Сибирский город XVII – первой половины ХIX вв. как явление русской культуры 4 страница

30 января 1736 г. обширная Сибирская губерния, в которой «единому губернатору, за дальним расстоянием городов и слобод, великая неспособность» «в управлении имелась», была разделена на две не зависимые друг от друга административные единицы.37 Иркутская провинция была сделана самостоятельной и вверена особому вице-губернатору, подчиненному непосредственно Сибирскому приказу. Сибирский губернатор по-прежнему управлял только Тобольской и Енисейской провинциями. Таким образом, было положено начало административного деления Сибири на Западную и Восточную.38

19 октября 1764 г. Екатерина II повелела Сенату «в рассуждении великой обширности нашего Сибирского царства . . . учинить в оном вторую губернию» — Иркутскую.39 Определение местных административных границ передавалось на усмотрение самих губернаторов. После утверждения представленных ими материалов Сибирь до 1775 г., т. е. до издания «Учреждения для управления губерний», состояла из Тобольской и Иркутской губерний. Тобольская губерния имела Тобольскую провинцию с Тобольским, Тюменским, Верхотурским, Ирбитским, Тарским, Кузнецким и Томским уездами и Енисейскую провинцию с Енисейским и Красноярским уездами. Иркутская губерния состояла из Иркутской провинции с Иркутским, Киренским и Балаганским уездами, Удинской (Верхнеудинской) провинции с Удинским, Селенгинским, Баргузинским и Нерчинским уездами и Якутской провинции с Якутским, Илимским, Алданским и Олекминскими уездами. Кроме провинций и городов с уездами, в губерниях имелись Комиссарства.40

После подавления крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева в 70-х годах XVIII в. внутренняя политика самодержавия была направлена к дальнейшему укреплению дворянского аппарата управления страной. В этих целях и для усиления роли провинциального дворянства в управлении было принято в 1775 г. «Учреждение для управления губерний Всероссийской империи».

Все губернии получили однообразное устройство. Губернией управлял губернатор, возглавлявший Губернское правление. В каждой губернии были учреждены: казенная палата, имевшая финансово-экономические функции, казначейство, палаты гражданского и уголовного суда и Верхний земский суд, приказ общественного призрения, ведавший училищами, приютами, богадельнями и больницами.

Уездом управлял Нижний земский суд во главе с земским исправником и заседателями. Уезды разделялись на Комиссарства, находившиеся в ведении земских комиссаров. Судебными делами ведали уездный суд и Нижняя расправа.

Полицейские функции в городах выполняли городничие. Для суда и управления городским населением (купцы, мещане, цеховые) существовали губернские и городовые магистраты. Им подчинялись как исполнительные органы земские избы, имевшие трех старост земских дел — купеческого, мещанского и цехового. Во главе городового магистрата стояли выборные бургомистр, ратман и члены магистратского присутствия. В конце XVIII в. вместо магистратов были учреждены градские (городские) думы и управы. Бургомистра сменил городской голова из «именитого купечества».

В отдельных случаях две или три губернии объединялись под управлением наместника или генерал-губернатора.

В 1782—1783 гг. в Сибири было учреждено три наместничества — Тобольское, Колыванское и Иркутское, которые делились на области. В 1796г. наместничества были упразднены, и Сибирь была разделена на две губернии — Тобольскую и Иркутскую. Губернии делились на области, области — на уезды.

В сельских местностях раскладкой и сбором податей, выполнением повинностей, административными, хозяйственными, мелкими судебно-полицейскими вопросами ведали мирские избы, для которых были составлены в 1784 г. особые «Правила».

Волостная мирская изба состояла из старосты, старшины, двух сотских и сборщиков податей. Все они избирались на сходах и утверждались уездным начальством. Мирская изба была обязана наблюдать за всем, что делалось в волости, через старшин и десятских. Без их ведома крестьянам запрещалось отлучаться куда-нибудь из своих домов, кроме выезда на пашни и покосы, выезжать без причин в другие волости и уезды. Все, выезжавшие за тридцать и более верст от места своего жительства, должны были иметь письменный вид (отпускное свидетельство). Крестьянин, приезжавший в уездный город за покупками или для других целей, обязан был сообщить о своем пребывании здесь исправнику, земскому суду или стряпчему (помощнику прокурора). Крестьяне, желавшие отлучиться на заработки в другие места, должны были получить с одобрения мирской избы и под поручительство односельчан «подкормежные». Мирская изба вела «верные записки» о материальном положении крестьян, отмечая состоятельных и неимущих. Это делалось «сохранно и закрыто». При рекрутских наборах мирской избе предписывалось наряжать в рекруты из «непостоянных» (неимущих) людей, хотя бы и вне очереди, а состоятельных оставлять. Они должны были, если подлежали очередной рекрутчине, выплачивать за ушедших в рекруты казенные денежные сборы и частные долги. Земли, оставшиеся после рекрутов, полагалось «разделить тем, кто в них скуден».41 Мирские избы непосредственно подчинялись Нижнему земскому суду, а через него высшим административным органам.

Для сельского управления были характерны административно-полицейская опека над крестьянами как податным сословием, применение кабальных мер при взыскании казенных сборов (отдача в работу), опора на зажиточную верхушку деревни.

В области управления народами Сибири вплоть до 1822 г., когда было принято «Положение об управлении инородцев», сибирская администрация руководствовалась частными актами и прецедентами административной практики. Первыми актами в области управления были шерти (присяги) местных князцов в XVII в. о подданстве. Они обязывались за себя и за улусных людей «быть в вечном холопстве», платить своевременно и полностью ясак, ходить вместе с государевыми людьми «войною на непослушников». Князцы подчинялись воеводам, приказчикам, но сохраняли самостоятельность в области внутреннего управления.

В первой половине XVIII в. руководящим актом была инструкция Посольской канцелярии графа Саввы Рагузинского пограничным дозорщикам от 27 июля 1728 г. Она была составлена для управления приграничным бурятским населением, но распространялась и на другие народы. По инструкции, малые дела (споры о калыме, воровство, драки и пр.), за исключением «креминальных» (политических) дел и убийств, подлежали суду родовых начальников. Более важные дела передавались суду уездных земских комиссаров. Ясак собирался натурой или деньгами, сбор производился через родовых начальников.

Вторым документом, определявшим порядок управления и суда для сибирских народностей, была инструкция секунд-майору Щербачеву, командированному в 1763 г. для урегулирования ясачных сборов. Основные положения этого документа соответствуют «Инструкции пограничным дозорщикам»: I) «ближайшее управление по улусам, стойбищам, наслегам и пр. предоставлено бывшим тогда князцам и других наименований почетным людям», 2) им же предоставлены суд и расправа «во всех делах тяжебных и маловажных уголовных».42 При раскладке податей и повинностей, для решения земельных, судебных и других дел собирались сугланы (сходы), руководствовавшиеся нормами обычного права. Сбор ясака, выполнение казенных повинностей и другие мероприятия проводили улусные, родовые и межродовые (зайсаны, тайши) начальники, ставшие проводниками политики самодержавия. Род считался основной административной единицей, за которой закреплялись ясачные плательщики.

Формально инструкции пограничным дозорщикам и секунд-майору Щербачеву ограничивали вмешательство чиновников во внутренние дела народов Сибири («дабы земские комиссары по уездам и острогам за малые причины не грабили и не разоряли»). Фактически же «все управление ... перешло большею частию в зависимость Земских Чиновников и соделалось поводом к великим злоупотреблениям».43

Родовые и межродовые начальники получали значительные привилегии в области управления и суда. Свое административное положение они использовали для внеэкономической эксплуатации подчиненных им улусных людей. Ясак эти начальники собирали «с обильным приращением» в свою пользу, взыскивали «темные» (незаконные) поборы, добивались внесения в «степные узаконения» норм, которые по существу утверждали ростовщичество и ростовщическое закабаление.

В атмосфере закабаления и бесправия народных масс чиновники вносили в управление сибирскими окраинами империи нравы помещичьей вотчины. Бесправие народа, почти неограниченные полномочия «сибирских сатрапов» (выражение декабриста В. И. Штейнгеля), их бесконтрольность, удаленность от центра — все это создавало почву для административного произвола и самых вопиющих возведенных в систему злоупотреблений, против которых в отдельных случаях вынуждена была даже выступать центральная власть.

Уже указывалось, что первый сибирский губернатор князь М. Гагарин был «за неслыханное воровство» повешен в Петербурге в 1721г.44 В 1736 г. «за законопротивные поступки» был казнен через отсечение головы первый вице-губернатор Иркутской провинции А. Жолобов. Сменивший Жолобова вице-губернатор А. Плещеев «был в канцелярских делах несведущ, вспыльчив, корыстолюбив, промышленных и торговых людей за недачу подарков драл плетьми и кнутом и притеснял приказных служителей, приверженцев любил постоянно угощать и поить разными винами допьяна».45 Иркутский губернатор Немцов был человек «неблагонамеренный, употреблявший непомерную строгость собственно для того только, чтоб брать более взяток и наживать более денег». Крайним самодурством отличался крестник Екатерины II начальник Нерчинских горных заводов В. В. Нарышкин. Он растрачивал казенные деньги, завел «гусарский полк» из уголовных каторжан. Поссорившись с иркутским губернатором Немцовым, Нарышкин решил овладеть Иркутском и расправиться со своим врагом. «Войско» Нарышкина отправилось из Нерчинского завода к Иркутску. Дорогой звонили в колокола, палили из пушек, били в барабаны, захватывали обозы с товарами, устраивали пиршества, обирали местных жителей. Нарышкину не удалось добраться до Иркутска, он был арестован верхнеудинским воеводой и отправлен в Иркутск, а затем в Петербург. Екатерина II, узнав о самодурстве Нарышкина, назвала его «шалуном». Расплачиваться же за эти «шалости» пришлось забайкальским мастеровым и приписанным к заводам крестьянам. Убытки, причиненные казне Нарышкиным, стали восполняться усилением эксплуатации работников на казенных заводах и рудниках.

Многочисленные жалобы на злоупотребления и произвол сибирских сатрапов обыкновенно игнорировались центральной властью. Когда же эти злоупотребления принимали такие масштабы, что сильно затрагивали интересы казны, в Сибирь направлялись ревизии, но они обычно не достигали положительных результатов, а иной раз ревизоры оказывались еще хуже ревизуемых.

Колоритной фигурой был сибирский губернатор Ф. И. Соймонов. Он выдвинулся еще при Петре I, когда составил карту Белого моря и дал описание Каспийского берега. При императрице Анне Иоанновне Соймонов занимал пост вице-президента Адмиралтейской коллегии. В 1740 г. за участие в дворянской группе, боровшейся против немецкого засилья во время бироновщины, Соймонов был отдан под суд. Его били кнутом и сослали в каторжную работу на Охотский солеваренный завод. Императрица Елизавета возвратила ему свободу, но Соймонов прожил в Сибири еще 16 лет. В 1757 г. его назначили сибирским губернатором. Шесть лет Соймонов провел в этой должности, отличаясь от других сибирских управителей образованностью, честностью, вниманием к нуждам края. Он организовал морскую школу в Нерчинске, добился постройки маяка и гавани на Байкале, укрепления Омской пограничной линии, прокладки главного сибирского тракта через Барабинскую степь, измерил фарватер р. Шилки, разведывал пути по Амуру. Соймонов опубликовал несколько статей о Сибири.

12.социально-экономическое развитие сибири в 18в,

В 18 в. шло смещение русского населения в лесостепную и степную зоны. В конце 20 — начале 30-х гг. в предгорьях Алтая строятся первые металлургические предприятия мануфактурного типа — Колыванский и Барнаульский заводы, Змеиногорский рудник. Развитие на Алтае горнодобывающей и металлургической промышленности усилилось после образования здесь в 1747 собственности императорской фамилии — кабинетских земель. Другой горнозаводский район образовался в Восточном Забайкалье. Успешно развивалось земледелие, расширялись посевные площади, особенно в степной и лесостепной зонах. Крестьянское население почти повсеместно превратилось в государственных крестьян, но в Сибирь они пользовались значительной хозяйственной самостоятельностью и распоряжались землёй (сдавали в аренду, закладывали, продавали). Большое значение для освоения Сибирь имели экспедиции АН В. Беринга, Д. и Х. Лаптевых, И. Г. Гмелина, Г. Ф. Миллера, Сибирь П. Крашенинникова, П. Сибирь Палласа и др.

В конце 18 — 1-й половине 19 вв. продолжалось переселение в Сибирь Росло число ссыльнопоселенцев (см. Ссылка). Земледелие в Западной Сибирь успешно развивалось в Ялуторовском, Курганском и Омском округах. В Восточной Сибирь производство хлеба сосредоточивалось в южной части Енисейской губернии; развивались очаги хлебопашества в северо-восточных частях Сибирь Из отраслей животноводства в степных районах преобладало коневодство, обеспечивавшее обширные перевозки (Московско-Сибирскому тракту требовалось до 50 тыс. лошадей), тягловую силу в промышленности и сельском хозяйстве. В связи с многоземельем в сибирских крестьянских общинах не было обязательных переделов земли и принудительных севооборотов. Основной фигурой в сибирской деревне являлся крестьянин-середняк. В некоторых районах (например, степной Алтай) товарность крестьянского хозяйства достигала высокого уровня, но узость рынка и недостаток свободных рабочих рук задерживали развитие капиталистических отношений. В 1-й половине 19 в. в Сибирь появилась новая отрасль промышленности — золотодобывающая (Мариинская тайга Томской губернии; в 1838—60-х гг. 60% всей золотодобычи Сибирь давала Енисейская губерния). Преобладало частное предпринимательство капиталистического характера.

13.тобольск-админист. и духовный центр сибири в 17-начале 19вв,

Тобольск основан летом 1587 года в 17 км от татарского поселения Сибирь (Кашлык, Искер) (столицы Сибирского ханства), ниже по Иртышу и ближе к устью Тобола. По преданию, Тобольск основан в праздник Св. Троицы недалеко от места, возле которого высадились воины Ермака во время знаменитой битвы на Чувашском мысу, решившей вопрос о присоединении Сибирского ханства к России. Первой городской постройкой стала Троицкая церковь, а мыс был назван Троицким.

Тобольск стал вторым (после Тюмени) русским городом в Сибири. Его основателем считается воевода Данила Чулков. Символическим актом, означавшим передачу власти над Сибирью от старой ханской столицы к Тобольску, стало пленение воеводой Чулковым в Тобольске последнего сибирского царя Ораз-Мухаммеда.

Действительно, уже с 1590 года Тобольск становится разрядным городом и центром русской колонизации Сибири — так называемой «столицей Сибири», что было официально закреплено петровской реформой 1708 года, когда Тобольск назначен административным центром самой большой в России Сибирской губернии, включавшей территорию от Вятки до Русской Америки. Вплоть до XVIII века в географических картах Тобольск иногда обозначают как «город Сибирь».

С Тобольска начиналась также знаменитая «сибирская ссылка». Первым ссыльным стал угличский колокол, поднявший народ на восстание после загадочной смерти царевича Дмитрия, младшего сына Ивана Грозного и единственного законного наследника царя Фёдора Иоанновича. Угличский колокол вернулся из тобольской ссылки только в XIX веке. В 1616 году в Тобольск была сослана несостоявшаяся царская жена Мария Хлопова.

Со второго десятилетия XVIII века Тобольск становится местом пребывания военнопленных шведских солдат и офицеров. Шведы принимали активное участие в каменном строительстве, внесли существенный вклад в культурную жизнь города того периода. В их честь одно из зданий тобольского Кремля — Рентерея имеет второе название «Шведская палата»[3].

Для следующих поколений ссыльных Тобольск был уже перевалочным пунктом, с которого для них начиналась Сибирь. Печальную известность приобрела Тобольская каторжная тюрьма, через которую в разное время проследовали этапом Фёдор Достоевский, Владимир Короленко, Александр Солженицын и другие известные люди.

Однако больше славы принёс городу Тобольский полк, офицерами которого были небезызвестные Василий Татищев и «арап Петра Великого» Ибрагим Ганнибал.

Помимо выполнения важных административных функций, Тобольск внёс посильный вклад и в развитие отечественной культуры. Так, известия о первых театральных постановках в городе датируются 1705 годом, когда Пётр I только намеревался восстановить театр в столице. А построенное в 1899 году здание Тобольского драмтеатра (сгоревшее в 1990 году) считалось даже архитектурным шедевром как единственное деревянное здание театра в СССР. В 1743 году в Тобольске была открыта духовная семинария. В 1789 году в Тобольске появился один из первых в провинции и первый в Сибири литературный журнал — «Иртыш, превращающийся в Иппокрену». И основанная в 1810 году Тобольская мужская гимназия стала первой в Сибири (следующая, Томская, была открыта 28 лет спустя).

Судьба многих сибирских городов-первопроходцев зависела от переноса трасс дорог. Постепенный упадок Тобольска связан с целым комплексом факторов, главный из которых — перенос Сибирского тракта. Причиной переноса было изменение характера освоения Сибири, сдвиг населения и экономической жизни на юг, в лесостепь.

В 1587—1590 гг. — город, зависимый от разрядных тюменских воевод.

С 1590 г. — центр Тобольского разряда (включал все города Сибири до 1629 г., до 1708 охватывал преимущественно города Западной Сибири).

С 1596 — место хранения Большой Государевой печати. Тобольские воеводы, формально будучи разрядными воеводами только для большинства западносибирских городов, решали широкий круг общесибирских вопросов и пользовались среди воевод сибирских городов особым авторитетом.

В 1708 (1712)-1764 гг. — центр Сибирской губернии (в том числе до 1727 г. губерния включала Вятскую и Соликамскую провинции).

В 1764 г. выделена Иркутская губерния, Тобольск в 1764—1782 гг. — центр губернии (в разных вариантах Сибирской или Тобольской) в составе Енисейской и Тобольской провинций.

В 1782 г. выделены Колыванское (гл. обр. Алтайские заводы) и Пермское (от Сибирской губернии отошли Екатеринбургский горный округ и Верхотурский уезд) наместничества, город — центр Тобольского наместничества (с 1797 — Тобольская губерния), включавшего территории Западной и Восточной Сибири.

В 1804 г. выделена Томская губерния, а Тобольская губерния приобретает границы, близкие к нынешним границам Тюменской области.

В 1822—1838 гг. — центр Западно-Сибирского генерал-губернаторства.

С 5 апреля 1918 г. по 3 ноября 1923 г. — уездный город Тюменской губернии.

В период Временного сибирского правительства Колчака с лета 1918 до августа 1919 — вновь губернский город.

С 3 ноября 1923 г. по 7 января 1932 г. — центр Тобольского округа Уральской области (включал территории всего Среднего и Нижнего Приобья).

С 10 декабря 1935 г. по 14 августа 1944 г. — центр Тобольского округа Омской области в составе Тобольского, Ярковского, Вагайского, Дубровинского и Уватского районов.

С 3 ноября 1923 г. — центр Тобольского района в составе указанных округов или просто в составе областей — Обско-Иртышской и Тюменской.

С 14 августа 1944 г. — город областного значения.

С 2005 г. Муниципальное образование город Тобольск, местопребывание администрации Тобольского муниципального района.

18 июня 1959 года в административное подчинение Тобольского горсовета включён рабочий посёлок Сумкино.

12 ноября 1979 г. — в адм. подчинение Тобольского горсовета включены р.п. Иртышский и р.п. Менделеево.

14.положение коренных народов западной сибири в 17-18 вв,

Историческое развитие Сибири в ХVII — ХХ вв. проходило в условиях включения ее огромных территорий в состав Русского и затем Советского государства и непосредственных русских влияний на населявшие ее коренные народы. Длительное время в отечественной историографии существовала, а в зарубежной продолжает бытовать вплоть до настоящего времени тенденция, усматривающая в этих влияниях исключительно негативные стороны: жестокий колониальный гнет, истребление, нещадную эксплуатацию коренных жителей со стороны более развитого русского населения, болезни, алкоголизм, нищету, голодовки и т. д. Отсюда следовал вывод о постепенном вымирании коренного населения Сибири, исчезновении целых племен, этнических групп и народностей (1). Символом этого направления в сибирской историографии можно считать слова Е. И. Титова, писавшего об эвенкийском населении Западной Сибири: «Факторы вымирания действуют не со вчерашнего дня; мы расхлебываем наследство почти трехвекового господства разврата и угнетения; многие племена угасают из года в год» (2). «Сибирская газета», один из рупоров областничества, во второй половине ХIХ в. публиковала следующие сообщения: «…инородческое население Минусинского округа…вымирает с такой быстротою, при которой еще через двадцать лет, мы вполне надеемся, не будет в долинах р. Абакана ни одного туземца» (3). Один из основоположников областничества Н. М. Ядринцев демонстрировал это утверждение на примере и степных «минусинских инородцев», и таежных сосьвинских манси, и народов, проживавших в иных районах Сибири. Так, по его мнению, «минусинских инородцев» в 1851 г. было 40 470 человек, а в 1868 г. осталось только 37 153 .

Возникновение и развитие подобных взглядов на историческое развитие коренного населения Сибири во многом связано с сильнейшей областнической традицией в сибирской историографии и публицистике, имевшей место и в первые послереволюционные годы и основанной на взглядах и деятельности Н. М. Ядринцева и Г. Н. Потанина. Областники, видевшие своей целью отделение Сибири от царской России и ее самостоятельное политическое и экономическое развитие, считали все беды этого края явлениями, привнесенными извне и созданными искусственно. Соответственно отрицалась даже возможность каких-либо положительных русских влияний на коренное население. Ими часто преднамеренно выпячивались и преувеличивались имевшие место негативные стороны процесса присоединения Сибири и контактов и русского и коренного населения.

Возникнув на слабости источниковой базы, незначительном количестве введенного в научный оборот исторического материала, областническая традиция оказалась несостоятельной в своих выводах еще до революции. Так, в работе «К вопросу о вымирании инородцев» Н. Н. Козьмин на материалах Абаканского и Аскизского ведомств (современные Хакасия и часть территории юга Красноярского края) показал, что углубленный анализ статистических данных конца ХIХ — начала ХХ в. не подтверждает распространенные в литературе выводы о вымирании коренных жителей (5). С выходом в свет в 1911 — 1912 гг. работы С. К. Патканова «Племенной состав населения Сибири», в которой на конкретных цифрах Всероссийской переписи 1897 г. показан значительный рост численности коренного населения (6), несостоятельность областнической традиции была подтверждена на основе широких достоверных статистических материалов.

Существенный удар как по историческим и политическим, так и по демографическим концепциям областничества был нанесен уже в советское время с началом бурного развития Сибири и вводом в научный оборот нового большого источникового материала. Вместе с тем в советской литературе пропагандистского характера рецидивы подобного подхода к освещению этнической истории Сибири продолжали бытовать вплоть до 60-х гг., будучи в данном случае призванными подчеркнуть роль Октябрьской революции и деятельность Коммунистической партии в сохранении сибирских народов, которым в царское время якобы угрожало вырождение и вымирание(7). Рассчитанные на широкие слои общественности, публикации подобного рода создали у большей части населения нашей страны, а также за рубежом представление о Сибири как о крае, где шло массовое вымирание коренных жителей. Например, американский публицист Дж. Джордж считал, что небольшие местные народы революция спасла от биологического исчезновения и называл в качестве примера алтайцев (8).

Большинство зарубежных исследователей Сибири, писавших по указанной теме в основном уже в ХХ в., также отдали дань этой негативистской историографической традиции, поскольку значительная часть таких работ имела явно заказной антисоветский характер и соответствующие разделы сочинений отечественных историков и публицистов областнического направления как нельзя лучше подходили для иллюстрации тезиса об исконно враждебной по отношению к коренному населению политике Русского государства и глубоких исторических корнях агрессивности русско-совет-ского империализма. Наиболее заметными представителями этого направления зарубежной историографии являются В. Коларз и Р. Конквест (9). В то же время зарубежная историография не могла игнорировать конкретных фактов роста общей численности коренного населения как в ХVII — ХIХ, так и в ХХ вв., и в результате появлялись работы, достаточно объективно освещавшие процессы этнического развития в Сибири и национальную политику царского и советского правительств. Сюда следует отнести работы Т. Армстронга, Р. Пайпса, В. Конолли (10). Следует отметить, что, в отличие от отечественной историографии, здесь впервые обращено внимание на имевший место в 20 — 70-е гг. ХХ в. несколько более замедленный по сравнению с темпами роста численности всего населения СССР рост численности коренного населения Сибири, а также сделана попытка объективно объяснить причины этого явления.

Историческое развитие Сибири в ХVII — ХХ вв. проходило в условиях включения ее огромных территорий в состав Русского и затем Советского государства и непосредственных русских влияний на населявшие ее коренные народы. Длительное время в отечественной историографии существовала, а в зарубежной продолжает бытовать вплоть до настоящего времени тенденция, усматривающая в этих влияниях исключительно негативные стороны: жестокий колониальный гнет, истребление, нещадную эксплуатацию коренных жителей со стороны более развитого русского населения, болезни, алкоголизм, нищету, голодовки и т. д. Отсюда следовал вывод о постепенном вымирании коренного населения Сибири, исчезновении целых племен, этнических групп и народностей (1). Символом этого направления в сибирской историографии можно считать слова Е. И. Титова, писавшего об эвенкийском населении Западной Сибири: «Факторы вымирания действуют не со вчерашнего дня; мы расхлебываем наследство почти трехвекового господства разврата и угнетения; многие племена угасают из года в год» (2). «Сибирская газета», один из рупоров областничества, во второй половине ХIХ в. публиковала следующие сообщения: «…инородческое население Минусинского округа…вымирает с такой быстротою, при которой еще через двадцать лет, мы вполне надеемся, не будет в долинах р. Абакана ни одного туземца» (3). Один из основоположников областничества Н. М. Ядринцев демонстрировал это утверждение на примере и степных «минусинских инородцев», и таежных сосьвинских манси, и народов, проживавших в иных районах Сибири. Так, по его мнению, «минусинских инородцев» в 1851 г. было 40 470 человек, а в 1868 г. осталось только 37 153.

Возникновение и развитие подобных взглядов на историческое развитие коренного населения Сибири во многом связано с сильнейшей областнической традицией в сибирской историографии и публицистике, имевшей место и в первые послереволюционные годы и основанной на взглядах и деятельности Н. М. Ядринцева и Г. Н. Потанина. Областники, видевшие своей целью отделение Сибири от царской России и ее самостоятельное политическое и экономическое развитие, считали все беды этого края явлениями, привнесенными извне и созданными искусственно. Соответственно отрицалась даже возможность каких-либо положительных русских влияний на коренное население. Ими часто преднамеренно выпячивались и преувеличивались имевшие место негативные стороны процесса присоединения Сибири и контактов и русского и коренного населения.

Возникнув на слабости источниковой базы, незначительном количестве введенного в научный оборот исторического материала, областническая традиция оказалась несостоятельной в своих выводах еще до революции. Так, в работе «К вопросу о вымирании инородцев» Н. Н. Козьмин на материалах Абаканского и Аскизского ведомств (современные Хакасия и часть территории юга Красноярского края) показал, что углубленный анализ статистических данных конца ХIХ — начала ХХ в. не подтверждает распространенные в литературе выводы о вымирании коренных жителей (5). С выходом в свет в 1911 — 1912 гг. работы С. К. Патканова «Племенной состав населения Сибири», в которой на конкретных цифрах Всероссийской переписи 1897 г. показан значительный рост численности коренного населения (6), несостоятельность областнической традиции была подтверждена на основе широких достоверных статистических материалов.

Существенный удар как по историческим и политическим, так и по демографическим концепциям областничества был нанесен уже в советское время с началом бурного развития Сибири и вводом в научный оборот нового большого источникового материала. Вместе с тем в советской литературе пропагандистского характера рецидивы подобного подхода к освещению этнической истории Сибири продолжали бытовать вплоть до 60-х гг., будучи в данном случае призванными подчеркнуть роль Октябрьской революции и деятельность Коммунистической партии в сохранении сибирских народов, которым в царское время якобы угрожало вырождение и вымирание(7). Рассчитанные на широкие слои общественности, публикации подобного рода создали у большей части населения нашей страны, а также за рубежом представление о Сибири как о крае, где шло массовое вымирание коренных жителей. Например, американский публицист Дж. Джордж считал, что небольшие местные народы революция спасла от биологического исчезновения и называл в качестве примера алтайцев (8).