Мегаобучалка Главная | О нас | Обратная связь


Глава 11. Терапевты берут на себя проблемы отношений между родителями и ребенком



2015-11-23 464 Обсуждений (0)
Глава 11. Терапевты берут на себя проблемы отношений между родителями и ребенком 0.00 из 5.00 0 оценок




В предыдущей главе мы упомянули специфическую трудность, которая встречается при терапии семьи с единственным ребенком — идентифицированным пациентом. В этой ситуации мы сталкиваемся с двоякой опасностью: с одной стороны, с опасностью начать критиковать родителей (нередко в кооперации с ребенком), с другой — быть вовлеченными в коалиции и фракционную борьбу, которая обусловлена скрытой симметрией родительской пары.

Нам удалось найти эффективный выход из положения только после целой серии неудачных и разочаровывающих попыток. Этот выход состоит в том, чтобы направлять все проблемы отношений между поколениями исключительно на себя, подобно тому, как это делается в психоанализе при интерпретации переноса. Однако в отличие от психоаналитиков мы это делаем в присутствии родителей, которые не могут нам помочь, но способны воспринять скрытое указание на их внутрисемейные проблемы.

Тактическая выгода от переноса на себя проблем «отцов и детей» состоит в том, что родители в этом случае не могут реагировать ни отрицанием, ни обесцениванием,— ведь о них никто не говорит!

Мы можем привести в качестве примера седьмой сеанс терапии семьи Лауро, уже упоминавшейся в восьмой главе. Читатель помнит, что эту семью привел к нам психотический кризис их десятилетнего сына, Эрнесто. После первого сеанса, состоявшейся незадолго до рождественских каникул, Эрнесто (после терапевтического вмешательства) оставил свое вычурное психотическое поведение и вернулся к школьной учебе с превосходными результатами. Однако у него сохранились некоторые формы поведения, приводившие в отчаяние родителей. Особенно

их расстраивал его упрямый отказ играть с одноклассниками после окончания занятий, подружиться с кем-либо или проводить время на ближайшей спортивной площадке.

В течение первых пяти сеансов (происходивших раз в месяц) Эрнесто с огромным интересом и энтузиазмом участвовал в терапевтической работе, своими ответами и реакциями неизменно обнаруживая высокий интеллект. Однако на шестом сеансе он продемонстрировал «плохое настроение» и не стал помогать работе. Обычно он усаживался между родителями, на этом же сеансе он сел отдельно от них у стены. Он почти не говорил, если не считать бессмысленных или тривиальных замечаний, отпускаемых со скучающим видом в адрес родителей или терапевтов. Когда родители говорили о своей тревоге по поводу его физической вялости — то есть отказа выходить на улицу и играть с другими детьми, — он реагировал на их слова вздохами или иначе выражал свое нетерпение.

В конце сеанса и на обсуждении в терапевтической команде мы попытались прояснить этот новый феномен — радикальную перемену в поведении Эрнесто и его позиции по отношению к терапии. Не в состоянии выдвинуть удовлетворительную гипотезу, мы решили завершить сеанс коротким предписанием: немедленно и решительно прервать прием лекарств, назначенных невропатологом, направившим к нам семью. Мы были уверены, что такое предписание, данное безо всяких объяснений, вызовет информативные обратные связи у семейной группы.

На седьмом сеансе (состоявшемся в конце июня) Эрнесто выглядел.еще более скучающим и незаинтересованным. Он снова сидел у стены. Родители тут же принялись жаловаться на его поведение. В отношении школьных годовых оценок у них не могло быть претензий: он закончил год первым учеником в классе. Однако его поведение дома стало хуже, чем когда-либо, и очень их беспокоило. Вскоре после последнего сеанса он снова начал стискивать кулаки, как делал это на пике кризиса, и плакать без причины.

Испугавшись, родители снова начали давать ему лекарства, хотя чувствовали вину, что не посоветовались с нами. Им показалось, что делать это абсолютно необходимо, по крайней мере до конца школьного семестра. Но даже с лекарствами Эрнесто, по словам родителей, дома продолжал вести себя ужасно. К началу каникул он уже не хотел ни умываться, ни одеваться, а целыми днями оставался в пижаме, валяясь в постели или сидя в кресле и читая комиксы. Когда он не читал, родители часто заставали его в его комнате сидящим скорчившись, обхватив голову руками. Если мать обеспокоенно спрашивала, в чем дело, он неизменно отвечал, что он «думает». Каждый день шли бои за то, чтобы он помылся, вышел на улицу, сходил на спортплощадку. За последний месяц победа была одержана лишь единожды.

Встревоженные приступами «думанья», родители Эрнесто решили непрерывно по очереди занимать его, пытаясь переключить его внимание на другие предметы. Когда мать в изнеможении уходила вздремнуть, отец отлучался из своего неподалеку расположенного офиса, чтобы играть с Эрнесто в шахматы или в карты до тех пор, пока не наступало время будить мать, и так длилось целыми днями.

После того, как они рассказали все это терапевтам, мать в отчаянии обратилась к Эрнесто: «Ты должен сказать маме правду, Эрнесто. Ты делаешь это исключительно назло нам или у тебя есть другие причины?»

Эрнесто, до того момента не сказавший ни слова, ответил, что он не виноват же в том, что не в состоянии выходить из дома. Его тон был инфантильный, ворчливый, капризный. Отец завершил эту часть разговора, задав вопрос терапевтам:

«Сегодня мы бы хотели узнать от вас вот что: правильно мы ведем себя с Эрнесто или неправильно? Может быть, нам следует что-то делать иначе?»

Во время происходившего в конце сеанса обсуждения команда терапевтов была единодушна в намерении избежать ловушки, расставленной семьей, то есть не поддаться усилиям всех ее членов вовлечь нас в их конфликт поколений, на это, в частности, был направлен вопрос отца. Ясно, что нельзя было вообще не отвечать на него, но не отвечать на него по сути было совершенно необходимо. Только так мы могли избежать дисквалификации, которые были более чем вероятны.

На этом этапе мы сочли целесообразным строить свое вмешательство на отношениях между Эрнесто и терапевтами. Команда подготовила эту интервенцию во всех деталях, попытавшись учесть все возможные немедленные реакции семьи, чтобы не угодить в какую-нибудь неожиданную западню. Мы полагали, например, что Эрнесто изо всех сил постарается вовлечь терапевтов в критику его родителей. Скорее всего он уже злится на то, что мы до сих пор этого не делали.

Ниже приводится запись завершения сеанса.

Мужчина-терапевт: Некоторое время назад Вы, синьор Лауро, задали нам очень важный вопрос: правы или неправы вы в своем поведении по отношению к Эрнесто. Наш ответ состоит в том, что это не имеет значения...

Отец (прерывая): Вы хотите сказать, что я неправ?

Мужчина-терапевт: Совсем нет. Я сказал, что не имеет значения, что именно вы делаете, поскольку проблема Эрнесто связана с нами, а не с вами. (Пауза) Почему? Потому что Эрнесто по-настоящему не понял, чего мы, терапевты, от него хотим, или, точнее, Эрнесто полагает, что мы как терапевты, даже если не говорим этого, на самом деле думаем: «Когда Эрнесто наконец повзрослеет, когда он станет мужчиной?» В этом и заключается его проблема с нами: если он действительно повзрослеет, то это будет означать, что он вовсе не повзрослел, поскольку, взрослея, он лишь подчинялся нашему требованию, как ребенок. Мы считаем, что именно об этой проблеме Эрнесто думает целыми днями, — проблеме, связанной с нами. И, по сути, он прав. Мы пленники своей роли психотерапевтов, и поэтому мы можем хотеть лишь того, чтобы Эрнесто повзрослел. Это реальная проблема для всех нас. Мы знаем, что Эрнесто, намереваясь стать мужчиной, выбрал себе для этого образец — своего дедушку. Может быть, теперь, чтобы повзрослеть, ему следует подумать о другом, своем собственном пути.

Эрнесто (прерывая и внезапно становясь оживленным и понимающим участником дискуссии): Вы говорите, что когда я взрослею соответственно вашим ожиданиям,

я на самом деле не взрослею, потому что на самом деле я не провозглашаю свою (дальше — кричит) декларацию независимости}.

Мужчина-терапевт: Именно так.

Эрнесто: Но с ними то же самое (показывая большим пальцем на родителей). Они тоже впутаны в эту историю... эти чудаки!

Мужчина-терапевт (уходя от опасности критики родителей): Это сложный вопрос, Эрнесто. Давай рассмотрим историю твоего возвращения к приему лекарств. В конце последнего сеанса мы отменили лекарства, не так ли? Мы этим давали понять, что считаем тебя готовым повзрослеть, фактически мы почти приказывали тебе взрослеть. А ты начал снова плакать, чувствовать себя больным, и твои родители снова стали давать тебе лекарства. Это показывает, что твоя проблема была и остается связана с нами. Заставив их снова дать тебе лекарства, ты тем самым сообщил, что хочешь сам решать, когда взрослеть и как взрослеть. Я бы не сказал, что это дух противоречия, скорее, как ты выразился, это декларация независимости по отношению к нам.

Эрнесто (агрессивно): Но тогда что мне делать с лекарствами?

Женщина-терапевт: Реши сам прямо сейчас, принимать тебе их или нет.

Эрнесто (нетерпеливо): Тогда я решаю прямо сейчас, что не буду их больше принимать!

Мужчина-терапевт (поднимаясь, чтобы положить конец дискуссии): На следующий сеанс вы придете после летних каникул, третьего сентября. У Эрнесто будет время подумать о своей проблеме с нами.

В течение всей этой беседы мать не произнесла ни слова, но напряженное выражение ее лица показывало, что она находится под сильным впечатлением от сказанного. Эрнесто, вновь ставший оживленным и общительным, дружески

пожал руки терапевтам. Отец, медливший выходить из комнаты, неуверенно произнес: «Но... но в таком случае..? Вы можете дать мне надежду..?» На что терапевт отвечал простым жестом в направлении Эрнесто, уже вышедшего вслед за матерью из комнаты.

Вероятно, читатель уже спрашивает себя о причинах нашего твердого решения не входить в прямое обсуждение отношений между родителями и ребенком. Фундаментальная причина названа в седьмой главе, посвященной позитивному осмыслению ситуации. Ответ на вопрос отца, по сути, мог означать лишь одно из двух: 1) произвольное истолкование поведения родителей как причины поведения сына, то есть их критику; 2) произвольное истолкование поведения сына как намеренно провокационного, то есть негативную оценку поведения сына.

Ясно, что при любой из этих альтернатив терапевты были бы дисквалифицированы тотчас же или на следующем сеансе сыном, которому ничего бы не стоило обесценить иллюзию альтернативы, заявив (как он и сделал по отношению к матери), что он не виноват в своем поведении, что не может поступать иначе, или же родителями, которые пришли бы раздраженными и подавленными и объявили бы, что их попытки вести себя иначе оказались безрезультатными.

Это основная причина, но не единственная. В первые годы проведения наших исследований мы упорно придерживались заблуждения, что подросток не может стать «лучше», пока не удастся изменить внутрисемейные отношения, особенно отношения между родителями. Единственным способом достижения этого изменения было открытое обсуждение проблемы — интерпретация всего происходившего на сеансе как в терминах отношений между поколениями, так и в терминах отношений родительской пары с целью изменить то, что является «неправильным».

Главное, чего мы достигли, были отрицания и дисквалификации и в лучшем случае лишь поверхностный прогресс. Помимо этого, наши действия приводили и к более серьезной ошибке — адресованному подростку имплицитному сообщению, что необходимым условием его роста является изменение родителей. Мы не понимали тогда, что именно

симметричная претензия на «реформацию» родителей составляет суть подростковых отклонений, в том числе психотических. Более того, не существует такого подростка с нарушениями, который не был бы убежден: его дела идут плохо главным образом из-за неправоты его родителей. Родители убеждены в том же самом, и каждый не сомневается, что истинная вина лежит на другом.

Важно заметить, что в ригидно дисфункциональных системах, к которым относятся системы с психотическим взаимодействием, дети (и не только идентифицированные пациенты) с готовностью принимают на себя роль «реформаторов», обозначая угнетенного родителя, привязывая родителя, склонного к бегству, или, наконец, пытаясь занять место неудовлетворительного родителя. Предельный вариант последнего случая мы наблюдали на примере одной девушки-подростка, которая зашла так далеко, что взяла на себя роль «предка по мужской линии», став вульгарной, грубой и вспыльчивой, и все для того, чтобы занять место отца, который проявлял себя как слабый и неэффективный.

Добровольность принятой роли не мешает тому, чтобы она была также назначена системой, хотя это назначение всегда осуществляется скрыто, через тайные коалиции и фракции, которые затем тотчас же отрицаются или распадаются, в соответствии с правилами игры.

Терапевты в этой ситуации стремятся разрушить ошибочное убеждение, что родители должны измениться, обеспечив тем самым условия для роста ребенка, чтобы перевернуть ошибочную семейную структуру посредством инвертированного сообщения. Это сообщение должно донести тот смысл, что улучшение отношений между родителями или замена их в их функциях — вовсе не дело детей, что подросток может благополучно вырасти и стать взрослым независимо от типа отношений между родителями.

Важно, чтобы подросток убедился втом, что отношения родителей его не касаются. Однако это здоровое убеждение едва ли у него появится, пока он будет видеть, что на сеансах семейной терапии терапевты оказывают на родителей давление, побуждая их изменить свое поведение. Он и сам занимался этим многие годы. Неудивительно, что некоторые

идентифицированные пациенты отказываются от участия в такой терапии после нескольких сеансов. Почему бы им не отдохнуть немного, пока кто-то делает их работу за них! Прежде наша наивность позволяла нам верить: мы не только освобождаем подростка от его неприятной роли, но также показываем всей семье пример того, какими должны быть хорошие родители. На самом же деле мы просто вели себя как подростки с отклонениями, изо всех сил стремящиеся поставить своим родителям плохие оценки1.

У нас была возможность получить конкретное доказательство ценности нового подхода, когда три семьи, терапия которых дала неудовлетворительные результаты, были столь великодушны, что спонтанно вернулись к нам для дальнейшего лечения. Одна из этих семей (с психотическим пациентом) вернулась к нам через три года с довольно прозрачным желанием утереть нам носы и показать нам нашу беспомощность. На сей раз нам понадобилось лишь несколько сеансов, чтобы изменить семейную игру и вызвать трансформацию.

 



2015-11-23 464 Обсуждений (0)
Глава 11. Терапевты берут на себя проблемы отношений между родителями и ребенком 0.00 из 5.00 0 оценок









Обсуждение в статье: Глава 11. Терапевты берут на себя проблемы отношений между родителями и ребенком

Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓

Отправить сообщение

Популярное:
Как распознать напряжение: Говоря о мышечном напряжении, мы в первую очередь имеем в виду мускулы, прикрепленные к костям ...
Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение...
Почему человек чувствует себя несчастным?: Для начала определим, что такое несчастье. Несчастьем мы будем считать психологическое состояние...



©2015-2020 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (464)

Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...

Система поиска информации

Мобильная версия сайта

Удобная навигация

Нет шокирующей рекламы



(0.011 сек.)