было выстроено новое здание). Им же отошел и земельный участок, на котором она стояла. При этом Есава получили землю от колхоза и не заплатили ее прежним хозяевам (о чем теперь горько сожалеют). После распада СССР о своих правах на участок заявили местные шакрыловцы, выступавшие от имени живущей в городе Гудаута вдовы одного из своих родственников, дети которой уехали из Абхазии в Россию (то есть, по мнению Есава, в этой земле не нуждавшейся).

Под энергичным нажимом претендентов на землю, семья Есава (они принадлежат к небольшой - около 15 хозяйств, фамилии) была вынуждена отдать лучшую половину своего участка своим односельчанам - многочисленным и воинственным шакрыловцам (Ф. Есава, село Ачандара). Примечательно, что в данном случае права шакрыловцев были далеко не бесспорными: в прошлом земля в округе принадлежала фамилии Цужба и шакрыловцы получили ее в награду за службу абхазскому владетельному князю и властям Российской империи уже после махаджирства. Хотя Цужба до сих пор не заявили о своих правах на землю в селе Куланурхуа, вряд ли следует исключать возможность этого в будущем.

    В течение нескольких лет работы в Абхазии нам не приходилось слышать о том, чтобы возврата земель потребовали потомки князей и дворян. В центральной части села Ачандара, например, многие семьи живут на небольших участках земли, которые в прошлом были выделены зависимым фамилиям в пользование местным князем Ачба. После революции эти участки превратились в приусадебные и перешли в собственность проживавших на них ахоуйю и ахашалов. Последние, к тому же, за годы советской власти значительно расширили свои участки за счет бывших княжеских земель.

 По мнению опрошенных нами местных крестьян (тут необходимо подчеркнуть, что все они были из сословия анхаю), потомки Ачба имеют право возвратить себе землю, которая была когда-то предоставлена княжеской фамилией в пользование зависимым сословиям. Об этом же нам сказал жрец святилища Дыдрыпш Заур Чичба: “Княжескую землю забрал колхоз после революции, но Дыдрыпш знает, кому она принадлежит по праву. Если Ачба потребуют вернуть свою землю обратно - то живущие на ней люди должны будут выкупить ее или отдать законным владельцам”. Однако, несмотря на свои неоспоримые права на землю в глазах местного общества, сохранившиеся немногочисленные потомки княжеского рода проживают в городе, не связаны с землей и пока не проявляют никакого интереса в возврату былой собственности своих предков.

    Наряду со старыми родовыми землями в собственность анхаю возвращаются и те земли, которые когда-то были куплены их предками у князей и дворян. В настоящее время эти земли также рассматриваются крестьянами как родовая собственность.

    После февральской революции 1917 г. князья Ачба продали окрестным анхаю большой участок земли в долине реки Аапста. Причем, как утверждают потомки крестьян, Ачба принимали в качестве платы только золотые монеты и их предки были вынуждены продать большое количество скота для того, чтобы купить плодородную и удобную для обработки землю. Позднее этот участок перешел в колхозную собственность, на нем были разбиты знаменитые ачандарские виноградники. После распада СССР крестьяне вновь разделили поле между потомками тех фамилий, которые когда-то купили участки у князя. Во время этого раздела произошел следующий характерный случай.

    Когда старшие делили поле на участки (к тому времени оставленные без ухода виноградники выродились и были вырублены), к ним подошел подросток Ахба - ученик местной школы и заявил, что здесь есть принадлежащая ему земля. Поначалу взрослые посмеялись над мальчиком: как он может помнить дела столь давних лет? Однако тот сумел показать границы своего земельного участка и забил колышки, обозначавшие его размеры. После этого старшие признали за подростком права на данный участок (Л. Хагба, село Ачандара).

    Мальчик сумел сориентироваться на ровном поле благодаря тому, что отец (умерший за несколько лет до этого) приводил его на это место еще в раннем детстве и показывал границы фамильного участка внутри колхозного виноградника. То же делают все местные крестьяне и таким образом, то есть исключительно посредством устной традиции, абхазами из поколения в поколение передаются сведения о размерах и расположении родовых земель, зачастую находящихся на большом расстоянии от их дома.

Подобная практика весьма эффективна: на основании опросов абхазских крестьян, проживающих в предгорной части страны, можно сделать вывод, что несмотря на бурные события ХХ в. и отсутствие каких-либо карт земельных угодий, споры между крестьянами, претендующими на одни и те же участки земли, являются довольно редкими. Примечательно, что по убеждению опрошенных нами представителей ачандарского сельсовета такие карты и не требуются: “все крестьяне знают свои владения и сами решают все возникающие проблемы” (Г. Хагба).

За членами рода сохраняются все права на свой участок внутри родовых земель в случае их отъезда из родного села, но они могут передать его своим родственникам по собственному желанию. При этом абхазские крестьяне явно стремятся избежать любых потенциальных конфликтов, которые могут возникнуть в будущем. Вот показательный пример подобной щепетильности в земельных вопросах, которая может показаться стороннему наблюдателю несколько преувеличенной.

В середине 1970-х гг. одна из проживавших в селе Ачандара семей переехала в город. Свой участок внутри родовых земель уезжавшие хотели передать своим родственникам даром. Однако те не согласились: “в этом случае при изменении обстоятельств сами переселенцы или их потомки могли потребовать эту землю обратно”. Крестьяне предпочли выкупить землю, при этом ее высокая стоимость (20 тысяч рублей - тогда стоимость нескольких легковых машин) была определена совместно прежними владельцами, их родственниками-покупателями и родственниками-посредниками. Последние присутствовали и при передачи денег в оплату земельного участка.

Вся описанная выше операция была проведена внутри узкого круга родственников и ее обстоятельства не афишировались, так как, по мнению информанта, “соседи могли счесть ее позором из-за того, что внутри фамилии деньги отдавали при свидетелях”. Как свидетельствует приведенный случай, крестьяне предпочли понести большие расходы и привлечь к участию в операции своих родственников, что сделало совершенно бесспорными их права на приобретенный участок и гарантировало от возникновения возможных трений и конфликтов внутри собственной фамилии.

В случае возникновения земельного спора (между разными ажвла или между несколькими претендентами внутри одной из них) распространенным способом его решения является присяга в святилище. Каждый из претендентов со своими поручителями из числа родственников должен присягнуть в том, что “это - его земля” - то есть принадлежала его предкам. По твердому убеждению многих опрошенных крестьян, если претендент и его родственники не уверены в своей правоте - то они никогда не дадут в святилище подобной клятвы, а отказавшийся от присяги одновременно отказывается и от претензий на земельный участок.