Информационные материалы ОГПУ—НКВД 331930—1934гг. 5 страница

Мы не знаем, сколько из этих семей сохранилось, сколько из выслан­ных лиц осталось в живых, а сколько погибло и исчезло. Без всякого со­мнения — много. Достаточно взглянуть на состав спецпереселенцев, чтобы понять неизбежность массовых болезней и смертей. 15 октября Ста­лину была передана краткая справка о количественных результатах высе­ления «из районов сплошной коллективизации». Справка не охватывает всей территории и поэтому ее общий итог за 1930—1931 гг. ограничен — 240 757 семей. Однако, эта справка дает ценнейшие сведения о составе высланного населения: мужчин — 366 583, женщин — 337 487 и детей — 454 916 (док. № 271). Нужно учесть, что, с одной стороны, мальчишки и девчонки в 15—16 лет зачислялись в разряды взрослых мужчин и жен­щин, а, с другой стороны, в работающих разрядах оказывалось немало стариков.

После июльских решений Политбюро среди документов ОГПУ уже не могло быть подобных письму Толмачева или справкам Штранкфельдта. Однако действительность все же не могла не пробиваться в отчетные ин­формации соответствующих ведомств. И спецсводки, и справки СПО ОГПУ, и докладные записки ГУЛАГа, и протоколы Комиссии ЦК по спец­переселенцам не сообщали о сколько-нибудь значительном улучшении си­туации в районах вселения: «Севкрай: ...в хозяйственном их устройстве бездеятельность. Больные вопросы: продснабжение, отсутствие одежды, обуви, полное отсутствие медикаментов... Урал: ...Жилища не постро­ены... Сибкрай: ... Строительство поселков сорвано...» (док. № 266. См. также док. № 259, 260, 262, 263 и др.).

Положение большинства спецпереселенцев в наступающую зиму 1931/32 г. оказывалось таким же, как и в предыдущую зиму. ОГПУ при­ходилось вновь и вновь разрешать «передачу» детей и стариков нераску­лаченным родственникам, что неизбежно сопровождалось побегами. По сведениям на 1 сентября 1931 г., общее число спецпереселенцев составля­ло 1 365 858 человек, число бежавших (теперь уже из всех районов их размещения) — 101 650, из которых было задержано — 26 734. В доку­менте, откуда взяты эти данные, перечислялись причины побегов, как «массового явления»: «материально-бытовое неустройство..., отсутствие (!) питания, произвол администрации.., мнения, что их выслали на физичес­кое уничтожение (!), ...разъединение глав от своих семей и отсутствие должной охраны...» (док. № 270). В конце ноября — начале декабря 1931 г. руководство ОГПУ начинает осознавать необходимость «в срочном порядке» обратиться в ЦК партии, поскольку «бегство высланных кулац­ких семей принимает массовые размеры» и «требует оперативных мер»⁴³.

Проблема была решена по-сталински. 29 декабря 1931 г. на места стал рассылаться циркуляр № 290165, которым отменялись все прежние рас­поряжения ОГПУ, разрешавшие из-за «большой детской смертности и трудности содержания нетрудоспособных передавать на иждивение и вос­питание родственников детей до 14 лет, а также стариков свыше 60 лет».

Циркуляр предписывал: «в данный момент, ввиду улучшения положения с устройством спецпереселенцев.., массовые передачи детей и стариков не производить, допуская такую передачу только в исключительных случа­ях» и «только с ведома и разрешения полномочных представителей ОГПУ». Циркуляр от 29 декабря был подписан тем же замначем ГУЛАГа М.Д. Берманом, что и цитированная выше сводка от 1 сентября, с прямо противоположными оценками ситуации.

Мы должны были с такой обстоятельностью рассмотреть документы сборника, связанные с высылкой раскулаченных семей и их положением в качестве спецпереселенцев, поскольку именно с них начались глубокие изменения в информационной деятельности ОГПУ. Потребовалось специ­альное исследование решений сталинского Политбюро за февраль — март и июль — август 1931 г., чтобы выяснить причины и характер изменений в ОГПУ, отразившихся в первую очередь на содержании информационных материалов, исходивших из этой системы. Элементы тревоги, сообщения о негативных последствиях действий властей на местах, о необходимости исправления политики исчезают, и это проявилось в информдокументах о деревне второй половины 1931 г. Выше уже отмечался отчетно-учрежден­ческий характер информации о выселении, устройстве и использовании труда спецпереселенцев, их настроениях и поведении. В полной мере такой характер этой категории документов проявился к концу года (см. док. № 273 и 277).

Значительному изменению с осени 1931 г. стала подвергаться и инфор­мация о крестьянском сопротивлении. В публикуемых нами сводках, справках и докладах о политическом положении в деревне, о коллективи­зации и раскулачивании, о хлебо- и скотозаготовках в разных районах страны присутствуют сведения и о крестьянском сопротивлении насилию с конкретными характеристиками участников массовых выступлений, их требований и действий. В составе документов есть и специальные справки о массовых выступлениях в Среднем и Нижнем Поволжье, на Украине (док. № 209, 215, 254). Больше того, исследователь найдет здесь обоб­щающую справку СПО ОГПУ «О характере и динамике массовых антисо­ветских проявлений в деревне с 1 января по 1 октября 1931 г.» (док. № 272) с обстоятельными статистическими данными, организованными по типу таблиц известной докладной записки того же СПО ОГПУ «О фор­мах и динамике классовой борьбы в деревне в 1930 году»⁴⁴.

Среди известных нам документов это последняя информация об основ­ных формах крестьянского сопротивления (массовые выступления, тер­рор, распространение листовок), охватывающая все районы страны и от­ражающая их динамику из месяца в месяц. Особый интерес представляют массовые выступления, определяющие характер и силу сопротивления в целом. Беспощадная расправа с участниками массовых выступлений в 1930 г., расстрелы и лагеря для «первокатегорников», высылка раскула­ченных по «второй категории» и разорение тех, кто попал в «третью кате­горию». Из деревни устранялись социально-активные личности — именно они первыми попадали под удар независимо от принадлежности к кула­кам, середнякам или беднякам. Все это в совокупности объясняет и сокра­щение масштабов массовых выступлений, и утрату их активности.

Практически все массовые выступления крестьян являлись ответами на действия власти. Очень характерно, что в 1931 г. на первом месте по численности оказались выступления, вызванные «мясозаготовками» (точ­нее было бы сказать «скотозаготовками», поскольку у крестьян за бесце-

нок забирали скот, который заготовители отправляли на бойни), — 456 выступлений. Это первенство понятно: сохранение домашнего скота было последней надеждой на выживание крестьянской семьи. Второе место по численности массовых выступлений (259) заняли попытки защи­тить раскулачиваемых, выселяемых и подлежащих «изъятию АСЭ» — против насилия над односельчанами — попытки практически всегда без­успешные*. Затем шли массовые выступления, вызванные продовольст­венными затруднениями (251) и хлебозаготовками, то есть продзатрудне-ниями в ближайшей перспективе (213), коллективизацией (196) и т.д. По сравнению с 1930 г. произошло резкое сокращение массовых выступлений в деревне: за первые девять месяцев 1930 г. в ОПТУ насчитали тако­вых — 13 264, а в 1931 г. — всего 1837 (док. № 272).

Отметим и очень характерные перемены поведения раскулачиваемых крестьян в июне—июле 1931 г. Были факты сопротивления, когда «кула­ки, намеченные к выселению, сами поджигали свои хозяйства» и бежали в города, на стройки, в другие районы. Но связанные семьями чаще всего бежать не могли, «одевали по две пары белья и, приготовив все свое иму­щество для отъезда, по несколько ночей подряд, сидя одетыми, ожидали выселения». Наконец, отмечались случаи «добровольной явки кулаков без конвоя на сборные пункты с мотивировкой, что дома жить все равно не­возможно» (док. № 244). Спад сопротивления объясняется игнорировани­ем сталинского руководства крестьянского отношения к происходившему. Наращивание грубого произвола в политике и практике коллективиза­ции, раскулачивания и хлебозаготовок продолжалось.

Сокращение объема информации о сопротивлении деревни сопровожда­лось принципиальными изменениями в ее содержании. Освещение причин массовых выступлений с протестом, а тем более с прямым противодейст­вием, отступает на задний план или снимается совсем. Все сводится к враждебной антисоветской деятельности «к/р элементов». В сборнике есть документы, наглядно демонстрирующие начавшуюся замену объективной информации об обстоятельствах, вызвавших массовое выступление, сооб­щением об «организаторах» этого выступления. Таковы информации о массовом выступлении спецпереселенцев в Парбигской комендатуре На-рымского края 28—31 июля 1931 г. В первой, известной нам, спецсводке Особого отдела для руководства ОГПУ не только назывался возглавивший выступление Усков («бывший заводчик»), но излагались и объективные причины: «На участках Парбигской комендатуры продовольственных за­пасов нет. Последние выдавались посуточно. Были перебои. Последние 10 дней на ряде участков не было соли. Паек до последних дней выдавал­ся в размере только 300 г муки на каждого едока. Хозяйственно пересе­ленцы не устроены. Живут исключительно в шалашах, жилых построек не имеется»⁴⁵.

* Приведем примеры типичной ситуации, отмечаемой почти повсеместно: «...21 июня с.г. в дер. Козлове... во время проведения выселения колокольным набатом у дома кулака... со­бралась толпа женщин, около 150 чел., и запретила бригаде производить выселение. На место выехал начальник... оперсектора ОПТУ для расследования и принятия мер, обеспечи­вающих продолжение работ по выселению...

...21 июня с.г. в дер. Трегузово толпа из 4-х соседних деревень, около 100 чел., не до­пустила бригаду проводить работу по выселению кулаков. Воспользовавшись этим... кулац­кие семьи скрылись из села. Райуполномоченным ОГПУ ведется расследование». И т.д. (Док. № 245.)

Два других документа с информацией о событиях в Парбигской комен­датуре относились к середине августа и адресовались не только для руко­водства ОГПУ. В справке ГУЛАГа бегло упоминалось о причинах «бунта»: «...вследствие хозяйственного неустройства, перебоев в питании и нали­чия активных к/р элементов (заводчик Усков и др.)». В другом, адресо­ванном высшему руководству, о положении спецпереселенцев не упомина­лось, причины восстания сводились к инициативе и руководству «группы кулацкого к/р актива во главе со спецпереселенцем Усковым (быв. владе­лец заводов)». Там, на сибирском севере, они пытались «...развернуть свою к/р деятельность... для повсеместного и одновременного выступле­ния и свержения соввласти, намечавшегося на первые числа августа» (?!) (док. № 260, 261).

В том же направлении меняется характер и содержание информации ОГПУ по другим сторонам сельской жизни, хотя не так разительно и бы­стро, как о выселении раскулаченных семей и их судьбах. Документы о коллективизации, колхозах и совхозах, машинно-тракторных станциях, состоянии отраслей сельского хозяйства, особенно животноводства, содер­жат весьма конкретные и полезные для исследователя сведения (см. док. № 197, 198, 199, 200, 208, 213, 217, 218, 244, 247, 264, 267, 274). Отме­тим также довольно редкую информацию «о положении и настроениях 25-тысячников» (док. № 214) или «о положении деревенского учительст­ва» (док. № 216), к которым в дальнейшем ОГПУ утратит интерес, разу­меется, как к общественным категориям, а не к обнаруженным в их среде «враждебным элементам». Отмеченные особенности информационных ма­териалов 1930—1931 гг. получат дальнейшее развитие в 1932—1934 гг., которым будет посвящена вводная статья ко II книге третьего тома насто­ящего издания.

Сталинское руководство отбрасывало объективную информацию о ре­зультатах и последствиях своей политики. В информации о деревенских событиях и настроениях объяснение и оценка стали носить односторон­ний, заданный сверху характер, сводивший все к враждебной деятельнос­ти кулаков и антисоветских, контрреволюционных сил. Приписывание трудностей и неудач враждебным силам в информационных документах ОГПУ имело место и раньше, однако это не исключало конкретной харак­теристики событий, настроений и действий, сообщения об их действитель­ных причинах.

Положение стало быстро меняться после февраля 1931 г., когда группа деятелей ОГПУ, не утративших иллюзий, попыталась посредством объек­тивной информации побудить сталинское руководство считаться с реаль­ными возможностями и реальными последствиями политики массовых репрессий. Ликвидация 5 марта 1931 г. информотдела, как специального подразделения в системе ОГПУ, вела и к свертыванию фактических сооб­щений, и к однозначному их объяснению в соответствии со сталинской «генеральной линией»: основным источником трудностей и жертв стали «враги народа», а основным средством их устранения — репрессии, пере­раставшие в кровавый террор.

В. Данилов, Н. Верт, А. Берелович, Л. Самуэльсон

¹ См.: «Московские новости». 2001. 18—24 декабря. № 51. С. 20.

² См.: Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ. 1918—1939: Документы и ма­
териалы. Т. 2. 1923—1929. М., 2000. С. 642—1021.

³ См.: Ильиных В.А. и Ноздрин Г.А. Очерки истории сибирской деревни. Но­
восибирск, 1995. С. 68, 235.

⁴ Исторический архив. 1994. № 4. С. 147—152; Трагедия советской деревни.
Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы. Т. 2. М., 2000.
С. 126—130.

⁵ Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федера­
ции (далее — ЦА ФСБ РФ). Ф. 2. Оп. 8. Д. 3. Л. 18.

⁶ См.: Сталин И.В. Сочинения. Т. 12. М., 1949. С. 191—199.

⁷ См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 303—305.

⁸ Там же. С. 365—370.

⁹ См.: Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе кол­
лективизации. 1927—1932 гг. М., 1989. С. 329—330.

¹⁰ См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 354, 377—382.

¹¹ Viola L. A Tale of Two Men: Bergavinov, Tolmachev and the Bergavinov Com­
mission // Europe-Asia Studies. Vol. 52. № 8, 2000. P. 1449—1466.

¹² См.: Данилов В.П. Альтернатива сталинизму в их историческом значении //
«Кто и куда стремится вести Россию?..»: Международный симпозиум. 19—20 ян­
варя 2001 г. М., 2001. С. 63—65.

¹³ Милосердое Семен. России чистая душа... Избранная лирика. Тамбов, 1993.
С. 105.

¹⁴ ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 20. Л. 284.

¹⁵ ЦА ФСБ РФ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 200. Л. 131—133.

¹⁶ Danilov V., Berelowitch A. Les documents de la VCK—OGPU—NKVD sur la
campagne sovietique. 1918—1939 // Cahiers du Monde russe. 1994. Vol. XXXV.
№ 3. Juil. — Sept. P. 663—682. См. также: Советская деревня глазами ВЧК—
ОГПУ—НКВД. Т. 1. 1918—1922. М., 1998. С. 18; Трагедия советской деревни...
Т. 2. С. 787—808.

¹⁷ ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 3. Л. 17.

¹⁸ Пителинские события весьма обстоятельно освещены в сборнике документов
«Рязанская деревня в 1928—1930 гг. Хроника головокружения. Документы и ма­
териалы». М.; Торонто, 1998. С. 703.

¹⁹ Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 1. С. 18.

²⁰ Там же.

²¹ Народное хозяйство СССР: Статистический справочник. М.; Л., 1932.
С. 152—153.

²² Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 1. С. 18.

²³ Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 636—641; 842.

²⁴ Российский государственный архив социально-политической истории (да­
лее — РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 3. Д. 808. Л. 10.

²⁵ Народное хозяйство СССР. С. 121, 122, 153, 338—339.

²⁶ ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 267. Л. 1.

²⁷ См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 809—810.

²⁸ Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование,
хозяйство. М., 1977. С. 21, 213, 221.

²⁹ Тяжесть обложения в СССР. Социальный состав, доходы и налоговые плате­
жи населения Союза ССР в 1924/25, 1925/26 и 1926/27 гг. М., 1929. С. 74—77.

³⁰ Госплан СССР. Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партий­
ными съездами. М.; Л., 1932. С. 100.

³¹ Трагедия советской деревни. Т. 3. М., 2001. С. 90. См. также: РГАСПИ.
Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 137.

³² Раскулаченные спецпереселенцы на Урале. (1930—1936 гг.): Сб. документов.
Екатеринбург, 1993. С. 16, 77—79.

³³ См.: Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 2. С. 1039.

³⁴ РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 161.

³⁵ См.: Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «О кулаках» за 1931 г., опубли­
кованные Г.М. Адибековым. Исторический архив. 1994. № 4. С. 152—172.

³⁶ ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 550. Л. 165.

³⁷ См.: примечание № 137.

³⁸ ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 379а. Л. 101—103.

³⁹ РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 127.

⁴⁰ Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 890. Л. 1—2.

⁴¹ Там же. Д. 841. Л. 5, 9.

⁴² См.: Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР. Генеральный комиссар
госбезопасности: Сб. документов. Казань, 1997. С. 18; Кто руководил НКВД.
1934—1941: Справочник. М., 1999. С. 460.

⁴³ ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 509. Л. 73, 75, 82—82об и др.

⁴⁴ См.: Danilov V., Berelowitch A. Op. cit. Vol. LXVI. № 1. P. 17—27; Советская
деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 1. С. 17—18; Трагедия советской де­
ревни... Т. 2. С. 787—808.

⁴⁵ См.: также примечание № 142.

Информационные материалы ОГПУ—НКВД 331930—1934гг.

Первая половина 30-х годов в советской историографии была названа периодом наступления социализма по всему фронту. Новый курс сталин­ского руководства сопровождался развертыванием сплошной коллективи­зации крестьянских хозяйств и раскулачиванием их значительной части. Углубление социально-политического размежевания в советской деревне стало причиной волнений, вспышек крестьянского недовольства, актов насилия и бандитских проявлений. В условиях перехода страны к форси­рованию индустриализации и коллективизации органы госбезопасности, обеспечивая курс партийного руководства, стали более активно участво­вать в политических кампаниях, в операциях по борьбе с «вредителями» чуть ли не во всех отраслях промышленности и сельского хозяйства, в сфере науки и художественного творчества. Было сфабриковано так назы­ваемое дело «Трудовой крестьянской партии» (ТКП), по которому привле­кались видные ученые-аграрники Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, Н.П. Макаров и др., а по делам «Промпартии» и «Союзного бюро меньше­виков» — Л.К. Рамзин, В.Г. Громан, Н.Н. Суханов. 6 августа 1930 г. И.В. Сталин писал В.М. Молотову: «Я думаю, что следствие по делу Кон­дратьева—Громана—Садырина нужно вести со всей основательностью, не торопясь. Это дело очень важное... Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять»¹. По его мнению, их призна­ния могли бы быть «серьезным успехом ОГПУ»². Дело шло к так называ­емому «большому террору», захлестнувшему страну во второй половине 30-х годов.

В соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройст­ва сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» органам ОГПУ, как отмечено в прилагаемой к нему специ­альной инструкции, ставилась срочная задача по оперативному обеспече­нию выселения бывших помещиков и кулаков в отдаленные районы стра­ны, пресечению деятельности всех кулацких антисоветских организаций и групп, а также по борьбе с вооруженными кулацкими выступлениями и бандитизмом³. Для проведения вышеуказанных мероприятий уже 4 фев­раля 1930 г. Совнарком выделил «на совершенно секретные расходы ОГПУ» 37 млн рублей⁴.

Как же отразились все указанные выше перемены в стране и в системе органов безопасности на информационной работе ОГПУ, в частности, на характере информационных документов?

Во введении к предшествующему тому этого сборника указывалось, что в документах до 1930 г. «прослеживается эволюция самих сводок как «жанра» — как информационных документов, предназначенных для выс­шего руководства страны»⁵. Несмотря на некоторые изменения в системе госинформации, налаженной чекистами в начале 20-х годов, отдел инфор­мации и политконтроля ОГПУ и после отмены в 1930 г. ежемесячных об­зоров продолжал готовить и направлять наверх сводки, справки и донесе-

ния по всему спектру деревенских проблем. По-прежнему отдел волновали вопросы оперативности и качества информационных документов и на места направлялись указания об упорядочении и конкретизации сведе­ний.

С 1928 г. штат отдела колебался в пределах 100 человек. Личный со­став при подготовке информации руководствовался циркулярным пись­мом ОГПУ от 14 июня 1928 г. № 167/ИНФО о введении табеля телеграф­ных и внеочередных донесений, а также почтотелеграммой от 19 марта 1929 г. № 56/ИНФО, которая в рамках указанной выше директивы № 167, требовала «упорядочить информацию об антисоветских активных проявлениях в деревне»*⁵.

Обработку и контроль за поступающей с мест информацией с декабря 1929 г. осуществляли 2-е и 9-е (позднее 7-е и 1-е) отделения отдела, штаты которых включали от 33 до 25 человек⁷. Основной костяк специа­листов, активно участвовавших в информационно-аналитической работе, в начале 30-х годов сохранялся, менялись начальники. В 1930 г. начальни­ком ИНФО и ПК вместо Н.Н. Алексеева был назначен его помощник И.В. Запорожец, а начальник 2-го отделения отдела М.А. Герасимова ут­верждена в должности помощника начальника отдела. В июле 1930 г. на имя члена коллегии и начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ Е.Г. Евдокимова был направлен рапорт руководства отдела о поощ­рении сотрудников ИНФО. Так как полномочные представители ОГПУ хо­датайствовали о награждении своих сотрудников только за усйехи в рас­крытии контрреволюционных организаций, а в рапорте отмечалось, что «инфисты никак не попадают в приказы», Евдокимов доложил об этой «несправедливости» зам. председателю ОГПУ Г.Г. Ягоде и получил его поддержку**.

Как и прежде, названия и содержание всех видов информационных до­кументов определяли табели срочных (телеграфных, внеочередных) доне­сений, которые объявлялись приказами и циркулярами ОГПУ. Действую­щими нормативными документами предусматривалось, чтобы вся инфор­мация «по важнейшим антисоветским проявлениям в городе и деревне», в рамках упомянутой выше директивы № 167, поступала не только в пол­номочные представительства, которые отвечали за быстроту и четкость сбора информационных сведений о положении на местах, но и одновре­менно, в копиях, направлялась в центр в распоряжение ИНФО. Эти сроч­ные, внеочередные донесения относились к следующим фактам: массовые выступления; политические убийства советских и партийных работников; разгромы, поджоги совхозов и колхозов, советских учреждений, коопера­тивных и общественных организаций; диверсии, аварии и пожары (по го­родским предприятиям); межнациональные столкновения.

Кроме того, информационные аппараты полномочных представи­тельств ОГПУ обязывались направлять сведения почтотелеграммами в 2-х экземплярах (а подробности — по телеграфу): о распространении листо­вок, о различных антисоветских проявлениях, о продовольственных за­труднениях, а также о межнациональных, в том числе и «пограничных земельно-пастбищных, конфликтах ».

Что касается упорядочения специфически деревенской информации, то местные органы обязывались более строго подходить к передаче цифрово­го материала в докладных записках и следить за тем, чтобы сообщаемые фактические данные в сумме соответствовали статистическим. На это об­стоятельство строго указывали из центра, иначе ОГПУ не могло опериро-

вать твердыми цифрами, характеризующими антисоветское движение в деревне. Следовало ежемесячно посылать в 7-е отделение ИНФО так назы­ваемые перечни всех случаев террора, массовых выступлений, распростра­нения листовок и вновь выявленных группировок. Каждая форма антисо­ветского проявления должна была сопровождаться указанием на место и дату события, на существо дела, на какой почве совершено преступление, кто совершил, вдохновители и, наконец, кто вел следствие, каково коли­чество арестованных, как реализовано дело (суд и т.д.), приговор, где ви­новные и т.п.

Табель срочных донесений по линии ИНФО, который был подготовлен в 1930 г. для работы и на 1931 г., по существу повторял директиву № 167 от 14 июня 1928 г., которая вновь была упомянута в Циркуляре ОГПУ № 360/ИНФО от 10 декабря 1930 г.⁹. К числу внеочередных были отнесе­ны сообщения по прямому проводу, а донесения по почте и телеграфу не отменялись. При наличии антисоветских акций в виде распространения листовок, сами листовки следовало прилагать к почтотелеграммам немед­ленно по получении.

Спецсводки по заготовке хлеба и посевным кампаниям должны были направляться в сроки, предусмотренные спецдирективами, объявлявши­мися приказами ОГПУ от 20 июля 1928 г. № 192 и от 20 января 1929 г. № 17, в частности, 3 раза в год — к 1 февраля, 1 мая и 10 октября. Та­бель предусматривал подготовку и других спецсводок: по политическому состоянию пограничной полосы (1 раз в квартал, к 6 числу); по западным и восточным национальным меньшинствам (3 раза в год — к 16 марта, 18 июля и 16 сентября); о состоянии кулацких поселков расселенцев 3-й ка­тегории и их настроениях (ежемесячно к 5 числу); о состоянии кулацкой ссылки (1 раз в месяц, к 29 числу). В практике на основании других нор­мативных документов готовились специфические оперативные разведсвод­ки по проявлениям бандитизма и по конкретным операциям ОГПУ. Кроме того, готовились оперативные сводки об активных антисоветских проявлениях (ежемесячно к 19 числу) и в соответствии с циркуляром ОГПУ от 10 мая 1930 г. № 138/ИНФО — ежемесячные сводки по деревен­ской и отдельно кулацкой корреспонденции, по письмам красноармейцев и личного состава войск ОГПУ.

Табель предусматривал значительное число докладных записок: по антисоветским проявлениям в деревне (2 раза в год, например, за 1930 г. — к 20 февраля 1931 г., а за время с 1 января по 1 августа 1931 г. — к 25 августа 1931 г.); о ходе и итогах перевыборов в советы (по срокам спецдиректив); по кооперации (1 раз в год, к 25 апреля); о сельской ин­теллигенции (1 раз в год, к 28 февраля); по бывшим красным партизанам (1 раз в год, к 7 февраля); о состоянии низового советского аппарата (2 раза в год — к 19 июня и 19 декабря); по казачеству (1 раз в год, к 20 июля). При подготовке информационных документов Отдел информа­ции и Политконтроля по-прежнему использовал доклады, справки и свод­ки, которые поступали из КРО, ЭКУ, ТО и других отделов.

С 1930 г. в ОГПУ начались большие преобразования, которые мотиви­ровались угрозой вооруженной интервенции против СССР и активизацией антисоветских элементов внутри страны. Начавшаяся перестройка в орга­нах ОГПУ повлекла значительные изменения в характере деятельности и в структуре спецслужбы, немалое значение имели изменения во внешне­политической обстановке (экономический кризис, приход к власти в ряде стран фашистских режимов), а также — «революция сверху», начавшая-

ся в советской деревне и вызвавшая колоссальные экономические и соци­альные потрясения внутри СССР.

10 сентября 1930 г. председатель ОГПУ В.Р. Менжинский подписал приказ о расформировании Контрразведывательного и Восточного отделов и передаче их функций в Особый отдел ОГПУ. Как записано в докумен­те — «в целях объединения всей оперативной работы по борьбе со шпио­нажем, белогвардейско-кулацкой и повстанческой контрреволюцией, как в самой армии, так и вне ее, главным образом, на селе и в национальных районах»¹⁰.

В приказе отмечалось, что объединение контрразведывательных под­разделений направлено на создание «мощного чекистского аппарата, при­способленного и на военное время по типу особых отделов периода граж­данской войны», что позволит устранить существующий параллелизм и разобщенность в органах ОГПУ, в том числе вызванный ликвидацией ок­ругов и новым районированием. На следующий год постановлением Пре­зидиума ЦИК СССР от 17 сентября 1931 г. Реввоенсовет республики был лишен права ставить перед Особым отделом ОГПУ какие-либо задачи и контролировать их выполнение.

Поменялась структура чекистских аппаратов и на местах. В районах были созданы районные отделения, а в городах — городские отделы (отде­ления) ОГПУ. В районах, где не предусматривалось функционирование районных и городских отделений, были учреждены аппараты районных уполномоченных ОГПУ. Вместо бывших окружных отделов образованы оперативные сектора, которые руководили деятельностью нескольких рай­онных отделений или районных уполномоченных, контролировали их ра­боту.

В сложившейся ситуации назревали изменения и в области информа­ционно-аналитической работы. Так, еще в ноябре 1929 г. помощник на­чальника Информационного отдела и политконтроля С.Н. Маркарьян, ку­рировавший цензуру писем, в записке на имя Г.Г. Ягоды доказывал, что «слияние ПК и ИНФО доказало нежизненность и искусственность такого объединения»¹¹, но его не поддержали и на следующий год в штате Отде­ла его не оказалось.