Мегаобучалка Главная | О нас | Обратная связь


Можно ли увидеть четкие перспективы в туманном будущем городов?



2015-11-11 448 Обсуждений (0)
Можно ли увидеть четкие перспективы в туманном будущем городов? 0.00 из 5.00 0 оценок




Ольга Вендина

 

 

Снижающаяся прогностическая способность исследований, посвященных городскому развитию, ставит вопрос о глубинных сдвигах, происходящих в жизни городов, и недостаточности методов их изучения. Дело не в том, что данные нехороши или методы плохи, - современный статистический анализ, использующий сложные математические модели, становится все более тонким и изощренным, - а в том, что анализу подвергаются лишь долговременные процессы, лежащие «на поверхности» и носящие массовый характер. В результате статистическая и наблюдаемая реальность расходятся: города, которые по всем признакам должны были бы «умереть», живут и здравствуют, тогда как статистические лидеры на поверку не обладают столь завидным здоровьем. Что происходит, почему успешные города превращаются в свою противоположность? Многие современные индустриальные центры демонстрируют именно такую динамику, а их развитие выглядит весьма неустойчиво. Достаточно привести примеры Магнитогорска или Череповца. Откуда исходят наиболее «опасные» вызовы городскому развитию? Возможно ли предвидеть грядущий кризис города и выработать адекватную политику?

 

«Другая реальность», или Городская жизнь с разных точек зрения

В качестве примера расхождения аналитической и реальной картины возьмем такой важный сюжет, как вовлеченность российских городов в процессы глобализации. Предполагается, что включенность в глобальные сети, приносит городу дополнительные дивиденды и стимулы развития. Обратный эффект имеет «исключенность» города из мирового мейнстрима. Изучение развитости и интенсивности международных связей опирается на методику определения Индекса глобализации, включающего четыре группы показателей: 1) экономические (прямые иностранные инвестиции, финансовые трансферты, объемы экспорта/импорта); 2) политические (членство в международных организациях, число посольств и консульств, участие в ратификации международных соглашений); 3) технологические (Интернет и связанные с ним сервисы); 4) личностные (международные поездки и туризм, телефонный трафик, денежные переводы и счета в зарубежных банках). Необходимым источником информации в этом случае служат задокументированные административные и деловые контакты, а также отчеты о деятельности разного рода компаний (авиационных, туристических, телекоммуникационных и прочих). Это, безусловно, очень значимая часть анализа, но она оставляет открытым вопрос о социальной и культурной части глобализации и, прежде всего, о миграциях людей и их индивидуальной деятельности. Возникающие трансграничные контакты остаются «в тени» не только для налоговых органов, но и для исследователей. Отсюда и глобализированность крупных административных центров, расположенных «внутри» страны, сосредотачивающих деньги и власть, оказывается выше, чем многих приграничных городов, что вряд ли соответствует действительности.

Так, оторванные от «материковой» России Калининград или Владивосток обязаны своим относительным экономическим и социальным благополучием именно высокому уровню интеграции в мировой рынок, хотя эта интеграции имеет скорее теневой характер. Населению этих городов удается поддерживать достигнутый уровень жизни и повышать свое благосостояние почти исключительно за счет приграничной ренты. Теневая экономика, ориентированная на соседние страны, определяет структуру занятости и доходов местного населения[1]. Несмотря на негативную оценку такого типа экономики, она дает людям какие-то перспективы и работает на сохранение молодого и активного населения, расширяет возможности получения образования и самореализации, способствует накоплению человеческого капитала. Местное население ощущает себя «другой Россией»[2], более современными людьми. При этом глобализация Калининграда и Владивостока лишена своих ключевых символов и атрибутов - амбициозных деловых центров[3], крупных торговых сетей и штаб-квартир транснациональных компаний, а городские администрации озабочены скорее созданием и поддержанием знаков российского, а не китайского или европейского присутствия.

Другой пример - оценка эффективности модернизации российских городов, поиск «полюсов роста» и «локомотивов развития». Согласно теории модернизации, развитие является результатом систематического изменения и совершенствования технологий, институтов и системы ценностей общества. Успешность модернизации в значительной степени зависит от динамичности рыночной экономики, генерирующей рост благосостояния населения, и возможностей перераспределения богатства в обществе. Именно рост душевых доходов в пересчете на покупательную способность был и остается одним из основных индикаторов, позволяющих делить страны на развитые (модернизированные), развивающиеся (модернизирующиеся) и слаборазвитые. В применении к городам модернизация, помимо роста доходов населения, означает высокую степень изменчивости, постоянное генерирование «нового», расширение возможностей высоких заработков и качественного потребления, причем не только материальных благ, но и широкого спектра услуг, повышающих удовлетворенность жизнью. В соответствии с данным подходом строятся исследования, ориентированные на выявление новых черт в городской экономике (например инновационное и наукоемкое производство, индивидуальное жилищное строительство, торговые сети, сотовая связь или Интернет), рост уровня образования населения, рост доходов, изменение модели и структуры потребления, автомобилизацию, благоустройство городской среды, субурбанизацию, экологию и прочее. Все это очень хорошо и правильно, но оставляет чувство неудовлетворенности, поскольку каждый из индикаторов и даже их совокупность, отражая изменения, все-таки не вполне отражают реальное развитие.

Во-первых, рост доходов. Конечно, увеличение денежной массы в карманах людей расширяет возможности, но совсем не обязательно ведет к развитию. Вопрос в том, как и на что тратить деньги. Показатель изменения характера и особенностей потребления хорошо работал как индикатор развития в условиях недостаточного потребления, когда покупка новых вещей превращалась в событие, а исполнение мечтаний о стиральной машине или автомобиле приводило к высвобождению свободного времени и увеличивало возможности для самореализации. Сегодня потребление все большего числа людей становится избыточным, потребляя, люди покупают не вещи или услуги, а символы - имидж, ощущения, стиль, чувство принадлежности к числу избранных и даже индивидуальность. Недостаточность критерия доходов и потребления для определения развития стала ясна уже в 1970-х годах[4], однако реально этот показатель перестал самостоятельно употребляться лишь в 1990-х, войдя в состав Индекса развития человеческого потенциала. Существует и другая сторона проблемы: можно быть горожанином со стажем, вполне обеспеченным человеком и проповедовать архаичные идеалы. Сегодня именно состояние российского социума, а не нехватка денег, является главным препятствием развитию страны.

Во-вторых, хоть это и звучит криминально, но образование также имеет свои развивающие лимиты. Повышение уровня образованности дает значимый эффект при переходе от неграмотности ко всеобщему среднему образованию, а увеличение средней продолжительности жизни - при снижении показателей младенческой смертности. Все эти сдвиги обеспечиваются в первую очередь государственной политикой, ростом образовательных и медицинских стандартов. Но дальнейшее продвижение зависит от индивидуальной мотивации людей, качества получаемого образования и обретаемого долголетия. Так, высшее образование еще в советскую эпоху превратилось в один из объектов символического потребления, диплом стал важнее знаний. В наши дни это привело к взрывному расширению рынка образовательных услуг при одновременном снижении качества получаемых знаний, что сработало скорее против, нежели в пользу, развития. Похожие метаморфозы происходят и с долголетием, поскольку важно не просто долго жить, но сохранить качество жизни, что доступно далеко не всем и требует трансформации образа жизни. Существует и проблема другого рода: в тех странах, где было достигнуто реальное долголетие, возможность качественной старости, освобождающей стариков от разных форм зависимости (материальной, семейной, социальной), резко изменила матримониальное и прокреативное поведение людей, отношение к семье и желаемому количеству детей. Прямым следствием роста долголетия и поведенческих сдвигов стало прогрессивное старение общества, превратившееся в серьезную социально-экономическую проблему и вызов развитию. Поскольку, как ни велика ценность долголетия, «качественным» по-прежнему считается молодое, активное и образованное население.

Другой пример - инновационность городов и их открытость нововведениям. Казалось бы, это тот случай, когда малые изменения способны привести к серьезным социальным, экономическим и технологическим сдвигам. Однако специфика современной экономики такова, что требует вовлечения в инновационные процессы значительной части общества, инновационные практики должны быть успешно освоены большинством членов общества, став нормой повседневной жизни и потеряв свою инновационность. Верхушечные трансформации не дают ожидаемого эффекта, развитие не затрагивает всех слоев общества, даже если инновации текут широкой рекой. Скорее мы сталкиваемся с ситуацией экономической и социальной многоукладности, расслоением общества и имущественной сегрегацией в результате разницы в оплате труда в традиционных и инновационных секторах городской экономики.

Возвращаясь к вопросу о другой реальности, слабо фиксируемой статистикой, приходится констатировать собственную аналитическую беспомощность. Вызвано это тем, что, анализируя происходящие сдвиги, мы обращаемся к процессам, инициируемым городскими «китами», бизнесом и властью, действия которых относительно хорошо поддаются наблюдениям и статистическому учету, в то время как развитие городов все в большей мере начинает определяться индивидуальными жизненными стратегиями населяющих его людей, даже если это стратегии выживания. Этот сдвиг в значительной степени предопределен переориентацией экономики городов на непосредственное потребление населения и сферу услуг - отрасли, в которых постоянно возрастает роль малого бизнеса и индивидуального предпринимательства. Одновременно роль так называемых градообразующих предприятий в жизни городов постепенно снижается, так же, как ослабевает и давление администраций разного уровня, утрачивающих рычаги прямого влияния на экономику, если, конечно, оставить за скобками коррупцию и нелегитимные методы административного рэкета. Другой фактор - социально-психологический. Будущее города все в большей мере определяется не наличием крупного работодателя, а мотивами поведения людей, тем, насколько они связывают с городом свое будущее и будущее своих детей, их миграционными настроениями и жизненными приоритетами.

Возьмем Сургут - классический российский промышленный город, расположенный в зоне нового освоения, хотя и имеющий исторические корни (острог Сургут был основан в 1594 году). Рост и развитие Сургута в советские годы были связаны с идеей временного проживания работающего населения в суровых природно-климатических условиях. Ранний выход на пенсию и высокие заработки, увеличиваемые северными коэффициентами, должны были помогать людям после исполнения их производственных обязанностей перебираться «на юг». Однако в Сургуте сложился социум, спаянный сильнейшей локальной идентичностью и тесными дружескими связями. Чувство значимости места, а через него и самоутверждения, подкреплялось неформальным титулом Сургута как «нефтяной столицы России». Жизнь в таком городе оценивалась как преимущество. Если в 1970-х годах сургутяне, уезжая в отпуск, говорили: «Я домой поехал», то в 1990-х «дом» для большинства из них был уже в Сургуте. Сравнивая уровень и качество жизни в своем городе и за его пределами, люди делали выбор в пользу Сургута. Более того, сюда, «к детям», стали переезжать престарелые родители, начали возвращаться собственные пенсионеры, не прижившиеся «на юге».

Другой пример - Лейпциг, город, обладающий высокой символической значимостью для Германии. После объединения он значился одним из первых в планах экономической реструктуризации. В реновацию Лейпцига были вложены огромные средства, построены обширные офисные площади, логистические центры, реконструирован вокзал и аэропорт, открыто множество супермаркетов и магазинов, населению были выданы льготные кредиты для строительства собственных домов в пригородах, субурбанизация стимулировалась. Несмотря на все эти беспрецедентные меры и вложения, люди «не поверили» в перспективы Лейпцига, а главное, в перспективы собственного успеха в этом городе, и массово уезжали. В 1990-х - начале 2000-х годов город не только не рассматривался как привлекательный для бизнеса, но и потерял почти 100 тысяч жителей. Вновь отстроенные офисные площади пустовали, торговые центрытерпели убытки, знаменитая Лейпцигская ярмарка работала лишь благодаря постоянной поддержке правительства: только в 2006 году ярмарка впервые свела баланс с нулевым результатом. Гораздо более эффективной для «возрождения» Лейпцига оказалась не инвестиционная деятельность государства и крупного бизнеса, а вложения мелких частных инвесторов. Лейпциг как место «прописки» Фауста и Мефистофеля стал центром неформальной субкультуры «неоготов», а как место жизни Иоганна Себастьяна Баха - многочисленных культурных акций. Городская среда с обилием парков, зеленых дворов, городских вилл и доходных домов конца XIX века высоко ценилась жителями западных земель Германии. В то время как местные жители стремились перебраться в скромный домик с садиком за городом или в «старые земли», западные немцы стали покупать большие квартиры «для семьи» в центре Лейпцига, ведя свою жизнь в «челночном» режиме между офисом в западных землях и семьей в восточных. Затем и собственное население оценило преимущества «городской жизни», люди начали массово продавать свежеотстроенные коттеджи в пригородах и отремонтированные квартиры в районах социалистической застройки, перебираясь обратно «в центр». Город, поражавший обилием сносимого жилья, пустующих жилых домов и зияющих глазницами битых окон, начал преображаться и ожил. Надо думать, что следующим шагом станет рост спроса на созданную в первые годы после объединения и недостаточно востребованную экономическую инфраструктуру. Таким образом, процессы джентрификации, движимые частной инициативой, оказались более эффективными с точки зрения развития города, чем прямые вливания в экономику.

Приведенные примеры показывают расхождение трендов развития городов, определяемых индивидуальными жизненными стратегиями людей и «плановыми мерами», включая стратегии бизнеса. Именно в этом и кроется причина недостаточной эффективности прогнозов, плохо учитывающих иррациональность человеческих решений и действий.

 



2015-11-11 448 Обсуждений (0)
Можно ли увидеть четкие перспективы в туманном будущем городов? 0.00 из 5.00 0 оценок









Обсуждение в статье: Можно ли увидеть четкие перспективы в туманном будущем городов?

Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓

Отправить сообщение

Популярное:
Почему человек чувствует себя несчастным?: Для начала определим, что такое несчастье. Несчастьем мы будем считать психологическое состояние...
Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение...



©2015-2020 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (448)

Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...

Система поиска информации

Мобильная версия сайта

Удобная навигация

Нет шокирующей рекламы



(0.013 сек.)