Экономическая теория культурной деятельности

 

Введение

 

Экономика культуры достаточно молода. Исторически ее становление как отдельной ветви экономической теории пришлось на конец 1960-х - начало 1970-х гг. - период создания Международной ассоциации экономики культуры (Association for Cultural Economics International -- ACEI) и во многом обязано появлению специального журнала (Journal of Cultural Economics), который регулярно издается с середины 1970-х гг. Международные конгрессы, проводимые АСЕI каждые два года, сотни монографических исследований и тысячи научных статей, в том числе таких известных экономистов, как В. Баумоль, М. Блауг, Д. Нетцер, А. Пикок, В. Померане, Д. Тросби, Б. Фрей, Дж. О'Хаган, В. Хенден, М. Хуттер, М. Шустер и др., обеспечили накопление необходимого материала. Достижения российских ученых в этой области науки связаны с работами следующих авторов: Г.Г. Дадамяна, А.И. Дымниковой, Г.П.Иванова, Е.П. Костиной, А.Я. Рубинштейна, Б.Ю. Сорочкина, И.А. Столярова, С.В. Шишкина, Л.И. Якобсона.

Право же называться самостоятельной научной дисциплиной экономика культуры заслужила еще в середине 1960-х гг., после выхода в свет классического труда Вильяма Баумоля и Вильяма Боуэна «Исполнительские искусства — экономическая дилемма». Именно с той поры теория располагает знанием о специфическом недуге. Речь идет о «болезни Баумоля», или «болезни цен».

«Болезнь Баумоля». Суть этого недуга заключается в том, что в некоторых ситуациях издержки производства растут быстрее, чем цены на конечный продукт. Изучая экономику исполнительских искусств, Баумоль обратил внимание, в частности, на тот факт, что «количество труда, предназначенное для производства данного уровня продукции, постоянно во времени и фактически не зависит от новаторства и концентрации капитала». Для иллюстрации этого феномена приведем пример Баумоля.

Пример В1

Трио Чайковского. В 1948 г. Лев Оборин, Давид Ойстрах и Святослав Кнушевицкий исполнили знаменитое трио П. И. Чайковского памяти Н.Г. Рубинштейна за предусмотренные композитором 46 минут и 12 секунд. Отбросив 12 секунд и другие возможные изменения продолжительности исполнения сочинения Чайковского, обусловленные художественными задачами и трактовкой, можно утверждать, что и полвека спустя, даже при замене музыкальных инструментов на самые совершенные, количество труда музыкантов, необходимое для исполнения трио Чайковского, не зависит от «новаторства и концентрации капитала». И любая попытка повысить производительность привела бы лишь к разрушению самого художественного продукта.

 

Отмеченный феномен позволил Баумолю сделать принципиальный вывод - производительность труда в данной сфере объективно отстает от общего роста производительности труда в экономике. При этом, анализируя многолетние статистические наблюдения, ученый установил, что положительная динамика общей производительности труда является «фактором риска», способствующим развитию «болезни цен». Повышение оплаты труда и, как следствие, рост цен на другие производственные факторы вызывают общее увеличение издержек производства, требующее соответствующих компенсаций либо за счет адекватного роста производительности труда, либо посредством переноса возникших удорожаний на цены конечного продукта. Однако для ряда продуктов рост производительности труда и/или повышение цен являются объективно невозможными. В этом, собственно, и проявляется указанный недуг.

Как показали исследования, «болезнью цен» страдают не только исполнительские искусства. Ею инфицировано большинство продуктов культуры, платежеспособный спрос на которые сдерживается невысокой настоятельностью индивидуальных потребностей в этих благах*. В подобной ситуации оказываются музеи и галереи, клубы и библиотеки, предоставляющие бесплатные услуги, другие организации культуры, где «заторможенный» спрос не успевает за увеличивающимися издержками производства и не дает возможности переложить их рост на плечи потребителей. Данный феномен, собственно, и определяет границы той части рыночного пространства, внутри которой повышение общей производительности оборачивается угрозой свертывания производства конкретных товаров и услуг. Вполне понятно, что сфера культуры, где производительность труда объективно отстает от производительности в экономике, а платежеспособный спрос не успевает за ростом издержек производства, попадает именно в эту «патогенную» часть рыночного пространства. Указанный факт превращает «болезнь цен» в универсальную закономерность культурной деятельности**.

Своего рода аналог этой болезни можно обнаружить в других секторах экономики, когда предельные издержки падают медленнее цен. На это, в частности, обращает внимание Николай Петраков, описывая ситуацию, которая возникает «в условиях снижающихся дополнительных затрат на прирост производства продукции при падающих ценах (эффект научно-технического прогресса)...». На тот же феномен указывал и Мансур Олсон: «Всякий раз, как кривая спроса пересекает кривую предельных издержек на уровне ниже уровня средних издержек, фирма не может покрыть свои средние издержки». Но вернемся к культурной деятельности.

За почти сорок лет, прошедших после обнаружения «болезни Баумоля» (цены на факторы производства растут быстрее, чем цены на конечный продукт), ей были посвящены многочисленные теоретические исследования и статистические анализы, авторы которых сомневались и снова подтверждали гипотезу, ставшую аксиомой. Время идет, появляются новые идеи, новые подходы. Но всякий раз «болезнь Баумоля» служит своеобразным тестом, на котором проверяются любые теоретические новации. Этот тест важен еще и потому, что, кроме ответа на вопрос, прав или не прав Вильям Баумоль, он позволяет глубже проникнуть в само содержание указанного недуга. Приведем иллюстрирующий пример.

Пример В2

Театры и концертные организации. В этом примере рассматриваются два индекса, рассчитанные на основе данных официальной статистики. Первый из них характеризует динамику производительности живого труда, второй — динамику соотношения затрат на оплату труда и доходов от основной деятельности театров и концертных организаций России в период 1970-2000 гг. (табл.1).

 

Таблица 1. Признаки «болезни Баумоля»

Годы	Индекс производительности живого труда (среднегодовой темп прироста числа посещений в расчете на одного работника), %	«Индекс Баумоля» (среднегодовой темп прироста оплаты труда в расчете на 1 руб. доходов от продажи билетов), %
Театры	Концертные организации	Театры	Концертные организации
1970-1975	-0,7	-5,7	-1,1	-2,1
1976-1980	-1,5	-2,8	6,4	1,1
1981-1985	0,2		0,8	1,6
1986-1990	-5,0	-6,1	14,3	19,1
1991-1995	-13,3	-14,6	8,0	15,1
1996-2000	-4,1	-7,9	-8,3	-4,8
1970-2000	-2,5	-3,1	2,1	5,9

 

Комментируя приведенную таблицу, следует обратить внимание на предложенный «индекс Баумоля», которому присвоено это имя с целью демонстрации его связи с обсуждаемым недугом. Приняв допущение о постоянстве цен на все факторы производства кроме труда, можно сказать, что «болезнь Баумоля» характеризуется опережающим ростом оплаты труда по отношению к росту доходов от реализации услуг организаций исполнительских искусств. И если данный феномен наблюдается, то и классические симптомы болезни — цены на факторы производства растут быстрее цен на конечный продукт - тем более имеют место. В этой связи для статистической проверки болезни цен достаточно проанализировать динамику соотношения затрат на оплату труда и доходов от основной деятельности, т. е. «индекс Баумоля».

Анализируя статистические данные (см. табл. 1), можно сделать два вывода. Во-первых, тридцатилетние наблюдения свидетельствуют о снижающейся динамике производительности живого труда в театрах и концертных организациях со среднегодовыми темпами -2,5% и -3,1% соответственно. При этом за тот же тридцатилетний период общая производительность живого труда в экономике выросла. Иначе говоря, наблюдается теоретически предсказанное отставание производительности труда в организациях исполнительских искусств по отношению к общей производительности по народному хозяйству. Наблюдаемый в период 1981-1985 гг. рост производительности в театрах и концертных организациях общего вывода не меняет.

Во-вторых, тридцатилетние сопоставления расходов на оплату труда в театрах и концертных организациях с доходами от реализации их услуг населению демонстрируют положительную динамику «индекса Баумоля». Так, в период с 1970 по 2000 г. расходы на оплату труда, обусловленные общим ростом производительности в экономике, росли быстрее доходов от основной деятельности организаций исполнительских искусств. В отдельные же периоды среднегодовой темп прироста оплаты труда в расчете на один рубль доходов от продажи билетов составлял весьма значительные величины: в 1986-1990 гг. по театрам -14,3%, по концертным организациям — 19,1%; в 1991-1996 гг. по театрам - 8,0%, по концертным организациям — 15,1%. И лишь в течение двух периодов (1970-1975 и 1996-2000 гг.) многократный рост цен на билеты в театры и концертные организации обусловил отрицательную динамику «индекса Баумоля». Однако это не изменило общей закономерности: в течение всего тридцатилетнего периода с 1970 по 2000 г. расходы на оплату труда в расчете на рубль доходов от основной деятельности росли по театрам со среднегодовым темпом прироста — 2,1%; по концертным организациям соответственно - 5,9% в год. Завершая рассмотрение этого «статистического примера» из реальной практики организаций исполнительских искусств, можно говорить о доказанности существования «болезни Баумоля».

 

Известно, что возможности экономии затрат труда на единицу полезного результата посредством сокращения

числа музыкантов в оркестрах, исполнителей в спектаклях, работников библиотек, музеев и клубов в массовых учреждениях культуры так же, как и увеличение посещаемости соответствующих организаций культуры ограничены самой природой культурных благ. Статистические данные подтверждают это в полной мере. Поэтому, если и возможен опережающий рост производительности труда в сфере культуры, то лишь на коротком интервале времени. В длительной же перспективе, повторим это еще раз, он всегда будет отставать от роста общей производительности в экономике. Именно поэтому организации культуры и искусства функционируют в экономически трудных условиях, в особой среде, где развивается недуг, открытый Баумолем.

Хронический характер этой «болезни цен» и угроза свертывания производства культурных благ как раз и порождают «экономическую недостаточность» большинства организаций культуры, их объективную неспособность к самоокупаемости и необходимость поддержки существования. Обращая внимание на множество исторических фактов (финансирование Дионисийских празднеств в Древней Аттике, дотации лондонским театрам времен Шекспира, бюджетные ассигнования на музыкальную жизнь моцартианской Вены), а также на инвестиции в культуру во всех развитых странах современного мира, следует признать — это не какая-то особая традиция государственного меценатства, а реальная необходимость в экономической поддержке культурной деятельности.

Основной вопрос экономики культуры. Открытие «болезни Баумоля» подтолкнуло некоторых экономистов даже к выводу том, что с появлением этого теоретического результата главная тема экономики культуры оказалась исчерпанной и общество, получив объяснение причин убыточности культурной деятельности, будет финансировать ее в нужном объеме. Однако очень скоро стало понятным, что возникшие ожидания были излишне оптимистическими. Во-первых, относительная локальность «болезни цен» и немалые трудности ее распространения на другие виды культурной деятельности породили сомнения в универсализме объяснения экономической недостаточности организаций культуры. Во-вторых, и это главное, факт неспособности указанных организаций обеспечить свою рыночную окупаемость сам по себе еще не означает обязательности их поддержки со стороны государства.

В конце концов, почему именно организации культуры надо защищать от разорения, препятствуя самоочищению рынка и естественному отбору — тех, кто способен выжить самостоятельно? Как бы плохо ни относиться к подобному рыночному приговору, данный вопрос внес окончательную ясность в трактовку «болезни цен»: с помощью обнаруженного экономического недуга Баумоль лишь объяснил объективный характер убыточности производства культурных благ, но не дал дополнительных теоретических аргументов в пользу вмешательства государства. При этом в обосновании необходимости поддержки культуры и заключен основной вопрос экономической теории культурной деятельности.

В той или иной степени данный вопрос присутствует в исследованиях большинства ученых, занимающихся проблемами экономики культуры. Нашел он соответствующее отражение и в учебной литературе. Автор одного из последних учебных пособий, посвященных экономике социальной сферы, С. В. Шишкин считает, что «для понимания специфики экономических отношений в сфере культуры ключевыми являются ответы на следующие вопросы: почему государство финансирует и обеспечивает представление определенных видов культурных благ? И почему одни виды деятельности поддерживаются государством и частными благотворителями больше, другие — меньше, а третьи - вообще нет?».

Отвечая на эти вопросы, С. В. Шишкин идет традиционным путем и обосновывает необходимость государственной поддержки культуры обычными соображениями. В их ряду - представление культурных благ в качестве общественных товаров, необходимость учета положительных внешних эффектов культурной деятельности (экстерналий), явно повышенная ценовая эластичность, а также различные внеэкономические причины общественной поддержки сферы культуры. К их числу, видимо по инерции, была причислена и «болезнь Баумоля», устанавливающая, как уже отмечалось, лишь причины убыточности организаций культуры, а не аргументы в пользу государственной поддержки культурной деятельности.

Следует напомнить и стандартные положения теории, «узаконивающей» государственную активность в любом секторе экономики. Подробно об этом уже говорилось в предыдущей главе. Поэтому здесь имеет смысл означить лишь более общие основные причины, называемые обычно при обосновании государственной поддержки культуры в ряду других секторов социальной сферы. Подчеркнем, что все они связаны с уже упоминавшимися ошибками рынка. Речь идет о несовершенстве конкуренции, асимметричном распределении информации, наличии экстерналий, о неспособности рынка правильно оценивать проекты с достаточно удаленными последствиями, наконец, о мериторных и общественных благах.

Все это действительно имеет место в сфере культуры. Специфика творческого труда, в частности, не позволяет думать о поиске субститутов для многих произведений искусства, и, наверное, без всякого риска ошибиться можно говорить, например, о монопольном положении режиссуры Петра Фоменко, исполнительского мастерства Юрия Башмета или Николая Цискаридзе. Наряду с этим наблюдается и феномен информационной асимметрии, проявляющийся в том, что далеко не все потребители знают об истинных качествах продуктов, которые производятся, хранятся и распространяются библиотеками, музеями, клубными учреждениями, театрами, филармониями, цирками, другими организациями этой особой сферы. Рассуждать же о культуре, не думая об отдаленных последствиях, причем для всех и каждого, просто нелепо. В каком-то смысле сфера культуры представляет собой уникальный пример «полного собрания» ошибок рынка. Это — сущая правда, как и тот факт, что не все культурные блага, страдающие «болезнью цен», находятся в зоне провалов рынка*. Именно поэтому стандартная аргументация для решения основного вопроса экономки культуры оказывается недостаточной.

 

 

Приведем и дополнительное соображение, подтверждающее вывод о невозможности решения основного вопроса экономики культуры лишь на основе анализа ошибок рынка. Дело в том, что все известные случаи провалов рынка указывают на отсутствие каких-либо иных целей государственной активности, кроме желания «подправить» осуществленную рынком неэффективную алокацию ресурсов, причем вне всякой зависимости от производимых благ, будь то химические удобрения, алкоголь или услуги библиотек. Более того, исправление ошибок рынка и обеспечение лучшего по Парето распределения ресурсов являются единственным мотивом государственной поддержки культурной деятельности, который признает ортодоксальная теория. При этом над культурными благами, пораженными «болезнью цен», но находящимися вне зоны ошибок рынка, висит «дамоклов меч» свертывания их убыточного производства.

Здесь имеются три возможности. Первая связана с незыблемостью традиционной экономической теории и проведением жесткой либеральной политики, сопровождаемой механизмами самоочищения рынка от нерентабельных товаров. В ситуации государственного невмешательства многие виды культурной деятельности обречены на умирание и выживут лишь те из них, кто приспособится к рыночной среде. Второй путь сопряжен с менее строгим отношением к теоретическому канону и с расширением границ самого феномена провалов рынка, причем до та кой степени, чтобы в легитимную зону государственной активности попала вся культура. В этом случае законность поддержки культурной деятельности зависит от трактовки каждого вида ошибок рынка и от того, насколько обоснованно попадание того или иного вида культурной деятельности в зону рыночных провалов. В основе третьего пути лежит специальная экономическая теория культурной деятельности. Ключевым моментом в решении основного вопроса экономики культуры в этом случае является наличие целенаправленной государственной активности, обеспечивающей реализацию специфических интересов общества в отношении производства, сохранения, распространения и потребления культурных благ.

Изложению основ экономической теории культурной деятельности, собственно, и посвящен данный раздел учебника. Причем, кроме ключевых положений указанной теории, объясняющих особенности действия универсальных рыночных механизмов и специфику конкурентного Равновесия на рынках культурных благ и факторов производства, большое внимание здесь уделено изложению иных концепций, иных версий решения основного вопроса экономики культуры. Без их подробного рассмотрения - возможно понять достоинства и недостатки существующих методов и приемов обоснования государственной поддержки культурной деятельности. Речь идет о трех известных концепциях - теории «общественных товаров», «мериторике» Ричарда Масгрейва, «экономической социодинамике». С обсуждения именно этих теоретических концепций начинается настоящий раздел учебника.

 

 

Глава 4

Общественные товары

Экономисты не сразу обнаружили неоднородность главного модуля построенной ими рыночной модели. В итоге используемое в качестве универсального предмета обмена частное благо оказалось лишь частным случаем.При этом другие товары и услуги, отличающиеся от универсального образца, не вписываются в стандартную модель рыночного равновесия и порождают множество аномальных ситуаций, пополняющих обширную коллекцию провалов рынка

Одна из таких особых ситуаций Мансуром Олсоном описывается следующим образом: «Дополнительное потребление некоторых товаров, такое, как дальнейшее использование идеи, дополнительный показ телевизионной программы, дополнительный переход неперегруженного моста или дополнительный зритель смертельного номера в непереполненном зале, не уменьшает возможностей потребления других. В этих классических условиях неконкурентности дополнительное потребление не увеличивает издержек производства, а необходимым условием эффективности по Парето является то, что товар не имеет позитивной цены». Вслед за Олсоном повторим: подобные товары не могут производиться частной фирмой, ибо цена, установленная по нулевым предельным издержкам, не может компенсировать фактические затраты. Поэтому обычно такие товары производятся государством и называются «общественными товарами» (public goods).

Существует несколько дефиниций общественных товаров. В трактовке Пола Самуэльсона, например, общественным является товар, который «в одинаковом количестве входит в две или более индивидуальные функции полезности». Марк Блауг, опираясь на исследование Уго Маццолы, итальянского экономиста XIX в., сформулировал иное определение: «Особая природа общественных благ заключается в том, что их потребление может быть только совместным и равным: чем больше достается одному домохозяйству, тем больше, а не меньше достается любому другому». Из этих формально разных, но в сущности совпадающих дефиниций следует знакомый вывод о том, что предельные издержки производства общественного блага равны нулю, и если цены строятся на основе предельных издержек, то общественные блага не могут иметь позитивных цен.

С определением, которое использует Блауг, связаны два свойства общественных благ. Если они доступны кому-нибудь, то они должны быть доступны всем - свойство неисключаемости (nonexdudability). Их потребление кем-то одним не должно препятствовать потреблению других - свойство несоперничества (nonrivalness). Собственно, эти критериальные свойства и выделяют общественные блага из мира товаров и услуг. Приведем пример, иллюстрирующий эту особую группу благ.

Пример 4.1

Маяк. Классической иллюстрацией общественного блага является маяк. Это легко установить, проанализировав свойства, которыми он обладает. Достаточно сказать, что всякое судно, ориентирующееся на свет маяка, никак не уменьшает возможностей других кораблей. Несоперничество в потреблении является генетическим свойством этого блага. Аналогичная ситуация характерна и для свойства неисключаемости, ибо ограничить мореплавателей в использовании маяка невозможно даже технически. Учитывая это, нетрудно обнаружить, что свет маяка потребляется совместно и в равной мере (дефиниция Блауга) и в одинаковом количестве входит в индивидуальные функции полезности всех мореплавателей (определение Самуэльсона). Понятно также, что всякий дополнительный корабль, проплывающий в световой видимости от маяка, не увеличивает затрат на его содержание. Нулевые предельные издержки окончательно убеждают в том, что здесь имеет место общественное благо. Заметим, однако, что это лишь статическая картина. Нетрудно понять, что спутниковая навигация и радиомаяки с их возможностями кодировки сигнала создают предпосылки для преодоления свойства неисключаемости и тем самым для последующей индивидуализации этого исходно общественного блага.

 

Оставляя до времени в стороне тему дефиниций общественных товаров (к ней мы еще вернемся), начнем исследование этой особой группы товаров и услуг с проблемы формирования рыночного спроса. Именно здесь стандартная модель рынка, собственно, и дала сбой, именно здесь родился главный сюжет общественных товаров, связанный с экономически оправданным нежеланием индивидуума платить за благо, если он не может быть исключен из процесса его потребления. Речь идет об известном феномене, получившем в литературе название проблемы «безбилетника», «зайца» или «фрирайдера».

 

4.1

Проблема «безбилетника». История эта началась давно, как минимум с того времени, когда экономисты заметили, что смитсианскии принцип рационального поведения индивидуума входит в противоречие с производством общественных товаров. Обладая свойствами неисключаемости и несоперничества, эти особые блага подталкивают рационально действующих потребителей к поведению в стиле «фрирайдера» («безбилетника»). На такое эгоистическое желание индивидуумов подать ложный сигнал об отсутствии спроса на общественное благо указывал еще Самуэльсон. Об этом же пишут и в современных экономических учебниках. Для облегчения понимания приведем здесь два примера из учебника Джозефа Стиглица.

Пример 4.2

Вакцинация. «Один из способов, благодаря которому сокращается вероятность распространения некоторых болезней, — вакцинация. Люди, которым делают прививки, несут некоторые затраты (дискомфорт, время, деньги, риск заболеть от плохой вакцины). Они получают и некоторый частный выигрыш, выражающийся в уменьшении вероятности заболеть. Но основная часть выигрыша — общественный товар. Это - уменьшение вероятности возникновения данного заболевания в данной общине, от чего выигрывают все. Во многих случаях частные затраты превышают частный выигрыш, но общественный выигрыш, включая уменьшение вероятности возникновения заболевания, значительно превышает затраты. В связи с проблемой «зайца» государство часто принуждает людей к вакцинации».

 

Пример 4.3

Пожарная служба. «Во многих общинах пожарные службы финансируются добровольно. Некоторые люди в общинах отказываются делать взносы в пользу пожарной службы. И все же там, где здания расположены близко друг от друга, пожарная служба обычно тушит огонь в доме таких людей из-за угрозы пожара для строении тех, кто вносит лад в содержание пожарной службы. Однако были случаи пожаров в отдельно стоящих зданиях таких людей, в которых пожарные команды отказывались тушить огонь... Это пример, когда исключение из пользования общественным благом возможно. Пожарная служба может лишить своих услуг тех, кто отказывается ее содержать. Пожарные службы утверждают, что при отсутствии подобных санкций каждый стал бы «зайцем».

 

Приведенные примеры демонстрируют не только саму проблему «безбилетника», но и некоторые практические возможности ее решения. В первом случае государство, учитывая важность сохранения здоровья граждан, использует доступные ему механизмы принуждения и делает вакцинацию обязательной для всех индивидуумов. Известны ситуации, когда в условиях надвигающейся эпидемии государство привлекает для обязательной вакцинации населения даже специальные контингенты полицейских и воинских частей.

Во втором случае проблема «безбилетника» решается более радикально: путем преодоления свойства неисключаемости (введение обязательного взноса в пользу пожарной службы) общественный товар трансформируется в совокупность частных благ, уже не страдающих данным недугом. При этом нельзя сказать, что рассмотренные методы воздействия на «безбилетников» действительно решают е проблемы. Остается неясным, в частности, как установить размер индивидуального взноса в примере с пожарной службой, и, безусловно, не очень симпатичной выглядит насильственная вакцинация населения. Невозможно утверждать также, что способы решения проблемы «безбилетника», представленные в этих примерах, являются единственными.

В общем же случае экономически рациональное нежелание людей добровольно вносить свою лепту в создание благ, проявляющих свойства неисключаемости и несоперничества в потреблении (это и есть проблема «безбилетника»), требует создания альтернативных механизмов компенсации издержек производства общественных товаров. Можно говорить о нескольких типах таких механизмов. Во-первых, это экономические и институциональные формы государственного принуждения, во-вторых, специальные мероприятия, направленные на преодоление неисключаемости индивидуумов из процесса потребления конкретного блага, и, в-третьих, формирование социальных установок и норм поведения, обеспечивающих добровольное участие индивидуумов в создании общественных товаров и/или компенсации затрат на их производство.

Механизмы первого типа. Говоря о принуждении как о легитимной и монопольной способности государства, принципиально отличающей его от рыночной координации (организует добровольные соглашения), следует иметь в виду прямые и косвенные методы, институциональные и экономические формы воздействия на субъекты хозяйственной жизни, в том числе на потребителей общественных товаров. Мы уже приводили пример прямого принуждения населения к вакцинации. Несложно найти и другие случаи введения обязательных для населения правил и/или законов, исполнение которых направлено на принудительное обеспечение вклада индивидуумов в производство общественных товаров. Здесь можно вспомнить натуральную (передачу части урожая) и трудовую (срочную службу в армии) повинности, а также выполнение различного рода общих требований, предъявляемых к частным жилищам (к примеру, ограничение высоты здания), и т. п. Подчеркнем двоякий характер указанного воздействия. Его институциональные формы - введение правил и норм поведения — сопровождаются прямым принуждением к выполнению этих правил.

Но все же подавляющая часть механизмов компенсации издержек производства общественных товаров основана на применении косвенных методов, связанных с налогообложением граждан. Здесь действует довольно простая схема. Если имеет место благо, проявляющее свойства неисключаемости и несоперничества в потреблении, а потребители в силу этих свойств пытаются вести себя в стиле «фрирайдера», государство берет на себя поставку данного общественного товара, принуждая его потребителей уплачивать соответствующий налог, суммарная величина которого является достаточной для компенсации издержек производства этого блага. И здесь сохраняется двоякий характер воздействия на индивидуумы - институт налогообложения дополняется принуждением к уплате налога. Приведем конкретный пример из российской практики.

Пример 4.4

Выплаты в дорожный фонд (дорожный налог). Еще до недавнего времени среди налогов, действующих на территории нашей страны, был особый дорожный налог, уплачиваемый предприятиями и организациями, а также иными юридическими лицами в бюджеты субъектов Российской Федерации. Средства от этого специального налога аккумулировались в дорожном фонде и расходовались целевым назначением на строительство и ремонт городских дорог - типичного общественного блага. Принудительный характер указанных выплат создал компенсационные возможности для производства общественных благ, позволил собрать достаточные средства и значительно улучшить логистику России. В частности, на средства именно этого фонда было осуществлено строительство третьей московской кольцевой дороги. Отмена же данного налога, по свидетельству руководства столичной администрации, резко затормозила завершение этого крупнейшего дорожного проекта Москвы.

 

В добавление к сказанному отметим, что налоговая схема компенсации издержек производства общественных товаров также не является идеальной. К такому выводу экономистов побуждают два обстоятельства. Во-первых, распределение общего налогового бремени между индивидуумами редко соответствует персональной ценности общественного блага для каждого из них. Например, дороги, построенные за счет средств дорожного налога, обладают разной полезностью для автолюбителей и лиц, не имеющих личного автомобиля. Во-вторых, сам сбор налогов требует, как известно, достаточно высоких затрат, связанных с разработкой налогового законодательства, содержанием налоговой службы и службы контроля за уплатой налога. Причем сопутствующие трансакционные издержки, сокращая доходы от налоговых поступлений, явно снижают эффективность этой традиционной меры государственного принуждения.

Механизмы второго типа кажутся более естественными. Речь идет о мероприятиях, направленных на преодоление неисключаемости индивидуумов из процесса потребления конкретного блага, о методах индивидуализации общественных товаров, их возвращения в рыночный оборот. Историческая практика демонстрирует конкретные ситуации, когда преодоление свойства неисключаемости было обеспечено эволюцией самого блага, обусловленной техническим и технологическим прогрессом, а также развитием институциональной общественной среды. Кроме того, возможны специальные действия, трансформирующие общественное благо в пучок частных товаров.

Анализ подобных ситуаций позволяет заметить, что в большинстве случаев затраты, связанные с преодолением свойства неисключаемости из процесса потребления, могут быть сравнительно малы. Как правило, существенными здесь являются лишь разовые инвестиции, обеспечивающие внедрение технических (оборудование маяка радиосигналом) или институциональных (разработка нормативного акта) нововведений. Остальная же часть «издержек исключения» сопряжена с обслуживанием обычного ценового механизма, который, вообще говоря, практически одинаков для частных и общественных товаров. Однако имеются и такие блага, для которых издержки исключения столь велики, что носят явно запретительный характер. В этом смысле даже технически или институционально возможное решение проблемы индивидуализации общественного товара становится экономически нецелесообразным.

Рассмотрим теперь специальный случай, когда преодоление свойства неисключаемости в потреблении общественного товара связано с разграничением прав собственности на него. Этот важный практический метод следует из знаменитой теоремы, сформулированной Рональдом Коузом в конце 1950-х гг. К теореме мы еще вернемся, а пока отметим тот факт, что общественное благо и присущие ему специфические свойства существуют зачастую лишь постольку и до тех пор, поскольку и пока это благо не принадлежит никому. Продемонстрируем данный феномен на следующем простом примере.

Пример 4.5

Рыбная ловля в парковом пруду. Речь идет о находящемся в общественном парке пруде, в котором водится достаточно большое, но все же ограниченное количество зеркальных карпов. Неисключаемость рыбаков из процесса рыбной ловли обусловлена отсутствием прав собственности на рыбу, находящуюся в этом пруду. Несоперничество за вылавливаемую рыбу связано с ее исходно большим количеством в данном водоеме. С течением времени, однако, ситуация меняется, и карпы в пруду могут полностью исчезнуть. Понятно поэтому, что сохранение рыбы требует введения соответствующих механизмов компенсации издержек производства данного общественного блага. Один из таких механизмов хорошо известен: национализация рыбы продажа государственных лицензий рыболовам. Другой способ позволяет обойтись без участия государства. Речь идет об установлении или разграничении прав собственности. По замыслу Коуза, рыболовы могут сесть за стол переговоров и прийти к соглашению о приватизации паркового пруда или о введении ограничений ловли рыбы с целью предотвращения ее исчезновения.

 

Теперь о самой теореме Коуза. Рассматривая ситуации неэффективной рыночной алокации ресурсов, вызванные экстерналиями, и их предельный случай — общественные товары, Рональд Коуз пришел к выводу о том, что для преодоления свойства неисключаемости в потреблении и устранения ошибок рынка далеко не всегда надо прибегать к вмешательству государства. Более того, согласно теореме Коуза всякий раз, когда возникают подобные ситуации, заинтересованные стороны могут собраться вместе и при определенных условиях выработать соглашение, по которому экстерналии из внешних превращаются во внутренние факторы, а распределение ресурсов становится эффективным. Приведем два иллюстративных примера.

Пример 4.6

Инсоляция. Освещенность солнечными лучами -проблема современных городов. Она имеет место для каждой пары соседних зданий, ибо второе, как правило, сокращает объем инсоляции первого (отрицательные экс