Глава V ДВЕ СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ЛИНИИ ЕВРОПЕЙСКОГО РОМАНА

 

Децентрализация словесно-идеологического мира, находящая свое выражение в романе, предполагает существенно дифференцированную социальную группу, находящуюся в напряженном и существенном взаимодействии с другими социальными группами. Замкнутое сословие, каста, класс в своем внутренне-едином и устойчивом ядре, если они не охвачены разложением и не выведены из своего внутреннего равновесия и самодовления, не могут быть социально продуктивной почвой для развития романа: факт разноречия и разноязычия может здесь спокойно игнорироваться литературно-языковым сознанием с высоты его непререкаемо-авторитетного единого языка. Разноречие, бушующее за пределами этого замкнутого культурного мира с его литературным языком, способно посылать в низкие жанры только чисто объектные, безинтенциональные речевые образы, слова-вещи, лишенные романно-прозаических потенций. Нужно, чтобы разноречие захлестнуло бы культурное сознание и его язык, проникло бы до его ядра, релятивизовало бы и лишило наивной бесспорности основную языковую систему идеологии и литературы.

Но и этого мало. Даже раздираемый социальной борьбой коллектив, если он остается национально замкнутым и изолированным, — еще недостаточная социальная почва для глубокой релятивизации литературно-языкового сознания, для перестройки его на новый прозаический лад. Внутренняя разноречивость литератур­ного диалекта и его внелитературного окружения, то есть всего диалектологического состава данного национального языка, должна ощутить себя объятой океаном разноречия, притом существенного, раскрывшегося в полноте своей интенциональности, своих мифологических, религиозных, социально-политических, литературных и иных культурно-идеологических систем. Пусть это вненациональное разноязычие и не проникнет в систему литературного языка и прозаических жанров (как проникают туда внелитературные диалекты того же языка), — но это внешнее разноязычие укрепит и углубит внутреннюю разноречивость самого литературного языка, ослабит власть предания и традиций, еще сковывающих языковое сознание, разложит систему национального мифа, органически сросшегося с языком, и, собственно, до конца разрушит мифическое и магическое ощущение языка и слова. Существенная причастность чужим культурам и языкам (одно без другого невозможно) неизбежно приведет к разъединению интенций и языка, мысли и языка, экспрессии и языка.

Мы говорим о разъединении в смысле разрушения той абсолютной сращенности между идеологическим смыслом и языком, которой определяется мифологическое и магическое мышление. Абсолютная сращенность между словом и конкретным идеологическим смыслом есть, безусловно, одна из существенных конститутивных особенностей мифа, определяющая развитие мифологических образов, с одной стороны, и специфическое ощущение языковых норм, значений и стилистических сочетаний — с другой. Мифологическое мышление во власти своего языка, который из себя самого порождает мифологическую действительность и свои языковые связи и взаимоотношения выдает за связи и взаимоотношения моментов самой действительности (переход языковых категорий и зависимостей в категории теогонические и космогонические), — но и язык во власти образов мифологического мышления, которые сковывают его интенциональное движение, затрудняя языковым категориям приобретать общность и гибкость, более чистую формальность (в результате их сращенности с конкретно-вещными отношениями), и ограничивают экспрессивные возможности слова.

Конечно, эта полнота власти мифа над языком и языка над восприятием и мышлением действительности лежит в доисторическом и потому неизбежно гипотетическом прошлом языкового сознания. Но и там, где абсолютизм этой власти давно отменен, — уже в исторические эпохи языкового сознания, — мифологическое ощущение языкового авторитета и непосредственность отдачи всего смысла и всей экспрессии его непререкаемому единству достаточно сильны во всех высоких идеологических жанрах, чтобы исключить возможность художественно существенного использования языковой разноречивости в больших формах литературы. Сопротивление единого канонического языка, укрепленного не поколебленным еще единством национального мифа, еще слишком сильно, чтобы разноречие могло релятивизовать и децентрализовать литературно-языковое сознание. Эта словесно-идеологическая децентрализация произойдет лишь тогда, когда национальная культура утратит свою замкнутость и самодовление, когда она осознает себя среди других культур и языков. Этим будут подрыты корни мифического ощущения языка, зиждущегося на абсолютном слиянии идеологического смысла с языком; будет вызвано острое ощущение границ языка, границ социальных, национальных и смысловых; язык раскроется в своей человеческой характерности, за его словами, формами, стилями начнут сквозить национально-характерные, социально-типичные лица, образы говорящих, притом за всеми слоями языка без исключения, и за наиболее интенциональными — за языками высоких идеологических жанров. Язык (точнее — языки) сам становится художественно завершимым образом человечески характерного мироощущения и мировоззрения. Язык из непререкаемого и единственного воплощения смысла и правды становится одной из возможных гипотез смысла.

Аналогично обстоит дело и там, где единый и единственный литературный язык — чужой язык. Необходимо разложение и падение связанного с ним религиозного, политического и идеологического авторитета. В процессе этого разложения и созревает художественно-прозаическое децентрализованное языковое сознание, опирающееся на социальное разноречие национальных разговорных языков.

Так появляются зачатки романной прозы в разноязычном и разноречивом мире эллинистической эпохи, в императорском Риме, в процессе разложения и падения средневековой церковной словесно-идеологической централизации. Так и в новое время расцвет романа связан всегда с разложением устойчивых словесно-идеологических систем и с усилением и интенционализацией в противовес им языковой разноречивости как в пределах самого литературного диалекта, так и вне его.

Вопрос об античной романной прозе очень сложен. Зачатки подлинной двуголосой и двуязычной прозы здесь не всегда довлели роману, как определенной композиционной и тематической конструкции, и даже по преимуществу расцветали в иных жанровых формах: в реалистических новеллах, в сатирах, в некоторых биографических и автобиографических формах, в некоторых чисто риторических жанрах, в исторических и, наконец, эпистолярных жанрах. Повсюду здесь — зачатки подлинной романно-прозаической оркестровки смысла разноречием. В этом двуголосом подлинно-прозаическом плане построены и дошедшие до нас варианты «романа об осле» и роман Петрония.

Таким образом, на античной почве сложились важнейшие элементы двуголосого и двуязычного романа, оказавшие в средние века и в новое время могущественное влияние на важнейшие разновидности романного жанра: на роман испытания (житийно-исповедально-проблемно-авантюрную его ветвь — до Достоевского и наших дней), на роман воспитания и становления, особенно на автобиографическую его ветвь, на бытовой сатирический роман и др., то есть на те именно разновидности романного жанра, которые непосредственно вводят диалогизованное разноречие в свой состав, притом разноречие низких жанров и бытовое. Но на самой античной почве эти элементы, рассеянные по многообразным жанрам, не слились в единое полноводное русло романа, а определили собой только единичные неполносложные образцы этой стилистической линии романа (Апулей и Петроний).

К совершенно иной стилистической линии относятся так называемые «софистические романы». Романы эти характеризуются резкой и последовательной стилизацией всего материала, то есть чисто монологическою выдержанностью стиля (абстрактно-идеализующего). Между тем именно софистические романы композиционно и тематически, по-видимому, наиболее полно выражают природу романного жанра на античной почве. Они оказывали могущественнейшее влияние и на развитие высоких жанровых разновидностей европейского романа почти до XIX века: на средневековый роман, на галантный роман XV—XVI веков («Амадис» и особенно на пастушеский роман), на роман барокко и, наконец, даже на роман просветителей (например, Вольтера). Они же в значительной степени определили и те теоретические представления о романном жанре и его требованиях, которые были господствующими до конца XVIII века.

 

ЭПОС И РОМАН

(О методологии исследования романа)

 

Изучение романа как жанра отличается особыми трудностями. Это обусловлено своеобразием самого объекта: роман — единственный становящийся и еще неготовый жанр. Жанрообразующие силы действуют на наших глазах: рождение и становление романного жанра совершаются при полном свете исторического дня. Жанровый костяк романа еще далеко не затвердел, и мы еще не можем предугадать всех его пластических возможностей.

Остальные жанры как жанры, то есть как некие твердые формы для отливки художественного опыта, мы знаем в уже готовом виде. Древний процесс их формирования лежит вне исторически документированного наблюдения. Эпопею мы находим не только давно готовым, но уже и глубоко состарившимся жанром. То же самое можно сказать, с некоторыми оговорками, о других основных жанрах, даже о трагедии. Известная нам историческая жизнь их есть их жизнь как готовых жанров с твердым и уже мало пластичным костяком. У каждого из них есть канон, который действует в литературе как реальная историческая сила.

Все эти жанры или, во всяком случае, их основные элементы гораздо старше письменности и книги, и свою исконную устную и громкую природу они сохраняют в большей или меньшей степени еще и до нынешнего дня. Из больших жанров один роман моложе письма и книги, и он один органически приспособлен к новым формам немого восприятия, то есть к чтению. Но главное—роман не имеет такого канона, как другие жанры: исторически действенны только отдельные образцы романа, но не жанровый канон как таковой. Изучение других жанров аналогично изучению мертвых языков; изучение же романа — изучению живых языков, притом молодых. Этим создается необычайная трудность теории романа. Ведь эта теория имеет, в сущности, совершенно иной объект изучения, чем теория других жанров. Роман — не просто жанр среди жанров. Это единственный становящийся жанр среди давно готовых и частично уже мертвых жанров. Это единственный жанр, рожденный и вскормленный новой эпохой мировой истории и поэтому глубоко сродный ей, в то время как другие большие жанры получены ею по наследству в готовом виде и только приспособляются — одни лучше, другие хуже — к новым условиям существования. По сравнению с ними роман представляется существом иной породы. Он плохо уживается с другими жанрами. Он борется за свое господство в литературе. Недаром лучшая книга по истории античного романа — книга Эрвина Роде — не столько рассказывает его историю, сколько изображает процесс разложения всех больших высоких жанров на античной почве.

Роман плохо уживается с другими жанрами. Ни о какой гармонии на основе взаиморазграничения и взаимодополнения не может быть и речи. Роман пародирует другие жанры (именно как жанры), разоблачает условность их форм и языка, вытесняет одни жанры, другие вводит в свою собственную конструкцию, переосмысливая и переакцентируя их. Историки литературы склонны иногда видеть в этом только борьбу литературных направлений и школ. Такая борьба, конечно, есть, но она — явление периферийное и исторически мелкое. За нею нужно суметь увидеть более глубокую и историческую борьбу жанров, становление и рост жанрового костяка литературы.

Особенно интересные явления наблюдаются в те эпохи, когда роман становится ведущим жанром. Вся литература тогда бывает охвачена процессом становления и своего рода «жанровым критицизмом». Это имело место в некоторые периоды эллинизма, в эпоху позднего средневековья и Ренессанса, но особенно сильно и ярко со второй половины XVIII века. В эпохи господства романа почти все остальные жанры в большей или меньшей степени «романизируются»: романизируется драма, поэма, даже лирика. Те же жанры, которые упорно сохраняют свою старую каноничность, приобретают характер стилизации. Вообще всякая строгая выдержанность жанра помимо художественной воли автора начинает отзываться стилизацией, а то и пародийной стилизацией. В присутствии романа, как господствующего жанра, по-новому начинают звучать условные языки строгих канонических жанров, иначе, чем они звучали в эпохи, когда романа не было в большой литературе.

Пародийные стилизации прямых жанров и стилей занимают в романе существенное место. В эпоху творческого подъема романа — в особенности в периоды подготовки этого подъема — литература наводняется пародиями и травестиями на все высокие жанры (именно на жанры, а не на отдельных писателей и направления) — пародиями, которые являются предвестниками, спутниками и своего рода этюдами к роману. Но характерно, что роман не дает стабилизоваться ни одной из собственных разновидностей. Через всю историю романа тянется последовательное пародирование или травестирование господствующих и модных разновидностей этого жанра, стремящихся шаблонизоваться: пародии на рыцарский роман, на роман барокко, на пастушеский роман, на сентиментальный роман и т. д. Эта самокритичность романа — замечательная черта его как становящегося жанра.

В чем выражается романизация других жанров? Они становятся свободнее и пластичнее, их язык обновляется за счет внелитературного разноречия и за счет «романных» пластов литературного языка, они диалогизуются, в них, далее, широко проникают смех, ирония., юмор, элементы, самопародирования, наконец, — и это самое главное, — роман вносит в них проблемность, специфическую смысловую незавершенность и живой контакт с неготовой, становящейся современностью (незавершенным настоящим). Все эти явления объясняются транспонировкой жанров в новую особую зону построения художественных образов (зону контакта с настоящим в его незавершенности), зону, впервые освоенную романом.

Три основных особенности, принципиально отличающих роман от всех остальных жанров: 1) стилистическая трехмерность романа, связанная многоязычным сознанием, реализующимся в нем; 2) коренное изменение временных координат литературного образа в романе; 3) новая зона построения литературного образа в романе, именно зона максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности.

Эпопея как определенный жанр характеризуется тремя конститутивными чертами: 1) предметом эпопеи служит национальное эпическое прошлое, «абсолютное прошлое», по терминологии Гете и Шиллера; 2) источником эпопеи служит национальное предание (а не личный опыт и вырастающий на его основе свободный вымысел); 3) эпический мир отделен от современности, то есть от времени певца (автора и его слушателей), абсолютной эпической дистанцией.

Остановимся подробнее на каждой из этих конститутивных черт эпопеи.

Мир эпопеи — национальное героическое прошлое, мир «начал» и «вершин» национальной истории, мир отцов и родоначальников, мир «первых» и «лучших». Дело не в том, что это прошлое является содержанием эпопеи. Отнесенность изображаемого мира - в прошлое, причастность его прошлому — конститутивная формальная черта эпопеи как жанра. Эпопея никогда не была поэмой о настоящем, о своем времени (став только для потомков поэмой о прошлом). Эпопея с самого начала была поэмой о прошлом, а имманентная эпопее и конститутивная для нее авторская установка (то есть установка произносителя эпического слова) есть установка человека, говорящего о недосягаемом для него прошлом, благоговейная установка потомка. Эпическое слово по своему стилю, тону, характеру образности бесконечно далеко от слова современника о современнике, обращенного к современникам. И певец и слушатель, имманентные эпопее как жанру, находятся в одном времени и на одном ценностном (иерархическом) уровне, но изображаемый мир героев стоит на совершенно ином и недосягаемом ценностно-временном уровне, отделенном эпической дистанцией. Посредствует между ними национальное предание. Изображать событие на одном ценностно-временном уровне с самим собою и со своими современниками( а следовательно, и на основе личного опыта и вымысла)—значит совершить радикальный переворот, переступить из эпического мира в романный.

Дошедшая до нас реальная эпопея есть абсолютно готовая и весьма совершенная жанровая форма, конститутивной чертой которой является отнесение изображаемого ею мира в абсолютное прошлое национальных начал и вершин. Абсолютное прошлое — это есть специфическая ценностная (иерархическая) категория. Для эпического мировоззрения «начало», «первый», «зачинатель», «предок», «бывший раньше» и т. п. — не чисто временные, а ценностно-временные категории, это ценностно-временная превосходная степень, которая реализуется как в отношении людей, так и в отношении всех вещей и явлений эпического мира: в этом прошлом — все хорошо, и все существенно хорошее («первое») — только в этом прошлом. Эпическое абсолютное прошлое является единственным источником и началом всего хорошего и для последующих времен. Так утверждает форма эпопеи.

Память, а не познание есть основная творческая способность и сила древней литературы. Так было, и изменить этого нельзя; предание о прошлом священно. Нет еще сознания относительности всякого прошлого.

Опыт, познание и практика (будущее) определяют роман. В эпоху эллинизма возникает контакт с героями троянского эпического цикла; эпос превращается в роман. Эпический материал транспонируется в романный, в зону контакта, пройдя через стадию фамильяризации и смеха. Когда роман становится ведущим жанром, ведущей философской дисциплиной становится теория познания.

Для эпоса характерно пророчество, для романа — предсказание. Эпическое пророчество всецело осуществляется в пределах абсолютного прошлого (если не в данном эпосе, то в пределах объемлющего его предания), оно не касается читателя и его .реального времени. Роман же хочет пророчить факты, предсказывать и влиять на реальное будущее, будущее автора и читателей. У романа новая, специфическая проблемность; для него характерно вечное переосмысление — переоценка. Центр осмысливающей и оправдывающей прошлое активности переносится в будущее.

 

«Культура и наука» П.А. Рачков.

 

Наш век часто определяется как век цивилизации, культуры» науки. В современном мире все эти явления достигли такого высокого развития, что без ясного понимания их существа и особенностей нельзя понять многие важные стороны общественной жизни, человеческой истории в целом.

Сегодня эти понятия широко используются в философской и социологической литературе всех стран, представителями самых различных идейно-теоретических течений и имеют поэтому много различных определений.

Раскрывая содержание и социальные функции культуры и науки, исторический материализм исходит прежде всего из материалистического учения об общественно-экономических формациях, из характера связи этих явлений с подлинными основами человеческой истории и этим принципиально отличается от многообразных идеалистических трактовок этих явлений со стороны буржуазных философов и социологов.

 

 

I. Культура

 

Понятие культуры - и в этом сложность его анализа -имеет очень широкое, многостороннее содержание. В определенном отношении оно охватывает все, что создано людьми и составляет "вторую" - искусственную, очеловеченную - природу, то есть все, что является сверхприродным или отличным от природы.

В переводе с латинского языка этот термин означает возделывание, обработку. С этой, этимологической точки зрения культура - то, что создано, возделано человеком.

Из этого, однако, нельзя делать вывод, что понятия культуры и общества однозначны: культура характеризует все приобретения общества не как таковые, не сами по себе, а со своей особой, специфической стороны. В чем же проявляется эта специфика? Какие основные черты (признаки) характеризуют культуру?

Как сложное социальное образование культура имеет много сторон и каждой из них соответствует какая-то определенная черта, тесно связанная со всеми другими. Наиболее существенные из них:

во-первых, культура существует и развивается как важнейший способ функционирования общества, как основная форма осуществления специфически человеческой деятельности, включения людей в их взаимодействие с внешним миром и реализация ими своих потребностей, интересов и целей.

В этом выражается основной признак культуры, которому во многом соответствует и этимология самого термина.

Отмечая, что культура - это важнейший, основной способ функционирования общества, мы допускаем тем самым, что в последнем есть обычно и такие механизмы, средства, результаты мотиваций, координации, реализации человеческой деятельности, которые не включаются в культуру, оказываются вне ее.

Это обстоятельство связано с другим очень важным признаком культуры, состоящим в том, что ее понятие неотделимо от суждений о качественности всех ее проявлений. Культура - это не все формы, способы и результаты человеческой деятельности, а только те, которые выражают достигнутый в данное время уровень господства людей над природой и своими собственными отношениями, современные, передовые условия их деятельности, достигнутую степень "очеловеченности" социальной действительности. Именно со стороны "качества" в сферу культуры входят различные способы и средства человеческой деятельности и воплощенные в продуктах ее результаты - орудия труда, обычаи, стандарты деятельности, стереотипы поведения, представления о добре и зле, прекрасном и уродливом, средства коммуникации, характеристики быта и т.д. Связь с культурой всех этих явлений выражается в суждениях о том, насколько все они являются совершенными, современными, передовыми, а также - применительно к давно возникшим нормам поведения, традициям - неустаревшими, актуальными. Это и отражается часто в словах: "культура производства", "культура земледелия", «культурные формы общения», "культура поведения", "культура быта".

Во всяком классовом обществе культура существует и развивается в классовой форме, то есть она обязательно связана с интересами и особенностями основных классов общества, характером их взаимных отношений. Это проявляется или в самом ее содержании, существе или в особенностях ее развития или в том и другом одновременно. В соответствии с этим классовый подход к культуре - учет роли и глубины воздействия классовых интересов на развитие техники, науки, искусства и других отраслей культуры имеет первостепенное значение в понимании культуры, ее особенностей в каждом данном обществе.

Все продукты культуры являются, далее, такими результатами человеческой деятельности, которые имеют значение материальных и духовных ценностей, то есть тем, что нужно, полезно, важно и необходимо для жизни людей. Ценностный критерий является тем ограничительным признаком, который исключает из подлинной культуры всякие проявления жестокости, необузданности, варварства, дикости, всю "антикультуру", которая связана с мрачной реакцией, фашизмом, захватническими и грабительскими войнами. Все это противоречит понятию культуры. Ценностное отношение к миру выделяется в данном случае только как тип отношения, а не как конкретная совокупность каких-то определенных ценностей.

Культура неразрывно связана также с творческой деятельностью людей, с их творческим началом. Как творчество она включает в себя не только научные и технические знания, произведения литературы и искусства, нормы морали и права и другие предметные результаты человеческой деятельности, но и субъективные человеческие силы, способности и возможности, посредством раскрытия которых и осуществляется творческая деятельность, то есть взятая как творчество, культура проявляется не только в результатах человеческой деятельности, но и в самом ее процессе. Данный признак культуры, наряду с характером деятельности в рамках определенных профессий, неразрывно и глубоко связан также с широким социально-историческим творчеством масс.

Нельзя не отметить и того, что культура общества, людей характеризуется не только многообразием созданных человеком вещей, ценностей (то есть объективно существующей "искусственной" средой), но и образом поведения и сознания людей, их культурным уровнем, общекультурной подготовкой -теми субъективными факторами, которые необходимы для пользования этими ценностями.

Все эти признаки культуры отражают многогранность ее связей с обществом, раскрывают синтетический характер ее понятия. Каждый из них в отдельности не является достаточным для раскрытия ее особой природы. Только взятые вместе , в единстве они обусловливают существование таких системных (интегративных) качеств предмета, которые и выражают характерную определенность культуры.

Исходя из этих признаков можно дать ее определение как общесоциологической категории. Культура – это такая система материальных и духовных ценностей, форм и результатов освоения действительности, которая выражает современный способ функционирования общества, создаётся в ходе творческой, социально-преобразующей деятельности людей и в классовом обществе существует и развивается в классовой форме.

Наряду с этим широким определением культуры ее суть можно выразить и в другом, более узком социологическом определении. Культура есть то, что определяет характер взаимосвязи людей с исторически заданными обстоятельствами (условиями) их жизни.

Понятия "общество" и "культура" различаются тем, что первое - более широкое - является жизненной средой и носителем культуры, а второе - одной из функций общества, одним из его проявлений.

Понятия "цивилизация" и "культура" отличаются друг от друга: во-первых, тем, что культура существует на всех ступенях человеческой истории, включая и доклассовое общество. Оно проявляется и в том, что при существовании в каждом классовом обществе не одной, а двух классово различных культур цивилизация в каждом отдельном обществе остается в основном одной. Она выражается в однотипных в основном путях развития науки и техники, транспорта, средств связи, городского строительства, предметов быта, в наличии некоторых общих черт поведения и внешнего облика цивилизованных людей. Понятие цивилизации связано только с той стороной, слоем культуры, которые выступают не как сугубо классовые, а одинаковые в общем для всего общества, для всей формации. В это понятие непосредственно не входят, следовательно, такие качественно различные явления, как классово определенные формы мировоззрения, идеологии, политического устройства и т.п.

Далеко не тождественными, хотя и весьма близкими по содержанию и функциям, являются также понятия культуры и образа жизни. Культура выступает как способ функционирования и сфера выражения специфически человеческого отношения к природе, обществу и отдельным людям. Образ жизни есть система устоявшихся и типичных для данного общества форм повседневной жизни и деятельности людей - норм общения, поведения, склада мышления. Если культура является тем, что определяет характер взаимосвязи людей с условиями их жизни, выражает степень, уровень развития различных общественных институтов и процессов, способ их функционирования, качественные показатели в области техники, быта и т.д., то образ жизни - это вся система характерных для данного общества форм жизнедеятельности, то, что зависит от развития культуры и обретает в последней свое "качество", т.е. показатель его развития, совершенства, современности и т.д.

Среди многих составных частей (элементов) культуры следует прежде всего выделять два основных ее подразделения: культуру материальную и духовную. Культура выражается в системе ценностей, которые существуют вне и независимо от сознания людей, то есть в культуре материальной - будь то различные виды техники, научно— учебного и медицинского оборудования, профессиональной деятельности или формы повседневного материально-экономического общения людей, как показатель уровня производительных сил и производственных отношений, степени развития практических конкретно-исторических условий общественной жизни; выражается в духовных ценностях, включающих наряду с литературой и искусством науку, политические и правовые идеи, нравственность, философию, логику, язык, речь, "культуру чувств", особенности психологического склада людей, правила поведения и нормы приличия, степень сознательности (и образованности) людей и другие элементы и стороны духовной культуры.

Все стороны и элементы культуры тесно взаимодействуют друг с другом, находятся между собой в органической связи. Эта связь обусловлена во многом практической ролью, социальными функциями культуры. Культура создается и развивается как нечто единое, во-первых, для развития производства и быта, для совершенствования общественных отношений и, во-вторых, для удовлетворения духовных потребностей общества, для обслуживания людей знаниями, навыками, морально-художественными ценностями.

История культуры есть история ее различных социально-исторических типов, их закономерного появления, развития и смены. Исторические типы культуры соответствуют основным ступеням истории, общественно-экономическим формациям: первобытная культура, античная, феодальная, буржуазная и тд.

 

 

II. Наука

 

В истории культуры и цивилизации особую и быстро растущую роль играет наука. Получив свое «настоящее развитие» (Ф.Энгельс) со времени цивилизации, она в своем движении оказывает формирующее воздействие на характер и содержание культурных процессов, на качественные особенности их прогресса.

В настоящее время место науки в системе культуры выражается прежде всего тем, что она составляет важнейшую часть ее содержания. Общекультурная значимость и ценность науки настолько велики, что иногда используются как основание для ее отождествления с культурой. Так поступали, например, представители классической буржуазной философии, видевшие в науке (предварительно очищенной от всякого конкретного содержания и превращенной в отвлеченную логическую "идею") всеобщую и универсальную форму культурного развития. Гегель, говоря о таком отождествлении науки (в ее логически представимой форме) с культурой в целом, писал: "Изучение этой науки... есть абсолютная культура...".

Такая абсолютизация науки, ее связи с культурой неправомерна потому, что она не только не учитывает всей сферы материальной культуры, но и такие важные формы ее духовной области, как искусство, нравственные и другие теории и взгляды.

Наука является не только важнейшим, но и связующим, интегрирующим элементом современной культуры. Это проявляется в тенденции развития тесных, органических связей всех составных частей культуры с наукой, с ее выводами и достижениями, в том, что она все более связывает и материальную и духовную сферы культуры.

Наука так глубоко входит во всю духовную жизнь общества, в мировоззрение людей, что становится небывало действенным Фактором в развитии всего общественного сознания. Вое проявления последнего - политические, правовые, эстетические, нравственные и философские теории и взгляды - приобретают своеобразную "научную окраску", начинают использовать науку как обязательное условие своего развития, строить свои исходные концепции на ее основе. В этом смысле наука, можно сказать, превращается при социализме в ведущую форму общественного сознания.

Тесные связи науки с культурой всеми ее элементами не "растворяют" ее специфики, не лишают ее своеобразного отличительного характера. В настоящее время наука - это сложное общественное явление, имеющее многосторонние связи с миром. Как и другие общественные явления - политику, право, мораль, искусство, религию - науку можно рассматривать с четырех основных сторон. Во-первых, с теоретической, как систему знаний, как форму общественного сознания; во-вторых, как определенный вид общественного разделения труда, как научную деятельность, связанную с целой системой отношений между учеными и научными учреждениями; в-третьих, как социальный институт и, в-четвертых, со стороны практического применения выводов науки, со стороны ее общественной роли.

Все эти стороны науки неразрывно друг с другом связаны и выступают в определенном единстве и потому науку можно характеризовать и с точки зрения ее отдельных аспектов и с точки зрения ее развития как целостной системы, единого общественного явления. Правомерность и необходимость такого разностороннего подхода вызывается потребностями общественной практики.

Тесная связь и взаимная обусловленность основных аспектов науки не означает, что все они имеют одинаковое значение для ее понимания как общественного явления.

В каждом процессе, явлении есть своя главная сторона, без которой немыслимо существование других. В науке это сторона теоретическая. Как политические, нравственные или религиозные отношения и действия невозможны без соответствующих политических, моральных и религиозных представлений, так и деятельность научных учреждений и применение результатов их труда невозможны без существования и развития научных теорий. Эти теории всегда опосредуют соответствующие действия и отношения людей.

Практическая роль науки проявляется прежде всего в ее способности превращаться в непосредственную производительную силу. Эта способность всегда опосредована ее материально-практическим применением и связана с качественным изменением ее состояния: с переходом от духовного к материальному, то есть в свою противоположность, "инобытие". Кроме превращения науки в непосредственную производительную силу, которое началось вместе с появлением и развитием машинного производства и проявляется в актах воплощения, материализации научных знаний в составных элементах производительных сил, наука в наше время непосредственно воздействуют также и на многие другие стороны общественной жизни. Так, она все глубже входит в ткань социально-экономических и политических отношений, в идейно-духовную жизнь общества. Поэтому с полным основанием можно говорить не только о прогрессе науки как непосредственной производительной силы, но и об ее неуклонном развитии как непосредственной экономической, социально-политической, идеологической (идейно-культурной) силы.

"Теоретическая" ("логико-гносеологическая"), «институциональная» и "практическая" стороны науки в своем единстве образуют живую, развивающуюся науку, целостный социальный организм. Исходя из факта тесной структурной связи всех этих сторон, можно дать общее определение науки как общественного явления. Наука – это динамическая система объективно истинных знаний о существенных связях действительности, получаемых и развиваемых в результате специальной общественной деятельности и превращаемых благодаря их применению в непосредственную практическую силу общества.

Особенности развития и применения науки, ее практической роли во всяком обществе глубоко связаны с характером существующих в нем социально-экономических и политических отношений. Эти отношения неизбежно определяют цели и пути использования научных знаний, их связь с экономическими и политическими интересами господствующих классов; оказывает решающее воздействие на содержание наук об обществе, а также на направленность развития наук о природе; определяют характер организации науки как определенной системы научных, государственных и общественных учреждений» как социального ин