Благодарственноесловоавстромарксизму

Когда я в 1956 году, получив довольно условное философское образование, попал в непривычную среду франкфуртского Института социальных исследований, мне при подготовке одного эмпирического исследовательского проекта пришлось познакомиться и с литературой, посвященной вопросам правового государства и демократии. Тогдаэтобылаещелитератураисключительноюридическогохарактера. Споры между ведущими правоведами Веймарской республики показались мне интересными, однако я никак не мог связать нормативные понятия юриспруденции с той теорией общества, в свете которой я пытался осмысливать окружавшую меня на тот момент политическую действительность. На взаимосвязь между политической экономией и правом мне открыла глаза вышедшая в 1929 году книга под сухим заглавием «Юридические институты частного права и их социальная функция». Она базировалась на штудиях, которыми занимался молодой Карл Реннер на рубеже веков, работая библиотекарем в рейхсрате - австрийском парламенте[1].

Через эту книгу я соприкоснулся с трудами австромарксистов, где нашел три вещи, которых мне не хватало во франкфуртском институте у Адорно: во-первых, это была сама собой разумеющаяся связанность теории с политической практикой; во-вторых - бесстрашная открытость марксистской теории общества по отношению к новым достижениям академической науки (от этой открытой позиции Хоркхаймер и Адорно после «Диалектики Просвещения» снова отошли), а в-третьих - и это было главное, - безоговорочная солидарность с достижениями демократического правового государства, однако без отказа от радикальных реформистских целей, предусматривавших еще долгий путь вперед от достигнутого[2].

Столь же значительный импульс в моем движении от гегельянско-марксистских позиций к кантовскому прагматизму дала мне в конце 1960-х книга еще одного австромарксиста - это поздняя работа Макса Адлера «Загадка общества», вышедшая в 1936 году. Вводя категорию «социального априори», Адлер не только напоминает нам о том, что наше самосознание и наше знание о мире конституируются социально, но и указывает, что социальные жизненные структуры выстраиваются из актов знания. Тогда получается, что само общество основано на реальности тех притязаний на значимость, которые мы выдвигаем посредством наших коммуникативных высказываний. Таким образом, Адлер, подобно позднему Гуссерлю, утверждает, что общество имманентно связано с истинностью высказываний и правильностью норм[3].

Отто Бауэр и Рудольф Гильфердинг, Карл Реннер и Макс Адлер, несмотря на всю научность своих трудов, считали себя интеллектуалами партийными, которые, когда надо, подчиняются дисциплинирующим требованиям тактики и организации. Но, будучи демократами, они совершенно иначе представляли себе роль партии, нежели ленинец Лукач в «Истории и классовом сознании». Как бы то ни было, фигура партийного интеллектуала принадлежит к ушедшей в историю модели идейных левых партий. После 1945 года этому типу уже не было места на Западе. Как и Вилли Брандт, Бруно Крайски вернулся из Скандинавии другим человеком. К числу заслуг этих возвратившихся из эмиграции социал-демократов следует отнести то, что, исходя из модели социального государства, в классовом обществе был установлен мир и оно было трансформировано в общество гражданское.

Современный тип интеллектуала резко отличается от этого канувшего в прошлое типа. Те интеллектуалы, что пришли после 1945 года, - такие, как Камю и Сартр, Адорно и Маркузе, Макс Фриш и Генрих Бёлль, - скорее похожи на интеллектуалов, принадлежащих к предшествующему по отношению к ним типу - партийных по взглядам, но не связанных партийной политикой писателей и профессоров. Извлекши уроки из истории, они откликаются на события и по собственной инициативе - то есть без партийного поручения и коллективного решения - публично используют свои профессиональные познания вне сферы своей основной работы. При этом, не претендуя на статус элиты, они не могут ссылаться ни на какую другую легитимацию, кроме роли граждан демократического государства.

В стране, которую представляет нынешний председатель Европейского совета, я с удовольствием поговорил бы на эту тему, если бы мне не предложили поразмышлять о роли Интеллектуала. Однако, как видите, в конце концов одно приводит меня к другому.

Проблема недееспособности ЕС представляет собой узел из трех жгучих проблем:

Первая проблема: всемирно-экономические условия, изменившиеся в ходе глобализации, не позволяют на сегодняшний день национальному государству пользоваться налоговыми ресурсами, без которых оно не может в необходимом объеме удовлетворить привычные социально-политические притязания граждан и вообще спрос на коллективные блага и социальные услуги. Другие вызовы, такие как демографическая динамика и растущая иммиграция, усугубляют эту ситуацию, из которой есть только один выход - вперед, к отвоеванию утраченной политической созидательной силы на наднациональном уровне. Если не будет унификации налогообложения, если не будет гармонизации экономической и социальной политики в среднесрочной перспективе, то судьбу европейской модели общества будем решать не мы, а другие.

Вторая проблема: возврат к безоглядной гегемонистской политике силы, столкновение Запада с исламским миром, распад государственных структур в других регионах мира, долговременные социальные последствия колониализма и непосредственные политические последствия неудавшейся деколонизации - все это признаки крайне опасного положения в мире. Только такой Европейский союз, который внешнеполитически дееспособен и берет на себя роль в мировой политике наряду с США, Китаем, Индией и Японией, смог бы содействовать формированию в существующих всемирных экономических организациях альтернативы ныне господствующему «вашингтонскому консенсусу» и прежде всего - продвинуть вперед давно назревшие реформы в ООН, которые пока блокированы США, но невозможны без их поддержки.

Третья проблема: обнаружившийся во время войны в Ираке раскол Запада. Его причина - культурный конфликт, который расколол и саму американскую нацию на два почти равновеликих лагеря. Вследствие этого ментального сдвига смещаются и действовавшие до сих пор нормативные мерки правительственной политики. ЭтонеможетоставитьравнодушнымиближайшихсоюзниковСША. Мы должны, причем именно в критических случаях совместного действия, высвободиться из зависимости от нашего более сильного партнера. Это - одна из причин, по которым Европейскому союзу нужны собственные вооруженные силы. До сих пор при военных операциях, проводимых НАТО, европейцы подчинялись указаниям и правилам американского верховного командования. Теперь мы должны добиться такого положения, чтобы и при совместных действиях мы могли оставаться верны нашим собственным представлениям о международном праве, о недопустимости пыток и о военном уголовном праве.

Поэтому Европа, как мне кажется, должна собраться с силами и осуществить такую реформу, в результате которой у нее появятся не только эффективные процедуры принятия решений, но и собственный министр иностранных дел, избираемый напрямую президент и собственная финансовая база. Эти требования можно было бы вынести на референдум, который легко провести одновременно со следующими выборами в Европарламент. Законопроект считался бы принятым, если бы получил «двойное большинство» голосов, то есть если за него проголосовало бы и большинство граждан, и большинство государств. Вместе с тем, этот референдум имел бы обязательную силу только для тех стран-членов ЕС, в которых за реформу высказалось большинство граждан. Тем самым Европа рассталась бы с моделью конвоя судов, в котором темп задает самый тихоходный корабль. В Европе, построенной по модели центра и периферии, страны, предпочитающие пока остаться с краю, имели бы, разумеется, возможность в любое время присоединиться к центру.

* Эта статья представляет собой текст благодарственной речи, произнесенной Юргеном Хабермасом 9 марта 2006 года по случаю вручения ему Премии им. БруноКрайски (см.: Habermas J. Ein avantgardischer Spürsinn für Relevanzen. Was den Intellektuellen auszeichnet // Blätter für deutsche und internationale Politik. 2006. № 5. S. 550-557).