Необихевиористские социально-психологические трактовки личности

Человеческая личность давно уже подвергается атакам с разных углов психологического пространства. За большинством этих атак просматривается методология бихевиоризма.
Дж. Поттер и М. Уезерел пишут: “Тема человеческого “Я” всегда была для психологии проблематичной и противоречивой. Одно время казалось, что изучать научно феномен с такими запутанными и разноплановыми проявлениями и так глубоко скрытый внутри индивида просто невозможно; этот конфликт частично развивался в спорах гуманистически и бихевиористски ориентированных психологов. В последние годы эта дискуссия получила дальнейшее развитие, приняв новую форму: социальные психологи поставили под вопрос само понятие индивида или субъекта – понятия, находящиеся в центре психологической науки”.

Современные бихевиористы упорствуют в своем нежелании обращаться к личностным категориям для решения психологических задач. Особенно это характерно для направления, которое получило название “ситуационизм”. Им сделан жесткий вызов личностному подходу в психологии, или диспозиционистским убеждениям.

В качестве аргумента используются экспериментальные факты, свидетельствующие о трудностях прогнозирования поведения людей с опорой на их качества. Утверждается, что на сегодняшний день не существует исследований, в которых устойчивые личностные свойства проявили бы себя в качестве инструментов предсказания лучше, чем ожидания обычных людей. Существующая литература по предсказуемости и согласованности поведения дает больше доводов в руки критиков традиционной теории личности, чем ее сторонников.

Бихевиористы признают, что “технология оценки личностных качеств и предсказания поведения доведены до высокой степени совершенства”. Казалось бы, можно с высокой точностью предсказывать поведение конкретных людей в конкретных ситуациях. Личностные переменные действительно отвечают за некоторую долю изменчивости наблюдаемого поведения. Тем не менее, множество фактов демонстрирует ложность подобных ожиданий, вытекающих из теорий личности. Теории личности называются “интуитивными диспозиционистскими”. Их положения и выводы объясняются элементарными ошибками атрибуции, которые состоят в преувеличении роли личностных и недооценке ситуационных факторов при истолковании наблюдаемого поведения.

Психологию личности упрекают за ее отсталость: “Полувековая история исследований не дала “классических” диспозиционистских образцов, которые можно было бы “на равных” противопоставить результатам экспериментов Эша на конформность, экспериментов Милгрэма на послушание, экспериментов Фридмена и Фрейзера, основанных на феномене “нога в двери”, или даже “полевого” Беннингтонского исследования социального влияния, предпринятого Ньюкомом”.

Находятся все новые позиции, в которых, по мнению ситуационистов, проявляется слабость теории личности. В 1968 г. Уолтер Мишел и Дональд Питерсон выразили сомнения относительно согласованности поведения, разделяемые в психологии личности. Оказалось, по данным этих авторов, что средний уровень корреляции между различными поведенческими показателями одной и той же личностной черты (импульсивность, честность, зависимость и т.п.), находился обычно в пределах между 0,10 и 0,20, и ниже. Из этого следует, что знание о том, что некто вел себя определенным образом в ситуации № 1, почти не увеличивает точность предсказания того, как он поведет себя в ситуации № 2.

Мишел предположил, что низкие корреляции отражают важную закономерность человеческого поведения, а именно его ситуативную специфичность, то есть независимость от суждений о личности. Это заставляет думать о чрезмерной склонности навешивать ярлыки личностных черт и сомневаться в уверенности относительно согласованности поведения.

Между тем позиция Мишела “умеренно личностна”. Он полагал, что для предсказания поведения лучше опираться не на личностные черты, а на когнитивную компетентность, стратегии обработки информации, личные цели, субъективные ожидания и другие результаты “социального научения”. Противопоставление “личностных черт” и результатов “социального научения” свидетельствует об особом понимании личности ситуационистами и приписывании этого понимания “диспозиционистским” теориям.

В 1928 г. Хартшорн и Мэй исследовали честность учащихся начальной и средней школ в ряде разнообразных ситуаций. Использовались поведенческие показатели склонности учеников к краже мелочи, оставленной на столе в классной комнате, ко лжи с целью выгородить товарища и
к жульничеству – исправлению оценок за контрольную работу, когда уличить их было невозможно. Полученная исследователями средняя величина корреляции между любыми двумя видами честного поведения не превысила 0,23. Большинство психологов личности отказались признать надежность данных эмпирических исследований о том, что предсказуемость поведения от одной конкретной ситуации к другой может быть такой низкой.

В 1963 г. Роберт Сирз предпринял исследование объективной согласованности поведения. Он изучал зависимость детей, посещающих детский сад. Исследовались такие поведенческие показатели, как прикосновение детей к воспитателю или удерживание его или других детей, частота требований поддержки и частота поиска внимания. Сирз измерял зависимость детей от своих товарищей, воспитателей и матерей как в детском саду, так и в лабораторных условиях. Оказалось, что средняя корреляция между отдельными видами зависимого поведения составила лишь 0,11 – показатель, слишком низкий, чтобы соответствовать требованиям традиционной теории личности.

Ситуационисты получили исследовательские данные, которые говорят о том, что глубина познания черт личности все еще является недостаточной. В многочисленных исследованиях установлены высокие корреляции между двумя значениями одного и того же показателя поведения, зафиксированными в двух разных случаях – соответствующие коэффициенты зачастую превышают 0,40 и выше. Мишел подчеркивал, что отдельный субъект в одних и тех же ситуациях может демонстрировать очень согласованные реакции. Ньюком обнаружил, что склонность поболтать за обедом является очень устойчивым личностным атрибутом, но его корреляция с показателем разговорчивости по другим поводам не была настолько высокой. Мишел настаивал на том, что значительные различия между людьми, видимо, ограничены их отдельными реакциями на отдельные ситуации – такими, например, как дружелюбное поведение в столовой или готовность идти на конфронтацию со своим работодателем, что никак не свидетельствует о всеобъемлющей, кросс-ситуативной экстравертированности или напористости.

Атаки Мишела на личность не ограничивались утверждением, что кросс-ситуативная согласованность поведения отсутствует. Он добавил психологам личности еще больше беспокойства, заявив, что корреляция между оценками черт личности по опросникам и объективным поведенческим проявлениям также очень низка, редко превышает 0,30.

Мишел показал далее, что та или иная черта личности, например, способность человека “откладывать вознаграждение” может сильно зависеть от особенностей конкретной ситуации. Так, например, вопрос о том, способен ли ребенок отложить вознаграждение в какой-либо отдельной ситуации (т.е. отказаться от небольшой немедленной награды ради получения впоследствии более существенной), может быть с очень скромной степенью вероятности (при корреляции в целом ниже 0,30) решен на основании показателей личностных черт или знания об успешных действиях того же ребенка в какой-либо другой ситуации. В то же время способность детей откладывать вознаграждение может быть резко изменена путем манипулирования некоторыми, очень тонкими нюансами ситуации, в которой эта способность испытывается. Например, в ходе одного из исследований было обнаружено, что дети быстро использовали возможность получить небольшое, но немедленное вознаграждение в случае, когда оба приза были на виду (средняя отсрочка в этой ситуации равнялась одной минуте), но оказывались способными откладывать вознаграждение (в среднем на 11,3 мин), если оба приза были спрятаны.

Исходя из этих результатов, Мишел и его коллеги доказывали, что любая простая когнитивная стратегия, позволяющая детям отвлечь свое внимание от перспективы немедленного вознаграждения, существенно усиливает способность откладывать вознаграждение. Иными словами, подобные ситуативные манипуляции могут поглотить влияние любых индивидуальных различий между детьми в уровне импульсивности, терпения или каких-либо других различий, которые как родители, так и профессиональные психологи принимают во внимание, пытаясь объяснить наблюдаемую изменчивость в реакциях детей на возможности и соблазны реального мира.

Еще одна, правда, достаточно мягкая атака на личность и ее свойства последовала со стороны Дерила Бема, который предложил несколько идей относительно самоатрибуции, то есть способа, каким образом люди дают названия своим установкам и убеждениям. Он утверждал, что люди судят о собственных аттитюдах, предпочтениях и личностных диспозициях, анализируя свое поведение и его контекст в точности так же, как они поступали бы, строя аналогичные суждения о других людях. Так, например, человек реагирует на вопрос “Любите ли вы черный хлеб?”, начиная рассуждать следующим образом “Думаю, что да. Я его ем всегда и никто меня не заставляет это делать”. Или некто отвечает на вопрос “Любите ли вы психологию?”, говоря: “Должно быть, да. Я все время посещаю лекции по психологии, хотя это даже не мой профилирующий предмет”.

Согласно Бему, люди вынуждены вычислять причины своего внешнего поведения по тем же принципам, которые они используют при формировании суждений о других людях, почти не обращаясь при этом к “непосредственно доступным” им когнитивным процессам и к другим психическим явлениям, составляющим подоплеку их поведения. Естественно, что люди часто заблуждаются относительно причин своего поведения. Объяснение этому можно прочитать у
А.Н. Леонтьева, который писал: “То, что мы называем внутренними переживаниями, суть явления, возникающие на поверхности системы сознания, в форме которых сознание выступает для субъекта в своей непосредственности. Поэтому сами переживания интереса или скуки, влечения или угрызений совести еще не открывают субъекту своей природы; хотя они кажутся внутренними силами, движущими его деятельностью, их реальная функция состоит лишь
в наведении субъекта на их действительный источник, в том, что они сигнализируют о личностном смысле событий, разыгрывающихся в его жизни, заставляют его как бы приостановить на мгновение поток своей активности, всмотреться в сложившиеся у него жизненные ценности, чтобы найти себя в них или, может быть, пересмотреть их”.

Относительно новая для поведенческой психологии личности идея состоит в данном случае в том, что можно выйти за ситуативно-поведенческие рамки и судить на основании поведения о тех самых внутренних процессах, относительно объяснительной силы которых Скиннер и другие были столь низкого мнения.

Нисбетт и Уилсон (1977) утверждают, что прямой доступ к когнитивным процессам в психике вообще отсутствует. Существует доступ лишь к идеям и умозаключениям, представляющим собой результаты подобных процессов. При решении многих задач, особенно встречающихся впервые, когда требуется социальная оценка, уровень осознания задействованных при этом когнитивных процессов низок. Так, например, когда испытуемых просили произвести сравнительную оценку кандидатов на определенную работу, то по результатам их самоотчета, факторы, повлиявшие на оценки, были столь же неопределенны, как и их суждения о факторах, учитываемых другими испытуемыми. Отчет Дениса о том, что повлияло на его собственное суждение, был не более точен, чем его вывод о том, что повлияло на суждение Петра.

Отсюда делается вывод о том, что у людей всегда имеются теории о том, что влияет на их суждения и поведение, так же как у них всегда найдется теория по поводу социальных процессов любого рода. Легко продемонстрировать, что многие из этих теорий весьма безосновательны.

Ситуационисты приводят такие данные, которые получили достаточно хорошее объяснение в когнитивной психологии, в частности в теории личностных конструктов Дж. Келли. Например,
Л. Росс и Р. Нисбетт пишут: “Весьма ограниченный доступ к собственным когнитивным процессам, недостаток осознания собственных интерпретационных процессов не позволяет нам увидеть возможность того, что кто-то другой, находящийся в ином положении, может дать тем же самым предметам иную интерпретацию. Когда мы обнаруживаем, что кто-то другой оценивает тот или иной стимул отличным от нас образом, мы сразу же спешим сделать вывод о необычных диспозициях или сильной мотивации. Этих, часто побочных выводов можно было бы избежать, если бы мы осознали важнейшую роль процессов субъективной интерпретации и присущую им изменчивость. Люди часто интерпретируют один и тот же предмет по-разному потому, что рассматривают его под разным углом зрения, а вовсе не потому, что коренным образом отличаются друг от друга”.

Подвергает сомнению методологическую правомерность объяснять поведение личностно и
Д. Майерс, который задает вопрос: “Вправе ли мы объяснять странное поведение загадочными особенностями личности? Быть может, постоянные указания на воздействие окружающей среды не очень-то вам приятны. Большинство из нас отвергает даже само предположение, будто какие-то внешние факторы могут определять наше поведение. Мы видим себя свободными людьми, творцами собственных поступков (по крайней мере, хороших)”. Но в целом он следует более уравновешенной точке зрения, уменьшая дистанцию между ситуационистами и диспозионалистами: “Спрашивать, что определяет поведение: внешние ситуации или внутренние диспозиции – это все равно, что спрашивать, что определяет площадь поля, его длина или ширина. Безусловно, социальная ситуация оказывает на личность глубокое воздействие. Но здесь имеет место взаимодействие. По сути, сила ситуации и сила личности противостоят друг другу не в большей мере, чем биологические и культурные воздействия. Имеют смысл как социальные, так и личностные объяснения нашего социального поведения, поскольку в любой момент нашей жизни мы и творцы и творения нашего социального мира. Мы вполне можем быть одновременно продуктом как наших генов, так и нашего окружения”.

Взаимное влияние личностей и ситуаций Д. Майерс объясняет следующим образом. Ссылаясь на Снайдера, Аргайла и других социальных психологов, он отмечает три характерные особенности такого взаимодействия. Во-первых, одна и та же социальная ситуация может влиять на разных людей по-разному. Мы отличаемся друг от друга в том, как воспринимаем и истолковываем реальность, естественно, и ответные реакции на нее будут разными. Одни люди более чувствительны к социальной ситуации, другие – менее. Японцы, например, более восприимчивы к социальным ожиданиям окружения, чем англичане.

Во-вторых, люди, как правило, предпочитают решать самостоятельно, оказаться ли им в данной ситуации, или нет. Каждый раз, делая свой выбор, человек одновременно выбирает и ситуации, в которых окажется в будущем. Обычно люди выбирают ту социальную среду, которая усиливала бы их наклонности.

В-третьих, люди часто сами создают ситуации, в которых оказываются. Концепция самоподтверждения гласит: если мы ожидаем, что кто-то будет общительным, враждебным, женственным или сексуальным, то наши действия по отношению к этому человеку могут спровоцировать его на то самое поведение, которое мы ожидаем. Что, в конце концов, формирует социальную ситуацию, как не люди, в ней задействованные? Преступная ситуация создается преступными элементами.

Такая взаимная причинно-следственная связь позволяет рассматривать людей и как реагирующих и как воздействующих на ситуацию. В некотором смысле целесообразнее рассматривать себя как продукт среды (чтобы не слишком-то гордиться своими достижениями и не слишком винить себя за возникшие трудности), а окружающих – как людей, обладающих свободной волей (чтобы не утомить их отеческой опекой и не пытаться ими манипулировать). Полезно также иногда делать все наоборот: себя видеть свободной личностью, а окружающих – подверженными влиянию окружающей среды. Тогда мы могли бы достичь самоэффективности при восприятии самих себя и улучшили бы отношения с окружающими (рассматривая других как людей, подверженных влиянию ситуации, мы скорее поймем их и проявим к ним сочувствие, нежели тогда, когда мы высокомерно осуждаем неприятное нам поведение, якобы свободно выбранное “аморальным” или “ленивым” человеком). Большинство религий призывает нас отвечать за себя, но воздерживаться от осуждения других. И не потому ли они учат этому, что естественная наша склонность состоит в том, чтобы прощать свои собственные ошибки, но не ошибки ближнего своего?

Таким образом, ситуационизм, который особенно распространился в социальной психологии, то есть там, где объектом изучения являются социальные ситуации, служит для теорий личности некоторым сдерживающим началом, не позволяя им покинуть реальную почву. Акцентируя власть ситуации над человеческим поведением, это бихевиористское течение побуждает персонологов внимательнее присматриваться к тому, как свойства личности проявляются в разных ситуациях. Можно также сказать, что именно эта задача и является особенно трудной в теории личности, особенно на современном этапе ее развития.