Писание как книга церкви

Здесь в рамках наших размышлений подходящее (или, во всяком случае, возможное и соответствующее) место для того, чтобы сказать хотя бы наиболее фундаментальное о Священном Писании Ветхого и Нового Завета. Ибо если мы изначально рассматриваем Писание как книгу церкви, то обретаем, очевидно, наилучший подход к пониманию того, что говорит официальное вероучение самой церкви о своей священной книге, не рискуя «мифологизировать» существо и цель этой книги.

Некоторые ссылки на сказанное выше

Практически мы уже неоднократно говорили - имплицитно или мимоходом - о Писании. Ведь последняя основная богословская проблема, относящаяся к существу Писания, -это вопрос, который практически проходит сквозь все наши

4509}-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

рассуждения, а именно, проблема единства трансценден­тального и исторического откровения. История, которая опосредует для человека наделение его благодатью и тем самым обращение Бога к человеку в откровении, не является, правда, сама по себе всегда и с самого начала словом или же -как производное от этого - письменным словом; она есть история спасения вообще, которая - как мы уже говорили -не всегда и не везде даже эксплицитно религиозно тематизи-рована, хотя она и приходит к своей настоящей цели и высшей точке именно в эксплицитно тематизированнои истории и таким образом становится историей спасения и откровения в привычном смысле. Поэтому, если Писание понимается как один из способов (хотя и предпочти­тельный), которые в истории опосредуют для человека самосообщение Бога в откровении, то становится понятно, что все сказанное нами (особенно в пятой и шестой частях) о взаимоотношении трансцендентального откровения и истории содержит в себе и самую основную проблему, связанную с Писанием. Тогда становится понятно без дальнейших разъяснений, что Писание может быть понято только как слово Божие в отличие от слова о Боге, если оно понимается в единстве с тем, что называется благодатью, самосообщением Бога, духом, благодатным трансценден­тальным откровением, верой. Эта проблема, конечно, не будет рассматриваться здесь еще раз; нужно только сказать, что выше нами уже сказано о Писании нечто весьма суще­ственное, хотя мы прямо тогда не упоминали о Писании. Далее, например, уже говорилось о пророке, его функции, благодаря которой всеобщее откровение и история откро­вения в динамике благодати и особого провидения Божьего конкретизируется аутентично и в чистом виде в специальной истории Ветхого и Нового Завета. Мы уже говорили, кроме того, об отношении Ветхого и Нового Заветов друг к другу, причем подразумевались одновременно история Ветхого Завета и его священная книга. Наконец, в шестой части мы оценили Новый Завет «фундаментально-богословски» (в том

4510}-

ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ

объеме, в каком это было возможно для этих наших чтений), отвечая на вопрос, кем был Иисус из Назарета и что Он для нас означает. Также уже обсуждалась аксиома евангелического христианства относительно sola scriptura. Таким образом, мы уже говорили о Писании в этих и подобных им контекстах.

Книга церкви

Тем не менее, хотя бы коротко, нам нужно будет поговорить о Писании более эксплицитно. Мы видим в Писании книгу церкви, в которой первоначальная церковь остается всегда для нас конкретно осязаемой в качестве нормативной величины, причем такой величины, которая уже отличается от того, что имело место, конечно, и в древней церкви, не обладая при этом нормативным характером для нашей веры и для жизни позднейшей церкви. Если церковь всех времен остается обязанной своему началу верой и жизнью; если церковь как община верующих в Распятого и Воскресшего должна быть в вере и жизни эсхатологически необратимым знаком окончательного обращения Бога к миру в Иисусе Христе, знаком, без которого сам Иисус Христос не имел бы значения необратимого прихода Бога в мир, значения абсолютного Спасителя; если эта первоначальная церковь хотя бы фактически (а в данных исторических и культурных условиях, в которых она проходила свое становление, и с необходимостью) объективируется в письменных докумен­тах, - то все это вместе взятое дает отправную точку для понимания сути Писания, отправную точку, исходя из которой может быть достигнуто также достаточное и одновременно критическое понимание того, что в дей­ствительности подразумевается под богодухновенностью Писания и обязательным его каноном. Писание должно пониматься как величина, производная от существа церкви, представляющей эсхатологически необратимое постоянное пребывание Иисуса Христа в истории. С этих позиций Писание следует понимать как нормативную величину в

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

церкви. (В пятой части было уже сказано самое необходимое о том, что Ветхий Завет по тем же причинам нужно рассмат­ривать не как простое собрание интересных с религиозно-исторической точки зрения документов истории Израиля, но как часть нормы христианской веры.)

Апостольский век

Писание, утверждаем мы, есть для нас нормативная объекти­вация церкви апостольского века. В другом контексте мы уже говорили, что по различным причинам нельзя рассмат­ривать этот апостольский век как слишком краткий хроно­логический отрезок, то есть нельзя примитивно определять его границу смертью «Двенадцати» как «настоящих апосто­лов» и смертью Павла, не сталкиваясь при этом с ненужными богословскими трудностями. Конечно, вывести точную временную протяженность апостольского века просто из каких-либо богословских принципов невозможно. Но практически не доставляет особых проблем и утверждение, что согласно самопониманию древней церкви апостольский век закончился тогда, когда были в наличии последние писания Нового Завета, то есть приблизительно в первые десятилетия II в. Разумеется, это создает некоторый зам­кнутый круг: нормативной должна быть апостольская церковь; таким образом, апостольский век есть критерий того, что может считаться Писанием. И наоборот, мы опреде­ляем протяженностью истории складывания канона то, что может считаться апостольским веком. Но такой замкнутый круг заложен, очевидно, в самой природе дела, в существе исторической величины, которая сама примерно определяет объем своего «начала» и, таким образом, выясняет, исходя из массы существовавшего в тот начальный период, что из этого будет иметь для этой величины в будущем норматив­ный характер; при этом такое вмдение будущего соответ­ствует существу дела, хотя и не подлежит уже адекватному рациональному осмыслению.

ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ

Итак, исходя из этих, намеченных лишь вкратце предпо­сылок, мы можем сказать: церковь апостольского века объективирует себя самое в Писании. Это Писание имеет поэтому тот характер и те особенности, которые присущи этой церкви в ее отношении к грядущим временам церкви. Что это означает точнее, станет ясно, когда мы впоследствии (основываясь опять-таки в основном на традиционных данных официального церковного учения и школьного богословия) попытаемся высказать нечто относительно канона, формирования канона, богодухновенности и без­ошибочности Писания.

Формирование канона

Здесь, разумеется, невозможно заниматься восстановлением истории того, как познавался необходимый объем канона. Это входит в задачи наук, служащих введением в библеис-тику, и в наших рассуждениях было бы неуместно. О труд­ности такого предприятия для систематизатора догматов ведь уже было упомянуто: каноничность и богодухновенность отдельных частей фактически существующего Нового (и Ветхого) Завета не должна конституироваться через призна­ние со стороны церкви (такое представление отвергает Первый Ватиканский собор, ср. DS 3006); однако объем канона и тем самым богодухновенность отдельных писаний фактически становятся известны нам в строго богословском смысле лишь через учение церкви; но это учение нельзя обосновать по свидетельству истории канона таким утверж­дением, что церковь будто бы получила через устное преда­ние, восходящее к эксплицитному свидетельству первых носителей откровения (то есть апостолов - вплоть до смерти последнего апостола), определенное знание о том, что в писаниях апостольского века богодухновенно, а что нет, и что поэтому относится к канону святых писаний. Правда, мы должны будем согласиться с Первым Ватиканским собором в том, что богодухновенность и каноничность не утвержда-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

ются через признание определенных писаний позднейшей церковью, через признание, которое как бы подходит к этим писаниям извне и приписывает им извне большее достоин­ство, чем то, каким они обладают сами по себе. Но если мы воспринимаем само возникновение этих писаний как момент в формировании древней церкви, представляющей собой величину, нормативную для грядущих времен (то есть в становлении существа церкви в богословском понимании), как момент в конституировании этого существа, которое вполне может иметь временную протяженность, - тогда выведение существа Писания из существа церкви перестает подпадать под определение Первого Ватиканского собора. В апостольский век собственно богословское существо церкви конституируется в историческом процессе, где церковь приходит к своему полному существу и к верующему облада­нию им. Это самоконституирование существа церкви до достижения ею своего полного исторического бытия, в котором она только и может стать по-настоящему нормой для будущей церкви, имплицирует также и письменные объекти­вации. Поэтому данный процесс включает в том числе (хотя не только) процесс формирования канона: церковь объекти­вирует свою веру и свою жизнь в письменных документах и осознает эти объективации как удавшиеся и чистые на­столько, что они могут передавать эту апостольскую церковь в качестве нормы грядущим временам. В связи с этим нет непреодолимой трудности и в том, что создание таких произведений и осознание их репрезентативности как объективации апостольской церкви не совпадают полностью во времени и формирование канона завершается лишь в послеапостольскую эпоху. При таком представлении кано­ничность писаний обосновывается Богом, поскольку Он конституирует крестом и воскресением как необратимым спасительным событием церковь, для которой консти­тутивны чистые объективации ее начала.

4514]-

ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ

Богодухновенность Писания

Исходя из этого, можно, как нам кажется, объяснить то, что называется в церковном учении о Писании «богодухновен-ностью». В церковным документах постоянно повторяется, что Бог есть auctor, Творец Ветхого и Нового Завета (как Писания). Схоластическое богословие - вплоть до энциклик Льва XIII и Пия XII - все время пыталось объяснить при помощи психологических теорий, что Бог в литературном смысле есть auctor, то есть Автор святых писаний, и что понятие богодухновенности можно точно сформулировать таким образом, что Бог был таким литературным автором писаний, хотя этим не отрицалось - и было прямо заявлено и на Втором Ватиканском соборе, - что такое представление об авторстве Бога и богодухновенности не должно сводить человеческих авторов этих писаний на роль простых писцов, записывающих за Богом, но признаёт за ними подлинное литературное авторство.

Конечно, можно понять эту интерпретацию богодухно­венности Писания, о которой здесь сказано лишь коротко, так, что и сегодня не придется обязательно упрекать эту интерпретацию в мифологизме. В этом отношении следо­вало бы вспомнить о том, что мы говорили в пятой части о единстве трансцендентального откровения и его истори­ческой объективации (в слове и Писании) и об осознании того, что эти объективации были удачны. Во всяком случае, Католическая церковь не может отрицать, что Бог есть Творец Ветхого и Нового Завета. Но это не значит, что Его в силу этого нужно представлять себе литературным автором этих писаний. Бога можно понимать как Творца писаний множеством других способов, причем так, что Писание можно будет подлинно (в его единстве с благодатью и светом веры) назвать словом Божиим, тем более что, как уже говорилось в другом месте, слово о Боге, даже если оно вызвано Им самим, не было бы уже тем самым слово Бога, в котором Бог сам себя открывает, если бы это слово не

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

происходило бы как сотворенная Богом объективация самовысказывания Бога, которая, будучи основана на благодати, приходит к нам в несниженном виде, ибо ее восприятие людьми основано на Духе Божьем.

Если церковь основана самим Богом через Его Дух в Иисусе Христе; если первоначальная церковь сама, каче­ственно уникальным образом представляет собой предмет божественного действия как норму для всей будущей церкви, также и в отличие от сохранения церкви в ходе истории; если Писание есть конститутивный элемент этой перво­начальной церкви как норма для будущих времен, - то этим уже в достаточной степени сказано (одновременно пози­тивно и ограничительно), что Бог есть Творец писаний, Он «вдохновил» в этом плане их, но в этом плане не может быть призвана на помощь особая психологическая теория бого-духновенности. Фактическое возникновение писаний как раз может без смущения восприниматься таким образом, как это следует для непредвзятого наблюдателя из весьма различных характеристик отдельных писаний. Человеческие авторы святых писаний работают точно так же, как прочие челове­ческие авторы, они даже не обязательно должны как-либо рефлексивно сознавать свою богодухновенность. Если Бог со своей абсолютной, формально предопределяющей спаси­тельно-исторической и эсхатологической волей желает, чтобы первоначальная церковь была полноценным знаком спасения для всех времен и тем самым Он этой совершенно определенной волей желает всего того, что конститутивно для этой церкви (в том числе и преимущественно желает и Писания), - тогда Он есть вдохновляющий auctor Писания, даже если богодухновенность Писания является «только» одним из моментов в церковном авторстве Бога.

Безошибочность Писания

Из учения о богодухновенности Священного Писания богословие и официальное церковное учение выводят

ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ

положение о безошибочности Писания. Мы, конечно, можем сказать вместе со Вторым Ватиканским собором (Dei verbum 11): «Итак, поскольку все, что высказывают богодухновенные авторы, или агиографы, имеет силу сказанного Святым Духом, то о книгах Писания следует исповедовать, что они верны, надежны и безошибочно учат Истине, которую Бог пожелал записать в святых писаниях ради нашего спасения». Но если мы исповедуем безошибочность писания в этом, пока что глобальном смысле и исходя из сущности Писания как спасительной вести, то этим еще вовсе не разрешаются все вопросы о смысле этого высказывания и его границах и не устранены все связанные с ними трудности, которые могут быть выявлены при восприятии фактического содер­жания текстов Писания. Прежде безошибочность Писания понимали явно в слишком узком смысле, особенно когда интерпретировали богодухновенность в смысле вербальной инспирации, а создателей книг Писания рассматривали лишь как секретарей Бога, а не как самостоятельных и, кроме того, связанных историческими условиями литера­турных авторов. То, что здесь существуют еще трудности в понимании и более точном истолковании церковного учения о безошибочности Писания, показывает ведь и история только что процитированного постановления собора, из которого следует, что собор явно пожелал оставить откры­тым вопрос, имеет ли высказывание об Истине, которую Бог пожелал записать ради нашего спасения, ограничительный или экспликативный смысл.

Мы не можем, конечно, рассматривать здесь все эти трудности и отвечать на все эти вопросы по отдельности, тем более что для нас невозможно углубляться в отдельные тексты Писания, представляющие особую сложность в плане своей «истины», но мы должны предоставить это вводным дисциплинам и экзегетике. Мы не можем здесь подробнее рассматривать вопрос, не понималось ли в папских энцик-ликах последнего столетия, вплоть До Пия XII, учение о безошибочности Писания в тех или иных случаях в слишком

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

узком, как бы материалистическом смысле. Само собой разумеется также, что некоторые вещи, сказанные в других местах этой книги (например, о безошибочности Христа, безошибочности собственно церковных догматов), могут иметь силу в соответствующем смысле также и для данного вопроса.

Здесь нужно лишь совсем кратко сказать: Писание как единое и целостное есть объективация необратимо победо­носного спасительного обращения Бога к миру в Иисусе Христе и, будучи таковым как единое и целостное, не может с неизбежностью выводить за пределы истины Божьей. Всё отдельное должно в целях правильного понимания его истинного смысла прочитываться в контексте этого единого целого, только так может пониматься в своем настоящем смысле и тогда уже восприниматься как подлинно «истин­ное». Следует (в большей степени, чем прежде) обращать внимание на весьма различные литературные жанры отдель­ных писаний и оценивать их для определения настоящего смысла отдельных высказываний. (Например, и для ново­заветных повествований нельзя исключить, что они в некоторых случаях представляют собой формы, подобные мидрашам, - и изначально понимались как таковые, - так что «историческая» правда повествования вполне может иметь лишь относительное значение для понимания смысла Писания). Сказанное в Писании также говорится в истори­чески и культурно обусловленных горизонтах человеческих представлений, что следует принимать в расчет, если мы хотим дать правильный ответ на вопрос, что же «на самом деле» говорится в определенном тексте. Порой можно бывает вполне легитимно провести различие между «вер­ностью» и «истинностью» какого-либо утверждения. Нельзя априори оставить без внимания вопрос, не изменяется ли действительно обязательный смысл высказывания в Писа­нии тогда, когда такая книга, возникшая первоначально вне канона, как труд отдельного человека, принимается затем в единое целое канонических писаний. Подобно тому как

4518]-

ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ

существует analogia fidei⁵² как герменевтический принцип, практически необходимый для правильной интерпретации отдельных высказываний учительства церкви, и в силу этого принципа отдельное положение всегда может правильно пониматься лишь в единстве общего верующего сознания церкви, - точно так же, по аналогии (или как частный случай применения этого принципа), существует analogia scriptural как герменевтический принцип истолкования отдельных текстов Писания. Если имеет место «иерархия истин», если, таким образом, отдельное высказывание не всегда имеет такой же практический и экзистенциальный вес, как другое, тогда необходимо обращать на это внимание и при интер­претации отдельных положений Писания, но при этом «менее весомое» высказывание не должно квалифици­роваться в сравнении с другим как неверное, ложное.

Если признать действенность таких и подобных им принципов, которые следуют из существа дела (и челове­ческой речи вообще), а не служат дешевой «аранжировке» и трусливому затушевыванию трудностей, и применять эти принципы, - тогда, конечно, не придется неизбежно сму­щаться от того, что отдельные высказывания Писания приходится якобы признать «истинными» в том их смысле, который действительно имелся в виду и признается при этом обязательным, хотя трезвая и честная экзегеза хотела бы их объяснить как неверные, ошибочные (в смысле «нет» по отношению к «истине»).

Писание и церковное учительство

Что касается взаимоотношения Писания и учительства церкви, об этом будет сказано самое необходимое в следую­щем разделе, где речь будет идти об учительстве. Поскольку церковное учительство позднейших эпох вообще остается

⁵² Аналогия веры (лат.)

⁵³ Аналогия Писания (лат.)

4519]-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

постоянно связанным с верующим сознанием первоначаль­ной церкви как конститутивного начала церкви, с сознанием, которое аутентично и в чистом виде объективировано в Священном Писании, - поскольку это так, учительство не стоит над Писанием, но имеет своей задачей лишь удостове­рение истинности Писаний, поддержания в ней жизни и постоянно нового истолкования одной и той же постоянной Истины для исторически меняющихся горизонтов челове­ческого понимания.

Писание и предание

Если правильно понять всё до сих пор сказанное (и отчет­ливее развить это), должно образоваться и верное пони­мание того, как относятся друг к другу Писание и предание. Писание само есть конкретный процесс и объективация верующего сознания первоначальной церкви, объек­тивация, через которую это верующее сознание передается («предается») церкви последующих эпох. Формирование канона - это процесс, легитимность которого не может быть подтверждена одними писаниями, но который сам является фундаментальным моментом предания. И наоборот, Второй Ватиканский собор отверг представление, согласно кото­рому предание представляет собой (для нас сегодня) источник, существующий наряду с Писанием и подтверждающий материально отдельные содержания веры, не находящие себе никакого обоснования в Писании. Если более точное понимание соотношения между Писанием и преданием и нуждается еще в некотором дополнительном богословском освещении, то все же из уже сказанного выше должно быть ясно, что реформаторское учение о sola scriptura не служит (более) разделению церквей, так как и евангелическое богословие признает Писание как объективацию живого верующего сознания первоначальной церкви в уже очень определенном плюрализме древней церковной проповеди и заданных в ней богословских концепций, единство которых

ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ

создается в конечном счете лишь живым верующим созна­нием церкви.

Что касается роли Священного Писания в жизни церкви и отдельных христиан, то мы должны сослаться здесь на шестую главу конституции Второго Ватиканского собора о Божественном откровении (Dei Verbum) и рекомендовать эту главу для внимательного и благочестивого чтения.