Глава 17. Конфликты идеологий, культур и цивилизаций

46. Л. Козер. Идеология и конфликт

«Если стороны в конфликте осознают себя всего лишь выразителями надличностных устремлений, борющимися не за себя, а исключительно за правое дело, то это может придать столкновению радикальный и безжалостный характер, аналогию с которым мы можем обнаружить в поведении очень самоотверженных и идеалистически настроенных людей. <...> Конфликт, победа в котором зависит от силы духа отдельной Личности и в то же время служит лишь благу правого дела, приобретает благородный характер. <...> В силу этого обоюдного соглашения о мотивах двух партий, согласно которому они отстаивают только свои требования и свое дело, отметая вce личные или эгоистические соображения, конфликт проте­кает с неослабевающей остротой, развиваясь в соответствии c собственной внутренней логикой, и субъективные факторы не могут оказать на него ни усиливающего, ни смягчающего воздействия.

Возможно, что контраст между единством и антагонизмом наиболее очевиден, когда обе стороны в действительности преследуют одну и ту же цель — например, претендуют на открытие научной истины. В этом случае любая уступка <...> любое соглашение до достижения полной и решающей побе­ды будет предательством той объективной истины, ради кото­рой из борьбы был устранен личностный аспект. Со времен Маркса, социальная борьба приняла именно эту форму, <...> личная ожесточенность участников как крупных, так и незначи­тельных столкновений существенно упала. <...> Однако борь­ба не стала от этого менее жестокой. Напротив, она приобре­ла более острый характер вследствие осознания отдельными участниками конфликта того, что сражаются они не только за себя, а зачастую и вообще не за себя, а за великую и высшую цель» '.

В этом постулате Зиммель проводит различие между дву­мя типами конфликтов: теми, в которых цель является личной и субъективной, и теми, где предмет противостояния имеет вне- личностный, объективный характер.

Замечание Зиммеля касается двух различных следствий объективации конфликта: 1) общая цель, выходя за пределы личных интересов, делает конфликт более острым; 2) между соперничающими сторонами присутствует придающий им сход­ство элемент, заключающийся в следовании общей норме воз­ держания от личных выпадов.

Другими словами, настоящий постулат касается: 1) эффек­та объективации, усиливающего напряженность конфликта, и 2) влияния, оказываемого эффектом объективации на отноше­ния между соперниками.

Зиммель считает, что объективированные столкновения, выходящие за личностные рамки, могут приобретать более радикальный и безжалостный характер, чем конфликты из-за не­ посредственно личных вопросов. Осознание себя борцом за надличностную «истину» или систему ценностей углубляет непримиримость обеих сторон, привлекая эмоциональные силы, которые при преследовании просто личных интересов и целей доставались бы недоступными. Зиммель основывает это заклю­чение на двух аргументах: 1) отдельные личности, вступающие в надличностный конфликт, действуют в качестве представителей групп или идей; и 2) они преисполнены сознания собствен­ ной респектабельности и правоты, поскольку не действуют на основе «эгоистичных» мотивов.

Но второй из этих аргументов, гласящий, что люди, вовлеченные в конфликт, выходящий за рамки их личных интересов, сражаются агрессивнее, потому что они не связаны нормами личностных ограничений», не имеет, по-видимому, универсаль­ного характера. При институциональном устройстве, в котором высоко ценятся личные интересы и «успех», эти интересы не свободны от надличностных и моральных элементов. введение, ориентированное на достижение личных целей, крайней мере та его часть, которая соответствует принятым социальным нормам, не противопоставляется общим для сообщества и оценивается как желательное в мораль- м смысле и соответствующее базисным ценностям группы². Высший авторитет, которым обладают надличностные действия, можно проанализировать на примере Германии на рубеже прошлого и нынешнего веков, когда преследование личных интересов еще не было полностью легитимизировано, в особенности в глазах тех, кто принадлежал к академическим кругам, поскольку в структуре ценностей общества все еще сохранялось значительное присутствие феодальных и некапиталистических элементов. Но критерий авторитетности не всегда позволяет отличить действие, направленное на достижение субъективной, личной выгоды, от действия, преследу­ющего объективные интересы, — оба могут быть в равной степени «авторитетны». Действительное различие заключается в том, придается ли стремлению к личной выгоде хороший и дурной смысл, иными словами, рассматривается ли это стремление как легитимное самим индивидуумом и сообществом, к которому он принадлежит и одобрения которого он ищет.

Следовательно, получается, что зерно истины в утверждении Зиммеля состоит в том, что конфликт, которому придается положительный смысл» (в только что определенном значении), обычно радикальнее и безжалостнее того, который лишен этой внутренней опоры. К примеру, одной из причин очевидной вялости протекания в настоящее время конфликта американского управленческого персонала с рабочими является, судя по всему, ослабление веры в абсолютную праведность стремления к максимальной прибыли как в обществе в целом, так и в самом деловом сообществе по сравнению с периодом 10-х годов нашего столетия ³.

Повышает ли «авторитетность» конфликта отказ от личного интереса в пользу группового — это зависит от того, одобряется ли нормами группы стремление индивидуума к успеху.

Однако существенно различие, проведенное Зиммелем, между конфликтом, мотивированным личными интересами, и столкновением, в котором отдельные личности выступают в ка­честве «представителей» надличностных устремлений. «Пред­ставительские» роли, то есть ситуации, в которых индивидуум выступает от имени сообщества, к которому он принадлежит, входят в то множество ролей, которые человек играет в обще­стве. Парсонс, который ввел этот термин, ограничил его приме­нение ролью лидера ⁴. Однако представляется небесполез­ным распространить его и на ту роль, которую играет любой член группы, имеющий связи за ее пределами, когда он высту­пает как ее представитель и когда от него ожидают, что он будет выступать в этом качестве. К примеру, в рабочем движе­нии, вдохновляемом идеями Маркса, от любого действующего члена независимо от того, играл он или нет лидирующую роль, ожидали, что он будет «представлять» движение перед вне­шним миром.

Человек, от которого ожидают действий в качестве пред­ставителя своей группы, рассматривает себя как воплощение ее целей и ее влияния. Он идентифицирует себя с группой, делая ее частью себя, внедряя ее в свое сознание, тем самым, усиливая и расширяя свои возможности. Его эмоциональный потенциал благодаря этому усиливается, и его борьба вдох­новляется ощущением мощи, обусловленным могуществом, ко­торое приписывается сообществу⁵.

Он не просто делает группу частью себя; он углубляет свою интегрированность в группу, отказываясь от личных уст­ремлений в пользу общего дела. Как указал Курт Левин⁶, жер­твы, приносимые организации, усиливают лояльность⁷. Тот член группы, который ради нее отказался от каких-то непо­средственно личных интересов, чувствует, что он внес свой вклад в ее дело; он передал ей часть своей личности или всего себя целиком. Посредством абсорбции индивидуумом целей и мо­гущества группы и самоотдачи в пользу группы она сама ста­новится дополнением к личности этого индивидуума. При та­ких условиях угроза группе затрагивает самую Основу его су­щества.

Борьба за общее дело, которая имеет надличностный ха-1рактёр и освобождена от груза всех личных и, следовательно, (отличных друг от друга) желаний и интересов, концентрирует внимание на одной наиболее важной цели и тем самым собирает все силы для осуществления согласованных действий, направленных на ее достижение. Индивидуумы, уверенные в том, что они «представляют» цели группы и олицетворяют ее, будут в состоянии наивысшей готовности для реагирования на внеличностные стимулы.

Из этого, следует, что постулат Зиммеля требует уделить особое внимание различию между конфликтами, в которых участники вовлекаются как «частные лица», и столкновениями, где они выступают как представители общностей, с которыми они связали свою личность. Второй тип конфликтов предполагает более непримиримый характер. Авторитетность, проистекающая из отсутствия «корысти», на что ссылается Зиммель, зависит от «представительской» роли. Культура, ориентированная на личные достижения, не одобряет погоню за выгодой », где от индивидуумов ожидают исполнения репрезентативных ролей. Даже в социальных системах, которые прони­заны духом индивидуального успеха, в таких ролях содержатся нормативные ограничения при погоне за собственными интересами ⁸.

Понятие «представительской» роли можно теперь увязать Первым постулатом: посредством конфликта группы глубже узнают свою специфику и, благодаря этому, устанавливают и поддерживают границы между собой и внешним миром. Трансформация индивидуумов с их собственными специфическими жизненными ситуациями в сознательных представителей группы является частью того, что подразумевает концепция «группового сознания» (или классового сознания как ее разновидности). Выполняя представительскую роль, отдельный человек будет более непримирим, потому что он рассматривает себя в качестве носителя миссии группы. Компромисс, который возможен или даже желателен на уровне индивидуального поведения, перестает быть таковым для представителя интересов группы, который выходит за рамки сугубо личного.

В этом контексте мы видим социологическое значение знаменитого отрицания «личностного элемента» в критике капитализма Маркса: «Я никоим образом не изображаю капиталиста и лендлорда в розовом свете. Но в донном случае индивидуумы рассматриваются лишь в той мере, в какой они являются персонификациями экономических категорий, воплощениями отдельных, классовых отношений и классовых, интересов. Моя точка зрения <...> менее всякой другой возла­гает на индивидуума ответственность за те отношения, чьим продуктом он остается в социальном плане, сколь бы силь­но его субъективное мнение ни возносило его над ними» ⁹. В этом отношении Маркс и Зиммель приходят к общему вы­воду: классовая борьба неизбежно «деперсонализируется», с тем чтобы противники с обеих сторон могли играть роли пред­ставителей враждующих лагерей. Только так борьба может приобрести напряженность и непримиримость, присутствие которых доказывает Маркс¹⁰. Настаивая на безличном ха­рактере классовой борьбы, Маркс пытался дать почувство­вать рабочему не только то, что он сражается в соответствии с «волной будущего», но также и то, что к его личным действиям, должны применяться совсем другие стандарты, чем те, с помо­щью которых оцениваются его поступки в качестве представи­теля классовых интересов и организации своего класса.

Замечание Зиммеля, что деперсонализация цели усиливает напряженность борьбы, проливает свет на один из аспектов роли интеллигенции в разрешении социальных вопросов. Ин­теллигенция играет центральную роль в «объективации» об­щественных движений, преобразуя их из групповых интересов в идеологические движения. Сам Маркс, разумеется, является убедительным и характерным примером интеллигента, кото­рый, словами Карла Маннгейма, постоянно трансформирует конфликты интересов в конфликты идей. Интеллигенция со­действует углублению и повышению напряженности борьбы, освобождая ее от персональных мотиваций и преобразуя в битву за «вечные истины»".

Именно благодаря этой роли интеллигенция заслужила не­приязнь тех теоретиков американского рабочего движения, кото­рые стремятся ограничить борьбу практическими вопросами, а не расширять ее на политическую и идеологическую сферы. Страстно отстаивая традиционный прагматизм американского рабочего движения и отрицая объективацию в духе марк­систских целей и стратегии, Зелиг Перльман пишет: «Всегда основной чертой интеллигента было думать о рабочих как об абстрактной 'массе’, послушной абстрактной 'силе’. Таким образом, рабочее движение перестает быть совокупностью отдельных личностей, пытающихся в качестве группы защитить свои общие экономические интересы. Вместо этого рабочее движение превращается в 'массу', ведомую "силой' к вели­чественной 'конечной цели'. В основании этого убеждения интеллигенции лежит <…> глубоко укоренившаяся вера в то, что развитие рабочего движения так или иначе "предоп­ределено", какой бы ни была та сила, которая формирует судьбу общества» ¹². В другом месте Перльман идет дальше, отмечая, что «абстрагирование» от всего частного и практи­ческого приводит к напряженной борьбе» В этом контексте также становится понятной и критика Джозефом Шумпетером той роли, которую играет интеллигенция в рабочем дви­жении. «Интеллигенция, — говорит Шумпетер, — вербализует движение, вооружает его теориями и лозунгами <…> заставляет его осознать себя и тем самым изменяет его значе­ние. <...> Естественно, что они радикализируют рабочее дви­жение, в конечном счете сообщая революционный уклон деятельности тред-юнионов, имеющей в основном буржуазный характер»¹³.

Легко можно было бы привести другие примеры, помимо связанных с рабочим движением, касающиеся данного аспекта роли интеллигенции в усилении напряженности конфликта. Однако необходим большой объем исследований перед тем, как социологи найдут возможность сказать хоть с какой-либо долей уверенности, при каких условиях интеллигенция, выдвигая и систематизируя идеологию движения и тем самым сооб­щая ему коллективную направленность, играет центральную роль в идеологическом преобразовании движений и следова­тельно, в углублении конфликтов этих движений с враждебны­ ми стратами и группами.

Теперь нам следует рассмотреть мнение Зиммеля, соглас­но которому общее отрицание «личного» обеими сторонами в конфликте всегда создает «объединяющий» их элемент. Сразу становится очевидно, что его примеры фактически относятся к двум различным типам конфликтов.

Одни из них возникают в ситуации, когда стороны, Стремящиеся к общей цели, не согласны по поводу наилучших средств ее достижения. Это прекрасно иллюстрируется приведенным Зиммелем примером научного противоборства. Общим здесь является желание найти истину, и для обоих противников направление поиска и стандарты, посредством которых к ней следует стремиться, заключаются в методологии и духе науки, а также в ее институционализированной цели: расширение пределов достоверно известного ¹⁴. Соперничающие теорети­ческие установки вовлекают своих последователей в конф­ликты из-за возможно взаимоисключающих интерпретаций, но эти конфликты имеют не только общую точку отсчета и согла­сие с едиными правилами, как в тех случаях, которые мы обсу­дим в следующей главе, но и общую цель.

Зиммель говорит также о конфликтах, в которых объединя­ющая функция выражается не в принятии обеими сторонами общей цели и общих методов ее достижения, а в простом взаимном отрицании корыстной мотивации и приверженности к некой надличностной миссии. Данный случай, однако, отли­чается от предыдущего не просто уровнем, как считает Зим­мель. В действительности эффект объективации здесь может быть абсолютно обратным объединению: он проводит резкую разграничительную линию между антагонистами, в результате чего каждый из них приобретает склонность к напряженной борьбе и сокрушению противной стороны. Здесь критика Симпсона ¹⁵ кажется справедливой: в первую очередь интег­рируются именно партии сами по себе. Революционные рабочие, стремящиеся свергнуть существующие имущественные от­ношения, и некая организация, защищающая деловых людей, в равной степени могут отказаться от «личных» аргументов и вражды (можно удивиться, мыслимо ли такое); правда, такая «общая почва» не будет играть определяющей роли, так как при достижении «соглашения» она будет служить диаметраль­но противоположным целям.

Если объективация, о которой говорит Зиммель, приводит к разрушению согласия, то «общий элемент» в конфликте затра­гивает лишь самые верхние слои отношений. Он включает в себя только соглашение об исключении отдельных методов борьбы, очернение личности например. В ходе этой борьбы происходит большее сплочение внутри каждой группы, что ча­стично основывается на отрицании ценностей и целей сопер­ника.

В большинстве конфликтов, включая и те, что развязывают­ся по надличностным причинам, связующие элементы или уже существуют, или заявляют о себе в течение конфликта. Объек­тивация не является объединяющим фактором, если ее не со­провождают другие связующие элементы - например, общая цель. <…>

Переформулировав утверждение Зиммеля, получаем следующее.

Конфликты, участники которых ощущают, что борются не из себя, а за идеалы представляемой ими группы, отмечены большим радикализмом и безжалостностью, чем те, где борьба происходит по личным причинам.

Устранение личностного элемента при отсутствии смягча­ющих моментов, которые обычно привносятся личностными факторами, служит обострению конфликта. Примером, показывающим радикальное влияние, оказанное объективацией конфликта, может служить современное рабочее движение, разделяющее марксистское мировоззрение. Строгое идеологическое размежевание с большей вероятностью происходит в жестких структурах, нежели в гибких и более склонных к приспособлению.

При этом объективация конфликта может оказаться для Соперничающих сторон объединяющим элементом, если они добиваются одной и той же цели: в научных спорах, например, когда целью является установление научной истины.

Примечания и ссылки Л.Козера

1. Simmel G. Conflict. – Op. Cit., p.39, 40.

2. Parsons T. The Motivation of Economic Activities // Essays in Sociologocal Theory. – Op. Cit., p.200-217.

3. Moore W.E. Indusrtial Relations and the Social Order. – Op. Cit., esp., charter XXIV. Здесь содержится глубокое обсуждение перемен, происшедших в американском обществе с появлением понятия права собственности; см.: Drucker P.F. The Future of Industrial Man. – New York, 1942, esp., p.97 ff. – В данной работе обсужлается ‘’острый дискомфорт’’, испытываемый смовременными менеджерами по поводу ситуации, которую они склонны обозначать понятием ‘’нелегитимной базы’’ своего влияния в обществе.

4. Parsons T. The Social System. – Op. Cit., p. 135.

5. Ср. с высказыванием Эриха Фромма: ''Einer der drei Haupttypen der Identifizierung ist eine bereichende, d.h. eine Iderntifizierung, in der ich die Person des Anderen in mich aufnehme und mein ich durch diese Bereicherung verstaerke (…) (Autoritaet und Familie – ed. by Horkheimer M. Paris, 1936 // Socialpsychljgischer Teil, p. 83.

6. Lewin K. Resolving Social Conflicts. – Op. Cit., p.199.

7. Макиавелли предельно ясно это прсдетсавлял. Так, он вказал в десятой главе ''Государя'': ''Это совйство человеческой прирорды – быть одинаково связанным как дарованным кому-либо, так и полученными дарами''.

8. До некоторой степени это верно, даже в отношении крупных коммерческих предприятий, в которых ''погоня за прибылью становится кдинственным обязательством выступающго от имени коллектикв; это не ориентация на ''личную выгоду'' в обчном смвысле'' (Parsons T. The Social System. – Op. Cit., p.246).

9. Preface to Capital. – New York, p.15.

10. Слово ''доказывает'' использовано в данном случае намеренно, несмотря на то, что Маркс подтвердимл бы, что подобная интенсификация борьбы имаанентна историческому развитию.

11. Michels R. Intellectuals // Encyclopedia of Social Sciences. VIII, p. 118-126. Здесь содержится исследование социологии интеллигенции и присутствует прекрасно оформленная библиография; также см.: Mannheim K. Ideology and Utopia. – New York, 1940. Здесь также можно найти полную библиографию; также см.: From M.Weber – Op. Cit., p.279-280. Здесь Макс Вебер рассуждает о роли интеллигенции в религиозных движениях.

12. Perlman S. A Theory of the Labor Movement. – New York, 1928, p. 280-281.

13. Schumpeter J.A. Capitalism, Socialism and Democracy. – New York, 1942, sep., p.145-155. Шумпетеру, впрочем, не удалось выяснить, каким образом в европейской класссовой структуре интеллигенция смогла играть свою специфическую роль в конфликте, в то время как американской структуре ее роль была минимальна. Жесткость классовой структуры европейских обществ способствовала напряженности классовой борьбы, а гибкая американская структура содерйствовала прагматизму рабочего движения. Только с учетом этого развилия в структурах может быть понято различие в положении интеллигенции на двух континентах.

14. См.: Merton R.K. Science and Democratic Social Structure // Social Theory and Social Structure. – Op. Cit., p.307-316.

15. Simpson G. Conflict and Community. – Op. Cit., p.25-26.

47. С.Хантингтон. Столкновение цивилизаций?

Центральная тема данной книги заключается в том, что в пе­риод после окончания «холодной войны» культурная самобытность, которая в самом широком плане отождествляется с цивилизационной самобытностью, формирует принципы как единства, так и дезинтеграции и конфликтов в международных отношениях. Пять частей этой книги обосновывают следующие выводы из этого основного положения.

Ч а с т ь 1. Впервые в мировой истории международная поли­тика стала как многополярной, так и многоцивилизационной; мо­дернизация представляет собой явление, отличное от вестернизации, она не порождает универсальной цивилизации в сколько-нибудь значимом смысле и не приводит к вестернизации не западных обществ.

Ч а с т ь 2. Соотношение сил между цивилизациями в настоя­щее время меняется: влияние Запада относительно уменьшается; азиатские цивилизации наращивают свою экономическую, воен­ную и политическую мощь; ислам переживает демографический взрыв, что приводит к дестабилизации исламских стран и их отно­шений с соседями; незападные цивилизации в целом заново ут­верждают ценности своих культур.

Ч а с т ь 3. В современном мире формируется мировой поря­док, основанный на отношениях между цивилизациями: общества со сходной культурой сотрудничают друг с другом, усилия по пе­ретягиванию обществ от одной цивилизации к другой оказывают­ся безуспешными; страны группируются вокруг ведущих или цен­тральных государств своей цивилизации.

Ч а с т ь 4. Универсалистские претензии Запада все больше приводят к его столкновениям с другими цивилизациями, осо­бенно с исламским миром и Китаем; на локальном уровне войны по линиям разломов, особенно между исламскими и неисламскими группами, порождают «сплочение родственных стран», что ве­дет к дальнейшей эскалации, а следовательно, требует усилий центральных государств по прекращению таких войн.

Ч а с т ь 5. Выживание Запада зависит от способности аме­риканцев утвердить свою западную идентичность и способнос­ти Запада принять свою цивилизацию как уникальную, а не универсальную, объединиться и обновить ее и противостоять вызовам со стороны незападных обществ. Возможность избежать глобальной войны цивилизаций зависит от того, насколько мировые лидеры способны принять этот вызов и пойти на со­трудничество для поддержания многоцивилизационного харак­тера мировой политики...

Отношения между цивилизациями в период до 1500 г.

Отношения между цивилизациями прошли через две фазы и в настоящее время входят в третью. В течение более трех тысячелетий после возникновения цивилизаций контакты между ними, за не­которыми исключениями, либо не существовали, либо имели ог­раниченный характер, хотя иногда прерываемый интенсивным общением. Содержание этих контактов хорошо выражается словом «встречи», которое обычно употребляют историки. Цивилизации были разделены временем и пространством.

Подъем Запада

В VIII—IX вв. начала формироваться особая европейско-христианская цивилизация. Однако на протяжении нескольких сотен лет она отставала от многих других по уровню развития. Между XI и XIII вв. европейская культура начинает развиваться, и этот про­цесс облегчается ревностным и систематическим освоением под­ходящих элементов из «высоких» цивилизаций ислама и Визан­тии, а также адаптацией этого наследия к особым условиям и ин­тересам Запада.

К 1500 г. возрождение европейской культуры шло полным хо­дом, социальный плюрализм, расширение торговли и технологи­ческие достижения составили основу новой эры глобальной поли­тики.

Спорадические или ограниченные «встречи» между цивилиза­циями сменились постоянным, широким и целеустремленным воз­действием Запада на все остальные цивилизации. В конце XV в. наступает полное изгнание мавров с Иберийского полуострова и начинается португальское проникновение в Азию, а испанское - в Америку. В последующие два с половиной века все западное по­лушарие и значительные части Азии попали под господство евро­пейцев.

В конце XIX в. новая волна западного империализма распрост­ранила западное господство почти на всю Африку, упрочила за­падный контроль на Азиатском субконтиненте и в остальной Азии, а в начале XX в. почти весь Ближний Восток, кроме Турции, был подчинен прямому или косвенному западному контролю.

В ходе европейской экспансии андская и мезо-американская цивилизации подверглись полному уничтожению, индийская и исламская цивилизации, как и Африка, были покорены, а Китай стал объектом проникновения и подчинения западному влиянию. Только Россия, Япония и Эфиопия, управлявшиеся высокоцент­рализованными имперскими режимами, были способны противо­стоять натиску Запада и сохранить значимую независимость. В те­чение четырех веков межцивилизационные отношения состояли в подчинении других обществ западной цивилизации.

Прямым источником западной экспансии было технологическое превосходство. Ключ к успеху Запада в создании первых подлинно мировых империй между 1500 и 1750 гг. зависел именно от совер­шенствования способов ведения войны, которые были названы во­енной революцией... Запад покорил мир не благодаря превосходству его идей, ценностей или религии (в которую были обращены не­многие члены других цивилизаций), а именно благодаря превосход­ству в применении организованного насилия. На Западе часто забы­вают об этом, в незападных цивилизациях это помнят постоянно.

К 1910 г. мир был более един в политическом и экономическом планах, чем в любой другой период истории. Международная тор­говля охватывала большую часть совокупного мирового продукта, чем когда-либо прежде, и это количество не может сравняться вплоть до 70-х и 80-х гг. XX в. Международные капиталовложения составля­ли более высокий процент всех капиталовложений, чем когда-либо прежде. Цивилизация означала западную цивилизацию. Международ­ное право было западным международным правом, основанным на традициях Г. Гроция. Международная система состояла из утверж­денной Вестфальским миром системы суверенных, но «цивилизо­ванных» национальных государств и контролируемых ими колоний.

Формирование международной системы по западной модели стало вторым крупнейшим достижением глобальной политики в период после 1500 г. Если западные страны взаимодействовали между собой на более или менее равных основаниях, то во взаи­модействии с незападными обществами они опирались на прин­ципы господства и подчинения.

[Грядущие конфликты между цивилизациями — завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире. На протяже­нии полутора веков после Вестфальского мира, оформившего совре­менную международную систему, в западном ареале конфликты раз­ворачивались главным образом между государями — королями, импе­раторами, абсолютными и конституционными монархами. Начиная с Великой Французской революции основные линии конфликтов, стали пролегать не столько между правителями, сколько между нациями. Данная модель сохранялась в течение всего XIX в. Конец ей поло­жила первая мировая война. А затем, в результате русской револю­ции и ответной реакции на нее, конфликт наций уступил место конф­ликту идеологий. Сторонами такого конфликта были вначале комму­низм, нацизм и либеральная демократия, а затем — коммунизм и либеральная демократия. Во время «холодной войны» этот конфликт воплотился в борьбу двух сверхдержав, ни одна из которых не была нацией-государством в классическом европейском смысле. Их са­моидентификация формулировалась в идеологических категориях.]

С окончанием «холодной войны» в центр выдвигается взаимо­действие между Западом и незападными цивилизациями. На этом новом этапе народы и правительства незападных цивилизаций уже не выступают как объекты истории и мишень западной колони­альной политики, а наряду с Западом начинают сами двигать и творить историю. Во время «холодной войны» мир был поделен на «первый», «вто­рой» и «третий». Теперь такое деление утратило смысл. Сейчас гораз­до уместнее группировать страны, основываясь не на их политичес­ких или экономических системах, не по уровню экономического развития, а исходя из культурных и цивилизационных критериев.

Что означает идея мировой цивилизации?

Идея мировой цивилизации означает в общих чертах культур­ное сближение человечества и расширяющееся признание различ­ными народами во всем мире общих ценностей, верований, ори­ентации, форм деятельности и институтов. Конечно, человеческие существа практически во всех обществах разделяют некоторые ба­зовые ценности, такие, как «убийство —это зло», а также некото­рые базовые институты, например определенную форму семьи. Большинство людей в разных обществах имеют сходные принци­пы морали, некоторый минимальный набор норм и представле­ний о том, что является правильным, а что — неправильным. Если именно это входит в понятие мировой цивилизации, то это, ко­нечно, очень глубоко и важно, однако это далеко не ново и само по себе ничего не доказывает. Если на протяжении истории люди руководствовались некоторыми сходными фундаментальными цен­ностями и институтами, это свидетельствует о наличии каких-то постоянных черт в человеческом поведении, однако не может дать объяснения истории как изменений в жизни общества. Кроме того, если такая всемирная цивилизация существует, какой термин (кро­ме обращение к расе) нам придется употреблять, чтобы опреде­лить основные культурные группы человечества? Человечество де­лится на различные общности: этносы, нации и более широкие культурные образования, обычно называемые цивилизациями. Если термин «цивилизация» понимать в высоком смысле и применять его к тому, что является общим для всего человечества, то либо придется изобрести новый термин для обозначения крупнейших культурных групп помимо человечества в целом, либо принять то положение, что эти крупные, но не охватывающие всего челове­чества общности исчезают. Только семантическая путаница возни­кает, если мы применяем слово «цивилизация» к мировому уров­ню и обозначаем как «культуры» или «субцивилизации» те круп­нейшие культурные общности, которые исторически всегда назывались цивилизациями.

Термин «мировая цивилизация» может быть использован для определения того, что является общим для цивилизованных обществ, например города и письменность, что и отличает их от примитив­ных обществ и варваров. Но это, конечно, смысл термина в един­ственном числе, относящийся еще к XVIII в., и в этом плане миро­вая цивилизация действительно возникает — к великому ужасу раз­личных антропологов и других исследователей, с горечью наблюдающих исчезновение примитивных народов. Цивилизация в этом смысле постепенно расширяется на протяжении истории чело­вечества, но ее распространение в единственном числе вполне сов­местимо с существованием цивилизаций во множественном числе.

В-третьих, термин «мировая цивилизация» может относиться к положениям, ценностям и учениям, разделяемым в настоящее вре­мя многими людьми в западной цивилизации и некоторыми в дру­гих цивилизациях. Но это явление может быть названо «давосской культурой». Давосская публика контролирует практически все меж­дународные институты, многие правительства по всему миру и боль­шую часть мировой экономики и армейской мощи. «Давосская куль­тура» несомненно имеет огромное значение. Однако сколько людей во всем мире принадлежат к этой культуре? За рамками самого За­пада ее разделяют менее пятидесяти миллионов человек, т.е. один процент мирового населения, а может быть, и еще меньше.

В-четвертых, выдвигается идея, что распространение западно­го образа потребления и массовой культуры по всему миру создает всемирную цивилизацию. Но этот аргумент не является ни глубо­ким, ни содержательным. На протяжении всей истории некоторые культурные особенности передавались от цивилизации к цивили­зации. Открытие, сделанное в одной цивилизации, зачастую под­хватывается другими цивилизациями. Однако это либо техничес­кие формы, не имеющие значительной культурной значимости, либо причуды, которые приходят и уходят, не меняя основного состава культуры, принимающей цивилизации. В предыдущие века западный мир периодически охватывали волны энтузиазма по по­воду различных веяний индийской и китайской культур. В XVIII в. культурный импорт с Запада стал весьма распространенным в Китае и Индии, и это отражало усиление влияния Запада. Однако утвер­ждения, что распространение массовой культуры и потребитель­ских товаров по всему миру представляет собой триумф западной цивилизации, принижает саму западную культуру.

Вряд ли можно доказать, что возникновение всеохватной все­мирной сети коммуникаций приводит к значительной конверген­ции в ориентациях и верованиях. Во-вторых, люди интерпретиру­ют культурные коммуникации на основе существующих у них цен­ностей и ожиданий. Всемирные коммуникации являются одним из наиболее важных современных проявлений власти Запада. Однако западная гегемония подталкивает популистских политиков в неза­падных обществах на осуждение западного культурного империа­лизма и на то, чтобы объединить массу людей вокруг целей сохра­нения и поддержания целостности своих самобытных культур.

[В подтверждение своего основного тезиса автор ссылается на относительное уменьшение процента мирового населения, говоря­щего на английском и других основных западных языках, на тенден­цию к его коренизации, т.е. к адаптации к местным условиям. В раз­деле о религии приводятся данные о росте числа верующих и усиле­нии фундаменталистских течений.]

Источники всемирной цивилизации

Понятие всемирной цивилизации является характерным про­дуктом Запада. В XIX в. идея «бремени белого человека» использо­валась для оправдания распространения западного политического и экономического господства над незападными обществами. В кон­це XX в. концепция всемирной цивилизации способствует оправ­данию западного культурного господства над другими обществами и необходимости для этих обществ имитировать западные образцы и институты. Универсализм — это идеология Запада, используемая в конфронтации с незападными культурами.

Предположение о том, что крушение советского коммунизма означает конец истории и всемирную победу либеральной демок­ратии во всем мире, ошибочно предполагает наличие только од­ной альтернативы. Оно коренится в убеждении, сформированном в период «холодной войны», что единственной альтернативой ком­мунизму является либеральная демократия и конец первого при­водит к всемирному распространению второй. Однако очевидно, что в современном мире существуют различные формы авторита­ризма, национализма, корпоративизма и рыночного коммунизма (как, например, в Китае). Более существенно то обстоятельство, что за рамками секулярных идеологий существуют религиозные альтернативы. В современном мире религия является одной из основных, а может быть и главной силой, которая формирует мотивации и мобилизует людей. Явное заблуждение думать, что крушение советского коммунизма означает торжество Запада во всем мире и, следовательно, мусульмане, китайцы, индий­цы и другие народы ринутся к западному либерализму как един­ственной альтернативе. Деления человечества, вызванного «холод­ной войн