Глава 16. Кварта памяти

 

…Распоркой для створок лифта стала винтовка тёмного. Теперь, спрятавшись за наполовину разведенными створками, Воля и Долг могли частично контролировать шахту, дожидаясь, пока наемники предпримут попытку спуститься вниз по вбитым в бетон скобам. Позиция оказалась вполне себе удобная, если бы не приходилось время от времени высовывать голову из-за прикрытия, подставляя себя под отчаянные, короткие выстрелы.

– Сколько осталось?

– Мало. Набивать надо.

– Давай, друг.

Долг отполз к стене, таща за собой рюкзак. Действие сыворотки заканчивалось, и последствия не заставили себя долго ждать – волнами накатывала слабость, разодранную спину, под коллоидной пленкой, саднило и дергало, из так и не обработанной по человечески раны на ноге опять пошла кровь.

– Плохо? – Воля обернулся. Долг не ответил, сосредоточившись на пополнении рожков.

– Что там?

– Чисто пока. Наверху торчат. Как пить дать будет нам сюрприз.

– На, лови. Два полных.

– Тихо! Вроде створки раскрывают.

– Иду.

Над головами натужно заскрипело.

– Блин, как бы посмотреть-то а? Зеркало бы сейчас сюда. Высунуть в дверь и глянуть…

– Что пролетело?

– Железку какую-то сбросили.

– Дай я посмотрю.

– Не лезь сам я.

Воля осторожно высунул голову.

– Назад!

Взрыв грохнул внизу, окончательно обрывая трос. Наемники кинули гранату на крышу на честном слове висевшей кабины лифта, затем еще одну. В шахте рвануло, выбивая из стен осколки бетона, куски арматуры, и сразу же за вторым взрывом защелкали выстрелы.

– Ложись!

От резкого толчка Воли, Долг упал, а сзади, придавив к полу всем своим весом, навалился Воля, закрывая его от пуль собственной спиной и всем телом. Используя отвлекающий маневр, наемники все-таки умудрились перелезть к скобам и теперь поливали из автоматов дверь лифта. Стальные жала пуль рвали дверцы, не давали подняться. И рано или поздно добрались бы до них, если бы одним из выстрелов не вышибло винтовку. Створки по инерции двинулись навстречу друг другу, сблизились на несколько сантиметров, закрывая нападающим обзор.

– Слезь с меня, чёрт. В стороны!

Они откатились вправо и влево, отползли под прикрытие стен. Преимущество было потеряно, осталось только перезарядить оружие и ждать когда наемники спустятся и попробуют открыть заклинившие дверцы. В шахте снова наступила тишина, но потом ясно послышался скрип обуви по металлическим скобам. Долг развернулся, сел на колено, выцеливая дверь. Осталось только надеяться, что нападавшим не хватит ловкости забросить в узкую щель между створками гранату. Хотя какие у них еще варианты? Не руками же растягивать! Так что рано или поздно…

– Эй, сюда!

Норка выскочила на площадку, замахала рукой.

– Уходим. Вверх.

Воля, подхватив рюкзак, пропустил вперед Долга и рванулся следом. За дверью в коротком коридоре Прицел держал за шкирку какого-то толстого коротконогого научника. Тот скреб по замку магнитной картой, от страха не попадая в щель. Воля выхватил у него ключ, оттолкнул, сам открыл замок. На площадке грохнуло – наемники спустились вниз, и теперь выламывали перекореженные створки.

Едва дверь открылась, снайпер потащил толстяка внутрь. В правом углу шестигранной комнаты обнаружился еще один лифт. Научник опрометью бросился к нему, приложил палец к детектору капиллярных линий. Дверь бесшумно поползла в стороны, открывая ярко подсвеченную кабину.

– Лифт можно остановить в пути? Вызвать сверху?

– Нет, нет, исключено. – Научник заикался, тряс руками. – Это односторонний аварийный выход в Припять. Если дверь закроется, вы автоматически доедете до поверхности….

– Возьмем этого с собой?

– На фига?

– Слышь, умник. На, держи. Это граната. Держишь? Крепче держи! А вот это – кольцо. Кольцо мне, а гранату тебе.

– Но я… но я…

Он так и остался стоять, зажав в трясущемся потном кулаке гранату, и пока не замкнулись створки, они могли видеть серое от страха лицо толстяка, с трудом стоявшего на ногах. А потом лифт взмыл вверх, через двадцать секунд остановился, раскрыл двери, и выпустил в полутемное незнакомое помещение. Долг и Воля пошли первыми, быстро осмотрелись. Бродяга, за их спинами, нажал на внутренней стене кабины мигающую стрелкой клавишу, и когда створки почти сошлись, бросил внутрь последнюю РГД-шку. Взрыв прогремел на полпути к сектору, блокируя преследование.

– Где мы?

– Не знаю, разберемся.

Аварийный выход, по всей видимости, находился в подвале какого-то не жилого здания. По пути наверх они прошли бывший склад, о назначении которого напоминали старые, еще до первой катастрофы, установленные металлические полки. Пахло гнилыми тряпками, мокрым картоном, пылью и ржавчиной. На полках попадались коробки, рассохшиеся ящики, стопки заплесневелой одежды. Чуть правее на полу разлеглась огромная лужа. Капли воды шариками собирались на ее поверхности и с равными временными промежутками устремлялись вверх, на потолок, красноречиво указывая на область измененной гравитации.

– Это универмаг, я помню. Сейчас окажемся в зале, там центральный выход. – Бродяга ткнул дулом автомата в сторону массивной двери.

– Тогда тебе вести. – Воля уперся ладонями в колени, переводя дыхание. – Блин! Припять! Вы хоть представляете, как мы отсюда выбираться будем?

Ему никто не ответил. Молча двинули к ведущей наверх лестнице с пандусом для ввоза и вывоза тележек. Сами тележки, перекореженные, но еще кое-где блестящие никелированной поверхностью, кучей были навалены перед выходом.

– Прицел, прикрывай сзади. Выходим, и быстро на другую сторону улицы, к домам. Попробуем по путепроводу. Здесь недалеко.

Здание универмага к пряткам от противника не располагало. Некогда огромные, застекленные окна и витрины, теперь лишившиеся стекла, оставляли открытыми, как на ладони. Подобравшись к дверям, они едва успели сделать несколько шагов к тротуару, когда по отряду открыли огонь. Монолитовцы заняли наблюдательный пункт в окнах дома напротив, оставив лишь одну возможность для отступления – назад, в распахнутое пространство универмага.

– Здесь есть другой выход?

– Давайте за мной. Они сейчас сюда двинут для зачистки.

Бродяга кричал уже на бегу, перепрыгнул через древние, ржавые прилавки, плечом вынес деревянную дверь. Метров тридцать узкого пространства заканчивались техническим выходом на задний двор универмага, где в былые времена разгружались машины с товаром. Отряд проскочил мимо двух запертых дверей, еще украшенных пыльными табличками «директор» и «бухгалтерия». Обвалившаяся лестница наверх превратилась в груду камней и исковерканной арматуры, над которой дрожал, переливаясь всеми цветами радуги, ровный овал «портала».

Воля красноречиво кивнул на него головой, но Норка только отрицательно замахала в ответ. Она не знала, куда ведет это «окно», а прыгать в неизведанный портал было равносильно игре в «русскую рулетку» – по милости Зоны можно было с равной вероятностью выскочить в «мухоловку», кабинет Воронина, на базу военсталов, нахоженную тропу или в центр ЧАЭС. Только в самом крайнем, пиковом случае…

– Етишь твою налево!

Отступать было некуда. Со стороны торгового зала по прилавкам и двери уже шла пальба, а сунувшийся в «черный ход» Долг немедля сдал назад, на ходу меняя магазин у «калаша».

– Четверо с этой стороны.

– Заметили?

– Какая разница? Они все равно сюда придут.

– Вам надо уходить.

– Что значит «вам»?

– Нас с Прицелом братья не тронут. Мы для них «свои».

– С чего ты взял?

– Долго объяснять.

– Херовый риск, Бродяга.

– Знаю. Но я не могу вас здесь прикрывать, понимаешь? Какой смысл был сюда тащиться, если мне их убивать придется!

– Ты долговец, Бродяга! Мы тебе братья, понял?!

– Не ори. Вот, возьми мой ПДА. Там вся база. Выйдем отсюда – вернемся на «Янов». Если не дойдем…. Есть еще один сектор. Там «Монолиту» мозги промывают. Найдите их. Что б ни с кем больше так поступить не могли… Что б…

Разодранная пулями дверь слетела с петель. Норка сориентировалась первая. В три прыжка взлетела на кучу камней и прыгнула в «портал». Воля схватил Долга за шиворот, рванул следом за ней. Долг уходил последним, оглянулся перед переходом. Глаза его были злыми, жесткий взгляд резанул по Бродяге, но объясняться времени не было. Он сделал шаг к стене, увлекая за собой снайпера. Смотрел, как врываются в узкий коридор бывшие собратья, проверяют помещение, выбивают закрытые двери. Где-то внутри иглой уколол страх, но тут же пропал – монолитовцы не обращали на них внимания. Убедившись в отсутствии противника, выходили из универмага, возвращаясь к своим постам и маршрутам патрулирования. Когда они ушли, снайпер опустился на грязный пол, прислонился спиной к стене, зажал оружие между колен.

– Как ты узнал, что они нас не тронут?

– Датчик. Мы настроены на биоволны «Монолита» так же как они. Поэтому узнаем друг друга. Надо было всё там разнести к чертовой матери!

– У нас на это не было ни времени, ни боезапаса.

– Ладно, что теперь говорить.

– Ты узнал что хотел? Сможешь вернуть себе память?

– Нет.

– Значит всё впустую?

– Не совсем.

Бродяга никогда не думал, что это будет так трудно. Произносить слова, вспоминать подробности, еще звенящий в голове голос ученого, пытаться донести до бывшего собрата свои ощущения при попытках вспомнить. Как рассказать? В какие звуки уместить свою надежду, которой жил, смотря на лишенное эмоций лицо Серпа, внимательный взгляд Брони, его в безмолвии раскрывающийся рот. Надежду, дававшую силы идти за Дегтяревым по темноте путепровода, на негнущихся ногах возвращаться к базе, где его опознали механически, без интереса. Как еще одну боевую единицу, биоробота, ведь у них не было имен, не было чувств, ничего, способного заставить подойти, похлопать по плечу, поинтересоваться. Как у всех нормальных людей. И как эта надежда, выстраданная им, умирала в кресле у монитора с его фотографией и скупыми строчками на экране. Рухнула, распалась в пыль, и ничего не оставила кроме белой, раскаленной ярости, которой подсознание так старательно пыталось забить образовавшийся вакуум, абсолютную пустоту внутри. Но он рассказывал, перескакивая с одного на другое, пока не вернулся на полгода назад, к серому, промозглому небу, ржавой траве и дню, который он считал последним…

…- Эй, сталкер! Подойди! Стрелять не будем, обещаю. Нам помощь нужна.

Он старался стоять прямо, держа автомат на отлете, а потом и вовсе положил к ногам, пытаясь хоть чем-то подтвердить свои слова, звучавшие в Зоне (это он понял глубоко потом) невозможно глупо. Ну, какой дурак, скажите на милость, поведется на обещания и просьбы о помощи монолитовца? И к обычному-то вольнику не каждый бы подошел. На что он надеялся тогда? На свой жалкий вид? Заляпанный грязью и кровью комбез, свою осунувшуюся физиономию? Или на то, что из них, семерых, только он да Серп еще оставались на ногах? Чушь собачья! Ничего бы им не помогло, окажись напротив другой человек. Тут только Зону благодарить, что вышел он тогда на Дегтярева.

Он помнил, как сбивчиво, путаясь в словах, просил провести в безопасное место. Дегтярев ответил не сразу. Выслушал, оглядел их – единственных выживших после трех Выбросов, пережидаемых в самых жалких укрытиях, нападения кровососов прошлой ночью, поля аномалий, по которому шли, кидая вперед всё, что смогли найти в карманах, включая патроны из магазинов, тяжелейший бой с химерой, стоивший им четверых братьев, растерзанных монстром на клочки. Потом кивнул, посмотрел на укрываемое сумерками небо, на разряды где-то там, у горизонта…

Сколько времени прошло тогда? От слов «ждите здесь», через окончательно потерянную надежду, к людям, спускающимся к ним с откоса дороги? Час? Полтора? Присяга «Долгу»? Твою медь, да он был готов черту лысому присягнуть, лишь бы крыша над головой, лишь бы еда и лекарства, лишь бы дойти, дотянуть, не потерять больше никого! И плевать было на настороженные взгляды. И оружие они отдали без заминок. А потом потянулись за «спасителями», из последних сил прибавляя шагу, лишь бы удрать от надвигающегося Выброса. Он помнил, как они бежали, как грохотало за спиной багровеющее небо, как уже на площадке, перед станцией, его оставили последние силы, и он упал, а чьи-то руки схватили на шиворот и потащили. Хлопок тяжелой двери, забытые запахи жилого помещения…. Их обступили со всех сторон, и они сидели на полу, грязные, обессиленные, голодные и безоружные, и наверняка уже совсем не способные кого-то испугать. И он до сих пор не мог ответить себе на вопрос как сумел дождаться, пока его ребят накормят, пока он своими глазами увидит медика, пока его самого, держа с двух сторон, отведут куда-то вниз и положат на полосатый матрас. И уже теряя сознание, он ощутил, как что-то резкое, колючее, набилось в глаза, защипало там, такое мокрое, забытое, совсем забытое…»…

Он пытался рассказать об этом снайперу. Сбивчиво, невнятно, пока еще были слова. А потом они внезапно кончились….

– Так ничего и не скажешь?

Это было странным, но только сейчас, повернув голову к безмолвной фигуре рядом с собой, Бродяга по-настоящему рассмотрел снайпера. И понял, что на самом деле так сильно поражало его в Прицеле. Не извечное спокойствие, в котором не было ничего от безэмоциональности «монолитовца», не скупость в движениях и словах. Глаза. Человеческие глаза.

– Как тебе это удалось? Тебе ведь пофигу, да? Не болит ведь? Всё, что я тут наговорил, головой об стену бился. Зачем ты со мной пошел? Ты ведь и не хотел всего этого. Память вернуть, стать человеком.

Снайпер с минуту разглядывал Бродягу, словно видел его впервые, и лишь потом произнес:

– Я не живу прошлым, Бродяга. Я тебе сейчас скажу одну вещь, а ты попробуй понять. Доктор мне сказал как-то, давно, когда башку вылечил, но я все равно был как ты сейчас. Себя потерявшим. «Человек это не тот, кем ты был, а тот, кто ты есть». Как думаешь – сейчас. Как поступаешь – в эту самую минуту. Прошлое – в прошлом, брат. Не оно тебя человеком делает. Не биография твоя, не карточка в базе. Не код, по которому тебя в бой с неверными гоняли. Ты – сейчас. Бродяга, боец «Долга». Мысли твои, поступки, всё, что на душе кипит. Ни человека за Периметром. Ни кода. Бродяги. Я вот слушал тебя…. Ты ведь совсем Бродягу не знаешь. Хочешь, я тебе про него расскажу? Как он на себя взвалил отряд, как вел, сам не зная куда, без карт, без прикрытия, только б братьям жизнь сохранить, вытащить их. Как жратву искал, не для себя, для них. Как о помощи просил. Автомат свой оставил и пошел – людям навстречу. Как радовался, что пристроил в безопасное место. Помочь хотел. На Припять вернулся. И может один только Бродяга и понимал, что с ними сделали со всеми. Полез в сектор этот. Не только для себя полез. Для всех. Может и дурак конечно – считай с голой жопой под пулеметы. Но, знаешь, я его понял. И если спросят, кто, мол, такой, Бродяга, скажу – уважаю его. Как человека, не только о своей шкуре думающего. Понимаешь?

– Уважаешь, значит. За то, что вас за собой потащил, тёмного там положили, ни за хрен собачий…

– А тут ты не прав. И тёмный бы тебе объяснил, за что лёг. Не за твой сектор конечно, и на «Монолит» ему класть было, с пробором. В жизни точку по-разному поставить можно, когда время пришло. Можно до последнего за себя цепляться. Зубами глотки грызть, лишь бы себе еще пару дней, пару минут… Можно закрыться где, и хорониться – за то же самое. А можно напоследок дело сделать. Для тех, кого любил, кто тебе был дороже себя. А то и просто – за другого, незнакомого даже. И что правильно – каждый для себя выбирает. Тёмный выбрал. И я ему завидую, чёрт знает, как завидую.

– Ну а сам ты? Знаешь кто ты?

– Знаю. Потому что, сам себя по крохам собрал. По кускам, по делам своим. И плевал я на снайпера «Монолита». И на того сукиного сына, что в группировку попал. И дело мне нет, какой он там был – преступник, вояка, просто жадная сволочь. Я теперь тот, кто с тобой рядом сидит. И за каждый свой поступок сам отвечает. Сейчас.

– Собрал, значит?

– Собрал. И ты себя соберешь. А потом сам решишь, как жить будешь, на что жизнь свою потратишь.

– Решил уже.

– Даже так?

– Может оно и в прошлом всё. Только вот что я тебе скажу. Бродяге, ему всё одно не наплевать, что какие-то гниды, из живых людей роботов лепят, жопы им защищать. И пока всю эту херь не выведу, не успокоюсь. И сдохну если – за это же. Найду тех, кто со мной пойдет. Если мы с тобой, ребята мои, без «зова» жить можем, то и другие смогут. Вот так.

– Ладно, брат. Одного ты считай, нашел. Теперь-то куда?

– Подальше отсюда. Ты вот Бродягу знаешь, а я еще нет. И мне его по кускам собирать надо. Что б дальше целым идти. А там видно будет…

 

…Когда Лесси вскинула голову и заворчала, Ной приподнялся с самодельного топчана, но не потянулся за ружьем, а просто встал, засунул ноги в сапоги и поплелся открывать. Он знал кого увидит за собственноручно обитой стальными листами дверью. К тому же можно обмануть кого угодно, включая его самого, но только не псевдособаку. По рычанию или лаю питомицы Ной мог безошибочно определить посетителя. А этого, сейчас стоящего под хлестким ливнем, угадывал и собственным чутьем – на расстоянии, по своим приметам, где бы ни находился.

За четырнадцать лет совместного бытия у них выработалось множество мелких ритуалов, суть которых ни в самом действии или словах, а в том, что их присутствие и составляет личную, уникальную основу любой семьи. Сняв засовы, он ничего не сказал ей, поворошил угли в самодельной железной печке и поставил закопченный чайник, а потом вернулся на топчан. Лесси подошла, приветливо ворча и показывая уголки клыков, дождалась ласки, дружелюбно потерлась об ногу и улеглась на свое место.

– Пришла-таки…

– Пришла.

Что-то иное уже давно заменяло им слова. Он знал, что Норка скинет ботинки, заберется с ногами на постель, уляжется, свернувшись калачиком, положит голову ему на колени. И какое-то время они будут просто сидеть, прижавшись друг к дружке, ощущать тепло родного существа, запахи и звуки. Но сейчас, впервые, что-то изменилось в раскладе, добавило нового, опознанного им не сразу. Просто ладони у её щеки вдруг стало мокро и задрожали плечи под изгвазданной штормовкой.

– Ну ты, слякоть какая. Чего случилось-то?

Она шмыгнула носом, вжалась в его ладонь лицом.

– Фальк ушел. Совсем ушел.

Ной помолчал, обдумывая услышанное и подыскивая нужные слова

– Вон оно как. Сгинул, значит. Ну-ну, чего ревешь? Ему теперь хорошо. Эх, глупая ты моя, совсем глупая.

– И ты уйдешь, как он?

– Уйду. Как время придет.

– И я?

– И ты. Все уйдут. Не бывает ничего вечного.

Норка замолчала, сжалась, задержала дыхание. Он погладил её по голове. Пусть плачет. Всё равно сейчас всего не объяснить. Наверное, время ей пришло. Понимать по-взрослому.

– Воля сказал, так любят. Любовь. Боятся потерять. Не боялась. Думала Фальк – всегда. И ты – всегда. И всё – всегда. Слова не говорила. Не хотелось – словами. И видеть не хотелось. Думала, если всегда, зачем говорить. Будет время. А его нет. Слова есть, а время – нет. Теперь знаю. Не надо ждать, когда есть слова. Надо говорить, надо видеть. Я больше не хочу так. Не хочу. Понимаешь?

– Понимаю, дочка.

А что ей еще сказать? Что так оно и будет – один за другим будут покидать эту проклятую землю все, к кому она успеет привязаться. Прикипеть душой. Кого Зона сожрет, а кто плюнет на всё, и подастся на Большую Землю. Как сказать, что только она никогда не выйдет отсюда, не покинет этот безумный, страшный мир. Нет уж, такие знания – на потом. На самую последнюю очередь.

– «Окно» из Припяти сюда забросило. Теперь знаю, зачем. Надо было тебя увидеть. Сказать. Люблю тебя, папа Ной. И Лесси. И дом. Потерять боюсь. Фальк делал так, чтобы ничего не страшно. Никогда. Помнишь, ты говорил? Если кровосос и страшно, это не страх, это туман. А теперь не туман. Теперь – страшно, боюсь. Понимаешь?

– Понимаю, Норка. Ты говори, говори. Тебе выговориться надо.

«А мне предупредить. Стерх, выходит, теперь у тёмных за старшего. Это ей не Фальк, этот скрутит – пикнуть не успеешь».

– Не буду теперь надолго без тебя. Приходить буду часто-часто. Сейчас уйду, а потом вернусь.

– Куда уйдешь-то?

– На «Янов». Пойду к Моему. Я ведь поняла – надо успеть говорить пока есть. Всё что хотелось. Пока он тут - пусть знает. Понимает, что боюсь. Что быть хочу – рядом. Пока не поздно. Пока не потеряла. Понимаешь?

Жесткая, заскорузлая ладонь все гладила и гладила светлые, густые волосы. Путались в мягких прядках грубые, сильные пальцы…

– Понимаю. Понимаю, чего ж тут не понять. Эх ты, глупая моя, глупая моя девочка…

… – Эй, эй, мужики, не стреляйте! Свои.

– Какие такие – свои?

– У Деда в доме помнишь? В Сером лесу? Воля я, из «Свободы».

Вот так всегда. Сначала пулей встречают, потом разбираются. Самими же людьми исковерканный мир. И нечего на зеркало пенять, если рожа кривая.

– Извиняй, мужик. Мы пока сюда дошли, каких только гнид не встретили. Вот и стремаемся. Береженного- то как известно, Зона бережет…

– Да ладно, не в обиде.

– А ты чего один? Твои-то где?

– Не знаю. От монолитовцев через портал удирали. Меня сюда и вынесло.

– Жрать-то охота? Ты садись, садись. По темноте нечего ходить, погодь с нами до утра. А там вместе до станции дойдем.

– А третий ваш где? Случилось чего?

– Да ну его, сволочь. Разбежались мы. Вон решили пока с Щуплым вдвоем ходить, а там видно будет.

– А теперь на «Янов» идете?

– Ага. Швейцарию блин поглядеть. А то Щуплый мне всю плешь проел.

– Да ладно тебе, Шут. Интересно же. И с артами здесь, говорят, богато.

– Говорят, что кур доят. Как у вас тут, с артами-то? Носят мужики?

– Носят, само собой. Придем на станцию, я вам карту местную сосватаю, у нас тут все такими пользуются. Места рыбные у каждого свои, но хоть знать будете, где чего стоит.

– А возьмешь сколько?

– За что?

– За карту.

– Говорю же, все пользуются. Ничего не возьму.

– Чудной ты.

– Какой есть. А вот с места этого, я б ушел. Тут тоннель неподалеку, бюреры шалят.

– Да куда идти? Темнеет на глазах.

– Ничего, успеем. Видишь, линии торчат? Чуток правее возьмем, там вагончики строительные. В них и пересидим.

– Лады, ты тут местный.

Кто-то основательный не надорвался затащить по ступенькам обломки бетонной плиты, на них закатить пустую бочку, прямо напротив маленького, зарешеченного оконца. От прошлых «ночевщиков» остались сухие угли, от того и зашлись сразу, дали тепло, возможность вскипятить воду в «черпаке».

– Тушла-то где намыли? Дед расщедрился?

– Расщедрится он, держи карман. На мародеров нарвались. Хорошо еще двое на двое было, отстрелялись. Одного положили, а другой, сука, ушел. Ну и пошукали мы, за моральный ущерб значит.

– Где?

– Да тут, километрах в трех. Ну что, усугубим может? Встречи ради, здоровья для.

– Давай.

– Палево! Вот зараза! О, не одного меня перекорежило.

– Сторожить будем?

– Запремся лучше. Вон, нам и засов кто-то оставил. Вроде крепкие стены, как думаешь «свобода»?

– Крепкие. Мы тут с пиплами сто раз ночевали.

– А чего дергаешься тогда?

– Друга я потерял, сталкер. Понимаешь? Где вот он теперь? Его там приложило хорошо, да и припасы мы все порастеряли. Куда его портал этот долбучий закинул? И Норку жалко тоже. Приятель её, темный, загнулся там.

– Куда ходили-то?

– А… Было дело одно.

– Ну ладно, не говори, если не хочешь. Да ты не кипешись раньше времени. Обойдется.

– А я вот слыхал, если в «окно» друг за дружкой прыгать, то можно почти в одно место попасть. Ну там плюс-минус пара километров.

– Врешь поди. Но все равно спасибо, Щуплый.

– Не вру, Воля! Вот правда не вру. Мне мужик один в «Химках» рассказывал. Они с приятелем не помню уже от кого, удирали, зажало их, они и сиганули. И выскочили на Кардоне. Только один у деревни, а другой у моста.

– Ну хорошо бы, если так.

За стенами вагончика ночь шуршала ветром, гоняла по бетонной площадке мусор, ржавую листву, брошенную кем-то консервную банку. В стороне перекликались коротким тявканьем слепые псы, а потом мелко, часто забарабанил по крыше дождь. Воля завалился на драный, грязный матрас в углу, осмотрел разгрузку. В поясном кармане остался лежать Азотов «приборчик», но за потерянный детектор техник теперь точно башку открутит. Что ещё? Мелочевка всякая. Эх, Воля, Воля. Херовый из тебя штурмовик. Всё, что мог посеял.

Он завел руки за голову и слушая монотонный шелест дождя, пытался представить себе Долга. Где он теперь? Как ночь коротает? К какому костру вышел, если удалось в темноте огонек разглядеть, к которому подойти не стремно. Жмется теперь где-нибудь под дождем, как воробей. И картинки в мозгу шевелятся – одна другой страшнее.

«Ты там поаккуратней. – Неслось в голове, хотя только в сказках такое бывает – возможность дотянуться словами. – Оглядись сначала, не спеши. Погоди, друг. Я тебя все равно отыщу. Если на станцию не вышел, всю Зону наизнанку выверну, но найду. Я ж тебя не брошу, родной. Ты только осторожно сейчас. Только осторожно…».

Часть 2.