А. Е. Мартынов в советском театроведении

 

Курсовая работа

в семинаре по истории театра

студентки второго курса

театроведческого факультета Кузнецовой И.

Руководитель семинара:

Кириллова И. В.

 

Санкт-Петербург

 

 

Об актере А. Е. Мартынове написано многое. Интерес к его трагической судьбе и невероятному таланту не утихал долгое время. Он известен своей манерой исполнять роль в разных жанрах от комического, типично водевильного, до драматического и даже трагического. Исполняя множество ролей в водевилях, Мартынов проявил виртуозную способность к перевоплощению, мастерство мимики, жеста, движения. Удивительно, что всего им было исполнено около 600 ролей, и о каждой можно говорить как о создании художником неповторимого образа. Актер вырос в мещанской среде, в бедной семье. Сыгранные им роли, несомненно, отражают все увиденное когда-либо. При этом актер не стремился обличать пороки, бунтовать против несовершенного общества, бросать вызов. Им руководил какой-то внутренний гуманизм, желание раскрыть личность в человеке любого чина и оправдать его поступки.

Предметом исследования моей курсовой будет являться изучение портрета А. Е. Мартынова, то, каким его пытались представить критики 20го века. Советская идеология повлияла определенным образом на сложившийся образ Мартынова. Исследовались его жизнь, творчество, восхвалялись заслуги и достижения, но все же многое было упущено из-за желания приравнять актера к обществу и сделать его народным. Пожалуй, эта проблема будет ключевой в видении Мартынова советскими исследователями.

Очень много восхищенных возгласов и обсуждений посвящено так называемым серьезным ролям Мартынова, где «есть что сыграть». Это такие известные роли как Подколесин в «Женитьбе» Гоголя, Хлестакова в «Ревизоре», Мошкина в «Холостяке» Тургенева и, конечно же, многочисленные роли в драмах Островского. Считается, что именно в этих ролях Мартынов умел отыскивать живые человеческие черты, раскрывать сложность душевного мира, показывать обиды и страдания маленького человека. Но мартыновское умение «покопаться» в сложном душевном мире – отнюдь не результат пути от водевиля к серьезной драме и не горячее желание стать актером реалистического театра. Он оказался нужным своему времени со своим талантом и желанием созидать.

 

Будет уместно обратиться к «первооткрывателю» Мартынова - В.Г. Белинскому. Как истинный гуманист и талантливый критик, он сразу обратил внимание на актера. Мнение и замечания Белинского, который наиболее полно описывал свои впечатления от его игры, ценны не столько советами, которые критик давал актеру, сколько историчностью и достоверностью.

Высказавшись о его выступлении в 1838 году в Москве, критик акцентировал внимание на главной особенности Мартынова: умение совмещать комическое и драматическое. «… он казался нам нисколько не смешон, хотя и был в высшей степени смешон» (о роли Жано Бижу в водевиле «Любовное зелье или цирульник-стихотворец») ^{Белинский о драме и театре : избранные статьи и высказывания / В. Г. Белинский; под общ. ред. А. М. Лаврецкого. - М. ; Л. : Искусство, 1948 с. 390}

^. Впоследствии об этой особенности не раз упомянут и Брянский, и Золотницкая, и Дубинская.

Белинский в этой же статье отмечает «отвратительные фарсы на манер Живокини» из-за которых роль получилась неудовлетворительной, и далее назидательно советует молодому таланту не прельщаться овациями, а развиваться, много работать и совершенствоваться^{. 1Белинский о драме и театре : избранные статьи и высказывания / В. Г. Белинский; под общ. ред. А. М. Лаврецкого. - М. ; Л. : Искусство, 1948}

Сейчас, спустя столько времени, стало понятно, что назидательные высказывания Белинского и опасения, что талант скатится к фарсам и завянет, были напрасны. Хотя некоторые советские исследователи поддерживают Белинского и приравнивают Мартынова к выразителю его идей. Так, Кастелин Н.А. роднит Белинского, Мартынова и Щепкина одной общей демократической идеей и постоянно подчеркивает необходимость непрерывного развития таких идей. Поскольку впоследствии о фарсах в игре актера больше не упоминалось ни Белинским, ни другими критиками, возможно предположить, что это был лишь мартыновский эксперимент, проба почувствовать истинный жанр водевиля, его природу и каноны. Или же Белинский под фарсами понимал что-то другое. Также понятно, что Мартынов не играл бы только фарсы и вообще не следовал бы кому-либо, чему-либо, по причине того что он – актер-одиночка. Он не придерживался общественных направлений (по крайней мере, не пропагандировал их намеренно), не ограничивал свою игру определенным стилем, даже не работал над ролью так как Щепкин. К слову, Щепкин, с которым Мартынова часто сравнивают, актер другой природы, и своим настроением и высокими идеями как раз он ближе к Белинскому, который в свою очередь, советовал Мартынову подняться до его высот. Известно, что Щепкин трудился над ролью, художественно создавал ее, выписывал детально и правдоподобно, умел думать над ролью – он был талантливым истинным художником театра реализма ^{.«Очерки театральной критики» по ред. Альтшуллера}. Мартынов близок ему в правдоподобии, перевоплощении, но все же это актер другой природы и в один ряд его не поставить ни с кем, хотя Белинский, высказываясь о его ролях, часто требовал наличия «патетического элемента» как у Щепкина. Этот элемент, по его мнению, должен был появиться в другом репертуаре. Тем не менее, Белинский хоть и желал другого репертуара, но имел неоднозначное отношение к водевилю, признавая, что водевиль «может быть художественным произведением, когда верно изображает характер домашней жизни того или другого народа». «Когда он тяготеет к бытовой комедии, так как наша русская жизнь может доставить истинному таланту неистощимый рудник материалов для народного водевиля». ^{1Белинский В. Г.Театральная критика, М., 1948}Он не раз отмечал художественное построение ролей Мартыновым. «В "Титулярных советниках" всего-навсего семь лиц, из которых одно - Петра Герасимовича Курочкина, г. Мартынов выполнил как истинный художник, с непостижимым талантом и непостижимым искусством, которые рельефно выступали во всем - от самого костюма до малейшего слова и жеста..» ^{2Белинский В. Г.Театральная критика, М., 1848}

Вообще отношение к водевилю было неоднозначным, как и у советских критиков, так и критиков 19го века. Во второй половине 19го века такие известные критики как Белинский, Чернышевский, Добролюбов (и не только они) ратовали за новое реалистическое искусство, развитие национального репертуара, демократизацию. Можно привести в пример высказывание А. Григорьева, чтобы понять отношение «лучших умов» к тогдашнем у репертуару: «Ужаснейший вздор играли на сцене по большей части Мочалов, Щепкин, Каратыигн, Репина, Самойлова, иногда даже Мартынов, даже Саловский. – и большею частию – Васильев, Шумский, но большие русские сценические дарования сказывались в этом вздоре». Некоторые ценили водевиль, но считали Мартынова неподходящим актером для него. (Так, Булгарин неоднократно восторгался игрой Сосницкого, но был недоволен Мартыновым, особенно в сравнении с резвой игрой Дюра и Асенкова). ^{2Бертенсон С. Н. Дед русской сцены. М, 1916}

Но без всяких сомнений можно сказать, что Мартынов прежде всего водевильный актер, и водевиль дал ему слишком большую пищу для творчества, чтобы просто отмахнуться от этого жанра как от чего-то легкого и незначительного. Именно в водевильных ролях Мартынов мог проявить фантазию, «досочинить» роль сделать ее значимой. Об этом напишет Брянский А. М., «первооткрыватель» Мартынова в 20м веке. Брянский связывает жизнь и творчество актера, объясняя внесение в игру трезвого, жизненного начала, его нелегкой судьбой. Он, конечно, прав в том, что личные качества Мартынова, его мировосприятие, повлияли на построение любой роли и отношение к своему герою. Он написал несколько книг и статей в период с 1918. Начиная с "Переписки А.Е. Мартынова", автор объявляет о своем желании определить место Мартынова в истории русского актерского искусства, рассмотреть его как уникальную личность, как человека. Поэтому он считает чрезвычайно важным издать то, что, по его мнению упущено критиками и редакторами 19 века: воспоминания об артисте, отзывы о нем и его личную переписку. В данной статье отчетливо чувствуется отношение Брянского к Мартынову: уважение к безмерному таланту, скорбь по его нелегкой судьбе и даже некоторое преклонение перед личностью. Вот как он видит Мартынова по его письмам к другу: "содержание писем просто, нет в них философских размышлений об искусстве, громких, красивых фраз. Но в них видна прекрасная, открытая, благородная личность артиста-труженика, доброго семьянина и хорошего товарища. Писал эти письма Мартынов к другу, в далекую провинцию, будучи вполне уверен, что кроме друга и близких его, письма эти никем не будут прочитаны и потому в них чувствуется непритворная исповедь сердца; в них мартынов без затаенной мысли, нараспашку и, если не весь, то во многих своих чертах"^{1Брянский А.М. Переписка А.Е. Мартынова}. Сборник историко-театральных секций.. Все письма актера автор расшифровал в примечаниях, дав полноценную картину театральной жизни Мартынова с его коллегами, отношение актера к репертуару (недовольство бесконечными водевилями). В переписке, в отдельных фразах действительно раскрывается тот факт, что жизнь актера и его сценическая деятельность были тесно связаны, но при этом автор позволяет себе делать субъективные выводы. В примечаниях он постоянно ссылается на различные периодические театральные издания, опубликованные в основном во второй половине 19 в.

Автор возвышает актера, подчеркивает, что в то время не было на сцене равных ему по знанию жизни и считает, что Мартынов вознес водевиль на новый уровень, создав из каждой пустой на первый взгляд роли, законченный оригинальный жизненный характер. Говоря о комизме, исследователь утверждает, что актер умел произвести комический эффект, но сам не был веселым. Он описывает, как актер развивался в жанре водевиля, начинал с трюков и фарсов и пришел к естественному комизму, который вызывал симпатию у зрителя. Брянский пишет, что основы реалистичной игры Мартынов взял от Щепкина и пошел по его стопам. Александр Евстафьевич создавал свою роль. Он, как никто другой, умел вызвать сочувствие к маленькому человеку. «Жаление - лейтмотив творчества Мартынова», - подчеркивает автор1 Брянский А.М. А. Е. Мартынов.М., 1941. Этот актер для него – защитник человеческой личности, борец за справедливость. Все его образы прочувствованы и наполнены гуманизмом.

Определяя место Мартынова на сцене русского театра, Брянский выделяет особую эстетику игры актера, подробно излагает манеру поведения, его сценическое существование и утверждает огромное значение ролей актера для последователей. Исследователь подчеркивает одинокий путь развития актера, в том смысле, что Александр Евстафьевич не имел подражателей в своей манере трактовать роль и, тем не менее, "покорил своим талантом всю страну, благодаря своему необыкновенному дарованию, художественной силе и умению придать образу симпатичность и трогательность".^{1Брянский А. М. Общественное значение творчества Мартынова. Временник. М., 1924} Он неоднократно заявляет о художественном разладе Мартынова - его вынужденной игре в водевилях, но при этом пишет, что любую роль актер выдерживал реалистично, доводил эмоции до высшей точки. Одним из важнейших значимых достижений в актерском пути Мартынова, автор считает умение облагородить роль и выразить посредством игры национальный темперамент. Брянский сумел собраться сведения о марнтынове и обратить внимание на различные аспекты его биографии, повлиявшие на сценическую жизнь актера и сделал соответствующие выводы о достижениях, и в этом, несомненно, его заслуга.

Но, пожалуй, больше всех приблизился к пониманию Мартынова как художника Евреинов. Очень интересное мнение он высказал в своей статье «Первый актер театра настроений»: "Мартынов скорее наш, чем их". Автор называет его чеховским первым актером "театра настроений". Он тоже в какой-то мере жалеет Мартынова и его нелегкую судьбу, с некоторым пафосом пишет о его жизни и смерти. Евреинов сравнивает актера с паяцем Дебюром, которому тоже было предназначено "очеловечить роль и показать через маску шутовского грима вечно трогательный лик души человека". И заявляет, что Мартынов положил начало новой манере игры и созданный им жанр живет и теперь и имеет последователей. Подчеркивает значение этого актера русской для сцены и объясняет, что Мартынов выразил трагичное в комичном, просто не имея возможности на тот момент играть роли в высокой трагедии. Свои мысли Евренинов изложил под влиянием Н. Долгова, издавшего книгу о Мартынове «Предшественник театра настроений». Это дало материал для исследования и позволило взглянуть на творчество актера с разных сторон, в том числе с позиции психологического театра.

Но в 20м веке точка зрения на Мартынова как самобытного актера кардинально изменилась, а вернее пропала. С критикой и обвинениями в том, что Мартынова стремятся незаслуженно отделить от общества, на Долгова обрушились Альтшуллер А. Я и Дубинская А. В. В своей статье 1939 г. Дубинская пишет, что Мартынов раскрыл будничную жизнь маленьких людей и показал возможным в их мире наличие высоких чувств, страстей, конфликтов. По мнению автора, образ Мартынова "засахарили, сооблазненные эффектностью и драматизмом версии об одиночестве актера". Она выражает недовольство сравнением в книге Долгова живого характера с маской, искажение истории. Выделяет внешнюю изолированность актера, но считает, что он не был одинок, называет "любимцем передовой России" и в заслугу актеру ставит за отражение общественных процессов в обществе. На мой взгляд, в этих словах заключается суть большинства советских лозунгов, и здесь я вижу стремление приравнять Мартынова к пролетариату, показать, что он «наш».

Помимо этого, автор подчеркивает творческую многограннность Мартынова (актер-комик, премьер водевиля, бытовой драмы и трагедии), и что его пытались определить как-то однозначно. Дубинская объясняет, что комическое основано на искреннем чувстве, что Мартынов всегда изображал живой характер, а не маску. Автор также вводит понятие новой комедийности, когда зритель сопереживает герою, по доброму смеется вместе с ним (речь идет о роль Филатки в водевиле"Филатка и Мирошка").

Также отмечается, что Александр Евстафьевич первый создал в водевиле социально-правдивый тип. Все его роли - галерея лиц с одной идеей. Мартынов сравнивается с Живокини на примере Мордашева в "Аз и ферт", где игра Живокини - буффонада, образ лукавый и чуть жесткий, а Мартынов в этой роли показал домашнего деспота с выстроенным характером. Он не боялся показать уродливое, неприятное и что пороки - жертвы общества.

Автор пишет, что Мартынов "создавал новую философию в соответствии духом времени" и подчеркивает связь с литературой, общественным движением. Стилем Мартынова называет трагикомедию, через нее он пришел к драме.

Роль Тихона в пьесе Островского для автора - "картина преступлений общества, а сам Тихон выразитель общественного настроения".^{1Дубинская А. Мартынов и сценический реализм второй половины девятнадцатого века// Театр. 1939. № 7}

Дубинская предписывает Мартынову "создание школы театральности, предварявшей будущую систему МХТ", где интуиция, чувства, психология, драма повседневности - основы реалистического театрального искусства^{. 2 Дубинская А. Мартынов и сценический реализм второй половины девятнадцатого века// Театр. 1939. № 7}

Как мне кажется, автор статьи слишком преувеличивает общественное значение актера и рассматривает его только как выразителя настроений общества.

 

А. Альтшуллер, посвятивший исследованию сценической жизни актера Мартынова не одну книгу, постоянно хочет объединить Мартынова с «залом^» , постоянно привязывая его к социуму и называя «выразителем идей». Он отмечает вклад актера в развитие самостоятельного русского искусства и национального театра в частности. Белинского, Гоголя, Щепкина называет борцами за идейно-содержательное искусство и ставит Мартынова с ними в один ряд. О его творчестве пишет, что из образов он создавал произведения искусства, отмечает, что всего было два круга ролей: маленькие люди и сатирические образы чиновников. В его творчестве присутствовала социальная острота, обличение чиновничьего произвола. Мартынов создавал типические характеры и в этом его заслуга.^{1 Альтшуллер А. Я. А.Е. Мартынов//Театр. 1956. №7. с. 187} И опять же, отмечается близость передовым демократическим идеям. В своем мнении он противоположен Брянскому, который всегда ценил его добрую комедийность и не видел едкой сатиры в игре актера.

Альтшуллер А. Я. отмечает вклад Александра Евстафьевича в развитие русского реализма. Мартынова ставит в начало этого направления, и пишет, что от него стала развиваться новая драматургия Чехова и игра Давыдова. Автор, рассматривая творчество Мартынова, подчеркивает его социальность, которая выразилась также в 30-40 годах в творчестве Белинского, Щепкина, картинах Федотова и музыке Даргомыжского. Почти во всех ролях Мартынова существует социальная, жизненно-конкретная определенность. Образы Гоголя отвечали подвижной, гротескной, выразительной пластике Мартынова. Осмеяние чиновников-взяточников: «Жизнь искалеченной души, смешной и уродливой, тщетно пряталась в глубокий воротник чиновничьего вицмундира. Кривая рожа николаевского режима отразилась в зеркале мартыновского искусства». Он обличал корыстолюбие, жадность, невежество, достигая при этом большой социальной выразительности. В его творчестве автор видит «горькую сатиру, бичующий сарказм»(!) в сочетании с потребностью выразить свое сочувствие к униженным и оскорбленным (роль незлобливого, потрепанного судьбой, но благородного Мошкина, робкий уездный чиновник Ступендьев, крепостной слуга Матвей). Мартынов для него - глава борцов за реалистическое искусство. Среди таких же были Линская, Алексеев, Горбунов, Васильев, затем Давыдов. Вместе они создавали новые темы и образы, которые прорывались в александринский репертуар. В основном это были роли демократического характера. Образ маленького человека очень важен именно в крепостную эпоху, каждый униженный был придавлен социальной средой, а позже тема эволюционировала, и маленький человек стал интересен своим внутренним миром, взглядами и «неудовлетворенностью жизненным правопорядком^{». 1 Альтшуллер А. Я. Мартынов и традиции реализма// Театр. 1967.№ 5. с. 113}

Автор не доволен тем, что в революционное время умаляли творчество Мартынова и рассматривали его не с позиции передового освободителя, протестующего против крепостного права. «В годы поражения первой русской революции появились работы о Мартынове (Н. Долгов, Н. Евреинов), носящие уже откровенно реакционный характер. И стремление Долгова представить Мартынова носителем идей смирения и страдания, и попытка Евреинова оторвать артиста от общественной жизни своего времени – все это, в конце концов, было направлено против прогрессивной демократической культуры, связанной с освободительным движением».2Альтшуллер А. Я. Александр Евстафьевич Мартынов. Л-М.,1959

Как уже сказано выше, автор больше всего выделяет неразрывную связь творчества Мартынова с прогрессивным общественным движением того времени. Но все же стоит отдать должное Альтшуллеру как замечательному исследваотелю: он значительго приумножил знания о Мартынове изложил много любопытных фактов и мыслей, изучил сценическую жизнь актера и рассмотрел построение различных ролей Мартыновым, в том числе и водевильных. Описывая Ергачева, Альтшуллер выделяет важную особенность актера – его герои могут быть и трогательными и смешными .«В водевиле Н. Оникса "Ай да французский язык!" Мартынов играл старою отставного офицера Ергачева, сватающегося к дочери чиновницы. Он появлялся на сцене бравым служакой с подстриженными усами, в форменном морском сюртуке с черным воротником и погончиками, с клеенчатой фуражкой в руке. Но весь бравый вид исчезал, как только Ергачев — Мартынов надевал на нос очки. К тому же оказывалось, что он еще плохо слышит. Перед зрителями представал обиженный судьбой и начальством старый солдат, прошедший суровые жизненные испытания и мечтающий найти покой в женитьбе на простой девушке. Интересно проводил Мартынов рассказ Ергачева о флотской службе и о трех братьях Пырковых, служивших вместе с ним. О чем бы далее ни заходил разговор, Ергачев вспоминал одного из Пырковых и связывал его с тем пли иным житейским эпизодом. И этот типично водевильный прием приобретал в исполнении Мартынова совершенно определенный смысл: артист подчеркивал бедность жизненных впечатлений своего героя, его наивность. Старик, мечтавший о женитьбе как о последнем приюте одинокой старости, был не только смешон, но и жалок и трогателен.

К числу таких же жанровых мартыновских зарисовок относится образ старого отставного солдата Потапыча в водевиле того же Н. Оникса "Лоскутница с Толкучего рынка". Отставной солдат Потапыч, когда-то лихой рубака, воевал с французами. Сейчас он доживает свои дни, штопая ветхое тряпье у Кузьминичны, лоскутницы с Толкучего. Кузьминична заставляет старика работать с утра до ночи, помыкает им. Журнал «Современник» отметил эту незначительную, казалось бы, роль актера.

В 1840 году Мартынов выступил в главной роли водевиля Д. Т. Ленского "Лев Гурыч Синичкин". Оставив в основном сюжетную схему французского водевиля "Отец дебютантки", Ленский, способность которого подниматься над худосочными иностранными оригиналами отметил Пушкин, не просто заменил французские имена русскими. Он придал водевилю специфические черты русской провинциальной жизни и театрального быта, ввел новые персонажи и злободневные куплеты.» ^{1А. Альтшуллер «Пять рассказов о знаменитых актерах (Дуэты, сотворчество, содружество)» Л-М.1960} Таким образом, Альтшуллер все же отмечает, что и водевильная роль может быть наполнена смыслом, указывать на актуальные современные проблемы, раскрывать героев с неожиданной стороны.

В целом большинство советских театроведов описывают самые значимые и известные роли Мартынова, и сотрудничество актера с Островским, Тургеневым позиционируется едва ли не как основное его достижение, заслуга перед отечеством. В советской литературе о театре (учебники, словари) вскользь упоминается об игре Мартынова в водевилях и называется это лишь этапом на пути к серьезным ролям. Многие исследователи рассматривают водевиль без энтузиазма, считая его недостойным жанром для такого актера и мотивируя тем, что сам он сам сетовал на бедность репертуара. При этом можно часто встретить заметки о так называемом развитии Мартынова – от водевиля к «серьезным» ролям. Но не учитывается почему-то, что Александр Евстафьевич блестяще исполнял все эти проходные роли, не растерял себя и своего таланта, был узнаваем и создавал характер. Известно, что Мартынов сыграл около 600 ролей в водевилях при минимальном количестве репетиций, и в каждой роли находил он что-то особенное, создавал ее сам как художник. То, как он это делал, упускается исследователями, и актерские особенности Мартынова воспринимаются как должное. Так, рассматривая критику 20го века можно выделить несколько общих черт, даже шаблонов в исследованиях. В заметках о смерти Мартынова 1939-1949 годах написано, что этот актер – «родоначальник русских актеров-«народников»» . 28-го августа 1860 года умер актер Мартынов// Театр. 1940. №8. 1940

Главное его значение выделяют в преобразовании театра, внесения в него новых демократических идей. На мой взгляд, здесь тоже очевиден взгляд времени: творчество определяется как народное, а актер как носитель новых, прогрессивных революционных идей. Вот несколько статей, посвященных А. Е. Мартынову и написанных в период с 30-60е гг.

 

К 150-летию со дня рождения Мартынова, в 60-е года, В. Вирен пишет статью в журнале «Театральная жизнь», в которых пытается дать неоднозначную оценку творчеству Мартынова. Чтобы понять его в контексте эпохи, нужно проследить этапы развития творчества актера – таково мнение этого автора. В. Вирен становится не первым, кто обвиняет водевили в пустоте содержания, бедности характеров, но тоже подчеркивает способность артиста создавать правдивые образы реальных людей. Особенно отмечает образ Льва Гурыча Синичкина как образ маленького человека, борющегося за свои права на жизнь и счастье дочери. У автора есть мнение, что играя в водевиле, Мартынов сразу отказался от трюков и фарсов и принялся создавать типичные характеры. Хотя известно, что современники замечали в игре Мартынова характерные трюки и фарсы в первых спектаклях, и Белинский, заметив талант Мартынова, давал ему разные советы по развитию актерских способностей, в числе которых было пожелание отказаться от ложного комизма, вызывать своей игрой сострадание и необходимость развить патетический элемент.1 Белинский о драме и театра : избранные статьи и высказывания / В. Г. Белинский; под общ. ред. А. М. Лаврецкого. - М. ; Л. : Искусство, 1948. Наличие трюков и фарсов в мартыновской игре отмечал и Брянский, как уже было написано ранее.

Также В. Вирен отмечает борьбу Мартынова за реализм и роли «в духе идей революционных демократов». Он называет актера реформатором сценического искусства, подготовившим платформу для МХТ.

В этом же журнале, ко дню рождения Мартынова, написана еще одна статья, некоего Н. Зелова ( научный сотрудник центрального государственного архива октябрьской революции). В статье «100тысячная демонстрация» он называет похороны известного актера протестом самодержавию и пламенно пересказывает как огромная толпа черни наводнила Невский и разный люд, не подчиняясь порядку, в каком-то порыве кидал шапки, кричал с балконов. Мартынов показан как народный герой, похороны как демонстрация. Чувствуется пафосный, революционный подтекст. Зелов пишет, что молодежь, невзирая на мнение власти выразила любовь к актеру и творчество Мартынова нашло отклик в их душах, потому что роли маленьких людей вызывали не только сострадание, но и еще бросали вызов самодержавию, сопротивлялись ему, проявляли «протест против тех, кто подавлял порыв маленького человека к счастью и свободе»1 Зелов Н. Стотысячная демонстрация, Театральная жизнь. 1966. №14. с. 26 Н. Зелов не вдается в особое изучение актерской природы Мартынова и считает нужным к 150-летию со дня его рождения, в первую очередь показать великого актера «гласом народа», достоянием общественности и выразителем современных идей.

Если рассмотреть критику 50х годов, то на первый взгляд выделится, несомненно, обилие советских просветительских идей. Н.А Кастелин, рассматривая критику Белинского, обобщает его позицию по отношению крепостническому строю и высказывания Ленина о демократической культуре. Кастелин утверждает, что зарождение реализма в искусстве отражало развитие прогрессивных сил в России, и Белинский был основным просветителем и революционным демократом своего времени. Он рассматривает увлечение критика такими актерами-реалистами как Щепкин и Мартынов и утверждает, что именно Белинский сообщил всем своим словом о новом великом и прогрессивном таланте. Кастелин поддерживает его напутственные записи о том, как следует работать и развиваться в актерском искусстве и выражает мнение, что именно эти советы помогли молодому актеру продвинуться на своем поприще. Белинский постоянно требовал от актера «патетического элемента» в игре, хотел, чтобы игра не смешила, а трогала. В пример ему он ставит Щепкина. Особенно это должно было отражаться в социальных ролях, в теме «маленького человека». Но при этом Белинский подчеркивал, что один лишь Мартынов может подлинно воссоздать гоголевские образы. Таким образом, Кастелин роднит Белинского, Мартынова и Щепкина одной общей демократической идеей и постоянно подчеркивает необходимость непрерывного развития таких идей.

В учебниках 60х годов, Островского относят к демократическому реализму, очень сильно выделяют тот факт, что он обличал дворянство и в противовес им выписал образы благородных, простых искренних душевых людей. Малый театр – оплот реалистического искусства, обличал словами и поддерживал освободительное движение. Александринский уступал Малому, ввиду отсутствия в репертуаре серьезных пьес Шекспира, Мольера. Авторы пишут: « в лице Мартынова Александринский театр в середине 19 века ближе всего подошел к передовой общественной мысли и литературе, деятели которой восторженно ценили его творчество, проникнутое духом демократизма и гуманизма, всесторонне отвечавшее авторским замыслами и жизненной правде». ^{1 Краткий очерк истории русской культуры до 1917 года. М.,1967}

Так видят Александра Евстафьевича Мартынова советские исследователи 1920-60 гг. Идеология того времени диктует определенные правила, поэтому на первый план исследования выходит не сам актер и методы его игры, а его общественная значимость и наследие.

Из советских театроведов наиболее подробно и не предвзято рассматривает роли актера, пожалуй, Золотницкая Т. Ее труды создавались примерно в 70-80х годах. Автор не делает однозначных выводов, не преподносит актера под лозунгами. В ее книге «Мартынов», изданной в 1988 году дано подробное, художественное описание личной и творческой жизни Александра Евстафьевича, особенности игры многих ролей. Наблюдается весь путь, который прошел актер с самого и до самой смерти. Не отрицая факт его нелегкой судьбы, она отказывается от ненужных слов жалости и пишет, что Мартынов имел хорошее признание и в свое время, а судьба его сложилась трагично в силу его собственного характера и внешних обстоятельств. Золотницкая называет его актером своего времени, и заявляет, что «мартыновское» никогда не покинет сцену.

В статье «Мартынов обращается к залу» Золотницкая также не напирает на его общественную значимость, более интересуясь его внутренним миром и игрой на сцене. Она описывает его мягкое лицо, будто не выражающее ничего, и поражается способности мгновенно перевоплощаться. Ссылаясь на журнал «Репертуар русского и пантеон всех европейских театров», пишет, что ему не было простора для творчества, и это неоднократно отмечали все. Но при этом водевиль автор не считает пустым жанром, а наоборот отмечает его легкое восприятие из-за отсутствия глубины характеров, подчеркивает «взаимную веру актера и зрителя даже в самые нелепые обстоятельства», то что положительный герой всегда заодно с залом. Отмечает ассоциативность дня, быстрое разрешение всех проблем, жизнь шутя. Она пишет: «Однодневность, как термин обычно воспринимаемая в негативном смысле, была природным свойством водевиля, часто его главной и осмысленной ценностью»^{1.Золотницкая Т. Мартынов обращается к залу//Театр}

Она не восхваляет его и не подчеркивает общественную значимость, а разглядывает актера как бы изнутри. Пишет про его встречи на вечерах Н.И. Куликова, общение с заядлым театралом Н. Бобылевым и его слугой, и как проявлялась природная наблюдательность Мартынова, пригодившаяся на его актерском поприще.

В качестве примера в защиту водевиля она описывает игру Мартынова из зала в водевиле «Исправленные ревнивцы». Подробно и живописно она излагает как Мартынов вел себя перед спектаклем, как повторял роль, какое искреннее переживание чувствовалось, когда Огурчиков звал из зала жену со слезами. Он вносил в водевильный текст подлинный драматизм, проявлял чудеса импровизации, когда Огурчиков выходил на сцену, и постоянно изменялся, становясь то обиженным зрителем, то увлеченным актером. Подчеркивается тесное общение с залом, сцена и зал сливались в единое пространство, зритель и сам и актер, и партнер, и судья. Актер в выстроенной роли становился сам себе режиссером. Такова игра Мартынова в водевиле, показывает автор.

Но как и чем Мартынов завоевал такую любовь публики, в частности в тех же водевилях? Ясно, что не за пресловутые популярные театральные эффекты – фарсы, которыми, видимо и сам когда-то грешил, но исользовать их ему не было необходимости, как например Дюру, Асенкову, которые славились только этим. Современники ценили Мартынова ничуть не меньше, но при этом отмечали и его неожиданные достижения в водевильных ролях. К примеру, он вызывал и одобрение в журнале «Современник» которому, кстати, наиболее были важны более всего социальная и нравственная характеристика персонажей. В одной из статей описана роль Куроцапы, исполненная Мартыновым в водевиле «Русский механик Кулибин». В сцене, где Куроцапа гневно перебранивается со стоящим к нему спиной Неизвестным, последний неожиданно оборачивается и оказывается важным вышестоящим лицом, Куроцапа неожиданно бледнеет, съеживается и в один момент становится так жалок, и невозможно поверить в то, что пару минут назад это была самодовольная чиновничья мина.

«Мартынов превосходит в роли Дряжкина( «Кащей, или пропавший перстень»), так как он жил и страдал как именно он. Изумляет искусство построения роли»^{.1 Баженов А.Н. Сочинения и переводы, 1869.}

Почти все современники отмечают непревзойденный, будто невольный комизм актера, над которым не хочется смеяться, но хочется смеяться вместе с ним. «В роли Мошкина он не прибегнул к фарсу, но был высоко комичен и зал сопереживал ему. Мартынов передает роль во всех изгибах, создает живой образ».^{2 Баженов А. Н. Сочинения и переводы. Т.1., 1869}

Возможно, постоянная попытка сопереживать своим героям объясняется отчасти и тем, каким человеком был сам Мартынов: застенчивым, скромным, добродушным, он понимал своих героев и знал, как они могут себя вести, интуитивно чувствовал роль.

 

Природное чутье Мартынова всегда помогало ему играть именно то, что нужно, в рамках требуемого материала и с долей своего видения. Поскольку впоследствии о фарсах в игре актера больше не упоминалось ни Белинским, ни другими критиками, возможно предположить, что это был лишь мартыновский эксперимент, проба почувствовать истинный жанр водевиля, его природу и каноны. Также понятно, что Мартынов не играл бы только фарсы и вообще не следовал бы кому-либо, чему-либо, по причине того что он – актер-одиночка. Он не придерживался общественных направлений (по крайней мере, не пропагандировал их намеренно), не ограничивал свою игру определенным стилем, даже не работал над ролью так как Щепкин. К слову, Щепкин, с которым Мартынова часто сравнивают, актер другой природы, и своим настроением и высокими идеями как раз он ближе к Белинскому, который в свою очередь, советовал Мартынову подняться до его высот. Известно, что Щепкин трудился над ролью, художественно создавал ее, выписывал детально и правдоподобно, умел думать над ролью – он был талантливым истинным художником театра реализма. ^{1«Очерки театральной критики» по ред. Альтшуллера}. Мартынов близок ему в правдоподобии, перевоплощении, но все же это актер другой природы и в один ряд его не поставить ни с кем, хотя и Брянский тоже высказывает мнение, что Мартынов пошел по стопам Щепкина. Мартынова не раз обвиняли в плохой подготовке ролей: в незнании текста роли, неявке на репетиции, однако это не мешало ему создавать подлинный шедевр из пустой, роли. Известен случай, который описывает в своих воспоминаний А. Н. Андреев. Мартынов был определен на роль чиновника департамента в одном из многочисленных проходных водевилей. При этом, по каким-то обстоятельствам, текста своего персонажа он не знал и не был ни на одной репетиции, но поднявшись на сцену в длинном тяжелом халате, степенно закурил трубку, постоянно затягиваясь и покашливая, успевал за «курением» расслышать текст от суфлера и выдать его так, будто работал над ролью долгое время. Получается, образ солидного, важного и напыщенного чиновника своего времени создался у Мартынова за считанные минуты. Одна деталь определила весь образ. А. Н. Андрее<