походу одинаковый ответ на нихJ

Применение тех или иных методов в научном исследовании носит не случайный характер, но всегда обоснован как с точки зрения предме- та исследования, так и в контексте философско-мировоззренческих и теоретико-методологических оснований, т. е. определённых принци- пов, установок, норм познавательной деятельности. Последние задают системный характер научного метода. Гегель отмечал, что объективное обоснование принципов и правил метода находит своё отражение, в ча- стности, в процессе, при котором «метод расширяется в систему». Ме- тод реализует свои функции построения, проверки и приращения зна- ния только в том случае, если он не просто базируется на некотором аб- страктном принципе, но имеет в своей основе теоретическое знание как предпосылку правил и норм деятельности субъекта. Разновидностью такого теоретического, а также мировоззренческого знания выступает философия. Поэтому следует особо остановиться на выявлении её функций в процессе развития научного познания.

Говоря о роли философии (независимо от ее формы) в научном познании, следует указать на две крайние модели, которые сложились в решении этого очень сложного вопроса.

1. Умозрительно-философский подход (натурфилософия, филосо- фия истории и т. п.), суть которого – прямое выведение исходных прин- ципов научных теорий непосредственно из философских принципов, помимо анализа специального материала данной науки. Такой подход был характерен для концепций Шеллинга и Гегеля.

2. Позитивизм, согласно которому «наука сама себе философия». Роль философии в частнонаучном познании либо абсолютизируется, либо принижается или даже вовсе отвергается.

История познания и самой философии показывает, что ее воздей- ствие на процесс развития науки и ее результаты выражаются в сле- дующих основных моментах:

1. Интегративная (синтетическая) функция философии – систем- ное, целостное обобщение и синтез (объединение) разнообразных форм познания, практики, культуры – всего опыта человечества в целом. Фи- лософское обобщение – это не просто механическое, эклектическое со- единение частных проявлений этого опыта, а качественно новое, всеоб- щее и универсальное знание.

2. Критическая функция философии, которая в этой своей функ- ции нацелена на все сферы человеческой деятельности. При этом кри- тика должна быть конструктивной, «с удержанием в старом положи- тельного», предлагающая новые решения, а не тотально отрицающая все и вся. При этом критика мысли должна быть тесно связана и пере- растать в критику социальной действительности. Отсутствие конструк- тивно-критического подхода неизбежно оборачивается апологетикой – предвзятой защитой, безудержным восхвалением чего-либо вместо объ- ективного анализа.

3. Философия разрабатывает определенные модели реальности, сквозь призму которых ученый смотрит на свой предмет исследования. Философия дает наиболее общую картину мира в его универсально- объективных характеристиках, представляет материальную действи- тельность в единстве всех ее атрибутов, форм движения и фундамен- тальных законов.

4. Философия вооружает исследователя знанием общих законо- мерностей самого познавательного процесса в его целостности и разви- тии, в единстве всех его уровней, моментов, сторон, форм и т. п., чем специально и непосредственно не занимается ни одна частная наука или научная дисциплина.

5. Философия дает науке наиболее общие методологические принципы, формулируемые на основе определенных категорий. Прин- ципы философии реально функционируют в науке в виде всеобщих ре- гулятивов, универсальных норм, образующих в своей совокупности ме- тодологическую программу самого верхнего уровня.

6. От философии ученый получает определенные мировоззренче- ские, ценностные установки и смысложизненные ориентиры, которые иногда в значительной степени (особенно в гуманитарных науках) влияют на процесс научного исследования и его конечные результаты.

7. Существенное влияние на развитие научного познания филосо- фия оказывает своей «умозрительно-прогнозирующей» функцией. Речь идет о том, что в рамках философии вырабатываются идеи, принципы, представления и т. п., значимость которых обнаруживается лишь на бу- дущих этапах эволюции познания через сотни, а то и через тысячи лет.

8. Философия влияет на научное познание так или иначе на всех его стадиях, но в наивысшей мере – при построении теорий (особенно фундаментальных). Это наиболее активно происходит в периоды крутой ломки понятий и принципов в ходе научных революций. Очевидно, ука- занное влияние может быть как позитивным, так и негативным, в зави- симости от того, какой философией – «хорошей» или «плохой» – руко- водствуется ученый и какие именно философские принципы он исполь- зует. Влияние философии на процесс специально-научного исследова- ния и построение научной теории заключается, в частности, в том, что ее принципы, при переходе от умозрительного к фундаментальному теоретическому исследованию, выполняют своеобразную селективную (отборочную) функцию.

9. Философско-методологические принципы в их единстве вы- полняют в ряде случаев функции вспомогательного, производного от практики критерия истины. Они не заменяют практику как решающий критерий, но дополняют ее, особенно когда обращение к ней в силу ря- да обстоятельств невозможно, а порой и нецелесообразно.

Воздействие всеобщих философских принципов на процесс науч- ного исследования всегда осуществляется не прямо и непосредственно, а сложным опосредованным путем – через методы, формы и концепции нижележащих методологических уровней.

Философские методы не всегда дают о себе знать в процессе ис- следования в явном виде, они могут учитываться и применяться либо стихийно, либо сознательно. Но в любой науке есть элементы всеобще го значения (например: законы, категории, понятия, причины и т. д.), которые и делают всякую науку «прикладной логикой».

Реализация философских принципов в научном познании означа- ет вместе с тем их переосмысление, углубление, развитие. Тем самым путь реализации функций философии есть не только способ решения фундаментальных проблем развития науки, но и способ развития самой философии, всех ее идей, воззрений и методологических принципов.

№17. Прагматическая концепция истины

Гносеологические истоки прагматической концепции истины в некотором смысле близки истокам когерентной концепции. И первая, и вторая возникли в результате гипертрофирования активной роли субъекта в процессе познания. Однако они различаются акцентами, которые они делают при обсуждении этой активности. Сторон­ники когерентной теории усматривают значение актив­ности субъекта в том, что чувственный опыт находится в зависимости от мышления и предстает перед субъектом в концептуализированной форме. Активность этого рода носит рационалистический характер. Сторонники прагма­тизма (Ч. Пирс, У. Джемс) подчеркивают роль практи­ческой активности в познании, которая, как они пола­гают, исключает возможность достижения истины в клас­сическом смысле. Важнейшей чертой их философии яв­ляется тяготение к эмпиризму, который рассматривается как альтернатива рационалистической созерцательности.

Верную характеристику сущности прагматической теории истины, ее гносеологических корней дал извест­ный польский логик и философ К. Айдукевич. С его точки зрения, все так называемые неклассические теории истины, включая прагматическую, усматривают сущность истины не в соответствии с реальностью, а в соответст­вии с «конечным критерием». Эта установка реализуется в прагматизме следующим образом. «Прагматизм,—пишет К. Айдукевич,— исходит из того, что истина данного утверждения состоит в его согласии с конечным крите­рием. Однако этот конечный критерий, рассматриваемый прагматизмом в его радикальной форме, есть полезность данного утверждения для действия. Отсюда и определе­ние, идентифицирующее данное утверждение с его по­лезностью». К концепции истины как полезности праг­матизм приходит на основе следующего «прагматического аргумента»: «...наши убеждения не являются независи­мыми от нашей практической деятельности. Наши убеж­дения влияют на наши действия, дают им направление, указывают на средства, ведущие к достижению намечен­ной цели. Если это влияние делает действие эффектив­ным, обеспечивает достижение намеченной цели, то наши убеждения являются истинными»

В философской литературе, посвященной прагматизму, иногда утверждается, что прагматизм не отвергает клас­сическую концепцию истины. Такую точку зрения высказал, в частности, Н. Решер в своих критических замечаниях в адрес Б. Рассела. Рассел отвергал прагма­тизм, ибо последний приводит, в частности, к следую­щему абсурдному заключению: предложения Является истиной то, что другие люди существуют и Полезно верить, что другие люди существуют имеют одно и то же значение. В ответ на это Решер указывает, что Рассел в данном случае не проводит различия между значением и критерием истины. Прагматизм, по мнению Решера, вовсе не отбрасывает классического понимания истины как соответствия мыслей реальности и рассматривает полезность только как критерий истины.

Мнение Решера имеет под собой определенные осно­вания. Сторонники прагматизма иногда высказывались в том смысле, что их философия совместима с классиче­ской концепцией истины. Т. И. Хилл, например, пишет об У. Джемсе: «...он неоднократно заявляет, что для него, как и для большинства других философов, истина есть согласие идеи и объекта» Это обстоятельство объясняется популярностью классической концепции и нежеланием прагматиков порывать со «здравым смыс­лом». Однако если мы будем рассматривать прагматиче­скую концепцию истины на основе не отдельных выска­зываний ее сторонников, а всей теории познания прагма­тизма, то мы легко заметим ее полную противополож­ность классической концепции.

Важно подчеркнуть, что, согласно прагматизму, по­лезность не является ни критерием, ни коррелятом исти­ны, понимаемой как соответствие знаний действитель­ности. Иначе говоря, с его точки зрения, нельзя утверж­дать, что знания, обладающие свойством полезности, также оказываются соответствующими реальности. Реаль­ность внешнего мира недоступна для человека, ибо чело­век непосредственно имеет дело как раз со своей дея­тельностью. Поэтому единственное, что он может уста­новить,— это не соответствие знаний действительности, а эффективность, практическую полезность знаний. Именно полезность и есть основная ценность челове­ческих знаний, которая достойна именоваться исти­ной.

Прагматизм в его первоначальном варианте сошел со сцены. Но это не значит, что прагматическая концепция истины является лишь достоянием истории. В настоящее время имеются теории, которые можно рассматривать как продолжение и развитие прагматизма. Сюда относится прежде всего операционализм — философия, созданная американским физиком и методологом науки П. Бриджменом.

Основной философской проблемой, с которой имеет дело операционализм, является не проблема истины, а проблема значения. Бриджмен подверг критике класси­ческую теорию значения, согласно которой термину соот­ветствует референт— вещь или ее свойства. По его мне­нию, содержание понятий определяется не свойствами вещей, а операциями по применению этих понятий. Основная идея операционального анализа заключается, по Бриджмену, в следующем: «Мы не знаем значения понятия до тех пор, пока не определим операции, кото­рые используются нами или нашими коллегами по при­менению этого понятия в некоторой конкретной ситуа­ции» Из этого требования вытекает и ограничение, накладываемое операционализмом на использование на­учных понятий. В том случае, когда мы не в состоя­нии указать операции с понятиями, последние носят бес­содержательный характер и подлежат исключению из научного исследования.

Но операционализм не обходит, да и не может обойти вопрос об истине. Правда, здесь проблема истины скры­вается за вывеской проблемы существования. Это соз­дает видимость того, что в операционализме самостоя­тельной проблемы истины нет.

Тенденция свести вопрос об истине к вопросу о су­ществовании получила развитие не только в операциона­лизме. Она связана с именем Ф. Рамсея, который считал, что предложение «Р — истинно» эквивалентно Р, а пред­ложение «Р — ложно» — не-Р. Так, утверждение «Являет­ся истиной то, что Цезарь был убит», по Рамсею, равно­значно тому, что Цезарь был убит. При этом понятие истины в семантическом смысле считается излишним и подлежит элиминации. Такой же точки зрения на истину придерживаются Стросон и Айер.

Для Бриджмена так же, как для Рамсея, утвержде­ние «Р — истинно» эквивалентно Р. Но Бриджмен, в от­личие от Рамсея, вводит специальный критерий существования. С точки зрения этого критерия существует лишь то, что приводит к практическому успеху. Бридж-мен пишет: «На вопрос о том, как мы узнаем об эффек­тивности конкретного понятия, имеется только один ответ. Это ответ опыта. Понятия эффективны потому, что мы оперируем ими, а они работают. Мы используем по­нятие во всех возможных ситуациях и, если при этом никогда не приходим к ошибкам, начинаем чувствовать его надежность и придаем ему статус «существующе­го»» Нетрудно заметить, что здесь воспроизводится джемсовская концепция истины — с той лишь поправкой, что проблема истины выступает под обличием проблемы существования.

О том, что принесла науке прагматическая концепция истины, можно судить по выводам, вытекающим из бриджменовского операционализма применительно к фундаментальным физическим теориям, например к общей теории относительности. Бриджмен утверждал, что общая теория относительности не имеет физического смысла и, следовательно, неистинна, поскольку она поль­зуется неоперациональными понятиями, такими, как то­чечные события, ковариантные законы (т. е. законы, справедливые для произвольных систем координат), гео­метризованное гравитационное поле, которому придается статус объективной реальности, и т. д. Операционалистское требование содержательности, а значит, и истин­ности приводит не только к отказу от общей теории от­носительности. Оно в значительной мере обедняет всю физику. По существу, операционализм требует элимина­ции абстрактных систем, которые играют в современной физике важную роль. Физическая теория рассматривает­ся им как сооружение, состоящее не из многих этажей физических абстракций, а лишь из понятий и суждений, непосредственно связанных с опытом. Такому представ­лению о науке не соответствует не только общая теория относительности, но вообще любая достаточно развитая физическая теория. Прагматизм, суливший сделать науку более «реалистической», избавить ее от химер умозри­тельных спекуляций, оказывается, таким образом, кон­цепцией, создающей для нее серьезную угрозу.

№18. Научная истина и ее специфика

До сих пор мы рассматривали понятие истины в общем виде. Обратимся теперь к более специфическому понятию научной истины '. Выражение «научная истина» может показаться тавтологичным. Оно действительно было бы тавтологией, если бы понятия «истинное знание» и «научное знание» совпадали. Однако эти понятия не тождественны. Во-первых, наука не сводится к совокупности истин. В ней могут существовать и, как показывает история науки, практически всегда существовали ошибочные гипотезы и теории. Во-вторых, далеко не все знания, которые соответствуют действительности и поэтому являются истинными, носят научный характер. Наряду с научными истинами существуют истины, принадлежащие обыденному знанию. Различие между этими двумя видами знания — обыденным и научным — является существенным. Обыденное знание сводится к констатации явлений и корреляций между ними. В отличие от него научное знание ориентировано на исследование закономерностей. Научные истины так или иначе связаны с теоретической формой отображения мира. Это относится не только к теоретическим истинам в узком смысле этого слова, но и к эмпирическим истинам. Последние приобретают статус научных только при условии их теоретической интерпретации. Предложение «Снег бел» может квалифицироваться как истинное. Эта истина принадлежит к сфере обыденного знания. Она представляет собой простую констатацию наблюдаемого явления. Переходя к научному уровню познания, мы прежде всего должны уточнить это предложение. Научным коррелятом истины обыденного познания «Снег бел» будет предложение «Белизна снега — это эффект воздействия некогерентного света, отраженного снегом, на зрительные рецепторы». Это предложение представляет собой уже не простую констатацию наблюдений, но и следствие научных теорий — физической теории света и биофизической теории зрительного восприятия. Правомерность разделения знания на обыденное и научное как предпосылки рассмотрения научной истины в качестве особого вида истины практически никем не оспаривается. Однако в современной буржуазной философии можно встретить негативное отношение к понятию научной истины, которое основывается на мотивах совершенно иного рода. Законность данного понятия подвергается сомнению на том основании, что естественные науки якобы не способны постичь истину в классическом ее понимании. Отметим три позиции, с которых критикуется понятие научной истины. Одна из них принадлежит неопозитивизму, две другие — постпозитивизму. Неопозитивисты по существу исключают понятие истины из естествознания, считая выражение «научная истина» незаконным. Такая их позиция является логическим завершением ревизии классической концепции истины. Цель науки заключается, по их мнению, не в выработке представлений, соответствующих объективному миру, а в эмпирической проверке. В некоторых случаях эмпирическая подтверждаемость квалифицируется неопозитивистами как эмпирическая, или фактуаль- ная, истинность. Это относится в основном к простым предложениям, взятым из обыденного познания,— таким, как «Луна круглая», «Человек—двуногое существо», и т. д. Эти и им подобные примеры как иллюстрации фактуальных истин можно встретить в работах Р. Карнапа и других представителей неопозитивизма. Однако в тех случаях, когда рассматриваются теоретические предложения, подлежащие проверке, обнаруживается неадекватность и самого выражения фактуальной истины даже в смысле эмпирической подтверждаемости. В науке эмпирическая подтверждаемость должна получить количественную оценку. Это осуществляется на языке теории вероятности. В результате категория истины, даже в своем чисто терминологическом качестве, должна вообще сойти со сцены и уступить свое место понятию вероятности. К. Поппер заменяет понятие научной истины понятием правдоподобия. Под последним он понимает следующее. Истиной может считаться только «строгая» истина — классическая истина, уточненная на основе семантической теории Тарского. Идеалу этой строгости не отвечает ни одна научная теория. Поэтому о научных теориях нельзя говорить как об истинных истинных. Но их можно считать правдоподобными. Понятие правдоподобия характеризует научную теорию как конгломерат истинных и ложных утверждений '.Правдоподобие — не особая истинностная характеристика научных теорий, имеющая самостоятельный смысл наряду со значениями «истина» и «ложь». То, что считается правдоподобным, фактически ложно, ибо истиной, по Попперу, может считаться только абсолютная истина. Но из двух ложных теорий одна может быть ближе к истине, чем другая. Именно для оценки степени приближения ложных теорий к истине Поппер и вводит понятие правдоподобия, которое предназначено для замены якобы неадекватного науке понятия истины. Правдоподобие является, таким образом, альтернативой диалектического понятия относительной истины. С иных позиций критикует понятие научной истины Т. Кун. В своей книге «Структура научных революций» он утверждает, что наука не занимается описанием объективного мира. Деятельность ученых направлена на решение проблем, имеющих сугубо внутринаучное значение, которые Кун называет головоломками. На чем основано это противопоставление процедуры решения научных проблем описанию объективного мира? Во-первых, к такому выводу Куна приводит интерпретация им активности субъекта в процессе научного познания. Для постижения сущности материального мира ученый конструирует теоретическую онтологию — систему теоретических объектов, репрезентирующих объекты материального мира. Научные теории, строго говоря, являются описанием не самих объектов материального мира, а их теоретических идеализации. В этих условиях, по мнению Куна, оказывается иллюзорным само понятие соответствия теории реальности, а следовательно, и классическое понятие истины. Во-вторых, в смене теорий и основанных на них теоретических онтологии Кун не видит преемственности, которая бы свидетельствовала о все более глубоком и полном отображении объективного мира в развивающемся знании, а следовательно, и о процессе углубления объективной истины. Кун пишет: «Часто приходится слышать, что следующие друг за другом теории всегда все больше и больше приближаются к истине. Очевидно, что обобщения, подобные этим, касаются не решения головоломок и не конкретных предсказаний, вытекающих из теории, а скорее ее онтологии, то есть соответствия между теми сущностями, которыми теория «населяет» природу, и теми, которые в ней «реально существуют». Возможно, что есть какой-то путь спасения понятия истины для применения его к целым теориям, но во всяком случае не такой, какой мы только что упомянули. Я думаю, что нет независимого ни от какой теории способа перестроить фразы, подобные выражению «реально существует»; представления о соответствии между онтологией теории и ее «реальным» подобием в самой природе кажутся мне теперь в принципе иллюзорными» 1. Вся эта аргументация направлена не против классического понятия истины вообще, а против его применения в науке. Кун, вообще говоря, допускает истину в обыденном познании. У него нет прямых возражений против употребления понятия истины в этом аспек- те. Но в науке, с его точки зрения, для истины нет места. Отрицание неопозитивистами и постпозитивистами научной истины, конечно, не означает, что ее не существует. Это лишь свидетельствует о неадекватности неопозитивистских и постпозитивистских концепций, из которых следует такое отрицание. Характерно, что отрицание научной истины основано на противопоставлении таких ее сторон, которые ей реально присущи,— объективности и проверяемости, объективности и относительности, изменчивости и преемственности и т. д. У реальной научной истины эти моменты не взаимоисключают друг друга, а находятся в диалектическом единстве. Но раскрыть это единство, а следовательно, и понять, почему истина как феномен научного познания возможна, можно только в том случае, если научная истина рассматривается с позиций материалистической диалектики. Диалектико-материалистическая трактовка научной истины — не произвольная философская интерпретация науки. Она соответствует природе науки и отвечает устремлениям самих ученых. Ученые принимают истину как главную цель научных исследований. Вот что писал по этому поводу выдающийся физик Л. Больцман:

«Я держусь мнения, что задача теории заключается в конструировании существующего исключительно в нас отражения внешнего мира, которое должно служить путеводной звездой во всех наших мыслях и экспериментах... Своеобразие человеческого духа заключается именно в том, что он стремится создать себе такое отражение и все более и более приспособлять его к внешнему миру... Первоначальная выработка и постоянное усовершенствование этого отображения и являются главной задачей теории» '. Развернутую характеристику отношения науки и ученых к истине дал и М. Планк: «Когда великие творцы точного естествознания проводили свои идеи в науку,— когда Коперник удалил Землю из центра мира, когда Кеплер формулировал свои законы, когда Ньютон открыл всемирное тяготение, когда Гюйгенс установил волновую теорию света, когда Фарадей создал основы электродинамики,— едва ли все эти ученые опирались на экономическую точку зрения в борьбе против унаследованных воззрений и подавляющих авторитетов. Нет, опорой всей их деятельности была незыблемая уверенность в реальности их картины мира. Ввиду такого несомненного факта трудно отделаться от опасения, что ход мыслей передовых умов был бы нарушен, полет их фантазии ослаблен, а развитие науки было бы роковым образом задержано, если бы принцип экономии Маха действительно сделался центральным пунктом теории познания» 1Размышляя о том, что заставляет ученых служить науке, А. Эйнштейн писал: «Природа человека такова, что он всегда стремился составить для себя простой и не обремененный излишними подробностями образ окружающего его мира. При этом он пытался построить картину, которая дала бы до какой-то степени реальное отображение того, что человеческий разум видит в природе» 2. Касаясь особенностей построения картины мира на основе теоретической физики, Эйнштейн продолжает: «Главной ее особенностью должна быть особая точность и внутренняя логическая непротиворечивость, которые можно выразить только на языке математики. С другой стороны, физик должен быть жестоким по отношению к материалу, который он использует. Ему приходится довольствоваться воспроизведением лишь наиболее простых процессов, доступных нашему чувственному восприятию, ибо более сложные процессы человеческий разум не может представить себе с той чрезвычайной точностью и логической последовательностью, которые столь высоко ценимы физиком-теоретиком. Даже пожертвовав полнотой, мы должны обеспечивать простоту, ясность и точность соответствия между изображением и изображаемым предметом» 3. Как видно из приведенных цитат, выдающиеся ученые подчеркивали органическую связь науки с истиной. И здесь нелишне заметить, что такой точки зрения придерживались не только они. Ее придерживаются большинство ученых. Она составляет неотъемлемую часть естественноисторического материализма, которому стихийно следуют естествоиспытатели и без которого научная деятельность просто невозможна.