Радикальная рефлективность в антропологии

Часть проблемы – это способ, с помощью которого мы осмысляем рефлективность, и он возникает в проблемах, которые коснулись этнографов с самого начала. Полевое исследование, как отмечает Росалдо (1993), является, вероятно, неотъемлемо конфронтационным: это - целеустремленное разрушение жизней других людей, однако, они разрешают входить в нее многим. Другие антропологи утверждают, что эксплуатация и даже предательство являются типичными для полевых исследований. Они описываются даже как форма насилия, пусть и символического (Крапанзано, 1977). Агар (1982) утверждает, что исследование не проводится в неизученном мире изучаемых людей, а на границах между исследователем и исследуемым. В то же самое время это «среднее звено» сформировано биографией и положением исследователя. «Я» не должно пониматься как простая аналогичность исследователю, но должно учитывать и другие аспекты, такие как пол, этническая принадлежность и класс, которые не разделяются с теми людьми, которых изучают. Способность Агара проникнуть в суть рефлексивного процесса – усовершенствованная. Он выделяет четыре компонента – исследователя, информатора, текст и аудиторию. Но, как было отмечено ранее, научное сообщество и его различные зрители должны также быть включены в тот список.

В начале 1970-ых, в то время, когда рефлективность стала центральным вопросом антропологии, идею Рикера (1970, p. 530) о том, что «мир – это ансамбль ссылок, открываемых текстами» (иллюстрируемый также письмами Гертза, 1973), хорошо приняли. Это привело к тому, что большое внимание стали придавать собственно письму, а не сущности текстов. Этот слияние стиля с сущностью привело к тому, что Маркус и Кушмен (1982) отметили, что «способ сказать что-либо» – это не только «что сказать». Ретроспективно, скромные полевые исследования, которые были отклонены для публикации, потому что не способствовали продвижению теории, столь же важны, как большие или средние теории, которые были идентифицированы как глубокие вклады в науку (см. Арнольд и Томпсон, 2005).

Рефлективность появлялась в антропологии в разных формах; мы идентифицируем только ту малую часть, которая является типичной. Во-первых, антропологическая беседа исторически стремилась изучать «экзотических других» как способ изучить себя (Маркус и Фишер, 1986; Упомянутый, 1979). Это служило для денатурализации действительности на местных, а не центральных учреждениях, таким образом, оно разрушало оригинальный критический анализ. Дав (1999) утверждает, что антропологи, более вероятно, будут изучать местные организации сопротивления, нежели чем центральные организации притеснения. Лора Надер (1972, p. 286), описывает это как интерес в изучении «нижнего и далекого», а не «ближнего и внутреннего».

Мичаловский, (1996), который изучал кубинские сообщества, рассматривает, как неприятности стали частью рефлексивных рутин в полевых исследованиях и служили для формулировки его интерпретаций. Он утверждает, что рефлективность не должна быть ограничена точкой зрения, включенной в биографию полевого работника, но также она должна быть адресована путям, с помощью которых макрополитические процессы вступают в биографии полевых рабочих, их осведомителей и их зрителей и влияют на взаимодействия между ними.

Для других, таких, как Столлер (1997), кризис в антропологии является не только представлением, как для Маркуса и Фишера (1986), но и эпистемологией. Он придает огромное значение проблемам понимания и представления культур, которые изучают этнографы. Столлер

Таблица 26-1 Сходство и различия между тремя типами рефлексивности

Таблица 26-1 (продолжение)

Примечание: Теория точки зрения, возможно, одна из наиболее противоречивых теорий в феминистких исследованиях. Ниже я подытожил некоторые вопросы, поднятые Хардинг (2004). Ее происхождение можно проследить с периода, когда женщина чувствовали, что с ними обращаются в первую очередь, как с вещью, а не как с субъектом со знаниями. Харауэй использует термин «Божья шутка», обращаясь к способам, с помощью которых научные исследования авторитарно говорят только о том, что было изучено, но не с конкретного социального положения или человеческой перспективы (1991). Государственная политика и точка зрения дисциплинарных знаний, считают теоретики, развивалась также без учета интересов женщин. Последствия таких научных изысканий столкнули на обочину политической жизни не только женщин, но также и мужчин. Отличительная особенность такой теории заключается в следующем: 1) цель на «изучение», т.е. используя принцип анализа снизу вверх, 2) предоставление характерного интуитивного понимания, как работает иерархическая социальная структура, подавляемая материально или политически. 3) обеспечение понимания со всеми нюансами подавляемых групп, на основе данных, записанных в историю, зарегистрированных и/или собранных эмпирическим путем, и 4) особое внимание – созданию группового, а не индивидуального сознания.

Аргумент Хардинг состоит в том, что теория точки зрения (некоторым образом спорная), не поднимает критические для философии вопросы создания знаний. Три аспекта, важные по ее мнению: 1) эпистемологические аспекты (переосмысливание концептуальных практических методик, формирующих ситуации или условия, которые идентифицируются и изучаются как научные проблемы); теория точки зрения изучает область научного метода и возвращает его в контекст открытия; 2) роль группового сознания в создании знаний (теоретики точки зрения предлагают представление предмета, отличного от построенного при либеральном индивидуализме или его структуралистских или постструктуралистских альтернатив); и 3) рациональное употребление конструктивных методов (для манипуляции между чрезвычайным конструкционизмом, и следовательно, относительностью).

утверждает, то, что этнографы должны не только попытаться внести вклад в социальную теорию, но должны также рассказать историю людей более углубленно, украсить эту историю уважением и поэтическим воскрешением.

Вассерфолл (1993) поднимает этический вопрос, что происходит, когда антрополог не любит или не идентифицирует себя с изучаемыми сообществами? Она была еврейкой, изучающей проблемы, с которыми сталкивались палестинские женщины. Когда исследователь оказывается в глубоком противоречии верованиям и действиям ее осведомителей, каковы обязательства феминистской ученой к своим осведомителям?

Маркус (1994) идентифицирует четыре уровня рефлективности в этнографическом письме. Первый признает неизбежность рефлективности в человеческой деятельности и выставляет счета обсуждению и критике. Хотя он не бросал вызова существующей парадигме исследования, он вызвал нерешительность в существующих представлениях о полевых исследованиях. Второй тип Маркуса - позиционная рефлективность, которую поддерживали некоторые феминистки. Позиционирование предполагает, что вся работа является неполной и требует, ответа от других, позиционирующих по-другому. Он идентифицирует третий тип как экспериментальную этнографию; этнографы остро осознают, что они пишут в пределах матрицы существующих представлений и включают критическую силу и понимание в свои этнографии. В то время как он (вдохновленный феминистскими критическими анализами) предлагает критический анализ власти, он не придает большого значения политическим выступлениям. Феминистская экспериментальная рефлективность (также связанная с позиционной рефлективностью) относится к четвертому типу. Феминистская теория точки зрения – пример того, что цель состоит не только в том, чтобы только высказать все порабощенные, но также и лидерские возможности. Чтобы подвести итог, Маркус и Фишер (1986), Маркус (1994) и Линк и Вулгар (1990), утверждают, что, если мы признаем, что научные знания – это семиотическая практика, тогда мы должны признать, что наше знание науки использует умозрительные методы и поэтому является относительным. Учредительная рефлективность (допрос методов, которые мы используем для разворачивания своих мнений) здесь является ключевым и не только самоотражением знающего. Есть два соображения: методы, которыми мы заняты, и идеология, которую мы разделяем (Кэмпбелл, 2004). Но у нас все еще остается вопрос – что является «радикальным» в радикальной рефлективности, описанной выше.