Глава 7. Жажда расстройства 2 страница

Я вышел из окружной тюрьмы, закурив сигарету, и еще час пытался узнать, кто внес за меня залог еще до того, как появился Дэнни, но потом мы прямиком поехали по Melrose и Западной Части Голливуда к полицейским. Когда я вернулся в квартиру, Эксл спал, как и Стивен с Иззи, а Даффа не было дома. Я привел себя в порядок, а когда они проснулись, узнал, что они даже не обратили внимания на мое столь долгое отсутствие. Меня это не очень удивило, но было бы приятно увидеть более радостный прием. Позже я выяснил, что Эксл был единственным, кто наскреб денег для залога; я был тронут. Это было так круто с его стороны.

Несмотря на наш образ жизни и аморальные приоритеты, мы сочинили немало вещей в той квартире. Мы написали акустическую версию “You’re crazy”, электроверсия которой вошла в Appetite, а в Lies – в своем оригинальном звучании. Мы работали над ней с помощью Dean Chamberlain’s, который в то время выдавал по 20 тактов в минуту. В той квартире у меня, Иззи и Эксла рождались воистину креативные идеи. Но несмотря ни на что наш успех, как коллективный, так и индивидуальный, сходил на нет, поэтому для нас неожиданно важной стала задача найти менеджера: мы потеряли нашу съемную квартиру, и двое из нас в большей или меньшей степени каждый день принимали наркотики, без которых уже не могли жить.

Том Зутот представил нас Арнольду Стифелу (Arnold Stiefel), менеджеру, чьими крупнейшими клиентами в то время были Род Стюарт (Rod Stewart) (которым, думаю, он и сейчас руководит) и актер Мэттью Бродерик (Matthew Broderick), ставший известным после фильма «Выходной Ферриса Буллерса» (Ferris Bueller’s Day Off). Но это не произвело на нас впечатления. Однако после нескольких значимых встреч с Арнольдом и его партнерами, у нас сложилось идеальное представление: сейчас они не будут заключать с нами контракт, но согласны предоставить нам дом на время, пока мы не найдем продюсера и не выпустим альбом, а потом они решат, станут они нашими менеджерами или нет. Не представляю, что Том с ними делал, чтобы они приняли такое решение, но на тот момент оно было наилучшим: они были готовы позволить нам «развиваться» под их вывеской.

Я чувствовал себя виноватым перед Томом. Мы были этакой саморазрушающейся мутировавшей группой, которой он всецело доверял, а мы играли ему наши вещи, не показывая при этом особого желания делать это вместе. Нам представлялось забавным, что ни один продюсер или менеджер не хотел работать с нами, но Том полностью отдавал себе отчет о том, что мы медленно, но верно сужаем круг интересов до личных потребностей, а не достижения общей цели – уверен, он начал паниковать: через два года он мог потерять работу, если бы срочно не принял каких-нибудь мер.

Но у Тома, как у целеустремленного человека, была одна хорошая черта характера: когда он только вышел на нас и заключил договор, у нас была всего лишь пара по-настоящему крутых песен, однако чуть позже время позволило нам написать целую кучу хороших песен. Возможно, это было где-то в его подсознании, возможно, у него был какой-то собственный метод, а, возможно, он просто знал, что нам было нужно и делал все, чтобы достать это, но, в конце концов, он добился от нас стоящего материала. Конечно, это никогда не было его целью, но, уверен, тогда в его жизни началась светлая полоса. Наша группа отнимала у него слишком много времени с тех пор, как мы подписали контракт и до выхода нашего первого альбома и гастролей, что такой успех свел его с ума. Но тогда он ничего не мог сделать, чтобы заставить нас или еще каким-нибудь образом повлиять на развитие событий, так как все его попытки успехом не увенчивались. Группа делала все, что только могла, полностью противоположное тому, что надо было делать.

От безысходности Том поручил нас студии Sound City Studios на Whitsett и Moorpark в Долине и Мэнни Чарлтону (Manny Charlton), гитаристу Nazareth. Мы работали над демо-версией “November Rain”, которая в оригинале звучала около восемнадцати минут, поэтому, что и говорить, нам было просто необходимо сесть и хорошенько заняться ее аранжировкой. Также мы работали над “Don’t Cry” и большинством песен, написанных для Appetite, кроме “Sweet Child o’Mine”, потому что к тому времени мы ее еще не сочинили. Это был день, знаменательный во всех отношениях, мы сидели и записывались живьем в той огромной, грандиозной комнате. К сожалению, Мэнни не считал это правильным. Демки звучали великолепно, но они были всего лишь кучкой хороших демо-записей. Мы и сами понимали, что это неправильно.

Вскоре после этого мы переехали в дом Стифела, который мы назвали совершенно новым домом открытого сообщества «Смеющийся парк», располагавшегося по дороге в Грффит Парк (Griffith Park), рядом с Обсерваторией (The Observatory), Греческим театром (Greek Theater) и Лос-Анджелесским Зоопарком (L. A. Zoo). Все это находилось по дороге в Восточный Голливуд, в двадцати минутах езды от того места, где мы жили раньше. Вроде расстояние было не таким уж большим, но с тех пор, как ни у кого из нас не стало машин, в нашей жизни наступил самый замкнутый период.

Мы обосновались в новом доме, в новом жилом комплексе среди леса. На верхнем этаже находилось две спальни – одна Эксла, другая – Стивена, а мы с Иззи жили в одной спальне на первом этаже...из-за «наших общих интересов». Мы жили там четыре или пять месяцев, но у нас было очень мало мебели, о которой и говорить-то не стоит; во всем доме находились только кровати, один стол и пара стульев. Правда, у Эксла откуда-то взялась приличная кровать, лампа и комод с зеркалом: его комната была этаким хорошо обставленным оазисом, охраняемым висячим замком, но все остальные комнаты преимущественно пустовали. Освещение везде было одинаково плохим: лампочки висели в нашей с Иззи комнате и столовой, ни в гостиной, ни на лестнице, ни в одном из коридоров света не было. Все время, пока мы там жили, дом выглядел так, как будто в него только что переехали.

У нас был камин, поэтому мы никогда не заботились о покупке лампочек, когда садилось солнце, мы разжигали огонь и сидели в гостиной или кухне, где, к тому же, еще был и верхний свет. Мы посвятили себя мелочам: когда рядом с нами жили другие люди, мы не могли заниматься многими вещами. Поэтому когда мы переехали за город, то смогли всю ночь играть не на акустических, а на электрогитарах. А еще частенько мы играли, подключив гитары к усилителям.

В то время преобладал наркоманский образ жизни, и он играл огромную роль во всем, что мы делали. Однажды он стал признаком усталости, которая стала светом в конце туннеля...не считаясь с тем, нравилось это нам или нет. Мы поняли, что свободные и легкие, полные безнаказанного кайфа дни, которыми мы наслаждались в Западном Голливуде, прошли: мы растратили деньги, завязали со всяким уличным дерьмом, а из-за того, что у нас сменился адрес, мы покупали наркотики только у одного дилера, который был готов к нам приезжать. А это было не очень удобно: что раньше было забавным, сейчас стало большой занозой в заднице. К сожалению, мы были не в той форме, чтобы вот так просто взять и забыть о наркотиках. Нам пришлось стать сознательными и экономными, потому что мы хотели вернуть все назад.

Когда мы находились под кайфом, Иззи и я много чего написали, потому что возвращение к героину было самым лучшим катализатором для нас. Думаю, он самый крутой наркотик из всех, потому что придавал мне чувство легкости во всем, размывал границы моего сознания и мои страхи. Под кайфом я был крут и уверен в себе, поэтому общение становилось легким. Как только мы ловили кайф, мы начинали джемовать и воплощать в жизнь наши идеи, всего лишь переставляя туда-сюда риффы и аккорды. Иногда получившиеся вещи выглядели очень круто, и это реально вдохновляло.

Я сидел с гитарой и разбирал риффы, тяжелые для исполнения; для того, чтобы сыграть простую мелодию, требовалось очень необычное положение пальцев. Если следовать моему способу, играя, можно найти много интересного, чего нельзя сделать, просто отрабатывая технику. В тот день я продолжал заниматься этим, и, выполняя «упражнения», выработал свой собственный метод игры, при котором мои пальцы были свободны, а уши – напряжены, потому что если что-то начинает звучать плохо, нужно задуматься, в чем дело.

Вот чем я занимался однажды ночью, когда Иззи сел на пол и присоединился ко мне.

«Эй, что это?» - спросил он.

«Не знаю», - ответил я. – «Просто играю».

«Продолжай в том же духе».

Он начал играть какие-то аккорды, потом пришел Дафф и добавил линию баса, а Стивен продумал свою партию ударных. Через час мое маленькое упражнение для гитары стало чем-то большим.

В ту ночь Эксл не выходил из своей комнаты, но принимал непосредственное участие в творческом процессе, как и все мы: он проснулся и слушал все, что мы делали, и это вдохновило его на написание стихов, которые он закончил на следующий день. Они стали одой в честь его подруги, а в будущем, первой жены, Эрин Эверли (Erin Everly), дочери Дона Эверли (Don Everly), одному из «Братьев Эверли» (Everly Brothers).

Мы нашли репетиционную студию в Бурбанке (Burbank), которая называлась Burbank Studios, и была ничем иным, как большим складом, принадлежавшим пожилой азиатской паре, и именно там мы по-настоящему начали работать над подготовкой к записи Appetite, репетируя песни, к которым мы уже записали демки. На нашей следующей сессии мы работали над новой песней, дополняя ее различными элементами: мы написали переход, добавили гитарные импровизации, и так появилась “Sweet Child o’Mine”.

Наконец-то все наладилось, но у нас до сих пор не было продюсера. Том предложил идею привлечь Спенсера Проффера (Spencer Proffer), который работал с Тиной Тернер (Tina Turner), Quet Riot и W. A. S. P., и который очень нравился Экслу, поэтому мы согласились. Мы отвезли наши инструменты в Pasha Studios, где Спенсер в то время работал оператором и решили продолжить работу над “Sweet Child” вместе с ним. Спенсер был великолепным чуваком; он был единственным, кто предложил добавить в песню драматический проигрыш перед ультимативным финалом. Он был прав...но мы понятия не имели, что хотим для этого сделать. Мы сидели вокруг контрольной комнаты, слушая ее снова и снова, но так и не нашли решение.

«Где же мы ходим?» (Where do we go?) – сказал Эксл, больше для себя, чем для кого-то из нас. “Where do we go now?...Where do we go?”

«Эй», - сказал Спенсер, выключив музыку. – «Почему бы тебе не попробовать спеть это?» Вот так и появился драматический проигрыш.

Мы записали внушительную демо-версию“Sweet Child”, и работали со Спенсером более чем над половиной мелодий к Appetite, но к концу записи демок мы были не уверены в том, что он станет нашим продюсером, поэтому наши поиски продолжились.

Это выглядело нехорошо – уверен, Том уже был на грани сумасшествия, но, стоит отметить, что мы все же нашли менеджера хотя бы на тот промежуток времени. С технической точки зрения мы поддерживали идею того, чтобы менеджером был Спенсер и компания, в чьем доме мы жили, но с тех пор, как и мы, и Том перестали поддерживать с ним отношения, мы продолжили встречи с потенциальными менеджерами.

Когда мы снова зашли в тупик, то решили поговорить с Аланом Найвеном (Alan Niven), чуваком, который знал, как правильно с нами работать.

Мы с Иззи встретились с Аланом в баре, а я, сидя на стуле, с трудом смог открыть глаза, но его это не волновало. Для начала он зарядил нашу группу бешеной энергией и был заинтересован в том, чтобы поднять нас на уровень выше и наставить на путь записи и гастролей и сделать нас профессиональными музыкантами. Я был очень измучен и, кажется, относился враждебно ко всем, кто хотел войти в наш круг. Но я стал уважать Алана еще до нашей встречи: он был разработчиком контракта, подписанного Sex Pistols и EMI, что было показателем его умений. Он был очаровательным беспутным новозеландцем, который сразу же привязался к Иззи и знал, что нам стоит попробовать себя. Алан не пытался оказать влияние на творческое сообщество – он оставил это для нас – он всего лишь занимался тем, что у него получалось лучше всего: маркетингом и менеджментом, это был его конек.

Алан встретился со всеми в то время, когда мы все еще работали со Спенсером в Pasha, и прослушал все демо-записи, которые мы сделали, а после решил, что нам надо все это взять, добавить «концертных» версий и выпустить «концертный» EP. Он подумал, что для нас будет очень важно выпустить собственный продукт, как серьезную заявку на наше долгосрочное пребывание в шоу-бизнесе, а также сохранить это настроение на время записи нашего полноценного альбома.

Мы загорелись идеей выпуска EP на собственном лейбле, который, мы настояли на этом, финансировался компанией Geffen. Это должен был быть «концертный» EP на «независимом» лейбле, но на самом деле все было не так. Мы назвали лейбл Uzi Suicide, а EP “Live Like a Suicide”. На нем были представлены необработанные демо-версии четырех песен, которые мы играли, начиная с первой репетиции: “Mama Kin” Aerosmith, “Nice Boys” Rose’s Tattoo’s и двух наших собственных, “Move to The City” и “Reckless Life”. Подозреваю, они были слишком сырыми, но, если вам интересно, то они и сейчас звучат чертовски хорошо.

Итак, у нас появился менеджер, мы записали пол-альбома «концертных» версий песен, и Зутот был счастлив. Он верил, что EP привлечет серьезных продюсеров. Он определенно сделал нас известными: помню, мы с Даффом уезжали из дома Алана в Редондо Бич (Redondo Beach) и услышали “Move to The City” на KNEC, самой большой хэви-металлической радиостанции Лонг Бич (Long Beach). EP стал настоящим показателем нашей эстетики, но не подразумевал наш образ жизни, и, как это обычно бывает, мы не нашли большого числа единомышленников. Короче говоря, он придал нам уверенность в том, что мы нашли нужного человека.

Согласитесь, что выступления на концертах смогли сохранить наш внешний вид и спасти от распада. Я, например, знал, что если на горизонте не предвидится никакой конкретной работы, то можно каждый день считать отпуском. Мы вернулись в Сан-Франциско, чтобы открывать концерт Jetboy в The Stone, а следующий концерт состоялся две ночи спустя – на этот раз мы открывали выступление Теда Ньюджента (Ted Nugent) в Santa Monica Civic Center.

В то время мы все еще официально жили в доме Стифела, а так как в качестве менеджера мы выбрали Алана, то начали освобождать дом в ожидании того, когда до Стифела дойдут плохие новости. Эксл вернулся к Эрин, понятия не имею, где жил Стивен, а Дафф оставался на прежнем месте, так что только мы с Иззи остались постоянными жильцами этого дома.Мы с комфортом проводили время в том убожестве, которое называлось нашей спальней на первом этаже. Она была похожа на лагерь цыган; а наш друг Дэнни большую часть времени добивал и без того неприбранные опустевшие комнаты.

Внезапно найти наркотики в Лос-Анджелесе стало очень трудно, поэтому мы с Дэнни регулярно бродили по улицам в поисках дозы. Как-то раз нам крупно повезло и мы достали много наркотиков. Мы были очень рады, вернулись домой и спрятали всю дозу в мою зажигалку в виде револьвера. Потом убрали ее в мой ящик, потому что на следующее утро уезжали в Сан-Франциско. Я не видел смысла брать с собой дозу, потому что в Сан-Франциско у меня никогда не было проблем с приобретением наилучшего сильнодействующего героина – фентанила (China White).

Мы наняли фургон, в который погрузили наши инструменты, а сами поехали на машине Дэнни. Когда добрались до места, мы с Иззи пошли на кое-какие точки, где рассчитывали приобрести дозу. До выступления дилер не появился, поэтому пришлось отыграть концерт, прошедший как в тумане, ибо все мысли были только о будущем кайфе. Пока мы с Иззи на машине Дэнни снова ехали на точку (потому что нам было необходимо найти наркотики), все остальные участники группы, включая Дэнни, собрались и поехали в Лос-Анджелес. Вернувшись на точку, мы стали ждать, когда же придет дилер. Мы ждали...ждали...ждали...и ничего. Потом мы ввалились туда без очереди, а когда наконец-то появился дилер, то он начал нести всякую чушь – стало ясно, что мы зря потратили время. Посмотрев друг на друга, поняли, что всю дорогу домой будем мучаться, но у нас не было времени ждать, когда из нас сделают полных идиотов.

Забавно было на следующее утро, когда мы оказались на шоссе. Радовало только то, что дома есть заначка. Все было хорошо, мы отлично проводили время...до тех пор, пока у нас не кончился бензин. Мы битый час искали заправку. Как только мы продолжили свой путь, прибавив скорости, наверстывая упущенное, и подгоняемые своим желанием, у нашей машины спустило колесо. Замена колес никогда не была приятной работой, а когда твои внутренние часы отсчитывают секунды до смерти, это нечто невероятное.

Благодаря тому, что мы были крутыми ребятами и все складывалось хорошо, мы наконец-то добрались домой. Доза была неким объединяющим началом, которое возникает между наркоманами, которые ловят кайф вместе, а мы с Иззи остались дома одни, мы были лучшими друзьями, у нас сложились крепкие отношения, мы держали друг друга за руки и смеялись над всем, что случилось в тот день. Войдя в свою комнату, я открыл тайник...и обнаружил, что он пуст.

Я тут же позвонил Дэнни.

«Привет», - сказал я. «У меня ведь была заначка?»

«Да», - невинным голосом ответил он.

«Она пропала».

«Этого не может быть!»

«Я не могу найти ее».

«Плохо».

«Так приезжай и помоги мне!»

Мы с Иззи и Дэнни сначала обыскали спальню, а потом и весь остальной дом. Я знал, что спрятал заначку в ящике, а также то, что Дэнни был единственным, кто видел, как я это делал, но я верил ему на слово.

«Знаешь что, чувак?» - сказал Дэнни, после того, как мы с изнеможением искали любую возможность наткнуться на заначку. Он почесал свою голову. «Я перепрятал ее. Я сделал это, когда был под кайфом. Сейчас я пытаюсь вспомнить, куда положил ее...дайте мне немного подумать». После долгих мучительных раздумий Дэнни придумал несколько потайных уголков, непроверенных нами, несколько сумасбродных идей. Потом он снова ушел из дома, оставив нас с Иззи наедине с попытками дозвониться до Сэмми (Sammy), нашего дилера, который торговал персидским героином – нашему единственному дилеру в то время. Все было плохо: мы звонили Сэмми каждые десять минут, но он ни разу не перезвонил.

Утром пришла Дейзи (Dezi), подруга Иззи, и оценила весь ужас сложившейся ситуации: вернувшись из Сан-Франциско, мы не спали всю ночь, целый день безуспешно пытались добраться до дилеров, а через несколько часов должны открывать концерт Теда Ньюджента. Мы с Иззи были в отключке, нам никто не звонил и мы просто разваливались. Нам было тяжело даже хотеть наркотиков, мы были похожи на вампиров из «Дракулы», катались по полу и бегали в ванную каждые пять минут, потому что нас тошнило.

Наш концерт с Тедом Ньюджентом был назначен на пол восьмого вечера в Санта Монике. Сэмми так и не перезвонил, поэтому мы не знали, что еще предпринять для того, чтобы стать людьми и хорошо отыграть концерт. Мы были не в состоянии выступать, мы даже не могли доехать до места проведения концерта. От безысходности Дейзи позвонила своей подруге Мелиссе (Melissa), которая жила в Голливуде, в старой квартире Иззи. Сэмми пригласил ее, поэтому скоро она должна была встретиться с ним.

Это немного оживило нас: мы кое-как доехали до клуба и тусовались возле него, ожидая Мелиссу с нашими дозами. Все выглядело так, будто бы нас волновала только одна проблема, однако, было уже пять часов вечера, а через час нам нужно было выходить на сцену. Наконец, она вернулась, мы получили свои наркотики, полностью вкололи их...Господи, какое же наступило облегчение! Черт! Мы снова могли нормально работать. Мы еле успели присоединиться к нашей группе, которая уже ждала нас, потому что мы должны были выступать на нашей первой большой площадке, битком набитой тремя тысячами зрителей.

Мы еле успели. У нас не было гримеров или хотя бы зарезервированного места на стоянке, поэтому после той ночи мы выглядели как уличные изгои. Мы оставили Дейзи парковать машину, а сами, за неимением лучшего плана, перелезли через забор. По ходу дела я зацепился за какую-то цепь и оторвал пуговицу от джинсов, поэтому остаток ночи мне пришлось проверять, не разошлась ли молния, ибо я никогда не одеваю нижнего белья.

Мы с Иззи кое-как, украдкой, пробрались в переполненное людьми помещение за сценой, а когда нашли коридор, ведущий к сцене, я встретил Джина Симмонса (Gene Simmons). Он стоял среди прочих и окинул нас взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, а ведь это получалось у него едва ли не лучше всего. Не знаю, почему он был там, но это добавило острых ощущений за последние 24 часа. Мы с Иззи забежали в раздевалку, но у нас не было даже десяти минут, чтобы привести себя в порядок. Возможно, ребятам все это надоело и они уже ушли оттуда. Опасность миновала...мы взглянули в зеркало и вышли на сцену.

Тогда мы впервые исполнили “Sweet Child o’Mine” вживую. Я не полностью выучил ключ рифа, который позволил бы мне играть ее так, как хочу, но все же я вытянул ее, и в целом группа сыграла песню на высоком уровне. В общем, концерт прошел хорошо, к тому же нас поддерживали наши друзья: Ивонна (Yvonne), Марк Кантер (Marc Canter) и еще несколько человек из круга моих «нормальных» друзей. Более того, после нашего ухода со сцены Иззи опять встретился с Сэмми, который собирался навестить нас в доме Стифела. Ивонна и ее друзья сидели тогда в нашей раздевалке, в то время мы вновь были вместе, все ссоры и разногласия ушли в прошлое. Она еще точно не знала, где я подсел на наркотики – а я не считал нужным рассказывать ей об этом.

Там она была всего лишь девушкой, подбадривавшей своего друга, выступавшего на своей первой большой площадке. Все было продумано, она позволила мне заниматься любимым делом. Разумеется, она хотела продолжить отмечать это событие, но тут возникла проблема. Я уже не мог ждать, мне нужно было приехать домой, чтобы принять наркотики, но я не хотел, чтобы она об этом знала, поэтому пытался договориться с ней о том, что позвоню и мы обязательно встретимся после того, как приведем в порядок свои гитары, но она не слушала – она с друзьями собралась приехать к нам домой.

Иззи, Дэнни и я не придумали ничего лучшего, чтобы отметить наше выступление очередной дозой, поэтому мы поехали в Парк Гриффит (Griffith Park), чтобы принять ее. Было слишком рано, еще даже не стемнело, поэтому мы отправились в FairFax и остановились на светофоре на Fountain, что позволило нам увидеть машину нашего дилера Сэмми в потоке машин после нас. Весь день у нас было приподнятое настроение. Однако, я чувствовал, что у нас есть шанс словить кайф у нас дома до того, как туда приедет Ивонна.

Мы закупились у Сэмми, примчались домой, и забежали туда как лунатики: Иззи ввалился в нашу комнату и захлопнул дверь, а я заперся в ванной Стивена, освещенной красными электрическими лампочками, которые он там установил. Я пытался приготовить дозу, но от нервов и неестественного красного света все тряслось, выводило меня из себя и дымилось, когда вдруг раздался стук в дверь.

«Эй, малыш», - сказала Ивонна. – «Ты там?»

«Да, конечно...», - ответил я. – «Разумеется, я здесь. Но я моюсь. Я очень вспотел на концерте». Потом я пустил воду.

«Пусти меня, малыш», - говорила она.

«Я моюсь», - повторил я. «Я сейчас выйду».

Я закончил то, что должен был закончить, вылил на себя немного воды, а потом вышел. Я был уверен, что она знала об этом. Ивонна больше не хотела оставаться в нашем доме – не могу представить, почему – поэтому я согласился вернуться с нею в ее квартиру. В ту ночь я решил завязать. Я кололся ранним вечером, поэтому устал уже к часу ночи, а следующие дни я провел в кровати Ивонны без наркотиков, у меня была ломка. Это был не последний раз перед началом записи Appetite, но я ни разу не сказал Ивонне, что происходит на самом деле. Все выглядело так, будто бы я болел гриппом и играл так ужасно, как себя чувствовал. Ивонна была очень занята: она училась в школе, поэтому большую часть дня я лежал один в нашей кровати, как в аду. Правда была в том, что она была счастлива только от того, что я все время лежал в кровати, даже если при этом я больше походил на тень, чем на человека.

Я не употреблял наркотики всю неделю проживания у Ивонны, объясняя это усталостью от концерта, никто ничего об этом не знал. После шоу мы все в той или иной степени были под кайфом, только я жалел о том, что не встретился с Тедом Ньюджентом, который еще в детстве оказал на меня огромное влияние.

Дэнни признался нам с Иззи, что это он использовал всю мою заначку, и я никогда не прощу его за это. Ведь это была леденящая кровь вещь, которая опустила нас с Иззи в глазах остальных участников группы. Если бы что-то пошло не так, мы бы стали причиной срыва переговоров с официальными лицами, которые были очень важны для нас. Что касается наркотиков, то они – самый настоящий демон. Они завлекают и соблазняют тебя, превращая в лживого и предательского демона. Наркоманы сродни вампирам: сначала преобладает заманчивая аура, которая со временем перерастает в голод, требующий удовлетворения любой ценой. Он полностью овладевает тобой, разрушая изнутри. Все начинается с того, что ты пробуешь его то здесь, то там, а потом продолжаешь делать это постоянно. Ты думаешь, что это и есть твой выбор, но это не навсегда – только до тех пор, пока тебе необходимо постоянно принимать наркотики. Потом, перед тем как осознать, что стал всего лишь еще одной статистической единицей, ты попадаешь в по-настоящему злой круг.

Не помню, чтобы мы сообщали Стиефелу и его команде о том, что не собираемся подписывать с ними контракт (это было в стиле Ганзов) – мы просто смылись из того дома, оставив после себя море мусора и, возможно, некоторые повреждения в нашей спальне, о денежном возмещении которых пришлось договариваться Тому Зутоту. Алан был нашим менеджером, и с этим уже ничего нельзя было сделать.

Выход EP Live like a Suicide дал нам маленький шанс, поэтому Иззи со Стивеном сняли небольшую квартирку южнее Сансет (Sunset), рядом с Rock’n’Roll Ralph’s – супермаркетом в Западном Голливуде (West Hollywood), где все местные музыканты покупали пиво и все остальное, за счет чего они жили. Дафф находился там, где и всегда, то есть с Катериной, а Эксл жил с Эрин. Я был единственным бродягой в группе, жившим то у Ивонны или других девушек, то ночевавшим прямо на полу там, где проходили вечеринки.

В то время вокруг нас крутилось много стриптизерш. «Да благословит их всех Господь», - это все, что я могу сказать. С ними связывались многие группы как до, так и после нас. Стриптизерши обычно тусуются все вместе, поэтому мы общались то с одной, то с другой. Они были очень щедрыми и думали, что мы очень милые и темные, загадочные музыканты, или всего лишь потерянные щенки о которых они должны заботиться, чтобы привлечь к себе внимание. А, возможно, они просто защищали нас. Но, тем не менее, их сексуальная энергия нисколько им не мешала. В общем, они полностью подходили таким парням, как я.

Одну из них звали Кристина, у нее уже был сожитель, поэтому мне пришлось провести несколько ночей в комнате другой девушки. Я жил там все время и спал то с одной, то с другой или сразу с обеими, это зависело от положения вещей. Те девчонки жили на одной улице с Иззи и Стивеном в доме на Ла Сиенега (La Cienega), в котором жили одни стриптизерши. Мы пересекались с ними и, можно сказать, называли то место домом, потому что группа пережила довольно долгий период ожидания, который, как обычно, не дал ничего, кроме проблем.

Стивен, Иззи и я довольно круто проводили время у Кристины: достать там наркотики было гораздо проще, чем когда мы вернулись в Голливуд, к тому же это было самое богатое ими место в округе, и именно поэтому в последствии мы стали жить там. После того, как я очистился, мне пришлось приложить много усилий, чтобы избавиться от него. Помню, однажды ночью мы с Иззи и Экслом тусовались в доме у стриптизерш и пытались сделать все возможное, чтобы воздержаться от наркотиков. В ту ночь у меня не было денег, а наркотики имелись в очень ограниченном количестве, но их все же можно было найти, но людей, готовых бесплатно с тобой поделиться, не оказалось. Помниться, мне надо было только позвать кое-кого, но я не сделал этого, потому что не смог – я должен был свалить оттуда. Через некоторое время я вернулся – но сдержался и не употреблял наркотики.

Я разрушил все, что мог, а теперь пытался вспомнить, как и что, и надо же было так случиться, что в это же время я познакомился с Дейвом Мастейном (Dave Mustaine) из Megadeth. Мы подружились; он уже сильно ослаб от героина и крэка, и жил по соседству с подобными людьми, поэтому мы стали тусоваться вместе и писать песни. Он был реальным, больным на всю голову маньяком, но в то же время гениальным сочинителем риффов. Мы встречались, курили крэк и у нас рождались по-настоящему великие хэви-металлические риффы, такие темные и тяжелые, как сама преисподняя. Иногда к нам присоединялся Дэйв Эллефсон (Dave Ellefson); мы подолгу работали в одиночку и написали много замечательного материала. Все это происходило в нашей наркотической творческой компании, поэтому мы всерьез начали обсуждать идею моего присоединения к Megadeth. Ганзы оставались в режиме ожидания, поэтому, находясь под кайфом, я мог принять любые плохие решения. Дейв Мастейн до сих пор является одним из самых гениальных музыкантов, с которыми я когда-либо играл, но, в глубине души я знаю, что не смогу жить без Ганзов.

Другим местом, которое я, как и многие из нас, часто посещал, был Адский Дом (Hell House), помещение, в то время объединившее наш коллективный разум. Он был своеобразным тестом Porschach для всех, кто собирался работать с нами или хотел узнать о нас все. Адский Дом был детищем Веста Аркина (West Arkeen); то было здание – предположительно, «дом» - который он снимал вместе с несколькими друзьями-байкерами на Harley-Davidson (Harley-Davidson biker), которые приехали с Восточного Побережья.