Имеет ли смысл ставить целью приумножение блага?

Выше мы сформулировали одну из составляющих позитивности, заключающуюся в гармоничном самоутверждении в обществе. Как вы понимаете, это есть некий общий принцип, идея, глубокой конкретизации в себе не несущая. Но в свете обсуждаемой тематики законно возникновение вопроса, может ли позитивный маргинал рассматривать достижение некоего блага как цель и смысл своей деятельности.

Здесь под благом имеется в виду определенное представление, образ того, что представляется достойным и стремление к чему приветствуется. Очевидно, что в ином виде цель сформулирована быть и не может. Ну, например, скажем мы: вот это и это – хорошо, мы гордимся своей приверженностью этому благу и потому называем себя позитивными маргиналами. На наш взгляд, без глубокого понимания собственных ограничений такая позиция конструктивной не будет и окажется в большей степени характерной для неосознающих себя масс – то есть, как раз для тех, от кого позитивный маргинал весьма отличается.

И дело здесь в следующем. Сложность вызывают не только трудности в определении того, что же именно является благом, но и ограниченность наших возможностей по его достижению. А поскольку в нас всегда присутствуют те или иные представления о благе, и стремиться к нему мы не перестанем, то представляется совершенно необходимым осознать все тонкости и подводные камни, встречающиеся на этом пути.

Сначала необходимо расставить необходимые акценты, пояснив, что же мы имеем в виду. В обывательском сознании господствует технократическое понимание вопроса о наших возможностях по достижению блага, который звучит как вопрос о доступных нам материальных средствах, необходимых для достижения желаемого. При этом не только не проблематизируется, что же такое благо, но и подразумевается, что нам известны пути его достижения, которые будут без сомнения пройдены при наличии достаточных средств. Нам эта позиция представляется сомнительной.

Вопрос нужно ставить иначе: можем ли мы быть уверены, что те или иные действия приведут именно к достижению блага, даже если мы точно знаем, что они на это нацелены? Доподлинно ли известно нам, что то, к чему мы стремимся, действительно является благом? Реальных оснований для такой уверенности практически никогда нет! Большая часть мирового зла творилась людьми, искренне желавшими добра. Бывало и наоборот, крайне неблаговидные действия оказывались исключительно полезными. Непостижим промысел Господень. Вспомните, начинался ли хоть один проект социального переустройства с постановки задачи навредить обществу? Нет, все заявляли о стремлении сделать хорошо. Все делалось во благо. Но человеку не дан дар провидца.

В то же время, отсутствие провидческого дара - не повод, чтобы опускать руки. Следует понимать, каковы наши возможности, иными словами, знать свой предел, чтобы не перейти его в ненадлежащее время.

Здесь хочется отметить такой парадоксальный момент. По моим наблюдениям, проблемы в воплощении благих намерений возникают вследствие излишнего доверия к теоретическому познанию со стороны людей, плохо понимающих, что такое теория, не уважающих ее, но зато превозносящих практику. Приведенная мысль вам обоснованно кажется противоречивой, и сейчас мы внесем недостающую ясность.

Область теоретического познания в достаточной степени самостоятельна. Теория, как и наука в целом, не развивается и не может развиваться опираясь исключительно на опыт. Инструментарий теоретика содержит свои, специфические элементы – идеальные объекты, концептуализации, совокупности ранее наработанных идей, подходов и прочие совершенно необходимые вещи. «Дабы состояться в качестве теории, некое знание должно иметь дело с универсалиями, которые непосредственно, de facto не существуют, конституируются в абстрактном, чистом пространстве смысловой реальности и относительно которых развертываются всеобщие и необходимые аргументы. Иногопути построения теории неизвестно. Должна быть фактуальная область, но должна быть и идеально-типическая аналоговая область, представляющая ее семантическую конструкцию. Таков закон создания теории» [15;403].

И далее. В любом случае, теория представляет собой модель реальности и соотносится с последней, примерно как карта с отображенной на ней местностью. Мыслительная конструкция - это одно, материальная данность – другое. Это неоднопорядковые величины, и однозначное их соответствие невозможно. Так же как и сопоставление мыслимого нами – то есть, представлений – с реальностью. В этой связи интересно рассуждение В. Виндельбанда: «Сравнение – отмечает он, - есть всегда деятельность соотносящего сознания и возможна лишь между двумя содержаниями одного и того же сознания. Поэтому о сравнении вещи с представлением никогда не может быть речи, если сама «вещь» не есть представление… Ошибочное мнение, будто представление сравнивается с вещами, вытекает лишь из того, что обыденное сознание принимает чувственные впечатления за самые вещи… Так как вещь и представление несоизмеримы, так как мы никогда не можем сравнивать ничего другого, кроме представления с представлениями, у нас нет ни малейшей возможности решить, совпадает ли представление с чем-либо иным, кроме представления» цит. по кн. [13;150].

К сожалению, приведенные рассуждения практику очевидны не всегда. Не задумывающийся над природой теоретической деятельности, он склонен отождествлять знания о действительности с самой действительностью. То, что воплощению мыслимой модели в материально осязаемые формы обычно сопутствуют существенные метаморфозы, зачастую им не прочувствовано. В результате получается, что он просто верит в теорию, и подобно верующему во Христа, который тычет пальцем в Библию, восклицая: «Ибо написано!», практик убежден в правильности своих действий, «Ибо рассчитано!». В отличие от него, теоретик обычно в меньшей степени подвержен такой иллюзии, отдавая себе отчет в том, что реальность вовсе не обязана соответствовать нашим о ней представлениям, что она много богаче их.

Как сказанное соотносится с обсуждаемым вопросом? В свете приведенных рассуждений, вопрос о возможности достижения блага в первую очередь видится не как вопрос о наличии материальных средств, но о наличии возможности достаточно достоверного прогноза последствий наших действий. Каковы они? На этот счет у нас есть следующие соображения.

Чтобы не утомлять читателя нагромождениями абстракций, прежде чем переходить к дальнейшим рассуждениям, обратимся к некоторым известным историческим фактам, относящимся к человеческой способности предсказывать будущее, а следовательно – и отдаленные результаты нашей деятельности. Хорошую иллюстрацию дает сопоставление прогнозов относительно технического развития с его фактическим ходом.

Сегодня электрическое освещение наших жилищ кажется простым и естественным. Но всего чуть более ста лет назад эта идея вызывала высокомерное пренебрежение. В Европе выдающиеся специалисты, лучшие эксперты того времени заключили, что «идеи Эдисона (известного изобретателя, стоящего у истоков развития электротехники) …приемлемы для наших трансатлантических друзей… но не заслуживают внимания людей науки или практики». А сэр Уильям Прис, главный инженер Почтового управления Великобритании, категорически заявил, что «распространение электрической энергии для освещения – это глупейшая выдумка» [17;24].

Авиация. «В начале двадцатого столетия ученые почти единодушно утверждали, что полет аппаратов тяжелее воздуха невозможен и всякая попытка построить самолет – попросту глупая затея. Великий американский астроном Саймой Ньюком написал знаменитую статью, которая заканчивалась словами: “Автору представляется доказанным, насколько это возможно для любого физического явления, что никакие вероятные сочетания известных веществ, известных типов машин и известных форм энергии не могут быть воплощены в аппарате, практически пригодном для длительного полета человека в воздухе”». Причем, что интересно, статья Ньюкома завоевала широкую популярность как раз в то время, когда Братья Райт в своей велосипедной мастерской, за неимением неизвестных веществ, машин или форм энергии, попросту прилаживали крылья к бензиновому двигателю. «Когда известие об их успехе дошло до этого астронома, он опешил только на мгновение. Да, летательные аппараты можно создать где-то на крайнем пределе технических возможностей человека, согласился он, но практического значения они не имеют: вес дополнительного пассажира, кроме пилота, они не поднимут, это просто исключено!» [17;25].

Обратите внимание, что пессимистичные прогнозы в отношении развития авиации не прекратились после ее появления.Уже когда летали первые самолеты, специалисты все равно не могли предвидеть дальнейших перспектив. Например, другой астроном, Уильям Пикеринг, в это время так наставлял непросвещенную публику: «Воображение народа часто рисует гигантские летающие машины, стремительно пересекающие Атлантический океан и несущие множество пассажиров, наподобие современных морских кораблей… Можно без колебаний сказать, что такие идеи совершенно фантастичны; если какой-нибудь аппарат и переберется через океан с одним-двумя пассажирами, затраты на полет будут под силу лишь какому-нибудь капиталисту из тех, что могут иметь собственные яхты.

Другим распространенным заблуждением надо считать ожидание от самолетов огромных скоростей. Следует помнить, что сопротивление воздуха растет пропорционально квадрату скорости, а затрачиваемая работа – пропорционально кубу… Если при тридцати лошадиных силах мы можем ныне достичь скорости 64 километра в час, то для получения скорости 160 километров в час нам потребуется двигатель мощностью 470 лошадиных сил. Совершенно очевидно, что с теми средствами, какие сейчас имеются в нашем распоряжении, авиация неспособна состязаться в скорости ни с паровозами, ни с автомобилями (выделено мной – Д.П.)» [17;25-26].

Ошибки специалистов характерны не только начальных стадий развития техносферы. Вот, например, что сказал доктор Ванневар Буш, генерал, занимавшийся в США научными проблемами войны, в своем докладе сенатской комиссии 3 декабря 1945 года: «За последнее время много говорят о ракете с большим углом наклона траектории при пуске и дальностью порядка 5000 километров. По моему мнению, создание такой ракеты еще много лет будет неосуществимым. Люди, пишущие об этом и порядком надоевшие мне, имеют в виду ракету с атомным зарядом, которая может быть запущена с одного континента на другой, причем обладает высокой точностью попадания в заданную цель, например, город. Я убежден, что ни один человек на свете не знает, как технически осуществить подобную вещь, и уверен, что она еще очень долго не будет создана… Я считаю, что мы можем отбросить всякие помысли о создании такой ракеты. Я хотел бы, чтобы американцы перестали о ней думать» [17;32]. Чуть раньше, кстати, лорд Черуэл, советник премьер-министра Уинстона Черчилля по научным вопросам, высказывал такое же мнение. Он же в свое время заявлял правительству, что Фау-2 - всего лишь пропагандистская утка (Фау-2 – ракета, активно применявшаяся фашистской Германией для обстрела Великобритании во время второй мировой войны).

Ну и последний пример, отражающий точность человеческих прогнозов на будущее. В 1929 году видный авиационный инженер Н.С. Норуэй написал работу о перспективах авиации, которая начиналась следующими словами: «”Сейчас с легкостью предсказывают, что через несколько лет скорость пассажирских самолетов достигнет 500 километров в час – нынешнего рекорда скорости”. Это, прорицает он с важностью жреца, не более как вопиющее журналистское преувеличение, поскольку у «коммерческого самолета имеется ограниченный предел усовершенствования, дальше которого нельзя ожидать никаких успехов». К 1980 году он предсказывал достижение следующих результатов: скорость – 170-200 километров в час; дальность – 1000 километров; полезная нагрузка – 4 тонны; общий вес – 20 тонн» [17;59]. Отметим, что уже к 1960 году все эти показатели были превышены более чем в пять раз.

Необходимо подчеркнуть, что перечисленные ошибки совершались людьми, обладавшими высочайшей компетентностью в своей области. Что уж тут говорить о простых смертных! Мы привели всего несколько примеров, но их можно привести множество. В том числе и относящихся к сегодняшнему дню.

Кроме того, убедительность приведенных данных увеличивает следующий факт. Прогнозирование в естественнонаучной и технической областях более точно, чем в социальной. Тому есть ряд причин. Мир природы вообще является более определенным. Известно, что его параметры заданы фундаментальными константами (гравитационная постоянная, постоянная Планка, скорость света и др.), а в социальной реальности аналогов фундаментальных констант не существует. В свою очередь, техника, представляя собой искусственные построения, позволяет выполнять точные расчеты, приводить доказательные рассуждения. В гуманитарных исследованиях ситуация часто иная. О точности и аргументированности, возможных для технаря, там часто не может идти и речи. Иррациональные, стихийные порывы и устремления, присущие человеку, часто оказывают решающее влияние на ход истории. «Разные признаки подчеркивают, что прожектерство, «на­учное управление обществом», сознательный контроль со­бытий, подчинение жизни пути «прогресса» плодят химеры. Это утопический затратный пережиток — всесторонняя ра­циональная экспертиза жизни. Жизнь во многом нерацио­нальна: время накладывает грим на лица героев, осуществляют колебания 180-градусного размаха принятые оценки, рес­пектабельное оборачивается сомнительным, сомнительное — респектабельным, дорогое на поверку предстает дешевым, уцененным хламом, пачкой просроченных векселей. Муже­ство в истории не было бы мужеством, если бы базировалось на точном предвидении. Гуманисты типа Будды, Сократа, Христа, отвергая насилие, пользуются языком судей (на­блюдение Б. Маркова)...

В жизни много непонятного, но не потому, что ум слаб, а потому, что это не предмет ума. В вопросах жизненно-чело­веческих феноменов нет места линейным рациональным клас­сификациям, — человеческая жизнь постигается человечес­кой жизнью.

Жизнь — игра с неявным, непредсказуемым исходом. Преодолеть, превзойти этот сущностный структурный мо­мент жизни тщились многие — сионские мудрецы и крем­левские мечтатели, возомнившие о себе лишнее духовные жрецы, по недомыслию оракулы и мистагоги, авантюрные устроители, укротители, лихие перестройщики мира. Имя им — легион коновалов истории, расширявших пределы тра­гедии от вмешательства обстоятельств и рока до вмешатель­ства горемык по прихоти» [16;226]. Да что говорить, ведь мы сами еще совсем недавно жили в стране, которая воодушевленно строила светлое будущее согласно строго рассчитанным, обоснованным, выверенным планам.

И здесь хотелось бы подчеркнуть представляющееся существенным. Наша позиция состоит в том, что приведенные выше ошибки не являются следствием недомыслия и недостатка информации, но проистекают из принципиальной невозможности нетривиального долгосрочного теоретического прогноза последствий наших действий, или, говоря проще, рационального расчета будущего. Стараясь уйти от изобилия абстракций, выше мы рассматривали примеры, но теперь поясним нашу мысль аргументами, основанными на научном понимании проблемы.

Сегодня человек (то есть, мы с вами) больше не живет в механистическом мире, который, к примеру, Декарт уподоблял гигантскому часовому механизму и где можно было говорить о линейном взаимодействии его обитателей с независимой внешней средой. Теперь, на заре двадцать первого века, человек вовлечен в социотехнические системы в качестве одного из факторов. Социотехнические системы обладают собственными, выступающими в качестве объективных, законами развития. С этими законами приходится считаться, их необходимо изучать, так же, как раньше изучали законы естественной природы. Кроме того, достигая определенного этапа сложности, объекты в таких системах проявляют способность к саморазвитию, то есть обособляются от своих творцов. Вследствие этого, нередка ситуация, когда тот или иной объект приобретает черты, отсутствовавшие изначально в замысле его создателя. Также социотехнические системы, являясь нелинейными и обладая синергетическими эффектами, могут содержать точки бифуркации, в которых малое, периферийное воздействие на систему способно вызывать непропорционально сильную реакцию. К тому же, сама матрица деятельности техносферы несоразмерна человеческой деятельности по уровню сложности. Причины такой ситуации вполне фундаментальны. Остановимся кратко на некоторых аспектах.

Онтологический статус неопределённости

Убеждение в том, что всякая случайность есть результат незнания так называемых «скрытых параметров», невыявленная закономерность, придающее неопределённости субъективный статус и сводящее её к простой неосведомлённости, является плодом представлений классической науки и механистического мировоззрения. Действительно, механика Ньютона предполагает однозначное предсказание как прошлого, так и будущего при условии точного знания параметров. Летит, например, камень. И если нам известна его скорость, ускорение, масса, направление и прочее, то мы может рассчитать как дальнейшую траекторию полета (то есть, узнать будущее), так и предшествующую (прошлое). Для носителей этого мировоззрения в мире присутствует определенность, источник обратного – лишь наше незнание. Однако с развитием науки выяснилось, что подобный подход представляет собой идеализацию, которая не работает в сколько-нибудь сложном случае.

Принято считать, что с момента появления квантовой физики наука вступила в неклассическую стадию своего развития, для которой характерно иное понимание неопределенности, чем на предшествующем этапе. Принципиальное отличие неклассики заключается в отказе от жесткого детерминизма, в том, что неопределенность наделяется онтологическим статусом – то есть, рассматривается как органически, неотъемлемо присущая бытию. С наше точки зрения, такое понимание весьма актуально для социотехнических систем.

Разумный поступок предполагает здравую оценку возможных последствий, соотношения затрат, риска и достигаемого результата. Поэтому вопрос о том, насколько оправдано то или иное действие, находится в тесной связи с вопросом о его возможных последствиях, точное определение которых невозможно.

«Выражения типа «устранение неопределённости», «преодоление неопределённости», «борьба со случаем» - не более как метафоры, весьма льстящие всемогуществу человека», - пишет Т.Г. Лешкевич. «Пытаться напрочь расквитаться с неопределённостью, устранить и исчерпать её - значит, подобно демону Лапласа, обитать в сферах выдуманного мира, где безраздельно властвует строго однозначная детерминация, всё предсказуемо, предопределено и объяснимо, ибо непротиворечивым образом выводимо из предшествующего. Неопределённость, как и случай - реальные компоненты развития, объективные характеристики всеобщего универсума и жизнедеятельности человека. И независимо от того, насколько эффективно в том или ином случае человек будет «бороться» с ними, устранять их, они вечно живут во всеобщей системе взаимодействия, воспроизводясь вновь и вновь в иных ипостасях. Убывая «здесь» и «теперь», неопределённость возрождается «там» и «тогда». Она коренится в основных устоях бытия и в этом смысле неустранима» [24;8].

Исследования нобелевского лауреата Ильи Пригожина также способствовали установлению пределов применения классических понятий и развенчанию «демона Лапласа» - вымышленного существа, способного охватить всю совокупность данных о состоянии вселенной и, как следствие, в любой момент имеющего возможность не только восстановить картины прошлого, включая мельчайшие детали, но и сколь угодно точно предсказать будущее.

Иными словами, можно констатировать, что из всех видов систем (линейные, вероятностные (или стохастические) и нелинейные) только линейные системы развиваются в строгом соответствии с принципом причинности, отождествляемым с необходимостью. Стабильные и упорядоченные по своей структуре, они допускают значительные идеализации. Высокая прогностическая сила теоретических расчетов связана здесь с точным знанием всех предшествующих состояний и изолированностью системы. В этом случае выводы оказываются результатом анализа ограничивающих условий.

По отношению к нелинейным системам это в принципе невозможно. К нелинейным системам относятся такие системы, свойства которых определяются происходящими в них процессами так, что результат каждого из воздействий при наличии другого воздействия оказывается иным, нежели в отсутствие последнего [Т.Г. Лешкевич].

Таким образом, поскольку социотехническая система является нелинейной, следует признать невозможность точного предсказания последствий каких-либо шагов или проектов. Здесь возможны бесчисленные комбинации вариантов развития, велико влияние локальных и периферийных отношений, случайных процессов, для понимания которых необходимо многомерное, «нелинейное» мышление, «поле» методов, поэтому традиционные рациональные схемы перестают быть адекватными.

Задача неразрешима простыми средствами – например, увеличением объема обрабатываемой информации. Вполне возможны ситуации, когда рост объема информации ситуацию усугубляет, потому что увеличение информационного потока вызывает трудности её систематического отбора и использования, уменьшает однозначность и, таким образом, усложняет задачу и её решение, увеличивая неопределённость. Избыток информации, как и недостаток, препятствует принятию оптимальных решений. Некоторые исследователи говорят даже о катастрофе в области информации.

Итак, труднопредсказуемость результатов активного взаимодействия с миром имеет теоретическое обоснование на уровне метафизики. Однако кроме этого существует и ряд препятствий менее фундаментальных, хотя и не менее труднопреодолимых.

Субъективный статус неопределенности

При рассмотрении неопределенности как онтологической характеристики, свойства мироздания, представляется важным не упускать из виду также и её субъективную составляющую. Одно не отменяет другое, и утверждение, что случайность - это неразгаданная закономерность, на соответствующем уровне оправдано. Ведь ни человек, ни группа людей, ни даже всё человечество на практике не в состоянии учесть всю полноту обстоятельств и возможных последствий. Бесконечное разнообразие реальности невозможно отобразить через n параметров. Велика вероятность появления n+1. Поэтому значительная часть из того, что справедливо на рационально-теоретическом уровне, где так или иначе присутствуют идеализации, нередко оказывается неистинным применительно к реальному, во многом иррациональному, бытию. Действительно, сколь совершенные методы расчётов и прогнозов ни применялись бы, на каком бы количестве начальных данных они ни строились, всё равно могут возникнуть такие моменты, которые не были учтены заранее (а иногда и не могли быть учтены). Опыт свидетельствует, что учет все большего числа параметров позволяет увеличить точность прогноза лишь до определенного предела.

При этом наша сегодняшняя ответственность куда выше, чем у наших предков. Когда-то вмешательства во внешний мир носили локальный характер, допуская возможность простого рационального расчета, и даже в случае ошибки могли вызвать проблемы только локального масштаба. Однако, если деятельность выходит на уровень социотехнических систем, комплексов, где происходит столкновение естественной и искусственной природы, возникает вопрос об адекватности нашего инструментария (включая средства познания). Проблема в следующем: при взаимодействии со сложной системой нередко отсутствуют достаточные доказательства того, что производимое вмешательство действительно приносит существенное улучшение, а не кратковременный эффект, за который потом приходится расплачиваться гораздо более серьёзным ухудшением и дезорганизацией. Это важный момент, и мы о нем упоминали в начале данного параграфа, отмечая отсутствие уверенности в том, что представляющееся нам благом действительно таковым является. Иными словами, не всегда ясно, соразмерны ли цели средствам.

Преобразующая деятельность человека, по большей части, направлена на упорядочивание, структурирование дезорганизованных и хаотических процессов в соответствии с собственным пониманием блага и целесообразности. Однако то, что представляется нам хаосом, «может выступать как сверхсложная упорядоченность, а среда, предстающая перед нашим взором совершенно беспорядочным, случайным скоплением элементов, на самом деле заключает в себе всё необходимое для рождения огромного числа упорядоченных структур разного типа, сколь угодно сложных и законченных» [10;12]. «В свете последних теоретических разработок хаос предстаёт не просто как бесформенная масса, но как сверхсложноорганизованная последовательность, логика которой и представляет наибольший интерес» [24;82]. Поэтому возникает реальная угроза того, что некий благодетель, упорядочивая систему в соответствии со своими представлениями, рискует нарушить эту логику, которая не познана нами в полной мере. И более того, отвлекаясь от контекста, скажу, что вполне достоверный психологический и эзотерический опыт указывает, что такой риск существует и применительно к одному человеку, всего лишь переустраивающему свою личную жизнь.

На чем же основывается оптимизм «улучшателей» мира? Можно предположить, на убеждении, что человек достаточно однозначно понимает законы и порядок мира, что мир соответствует нашим рациональным схемам, вполне адекватным, чтобы, опираясь на них, достраивать и изменять окружающую среду, в том числе социальную, исходя из собственных потребностей и желаний.

Но правомерно ли говорить о том, что наличествует исчерпывающая рациональная картина мира? Среди суждений множества авторов, анализирующих эту проблему, наиболее интересно мнение Ильи Пригожина: «История поисков рационального объяснения мира драматична. Временами казалось, что столь амбициозная программа близка к завершению: перед взором учёных открывался фундаментальный уровень, исходя из которого можно было вывести все остальные свойства материи. Приведём лишь два примера подобного прозрения истины. Один из них - формулировка знаменитой модели атома Бора, позволившей свести всё многообразие атомов к простым планетарным системам из электронов и протонов. Другой период напряжённого ожидания наступил, когда у Эйнштейна появилась надежда на включение всех физических законов в рамки так называемой единой теории поля. В унификации некоторых из действующих в природе фундаментальных сил действительно был достигнут значительный прогресс. Но столь желанный фундаментальный уровень по-прежнему ускользает от исследователей. Всюду, куда ни посмотри, обнаруживается эволюция, разнообразие форм и неустойчивости. Интересно отметить, что такая картина наблюдается на всех уровнях - в области элементарных частиц, в биологии и в астрофизике с её расширяющейся вселенной и образованием чёрных дыр» [34;41].

Исходя из вышесказанного, можно с достаточно большой вероятностью предположить, что во многих случаях, упорядочивая хаос, мы разрушаем тонкий природный механизм, который не смогли в нём усмотреть. Впоследствии возможно осознание собственных ошибок. Например турбулентность, ранее принимавшаяся за хаотическое движение жидкости, которое разрушает ламинарное течение, более не считается совершенно беспорядочной и дезорганизованной. Дальнейшие исследования показали, что, напротив, на микроскопическом уровне турбулентное течение проявляет значительно более высокую степень организации, демонстрируя когерентное поведение миллионов и миллионов молекул. То есть, турбулентность может быть представлена не как процесс разрушения ламинарного потока, а как процесс его самоорганизации на более высоком уровне.

Очевидно, что в социотехнических системах существует множество ситуаций, внутренняя природа которых для нас неоднозначна, хотя при этом вполне возможно произвести некоторые изменения, которые, как кажется на первый взгляд, могут сыграть положительную роль. Помните пример о том, что после войны, когда погибает много мужчин, процент мальчиков среди новорождённых существенно выше, нежели в обычный период? Это свидетельствует о существовании некоторого механизма саморегулирования в популяции человечества. В связи с этим интересна гипотеза, утверждающая, что заболевание полиомиелитом является одной из защитных реакций популяции, направленной на ограничение возможного влияния потенциально опасных её членов.

Некоторая предопределённость будущего, которая здесь допускается, не выходит за рамки возможного. В современной науке существует антропный принцип, суть которого в том, что появление во вселенной человека, играющего определенную, причем немаловажную роль, было запрограммировано изначально. Так почему нельзя предположить, что в некоторых людях с высокой вероятностью заложен известный тип поведения? Если эта гипотеза верна, то результатом всеобщей вакцинации населения (особенно отсталых стран), которой сегодня гордятся технократические спасатели негритят, лет через пятнадцать-двадцать будет вспышка терроризма, экстремизма и тому подобного. Таким образом получается, что в результате избавления от страданий десятков людей, обрекаются на последующие страдания и гибель тысячи. Несмотря на то, что этот процесс растянут по времени, что несколько затрудняет анализ, имеется достаточно обширный массив статистических данных. Это только один из примеров, но их существует множество.

Таким образом, можно отметить еще один момент, призванный отрезвить «спасителей мира»: реальность может оказаться гораздо сложнее рационально-теоретического обоснования деятельности, направленной на ее изменение.

Точки бифуркации в нелинейных системах

В нелинейных системах возможно наличие точек бифуркации – таких ситуаций, когда весьма малое воздействие на систему может вызывать значительные изменения, непропорциональные по отношению к породившему их влиянию. Такой процесс может быть условно назван «эффектом бабочки», описанным Лоренцом. Смысл этого эффекта в том, что нелинейные системы чрезвычайно чувствительны к изменению начальных условий и обладают свойством быстрого разведения первоначально близких траекторий. По вычислениям Лоренца получалось, что «решение уравнений (приближённо описывающих также потоки воздуха в атмосфере земли, т. е. задачу предсказания погоды) можно изменить взмахом крыльев бабочки» [Т.Г. Лешкевич]. О способности незначительного и локального события произвести крупномасштабные изменения говорят и исследования Ильи Пригожина, когда в точке бифуркации сколь угодно малое воздействие может вызвать кардинальное изменение дальнейшего пути развития системы. Умышленно упрощая вопрос, для придания ему большей наглядности можно привести пример с шариком, находящимся на вершине конуса. Опираясь практически на одну точку, он неподвижен, но самое незначительное воздействие способно низвергнуть шарик с его позиции в произвольном направлении.

Рассматривая эту проблему в практическом плане, следует заключить, что явление бифуркации способно вызывать существенные трудности в прогнозировании и управлении.

Побочные явления

Побочные явления представляют собой продукты или результаты деятельности, появление которых изначально не планировалось. В том или ином виде они присутствуют всегда, но для нас особенно важны случаи, когда роль побочных явлений велика, и они могут затмить собой основные результаты деятельности.

Вообще, побочные явления - не редкость как в человеческой практике, так и в научном познании. Известно множество примеров, когда сопутствующие какой-либо деятельности процессы по своей значимости перекрывали преследуемые цели. «Сегодняшний учёный в принципе должен быть готов к анализу и фиксации результатов, возникающих помимо его сознательного целеполагания в потоке научного исследования, в том числе и к тому, что они могут быть гораздо богаче исходной цели… …Новые явления как бы «зацепляются» исследователем случайно, вопреки существующим стереотипам рациональности» [24;106].

То же самое можно сказать и о процессах, протекающих в социотехнических системах. Только здесь следует иметь в виду скорее возможность отрицательного результата, поскольку именно такое развитие событий наиболее вероятно. Сами по себе побочные явления могут быть и нейтральными, но при этом служить катализаторами иных процессов, осуществление которых весьма нежелательно. Учитывая сложность социотехнических систем, нереально предсказать всю полноту таких возможностей. Лишь на житейском уровне иногда имеется ясность: аспирин помогает от простуды, но вызывает язву желудка – как побочное явление. Да и то, так думали более полувека, но вдруг на рубеже двадцать первого столетия ученые открыли новые свойства аспирина, выяснив, что он чрезвычайно токсичен, и его передозировка или неумеренное применение способны вызывать смерть. В результате в ряде стран был запрещен прием этого препарата детьми до 14 лет.

Однако даже если предположить, что наши рациональные методы в достаточной степени адекватны реальности, что нет причин ожидать существенного влияния побочного продукта, эффектов от малых воздействий, и вообще, «технический расчет верен», то и в этом случае нельзя утверждать, что проблемы с предсказуемостью и управляемостью системы решены. Дело в том, что любые проекты реализуются людьми, поведение которых далеко не всегда можно спрогнозировать. Опыт показывает, что в двадцатом столетии так называемый человеческий фактор стал одной из главных причин техногенных катастроф.

Проблемы человеческого фактора

Исследования последних десятилетий показывают, что нередко причины тех или иных действий человека лежат за пределами его сознания. Психологи, разрабатывающие эту проблематику, используют различные термины для обозначения не принадлежащей сознанию сферы, например разделяя подсознание и бессознательное и т. д. Так как нашей целью является не глубинный анализ самой картины происходящего вне сознания, но лишь оценка её роли, масштаба влияния на сознательную деятельность и на возможность рационального регулирования последней, то, в отличие от психологов, мы не будем использовать множество терминов и ограничимся лишь одним - бессознательное. Под бессознательным мы понимаем все процессы, происходящие вне сознательного контроля человека в процессе повседневной деятельности. От бессознательного следует отличать так называемое неявное знание, которое хотя и существует неявно, находясь на невербализуемом и нерефлексируемом уровне, тем не менее принадлежит сознанию, но просто не находится в его фокусе.

Что же касается непосредственно бессознательного, то по некоторым данным, информационный поток неформализуемой активности насчитывает 10⁹ бит информации, в то время как сознанием контролируется лишь 10², то есть очевидно значительное количественное преимущество неосознаваемой информации перед осознаваемой. Означает ли это, что бессознательное регулирование жизнедеятельности человека имеет столь же значительный перевес над сознательным? Во всяком случае, пренебрежение его ролью выглядит весьма опрометчивым. Исследования известных психологов говорят о том, что функции регулирования и мотивации в немалой степени определяются бессознательным, а поведение человека во многом обуславливают неосознаваемые психические реакции, побуждения и инстинкты.

Актуальность этой проблемы наиболее ярко проявляется тогда, когда ставится задача сознательного регулирования того или иного социального процесса и про