ГЛАВА IX УЧАСТИЕ РАЗУМА

РАЗУМ И ВКУС

Именно поэты, склонные придавать большое значение бессознательному в творчестве и считать воображение решающим фактором художественного открытия, не могут отрицать, что в осуществлении замысла живое участие принимает и разум, включая в это понятие разнообразные процессы обсуждения и трезвой оценки, то есть сознательное отношение к материалу. Немецкие классики конца XVIII в., для которых все гениальное имеет сверхъестественное происхождение и которые по опыту знают, как общая идея, руководящая мысль, выступает неожиданно из сферы бессознательного, твёрдо убеждены в необходимости подвергать аморфную массу образов внимательному разбору с учетом требований литературной формы, стиля и закона правды. Их творчество — пример полного и объективного метода работы, идеала всех одаренных художников, единственного метода, ведущего к совершенным произведениям искусства.

Там, где под влиянием школьных предрассудков эстетики, подчеркивающей значение только бессознательного воображения или только критического ума, художники увлекаются одной из сторон творчества, как правило, возникают вещи, имеющие отдельные достоинства, но в целом не способные удовлетворить вкусы поколений. Так, писатели XVII в. слишком ограничивают свободный полёт воображения, применяясь к трезвому рассудку своих современников, требования которого к творчеству сформулированы у Буало, тогда как писатели начала XIX в. отбрасывают всякое вмешательство логического, рассудочного, технического, предоставляя исключительные права чувству, инстинкту и воображению. Вот почему, иронизируя по адресу поэтов кружка братьев Шлегелей, Фридрих Шиллер пишет Гёте 26 июля 1800 г. по поводу одного из журналов романтиков: «Вы с удивлением прочтете там, что в искусстве подлинное творчество должно быть совершенно бессознательным и что в особую заслугу вам вменяется то, что вы творите совершенно бессознательно. Итак, вы будете очень неправы, если по-прежнему станете неустанно прилагать все усилия к тому, чтоб работать как можно вдумчивей и уяснять себе процесс творчества»[905]. Верный путь найден тогда, считал Шиллер, когда та и другая стихия получают равные права. «Бессознательное в соединении с рассудком и делает поэта-художника» [906]. Так и Геббель позже говорит: «Воображение терпимо только в присутствии разума»; или: «Подлинное воображение всегда идёт рука об руку с разумом, а чаще с рассудком» [907]. Роль того и другого показывает и Гёте. «Разумное поведение поэта, — пишет он, — относится собственно к форме, вещество ему даётся обильно миром, содержание же вытекает вольно из внутреннего опыта. Они встречаются бессознательно, и в конце концов не известно, кому, собственно, принадлежит богатство. Но форма, хотя и коренится прежде всего в самой гениальности, должна быть опознана, осмыслена, и здесь требуется заботливое обсуждение, чтобы одно сочеталось с другим, чтобы взаимно проникались форма, вещество и содержание» [908]. И это имеет значение не только для лирики, но и для более сложных литературных жанров, особенно для драмы. Некоторые из драматургов Франции, например, обязаны своим успехом именно этому умению сочетать дарования, разъединенные у других, более слабых или менее дисциплинированных художников. Викторьен Сарду считает: «Чтобы быть совершенным, писатель должен объединять в себе два лица: художника, увлеченного мыслью, и человека размышления (raisonnement), критики, который говорит художнику: «Надо сделать это, надо избежать того»»[909].

Чтобы устранить всякое недоразумение, следует сказать, что роль разума коренным образом отлична от роли воображения. Если воображение движется во мраке бессознательного или в более благоприятных для самонаблюдения случаях, в полутьме сознания, так что мы не отдаем себе отчёта о пробуждении и развитии представлений, разуму всегда ясны мотивы усилий, а последовательная смена и скрытая связь содержаний полностью осознана. Кроме того, если воображение возбуждает чувства, так как порождает образы, имеющие отношение к нашему «я», и более непосредственно затрагивает волевую сторону души, то разум гораздо спокойнее, так как направлен к более общим, менее конкретным вещам, не связанным непосредственно с жизнью личности. Наконец, и здесь кроется существенная разница между обеими функциями, если воображение — это творческая сила, если оно открывает какую-то новую группировку элементов восприятия и воспоминания, которая отвечает идеальной действительности, то разум ограничивается, по крайней мере при поэтической художественной деятельности, чисто негативной ролью, контролирует строительную работу воображения, следит за тем, ведёт ли она к желательным результатам, устраняет все ненужное и излишнее ради целостности и гармонии частей. Разум ничего не прибавляет, ничего не открывает и не может дать необходимый импульс творческому настроению. Только когда, как увидим дальше, он проникнется чувством и постепенно перейдет от общих идей к полным жизни картинам, мы можем признать за ним известную творческую силу. Но в этом случае он служит возбудителем воображения, и его настоящая природа обогащается элементами, которые относятся к другой функции ума. Вообще разум может направлять, решать, искать или отвергать, но не менять по существу то, что ему даётся воображением. Все усилия восполнить фрагментарную концепцию, завершить её, сделать законченной вещью остались бы напрасными, если бы на помощь не пришли непредвиденные ассоциации. Разум лишь помогает устранить ненужные ассоциации и привлечь наиболее ценные из сферы бессознательного.

Как советчик воображения, разум очень часто выступает в форме сознательного фактора, ставшего как бы инстинктом, так называемым вкусом (le Goût, der Geschmack). Термин заимствован из области простейших духовных явлений и имеет сильный физиологический оттенок, но здесь мы должны понимать его в самом абстрактном значении как плод сложной духовной работы. Вкус художника приобретен благодаря гениальной интуиции систематической рефлексии. Он может быть настолько же врожденным, насколько вообще высшие духовные качества даны как безусловная возможность, как органическое расположение. И так как он действует с уверенностью зрительных или слуховых ощущений и при этом так прочно связан с нашей мыслью, что не всегда вызывает сознательную реакцию, мы можем считать его чём-то инстинктивным. Вместе с тем тот факт, что есть люди с богатым воображением, с гениальной способностью к открытиям, но одновременно обладающие очень неразвитым вкусом, показывает, что это фактор другого порядка, фактор интеллектуальный. Вкус можно приобрести путём воспитания, можно улучшить или испортить его под влиянием эстетических теорий, отвлекающих внимание в ложном направлении и создающих навыки, идущие вразрез с правильным пониманием.

Вкус удачно дополняет воображение и является неотъемлемой частью общей природы таланта, хотя встречаются люди с тонким вкусом, но совершенно лишённые творческих способностей. Развитию вкуса способствует среда, поэтому нельзя отрицать, что благодаря психологической предрасположенности и историческим условиям романским народам свойственно более развитое чувство прекрасного, более верный вкус, чем германским. И если последние не стоят в отношении формы на той художественной высоте, на которую поднимают их глубина замыслов и полёт вдохновения, то вина падает как раз на отсутствие чисто эстетической культуры, присущей в столь широкой мере более рассудительным и менее мистическим южанам.

Надо подчеркнуть ещё, что в отличие от других проявлений разума поэтический вкус связан, подобно простому вкусу, более тесно с чувственной стороной нашей духовной жизни, имеет более осязательный эмоциональный колорит. То, что удовлетворяет наш вкус, возбуждает чувство удовольствия и нравственного удовлетворения. Не только воображение, но и специфическое эстетическое чувство бывает живо затронуто у читателя поэтического произведения. Вот почему вкус, служащий эмоциональным критерием разумного отношения к искусству, его оценки, может быть назван художественным чувством (Kunstgefühl).