Глава двадцать первая Повесть о Трёх Братьях

 

Г арри обернулся, взглянуть на Рона и Эрмиону. Никто из них, похоже, не понял, о чём это говорит Ксенофилиус.

– Дары Смерти?

– Именно так, – сказал Ксенофилиус. – Вы о них не слыхали? Я не удивлён, очень, очень мало волшебников в них верят. Тому подтверждение – тот долбанутый молодой человек на свадьбе вашего брата, – он кивнул Рону, – что налетел на меня за то, что я, дескать, балуюсь с символом широко известного Тёмного мага! Вот такое невежество. Никто, кроме подобных типов от сохи, не сыщет ничего Тёмного в Дарах. Человек надевает это символ, просто чтобы явить себя другим верящим, в надежде, что они помогут ему в его Поиске.

Он размешал несколько больших кусков сахара в настойке Гурди, и немножко отпил.

– Извините, – сказал Гарри, – я по-прежнему ничего не понимаю.

Чтобы быть вежливым, он тоже отпил глоток из своей чашки: жуткий обман! Варево было исключительно мерзкое, словно кто-то растворил Бобы на Любой Вкус, те, которые со вкусом соплей.

– Ну, видите ли, верящие ищут Дары Смерти, – сказал Ксенофилиус, облизывая губы; он явно ценил гурдиевую настойку.

– Но что они такое, Дары Смерти? – спросила Эрмиона.

Ксенофилиус отставил пустую чашку.

– Я полагаю, вам хорошо знакома «Повесть о Трёх Братьях»?

Гарри сказал «нет», но Рон и Эрмиона хором ответили «да». Ксенофилиус величаво кивнул.

– Ну, хорошо, мистер Поттер, всё начинается с «Повести о Трёх Братьях"… Где-то тут у меня было…

Он окинул взглядом комнату, кучи пергаментов и книг, но Эрмиона заявила: – У меня есть книга, мистер Лавгуд, прямо здесь.

И она вытащила из своей маленькой бисерной сумочки Сказания Бидла, Барда.

– Оригинал? – отрывисто осведомился Ксенофилиус, и когда Эрмиона кивнула, сказал: – Ну, тогда почему бы вам не прочитать её вслух? Не будет лучше способа убедиться, что мы все всё поняли.

– Э… хорошо, – немножко нервно сказала Эрмиона и раскрыла книгу. Она тихо откашлялась и начала читать, и Гарри увидел знак, о котором они разузнавали, наверху страницы.

 

– Однажды по пустынной, извилистой дороге брели в сумерках трое братьев…

 

– Наша мама всегда говорила, что в полночь, – заявил Рон; он слушал, откинувшись на стуле, вытянув ноги и заложив руки за голову. Эрмиона метнула на него раздражённый взгляд.

– Прости, мне просто кажется, что в полночь пострашней будет, – объяснил Рон.

– Ага, а то нам в жизни как раз страха не хватает, – сказал Гарри, прежде чем успел себя остановить. Ксенофилиус, похоже, не обратил на них внимания, но пристально смотрел через окно на небо. – Эрмиона, давай дальше.

 

– В свой час братья добрались до реки, слишком глубокой, чтобы перейти её вброд, и слишком опасной, чтобы переплыть её. Однако братья эти были искушены в магических искусствах, и они просто взмахнули своими палочками, и над предательскими водами явился мост. Братья прошли уже половину его, когда обнаружили, что путь им преграждает фигура под капюшоном.

 

 

И услышали они речь Смерти…

 

– Прости, – перебил Гарри. – Речь кого? Смерти?

– Гарри, это ж сказка!

– Ну да, извини. Продолжай.

 

– И услышали они речь Смерти. Смерть была зла, потому что её обманом лишили трёх жертв, ибо путники обычно тонули в реке. Но Смерть была хитроумна. Она притворилась, что восхищена магией трёх братьев, и сказала, что каждый из них заслуживает награды за то, что своим умом сумел её, Смерти, избежать.

И вот старший брат, а он был человеком воинственным, попросил палочку более могучую, чем любые, какие только есть, палочку, которая всегда выиграет бой для своего хозяина, палочку, достойную волшебника, победившего Смерть! И Смерть пошла к престарелому бузинному дереву на речном берегу, смастерила палочку из его ветви, и дала её старшему брату.

Затем второй брат, а был он человеком надменным, рассудил, что ему хочется ещё более унизить Смерть, и попросил власти возвращать взятых Смертью. И Смерть взяла камень с речного берега, и дала его второму брату, и сказала ему, что у этого камня будет власть приводить мёртвых обратно.

И затем Смерть спросила у третьего, младшего из братьев, чего бы он пожелал. Меньший брат был самым смирным из братьев, но и самым мудрым, и он не доверял Смерти. И он попросил то, с чем он сможет уйти с этого места так, чтобы Смерть не могла за ним последовать. И против воли дала ему Смерть свой собственный Плащ-невидимку…

 

– У Смерти есть Плащ-невидимка? – снова перебил Гарри.

– Чтобы подкрадываться к людям, – объяснил Рон. – Порой она устаёт гоняться за ними, размахивая руками и пронзительно крича… извини, Эрмиона.

 

– Затем Смерть посторонилась, и позволила братьям продолжить путь, и они пошли, удивлённо беседуя о своём приключении и восхищаясь подарками Смерти.

И в надлежащем месте братья расстались, и каждый пошёл своей дорогой.

Первый брат странствовал неделю, и, достигнув удалённой деревни, высмотрел некоего волшебника, с которым был в ссоре. Естественно, вооружённый Бузинной палочкой, он не мог не выиграть поединка, что последовал. Оставив своего врага лежать мёртвым, он направился на постоялый двор, где громко хвалился могучей палочкой, которую он вырвал у самой Смерти, и тем, что с нею он непобедим.

В ту же самую ночь другой волшебник подкрался к старшему брату, когда тот, упившись вином, лежал на постели. Вор взял палочку и, для верности, перерезал старшему брату горло.

И так Смерть забрала себе старшего брата.

Тем временем второй брат вернулся в свой дом, где он жил в одиночестве. Там он вытащил камень, что имел власть возвращать мёртвых, и трижды повернул его в своей руке. К его удивлению и восторгу, в тот же миг перед ним появилась девушка, на которой он когда-то надеялся жениться, до её безвременной смерти.

Но она была печальна и холодна, и отделена от него словно завесой. Пусть она и вернулась в мир живых, она не принадлежала ему по праву, и страдала. И, в конце концов второй брат, доведённый безнадёжной страстью до безумия, убил себя, чтобы по-настоящему соединиться с ней.

И так Смерть забрала себе второго брата.

Но хотя Смерть искала третьего брата многие годы, она никак не могла его найти. И только когда младший брат достиг преклонных лет, он снял наконец Плащ-невидимку, и отдал его сыну. И затем он приветствовал Смерть как старого друга, и радостно пошёл с ней, и, как равные, они оставили эту жизнь.

 

Эрмиона закрыла книгу. Только через мгновение или два Ксенофилиус, похоже, сообразил, что она кончила читать; он отвёл взгляд от окна и сказал: – Ну, вот это они и есть.

– Простите? – недоуменно спросила Эрмиона.

– Они, Дары Смерти, – сказал Ксенофилиус.

Он взял перо с загромождённого стола рядом, и вытащил обрывок пергамента из-под книг.

– Бузинная палочка, – объявил он, и провёл на пергаменте вертикальную черту. – Воскрешающий камень, – он добавил круг наверху черты. – Плащ-невидимка, – в завершение он заключил черту и круг в треугольник, так что получился знак, так заинтриговавший Эрмиону. – Все вместе – Дары Смерти.

– Но в рассказе нет этих слов, «дары Смерти», – сказала Эрмиона.

– Ну конечно их нет, – произнёс Ксенофилиус с раздражающим самодовольством. – Это же детская сказка, её рассказывают, чтобы забавлять, а не учить. Те же из нас, кто понимает в таких делах, распознали в древней повести указание на три вещи, или Дара, которые, будучи соединены, сделают их обладателя господином Смерти.

Настало короткое молчание, во время которого Ксенофилиус выглянул в окно. Солнце висело в небе уже низко.

– Луна скоро уже наловит довольно Плимпов, – сказал он негромко.

– Когда вы говорите о «господине Смерти"… – начал Рон.

– Господин, – Ксенофилиус небрежно повёл рукой, – Победитель, Покоритель… Называйте, как нравится.

– Но тогда… вы хотите сказать… – медленно выговорила Эрмиона, и Гарри был уверен, что она пытается не допустить ни нотки скептицизма в голосе, – что вы верите, что эти вещи – эти Дары – существуют на самом деле?

Ксенофилиус опять поднял брови.

– Ну конечно.

– Но, – продолжила Эрмиона, и Гарри было слышно, как ломается её сдержанность, – мистер Лавгуд, как вы можете в самом деле верить…?

– Луна рассказала мне про вас всё, юная леди, – сказал Ксенофилиус. – Вы, как я рассудил, не лишены ума, но болезненно ограниченны. Узки. Ваш разум закрыт.

– Может, тебе стоит примерить эту шляпу, – сказал Рон, кивком показав на нелепый головной убор. Его голос дрожал от напряжения – он старался не хохотать.

– Мистер Лавгуд, – опять начала Эрмиона. – Мы все знаем, что существуют такие вещи, как Плащи-невидимки. Они редкие, но они существуют. Но…

– Ах, но Третий Дар – это истинный Плащ-невидимка, мисс Грангер! Я хочу сказать, что это не просто дорожная накидка, насыщенная Прозрачаровальными чарами, или несущая на себе Заклятие Отвода Глаз, или даже сотканная из шерсти Полувидима. Такая попервоначалу вас скроет, но с годами износится и потемнеет. Мы же говорим о плаще, который на деле и истинно превращает того, кто его носит, в полного невидимку, которому нет сноса, который обеспечивает непреходящее и непроницаемое укрытие, какими бы заклятиями его ни заклинали. Вы видели много плащей, подобных этому, мисс Грангер?

Эрмиона открыла было рот для ответа, но закрыла его обратно, и вид у неё стал совсем растерянный. Она, Гарри и Рон посмотрели друг на друга, и Гарри понял, что все они подумали об одном и том же. Случилось так, что плащ, в точности похожий на тот, что им сейчас описал Ксенофилиус, был сейчас у них, в этой комнате.

– Вот именно, – сказал Ксенофилиус, словно сразил их весомым аргументом. – Никто из вас никогда такого не видел. Его обладатель стал бы неизмеримо богат, так ведь?

Он снова взглянул за окно. Небо приобрело нежнейший розовый оттенок.

– Хорошо, – сказала Эрмиона, в некотором замешательстве. – Положим, Плащ существует… но вот камень, мистер Лавгуд? То, что называется Воскрешающим Камнем.

– И что же камень?

– Ну, как это может быть правдой?

– Докажите, что не может, – сказал Ксенофилиус.

Эрмиона была просто оскорблена.

– Но это ж… прошу прощения, но это ж просто смешно! Как могу я положительно доказать, что он не существует? Или вы ждёте, что я соберу… да все булыжники мира, и испытаю их? То есть, получается, можно считать что угодно существующим только потому, что никто не может доказать, что его нету!

– Конечно можно, – сказал Ксенофилиус. – Я рад видеть, что ваш разум понемногу открывается.

– Тогда Бузинная палочка, – быстро встрял Гарри, прежде чем Эрмиона успела ответить, – она, по-вашему, тоже существует?

– О, в этом случае у нас есть бесконечные свидетельства, – сказал Ксенофилиус. – Бузинная палочка – это тот Дар, след которого найти легче всего, из-за особого пути, которым она переходит из рук в руки.

– В чём он особый? – спросил Гарри.

– В том, что если собственник палочки хочет стать её истинным владельцем, он должен силой взять её у прежнего хозяина, – ответил Ксенофилиус. – Вы наверняка слышали о том, как завладел палочкой Эгберт Окаянный, сразив Злого Эмерика? О том, как Годелот умер в собственном погребе, после того, как его сын Хирвард забрал у него палочку? Об ужасном Локсиасе, что забрал палочку у убитого им Барнабаса Деверилла? След Бузинной палочки кровавым ручьём течёт по страницам волшебной истории.

Гарри глянул на Эрмиону. Она слушала Ксенофилиуса, нахмурясь, но не возражала ему.

– Так, по-вашему, где она сейчас, эта Бузинная палочка? – спросил Рон.

– Увы, кому это ведомо? – сказал Ксенофилиус, не отрывая глаз от окна. – Кому ведомо, где Бузинная палочка лежит, спрятанная? После Аркуса и Ливиуса её след затерялся. Кто скажет, который из них в самом деле одолел Локсиаса, и кому досталась палочка? И кто скажет, кто мог их одолеть? История, увы, молчит об этом.

Все молчали. Наконец Эрмиона спросила, как через силу: – Мистер Лавгуд, род Певереллов как-нибудь связан с Дарами Смерти?

У Ксенофилиуса был ошеломлённый вид, а у Гарри что-то зашевелилось в памяти, но он не мог ухватить, что именно. Певерелл… он где-то слышал это имя…

– Вы морочили мне голову, молодая леди! – заявил Ксенофилиус; он выпрямился на стуле и изумлённо таращился на Эрмиону. – Я думал, вам неведом Поиск Даров! Многие Искатели уверены, что Певереллы всем – всем! – связаны с Дарами!

– Кто эти Певереллы? – спросил Рон.

– Это имя было на могиле с таким значком, в Годриковой Лощине, – сказала Эрмиона, не спуская глаз с Ксенофилиуса. – Игнотус Певерелл.

– Точно! – Ксенофилиус поднял указательный палец, точно строгий учитель. – Знак Даров Смерти на могиле Игнотуса есть решающее доказательство!

– Чего? – спросил Рон.

– Того, что три брата из повести на самом деле трое братьев Певереллов, Антиох, Кадмус и Игнотус! Что они были первыми владельцами Даров!

Ещё раз глянув на окно, он поднялся на ноги, подхватил поднос и направился к винтовой лестнице.

– Вы не останетесь на ужин? – крикнул он снизу, скрываясь из вида. – У нас всякий просит рецепт ухи из Пресноводного Плимпа.

– Наверное, чтобы показать в Святом Мунго, в отделении для отравленных, – чуть слышно пробормотал Рон.

Прежде чем заговорить, Гарри подождал, пока не услышал, как Ксенофилиус ходит внизу по кухне.

– Что ты скажешь? – спросил он у Эрмионы.

– Ох, Гарри, – устало сказала она, – это целый воз ерунды. Этот знак на самом деле не может этого обозначать. Это всё его свих на эту тему. Только время зря потратили.

– Полагаю, такому человеку в самый раз ловить Складкорогих Стеклопов, – заметил Рон.

– Ты тоже в это не веришь? – спросил его Гарри.

– Неа, это ж просто одна из тех сказочек, что рассказывают малышне, в поучение. Что, не похоже? Ни во что такое не ввязывайся, не задирайся, не возись с тем, чего лучше не трогать! Не высовывайся, занимайся своим делом, и всё будет путём! Если подумать, – добавил Рон, – может, это о том, почему палочки из бузины считаются несчастливыми.

– Это о чём ты?

– Примета такая, поговорка, каких много. «Родишься в мае – выйдешь за маггла», «Заклятие в сумерки сильно до полуночи»,^[6] «С бузинной палочкой в люди не выбьешься». Наверняка вы слышали. Моя мама так ими и сыпет.

– Нас с Гарри растили магглы, – напомнила ему Эрмиона. – Нас учили другим приметам. – Она глубоко вздохнула: из кухни поплыл едковатый запах. Единственным полезным следствием её раздражения из-за Ксенофилиуса было то, что она забыла злиться на Рона. – Я думаю, ты прав, – сказала она ему. – Это просто нравоучительная история, о том, что самый лучший подарок тот, который ты сам выбрал…

И все трое сказали одновременно: Эрмиона – «плащ», Рон – «палочка», а Гарри – «камень».

И посмотрели друг на друга в удивлении.

– Предполагается, что надо сказать «плащ», – объявил Рон Эрмионе, – но зачем тебе невидимость, если есть палочка. Непобедимая палочка, пойми, Эрмиона!

– У нас уже есть Плащ-невидимка, – сказал Гарри.

– И он нам много раз помогал, если вы не забыли, – сказала Эрмиона. – А палочка, она будет притягивать несчастья…

– Только если ты будешь разоряться о ней, – возразил Рон. – Только если ты будешь настолько туп, что будешь везде отплясывать с ней, и распевать: «У меня непобедимая палочка, а ну пойдём выйдем, если думаешь, что такой крутой». Но пока ты не разеваешь варежку…

– Оно так, но сможешь ты варежку-то не разевать? – спросила Эрмиона с сомнением. – Единственная правдивая вещь, которую он нам рассказал, это что уже сотни лет ходят истории о сверхмощных палочках.

– Точно ходят? – спросил Гарри.

Эрмиона посмотрела на них с возмущением: выражение настолько до умиления знакомое, что Гарри и Рон ухмыльнулись друг другу.

– Палочка Пагубы, Роковая Палочка, они проходят под разными именами через столетия, обычно ими владели Тёмные маги, и кичились этим.

Профессор Биннс упоминал некоторых из них, но… впрочем, всё это ерунда. Палочки не сильнее тех волшебников, что ими орудуют. Иные волшебники любят хвастать, что их палочки сильнее и ловчее, чем у других.

– Но почему ты знаешь, – сказал Гарри, – что эти палочки – Палочка Пагубы и Роковая Палочка – не одна и та же палочка, за столетия называвшаяся по-разному?

– Что, если это в самом деле Бузинная палочка, сработанная Смертью? – сказал Рон. Гарри рассмеялся: от всего этого ему в голову пришла странная идея, просто смешная. Его собственная палочка, напомнил он себе, была из падуба, не из бузины, и сработал её Олливандер – что бы она ни выделывала в ту ночь, когда Волдеморт гнался за ним по небу; и будь она непобедимая, как тогда она бы сломалась?

– Так почему ты бы взял камень? – спросил его Рон. – Ну, если бы можно было возвращать людей, мы бы вернули Сириуса… Дикого Глаза… Дамблдора… моих родителей… – Ни Рон, ни Эрмиона не улыбнулись.

– Но, согласно Бидлу-Барду, они не вернутся, так ведь? – сказал Гарри, думая о повести, которую они только что слушали. – Мне не кажется, что должно быть полным-полно других историй о камне, который подымает мёртвых, ведь так? – спросил он у Эрмионы. – Нет, – печально ответила она. – Мне не верится, что кто-нибудь, кроме мистера Лавгуда, будет тешить себя такой возможностью. Наверное, Бидл взял идею от Философского Камня; понимаешь, вместо камня, делающего бессмертным, камень, чтобы возвращать мёртвых. – Запах из кухни стал сильнее. Это было, словно горели подштанники. Гарри задумался, сможет ли он съесть из того, что там готовит Ксенофилиус, достаточное количество, чтобы проверить своё впечатление.

– Но, всё-таки, как насчёт Плаща? – медленно проговорил Рон. – Тебе не кажется, что это правда? Я так привык пользоваться Гарриным плащом, и что он такой хороший, что никогда об этом не задумывался. Я никогда не слыхал о таком, как у Гарри. Он такой надёжный. Нас ни разу под ним не заметили…

– Конечно не заметили… Рон, мы же невидимые, когда под ним!

– Но всё, что он там говорил о других плащах, а они, знаешь, не по десятку на Кнут продаются, это ж правда! Мне раньше не приходило в голову, но я слышал всякое, про то, как на них чары от старости снашиваются, как они рвутся от заклинаний, так что получаются дырки; а Гаррин плащ ещё его папа носил, он точно не новенький, но он просто… идеальный!

– Да, Рон, всё верно, но всё-таки камень…

Пока они спорили шёпотом, Гарри пошёл обходить комнату, слушая вполслуха. Дойдя до винтовой лестницы, он без особого любопытства взглянул наверх, на следующий этаж, и тут же был поражён. С потолка верхней комнаты на его смотрело его собственное лицо. Через миг он с недоумением сообразил, что это не зеркало. Заинтересованный, он начал подниматься по ступенькам.

– Гарри, что ты делаешь? По-моему, нам не следует тут всё осматривать, без него!

Но Гарри уже поднялся на следующий этаж. Луна украсила потолок своей спальни пятью прекрасно нарисованными портретами: Гарри, Рон, Эрмиона, Джинни, и Невилл. Они не двигались, как двигались портреты в Хогвартсе, но всё равно в них была какая-то магия. Гарри казалось, что они дышат. По росписи вилось что-то вроде золотой цепи, связывая всех воедино, но, внимательно разглядывая роспись с минуту, Гарри понял, что звенья цепи – это одно-единственное слово, тысячу раз повторённое золотыми чернилами: друзья… друзья… друзья…

Гарри ощутил взрыв признательности и симпатии к Луне. Он оглядел комнату. Рядом с кроватью была большая фотография маленькой Луны и женщины, очень на неё похожей. Они крепко обнимались. Луна на фото была гораздо более ухоженной, чем Гарри когда-либо доводилось видеть в жизни. Фотография была в пыли; эта странность задела Гарри. Он посмотрел вокруг внимательнее. В комнате что-то было не так. Бледно-голубой ковёр тоже в густой пыли. Платяной шкаф стоит нараспашку, и одежды в нём нет. Постель холодная, неуютная какая-то, словно в ней уже которую неделю не спали. В ближайшем окне, на фоне кроваво-красного неба, паутина.

– Что-то не так? – спросила Эрмиона, когда Гарри спустился по лестнице, но прежде чем он смог ответить, из кухни поднялся Ксенофилиус, неся поднос теперь уже с мисками.

– Мистер Лавгуд, – спросил Гарри, – где Луна?

– Простите?

– Где Луна?

Ксенофилиус замер на верхней ступеньке.

– Я… я уже вам говорил. Она там, у Нижнего Моста, удит Плимпов.

– Тогда почему у вас на подносе только четыре прибора?

Ксенофилиус попытался заговорить, но не издал не звука. Слышен был только непрекращающийся стук печатного станка и лёгкое дребезжание подноса в дрожащих руках Ксенофилиуса.

– По-моему, Луны здесь не было уже с месяц, – сказал Гарри. – Её одежды нету, на её кровати не спали. Где она? И почему вы всё время смотрите в окно?

Ксенофилиус уронил поднос. Миски полетели во все стороны и разбились. Гарри, Рон и Эрмиона выхватили палочки. Рука Ксенофилиуса замерла на полпути к карману. В это же миг печатный станок громко бухнул, целая куча Экивокеров хлынула из-под скатерти на пол, и станок наконец затих. Эрмиона, не отводя палочки от мистера Лавгуда, наклонилась и подобрала один из журналов.

– Гарри, посмотри на это. – Он пошёл к Эрмионе так быстро, как только можно было среди куч хлама.

Обложку Экивокера украшало его собственное изображение, сверху – «Нежелательный номер один», снизу – сумма наградных…

– Выходит, Экивокер сменил курс? – холодно спросил Гарри, его голова отчаянно работала. – Так вот что вы там в саду делали, мистер Лавгуд – сову в Министерство отправляли?

Кснофилиус облизал губы.

– Они забрали мою Луну, – прошептал он. – Из-за того, что я тут писал. Они забрали мою Луну, и я не знаю, где она, и что они с ней сделали. Но они вернут её мне, если я… если…

– Выдам им Гарри? – закончила за него Эрмиона.

– Товар не продаётся, – отчеканил Рон. – Вали с дороги, мы уходим.

Ксенофилиус побледнел, как мертвец, он словно постарел на сотню лет, его губы оттянулись в хищном оскале. – Они будут тут в любой миг. Я должен спасти Луну. Я не могу потерять Луну. Вы не должны уйти.

Он раскинул руки, загораживая лестницу, и Гарри внезапно привиделась его мать, так же стоявшая перед его кроваткой.

– Не заставляйте нас применить силу, – сказал Гарри. – Уйдите с дороги, мистер Лавгуд.

– ГАРРИ! – пронзительно вскрикнула Эрмиона.

За окном пролетели фигуры на мётлах. Все трое обернулись к окну, и Ксенофилиус выхватил палочку. Гарри едва успел понять свою ошибку. Он метнулся вбок, отталкивая Рона и Эрмиону, и посланное Ксенофилиусом Ошеломляющее заклятие пролетело через комнату и задело рог громамонта.

Взрыв был ужасным. Грохнуло так, что, казалось, всю комнату разнесло на куски. Куски дерева, клочья бумаги, камни полетели во все стороны, от густой белой пыли стало ничего не видно. Гарри подбросило в воздух и вмазало об пол, он прикрыл голову руками от всего того, что, невидимое в пыли, сыпалось на него. Он слышал визг Эрмионы, вопль Рона, и дробь тошнотворных звонких ударов, которые сказали ему, что Ксенофилиуса сбило с ног, и он катится вниз головой по винтовой лестнице.

Полузасыпанный каменной крошкой, Гарри пытался подняться. Из-за пыли было почти ничего не видно, и почти невозможно дышать. Половина потолка провалилась, и в дыре торчал край Луниной кровати. Рядом с Гарри валялся бюст Ровены Рэйвенкло, половины лица как не бывало; по воздуху летали клочья пергамента; то, что осталось от печатного станка, лежало на боку, перекрывая люк на кухню. Тут к нему подошла белая фигура, и Эрмиона, из-за покрывавшей её пыли – вылитая статуя, прижала палец к губам.

Внизу с треском открылась входная дверь.

– Я ж говорил тебе, Трэверс, что нам нечего торопиться, – сказал грубый голос. – Я ж говорил тебе, что просто у этого шизика опять мозги понесло! – Звонкий удар, и Ксенофилиус застонал от боли.

– Нет… нет… наверху… Поттер!

– Я тебе, Лавгуд, на той неделе сказал, что мы не собираемся мотаться сюда ни за чем, кроме надёжных сведений! Забыл, что было неделю назад? Когда ты хотел выменять свою дочку на эту дурацкую шапку, чтоб ей? А за неделю до этого… – снова удар, снова стон…

– Когда ты решил, будто мы отдадим её тебе, если ты докажешь, что они существуют, эти – удар – Складкорогие – удар – Стеклопы?

– Нет… нет… умоляю! – всхлипывал Ксенофилиус. – Там в самом деле Поттер! В самом деле!

– А сейчас так выходит, что ты позвал нас затем, чтобы попытаться подорвать! – взревел Пожиратель Смерти, и последовала целая серия ударов, перемежающихся воплями боли.

– Селвин, эта дыра выглядит так, словно вот-вот обвалится, – второй голос, спокойный и весомый, донёсся по заваленной лестнице. – Подъём совершенно завален. Стоит пробовать расчистить? Как бы всё не поехало.

– Ты лживый кусок дерьма! – заорал тот волшебник, который Селвин. – Ты в жизни Поттера не видал, сознавайся! Решил, небось, заманить нас сюда и угробить? Небось, думал, что так девчонку вернёшь?

– Клянусь… клянусь… Поттер наверху!

– Хоменум ревелио, – произнёс голос внизу лестницы. Гарри услышал, как Эрмиона судорожно вздохнула, а у самого его было странное чувство, словно что-то наваливается на него, расплющивая его тело в тень.

– Там, наверху, точно кто-то есть, Селвин, – резко сказал второй голос.

– Это Поттер, говорю вам, это Поттер! – всхлипывал Ксенофилиус. – Пожалуйста… пожалуйста… отдайте Луну, просто верните мне Луну…

– Ты получишь свою девчонку, Лавгуд, – сказал Селвин, – если подымешься по этой лестнице и принесёшь мне Гарри Поттера. Но если это заговор, если это ловушка, если там ждут в засаде твои сообщники, то мы ещё подумаем, стоит ли отдавать тебе кусок дочурки, для похорон.

Ксенофилиус взвыл от страха и отчаяния. Послышался шорох и царапанье – Ксенофилиус пытался пробраться сквозь завал на лестнице.

– Пошли, – прошептал Гарри, – нам надо отсюда выбираться.

Он начал откапывать себя, под прикрытием шума, с которым карабкался по лестнице Ксенофилиус. Рона засыпало больше всех. Гарри и Эрмиона пробрались, так беззвучно, как только смогли среди всего этого разгрома, туда, где он лежал, пытаясь спихнуть с ног тяжёлую тумбочку. Пока Ксенофилиус стучал и царапал всё ближе и ближе, Эрмиона сумела освободить Рона Парящими чарами.

– Отлично, – чуть слышно прошептала она; сломанный печатный станок, загораживающий выход с лестницы, задрожал – Ксенофилиус был совсем рядом. Эрмиона была по-прежнему белая от пыли.

– Готов на меня положиться, Гарри? – прошептала она.

Гарри кивнул.

– Тогда порядок. Давай мне Плащ-невидимку. Рон, ты его наденешь.

– Я? Но Гарри…

– Пожалуйста, Рон! Гарри, крепко держи меня за руку. Рон, возьми меня за плечо.

Гарри протянул свою левую руку. Рон исчез под Плащом. Печатный станок дрожал – Ксенофилиус пытался сдвинуть его Парящими чарами. Гарри не понимал, чего Эрмиона ждёт.

– Держитесь крепко, – шептала она, – крепко… в любой момент…

Белое как бумага лицо Ксенофилиуса появилось над краем люка.

Эрмиона направила палочку сперва ему в лицо: – Обливиате! – потом на пол у них под ногами: – Депримо!

В полу гостиной разверзлась дыра. Они упали в неё, как камни. Кто-то под ними закричал; Гарри, изо всех сил державшийся за руку Эрмионы, мельком увидел, как двое мужчин пытаются укрыться от дождя щебня и ломаной мебели, сыплющегося на них с разгромленного потолка. Эрмиона крутнулась прямо в воздухе, и грохот разрушающегося дома звенел в ушах Гарри, когда она опять потащила его во тьму.