Образ Родины в поэзии С. Есенина

(стихотворения «Неуютная жидкая лунность…»
и «Спит ковыль. Равнина дорогая…»)

На первый взгляд, не требует особых усилий анализ лирики С. Есенина. Наоборот, она, кажется, ясна и понятна, близка к привычной уже поэтике 19 века. Однако нам хотелось бы предостеречь от прямого, однозначного ее понимания и показать возможности глубокого прочтения есенинского текста на примере сопоставительного анализа двух достаточно известных стихотворений, относимых обычно к теме «Родина в поэзии С. Есенина».

Неуютная жидкая лунность

И тоска бесконечных равнин, -

Вот что видел я в резвую юность,

Что, любя, проклинал не один.

По дорогам усохшие вербы

И тележная песня колес…

Ни за что не хотел я теперь бы,

Чтоб мне слушать ее привелось.

Равнодушен я стал к лачугам,

И очажный огонь мне не мил,

Даже яблонь весеннюю вьюгу

Я за бедность полей разлюбил.

Мне теперь по душе иное.

И в чахоточном свете луны

Через каменное и стальное

Вижу мощь я родной стороны.

Полевая Россия! Довольно

Волочиться сохой по полям!

Нищету свою видеть больно

И березам и тополям.

Я не знаю, что будет со мною…

Может, в новую жизнь не гожусь,

Но и все же хочу я стальною

Видеть бедную, нищую Русь.

И, внимая моторному лаю

В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,

Ни за что я теперь не желаю

Слушать песню тележных колес.

(май 1925)

***

Спит ковыль. Равнина дорогая,

И свинцовой свежести полынь.

Никакая родина другая

Не вольет мне в грудь мою теплынь.

Знать, у всех у нас такая участь,

И, пожалуй, всякого спроси -

Радуясь, свирепствуя и мучась,

Хорошо живется на Руси?

Свет луны, таинственный и длинный,

Плачут вербы, шепчут тополя.

Но никто под окрик журавлиный

Не разлюбит отчие поля.

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревёнчатой избы.

По ночам, прижавшись к изголовью,

Вижу я, как сильного врага,

Как чужая юность брызжет новью

На мои поляны и луга.

Но и все же, новью той теснимый,

Я могу прочувственно пропеть:

Дайте мне на родине любимой,

Все любя, спокойно умереть!

(июль 1925)

Обычно эти стихотворения воспринимаются как противоположные по своему смыслу и служат доказательством неустойчивости, противоречивости мировоззрения Есенина. Созданные практически одновременно (в один и тот же 1925 год с интервалом в один месяц), они, действительно, отражают метания, сомнения поэта, его поиски своего места в «каменной» и «стальной» жизни новой России. В одном из них Есенин, кажется, вполне осознанно и уверенно прощается с «полевой Россией», с ее «лачугами» и нищетой и приветствует стальную «мощь … родной стороны». В другом, написанном чуть позже, он снова тоскует по «отчим полям» и воспринимает «новь» как «сильного врага».

Что же на самом деле ближе поэту - «Русь советская» или «Русь уходящая»? Насколько глубоки мучающие его противоречия? И - более конкретно - действительно ли так уж противоположны по содержанию эти два стихотворения?

На внешнем, поверхностном - декларативном - уровне все предельно просто и однозначно, противоречие несомненно. С одной стороны, «но и все же хочу я стальною видеть бедную, нищую Русь», с другой - «все равно остался я поэтом золотой бревёнчатой избы». Вся художественная система в каждом из этих стихотворений концентрируется вокруг этих двух полюсов - Руси «бревёнчатой» и Руси «стальной», причем на первый взгляд даются они под противоположными знаками: в одном случае поэт предпочитает «каменное и стальное», в другом - «поляны и луга».

Можно предложить ребятам найти в этих двух стихотворениях прямые образные и словесные совпадения. Выяснится, что их достаточно много, однако каждый раз одни и те же слова в различном художественном «обрамлении» обретают противоположный смысл - в соответствии с общим звучанием стихотворения.

Так, «тоска бесконечных равнин» преображается в словосочетание «равнинадорогая»; «неуютная жидкая лунность», «чахоточный свет луны» - в «свет луны, таинственныйи длинный»; «усохшиевербы» оживают и «плачут», «тополя», которым было «больно» видеть «свою нищету», теперь ласково «шепчут». Если в одном случае поэт заявляет, что он «за бедность полей разлюбил» даже то прекрасное, что есть в родной природе («яблонь весеннюю вьюгу»), то в другом утверждает прямо противоположное: «но никто под окрик журавлиный не разлюбит отчие поля». И наконец «равнодушеня стал к лачугам, и очажный огонь мне не мил» опровергается столь же открытой, но контрастной по смыслу декларацией: «все равно остался я поэтом золотой бревёнчатой избы»!

Точно так же меняется восприятие и художественное оформление другого полюса современного мира - новой Руси. В одном случае это «мощь … родной стороны», которая «мне теперь по душе». В другом - та же «новь» воспринимается как «сильный враг», она «теснит», давит, («новью той теснимый»), вызывает мысли о смерти («дайте мне … спокойно умереть»). Это «чужая юность брызжет новью на мои поляны и луга», и само сочетание «брызжет новью» вызывает определенную отрицательно окрашенную эмоцию: «новью» легко рифмуется с «кровью» и в сочетании с «брызжет» явно с кровью ассоциируется.

Однако если внимательно прочитать первое стихотворение, то становится ясно, насколько «натужно», искусственно это «воспевание» новой, «стальной» Руси, насколько чужда она поэту! Он будто заставляет себя принять, полюбить ее - и не может! Обратите вниманиедетей на то, что эта новая Русь у Есенина - безлика, «без - образна», соотнесена лишь со словосочетанием, употребленным в «неопределенном» среднем роде: «через каменноеи стальное вижу мощь я родной стороны». Причем «жесткое» слово «стальное» повторяется даже дважды. А если и возникает какая-то определенность, то это не что иное, как отвратительный, грубый «моторный лай».

И, напротив, все, что касается Руси уходящей, - одухотворено, живет своей таинственной жизнью, несет на себе отсвет любви поэта. Он будто уговаривает сам себя разлюбить этот старый мир, «придумывает» самые неприятные эпитеты и определения («неуютная, жидкая», «тоска», «проклинал», «усохшие», «волочиться», «нищету», «бедную, нищую Русь»). Но сердцем, а не умом диктуется, из-под пера рвется совсем иное, - и появляется, и дважды повторяется «живой», противостоящий «моторномулаю» образ «тележная песня колес», и прекрасная поэтичная метафора «яблонь весенняя вьюга» никак не позволяет поверить, что поэт все это «разлюбил»! Вымученные декларации опровергаются самой поэтикой стихотворения, и анализ его формы, всей его образной, художественной системы позволяет нам проникнуть в подлинный, глубинный смысл текста.

Если попытаться более подробно проанализировать второе стихотворение, то окажется, что оно художественно гораздо более убедительно, здесь нет того противоречия между формой и содержанием, которое мы обнаружили в первом. Чувство Родины у поэта - выходца из деревни - естественно «прорастает» из чувства природы, которая, как всегда у Есенина, живет своей, но близкой к человеку жизнью (пусть дети найдут свидетельствующие об этом олицетворения: «спит ковыль», «плачут вербы», «шепчут тополя»). Слово «новь», «новый» трижды повторяется в стихотворении, и все три раза эта «родина другая», как уже говорилось, воспринимается как «чужая» и вызывает отрицательные эмоции и ассоциации. В то же время «родина любимая» - это «равнина дорогая», это «теплынь» в груди, это «свежий» запах полыни (заметим, что в данном случае эпитет «свинцовая», в противоположность «стальному», в сочетании со словом «свежесть» воспринимается просто как элемент цветовой гаммы и не вызывает отрицательных эмоций). И даже обыкновенная «бревёнчатая изба» окрашивается в столь любимый Есениным «золотой» солнечный цвет!

Примечательно, что в стихотворении «Неуютная жидкая лунность…» ни разу не прозвучало слово «родина», лишь «Россия» и «нищая Русь», в то время как здесь оно повторяется дважды, что также свидетельствует о глубинном неприятии поэтом наступающей на «отчие поля» каменной и стальной «нови».

Конечно же, мы не можем говорить о безусловности есенинских предпочтений и антипатий! Это стихотворение тоже отражает сложность и противоречивость внутреннего мира поэта: понятие «Родина» здесь вовсе не однозначно, не идиллически-прекрасно, оно складывается из объединения трех глаголов - «радуясь, свирепствуя и мучась», концентрирующих в себе, кажется, весь спектр национальной жизни на протяжении всей русской истории. Тем не менее, поэт на первое место все же ставит слово «радуясь» - и не отделяет себя от этой истории («знать, у всех у нас такая участь»).

Таким образом, сопоставительный анализ двух стихотворений С. Есенина позволяет предположить, что противоречия и сомнения поэта - лишь на уровне рациональных рассуждений, художественный же мир его - един и целен, в нем несомненно предпочтение прекрасной и теплой «бревёнчатой» Руси, несущей человеку свои муки, но и свои радости!