Газеты, конечно. Приказ -- класть их всегда на то же самое место, на тот же

Самый стол. В один и тот же час самолично брею его, и руки при этом не

Дрожат. Повар потеряет тысячу экю пожизненной пенсии, которая ожидает его

После кончины маркиза, ежели завтрак не будет -- это уж каллиграфически

Требуется -- стоять перед маркизом ровно в десять утра, а обед -- ровно в

Пять. Меню на каждый день составлено на год вперед. Маркизу нечего желать.

Когда появляется клубника, ему подают клубнику, первая же макрель, которую

Привозят в Париж, -- у него на столе. Карточка отпечатана, еще утром он

Знает наизусть, что у него на обед. Одевается, стало быть, в один и тот же

Час, платье и белье всегда одно и то же, и кладу я платье и белье всегда,

Понимаете ли, на то же самое кресло. Я должен еще следить за тем, чтоб и

Сукно было одинаковое; в случае надобности, если сюртук, положим, износится,

Я должен заменить его новым, а маркизу ни слова про это не говорить. Если

погода хорошая, я вхожу и говорю: "Не нужно ли вам проехаться? " Он

отвечает: "да" или "нет". Придет в голову прокатиться -- лошадей ждать не

Надо: они всегда запряжены; кучеру каллиграфически приказано сидеть с бичом

В руке, -- вот, сами видите. После обеда маркиз едет нынче в Оперу, завтра в

Италь... ах, нет, в Итальянском театре он еще не был, я достал ложу только

Вчера. Потом, ровно в одиннадцать, возвращается и ложится. Когда он ничем не

Занят, то все читает, читает, и вот что, видите ли, пришло ему на ум. Мне

приказано первому читать "Вестник книготорговли" и покупать новые книги --

Как только они поступят в продажу, маркиз в тот же день находит их у себя на

Камине. Я получил распоряжение входить к нему каждый час -- присматривать за

Огнем, за всем прочим, следить, чтобы у него ни в чем не было недостатка.

Дал он мне выучить наизусть книжечку, а там записаны все мои обязанности, --

ну, прямо катехизис! Летом у меня уходят целые груды льда, так как воздух в

Комнатах должен быть всегда одинаково прохладный, а свежие цветы должны у

нас повсюду стоять круглый год. Он богат! Он может тратить тысячу франков в

день, может исполнять все свои прихоти. Бедняжка так долго нуждался! Никого

Он не обижает, мягок, как воск, никогда слова не скажет, -- но зато уж,

Правда, и сам требует полной тишины в саду и в доме. Так вот, никаких

Желаний у моего господина не бывает, все само идет к нему в руки и попадает

на глаза, и баста! И он прав: если прислугу не держать в руках, все пойдет

Вразброд. Я ему говорю, что он должен делать, и он слушается. Вы не

Поверите, до чего это у него доходит. Покои его идут анф... ан... как это?

Да, анфиладой! Вот отворяет он, положим, дверь из спальни или из

кабинета-трах! -- все двери отворяются сами: такой механизм. Значит, он

Может обойти дом из конца в конец и при этом не найдет ни одной запертой

двери. Это ему удобно и приятно, и нам хорошо. А уж стоило это нам!..

Словом, дошло до того, господин Поррике, что он мне сказал: "Ионафан, ты

должен заботиться обо мне, как о грудном младенце". О грудном младенце! Да,

сударь, так и сказал: о грудном младенце. "Ты за меня будешь думать, что мне

нужно... " Я, выходит, как бы господин, понимаете? А он -- как бы слуга. И к

Чему это? А, да что там толковать: этого никто на свете не знает, только он

сам да господь бог. Каллиграфически!

-- Он пишет поэму! -- вскричал старый учитель.

-- Вы думаете, пишет поэму? Стало быть, это каторжный труд --

писать-то! Только что-то не похоже. Он часто говорит, что хочет жить

Простительной жизнью. Не далее как вчера, господин Поррике, он, когда

одевался, посмотрел на тюльпан и сказал: "Вот моя жизнь... Я живу

простительной жизнью, бедный мой Ионафан! " А другие полагают, что у него

мания. Каллиграфически ничего не поймешь!

-- Все мне доказывает, Ионафан, -- сказал учитель с наставительной

Важностью, внушавшей старому камердинеру глубокое уважение к нему, -- что

Ваш господин работает над большим сочинением. Он погружен в глубокие

Размышления и не желает, чтобы его отвлекали заботы повседневной жизни. За

Умственным трудом гениальный человек обо всем забывает. Однажды знаменитый

Ньютон...

-- Как? Ньютон?.. Такого я не знаю, -- сказал Ионафан.

-- Ньютон, великий геометр, -- продолжал Поррике, -- провел двадцать

Четыре часа в размышлении, облокотившись на стол; когда же он на другой день

Вышел из задумчивости, то ему показалось, что это еще вчерашний день, точно

Он проспал... Я пойду к нему, к моему дорогому мальчику, я ему пригожусь...

-- Стойте! -- крикнул Ионафан. -- Будь вы французским королем --

прежним, разумеется! -- и то вы вошли бы не иначе, как выломав двери и

Перешагнув через мой труп. Но вот что, господин Поррике: я сбегаю сказать,

что вы здесь, и спрошу: нужно ли впустить? Он ответит "да" или "нет". Я

никогда не говорю: "Не угодно ли вам? ", "Не хотите ли? ", "Не желаете ли? "

Эти слова вычеркнуты из разговора. Как-то раз одно такое слово вырвалось у

меня, он разгневался: "Ты, говорит, уморить меня хочешь? "

Ионафан оставил старого учителя в прихожей, сделав знак не ходить за

Ним, но вскоре вернулся с благоприятным ответом и повел почтенного старца

Через великолепные покои, все двери которых были отворены настежь. Поррике