КНЯЗЬ ИГОРЬ – НАЧАЛО ДИАЛОГА СО СТЕПЬЮ

Глава 2.

ГЕОПОЛИТИКА КИЕВСКОЙ РУСИ

И СОЦИОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРАДИГМЫ ДРЕВНЕРУССКОГО ОБЩЕСТВА

ВОЗНИКНОВЕНИЕ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА:

ВАРЯЖСКИЙ ФАКТОР

Возникновение древнерусского государства, Киевской Руси, прекрасно вписывается в классический для этого сектора евразийского пространства сценарий. Инородческая элита, состоящая преимущественно из представителей воинственного этноса, устанавливает контроль над более миролюбивыми и оседлыми сельскими племенами, обеспечивающими хозяйственную основу жизни и массу населения, и в результате создается сложная социально-политическая система. Совершенно очевидно, что этот сценарий восточные славяне уже переживали не раз и не два. Это повторение классической для всего Турана схемы.

Проанализируем внимательно следующее место из «Повести временных лет»:

«В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". И пошли за море к варягам, к руси» [227]

Мы видим, что начинается все с того, что несколько славянских и финно-угорских племен «изгоняют варягов за море» и отказываются «платить им дань». Это говорит о том, что раньше варяги уже правили этими племенами и собирали с них дань. А это, в свою очередь, означает, что племена, о которых идет речь, и которые выступают этническим субстратом создания первой русской государственности, ранее были частью предшествующей варяжской государственности. Значит, они жили в условиях политического строя, во главе которого стояла варяжская элита.

Далее следует упоминание о том, что эти племена «начали собой владеть», то есть попытались организовать систему самоуправления при отсутствии инородческой элиты. Это можно рассмотреть как попытку создания восточнославянской государственности без привлечения инородческой элиты. Летописец описывает это как попытку неудачную («и не было среди них правды»), которая закончилась плачевно («и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом»). И вот после этого племена, о которых идет речь, принимают решение «пригласить варягов». Не важно, тех же самых, которые ими правили раньше или каких-то других (здесь есть много исторических версий[228]). Важно другое: восточнославянские племена были под варягами, освободились от варягов и, не справившись с вызовом исторического самоуправления, снова обратились к варягам. Иными словами, все вернулось на круги своя, и постоянный сценарий образования государства повторился: избавились от варягов и снова обратились к варягам. Могли бы теоретически обратиться и к кому-то еще – например, хазарам, но обратились к варягам (которых до этого сами и прогнали).

Если мы поместим себя в тот исторический контекст, мы легко поймем, что словене, кривичи, меря и чудь не совершают обращением к Рюрику ничего принципиально нового, они следуют по классическому маршруту, явно известному им в течение многих столетий, и имевшему место быть совсем недавно.

Новым же является именно то, что очередное основанное варяжской дружиной государство не оказалось столь эфемерным, как предыдущие, а просуществовало более тысячи лет и в каком-то смысле существует и по сей день. Восточнославянские племена ранее были лишь фрагментом социально-политической мозаики иных государств. Только после призвания Рюрика и основания им династии русских князей восточнославянские племена получили свое государство – то есть такое государство, где они были этническим и культурным большинством. Но это станет очевидным лишь по прошествии определенного времени.

На первом этапе наши предки в IX веке едва ли могли заметить то различие, которое было между варяжской дружиной Рюрика и предшествующими формами государственности. «Своими» варяжскую элиту и правящую великокняжескую династию восточные славяне стали воспринимать лишь намного позже и весьма постепенно, и вряд ли на первых порах могли осознать всю историческую значимость происходящего. Она откроется и будет осознанна спустя несколько столетий, а в тот период это скорее всего выглядело как рядовой эпизод.

И, тем не менее, сейчас очевидно, что именно этот эпизод стал решающим и положил начало совершенно новому историческому циклу. По сути, в этот момент рождается новая историческая общность – древнерусский народ и его государство [229].

ГОСУДАРСТВО ЛЕСА

Важнейшей особенностью ранней русской государственности является территориальное месторасположение в пространстве Турана и особенности правящей элиты. Это оказало огромное влияние и на геополитическую идентичность, и на социологические особенности.

Русское государство создается на северо-западе Евразии. Эта зона хотя и не отделена полностью от пространства Великой Степи, но и не примыкает к ней вплотную. Это – периферия Турана, которая одновременно расположена вплотную к тем территориям, которые позднее прочно войдут в пространство Европы. С точки зрения ландшафта, это почти целиком лесная или болотистая местность, географически прилегающая к Балтике и Скандинавии [230].

Правящая элита, принимающая активное участие в становлении этой государственности и положившая основу великокняжеской династии, также является не столько туранской (кочевой), сколько северо-европейской. Так же, как туранцы, варяги - «варвары», воины, носители жестко иерархических и агрессивно-мужских ценностей, пребывающие в постоянных пространственных перемещениях (военных походах). Этносоциолог Рихард Турнвальд описывает такой тип обществ как «речных кочевников» [231]; они «оставляют лошадь на берегу и воспринимают ладью, корабль как колесницу». У Турнвальда в его реконструкции архаических государств речь идет о почти полном социологическом тождестве кочевых народов Степи и северо-европейских варваров (викингов) [232].

Однако, с геополитической точки зрения, «разбойники Моря» качественно отличаются от «разбойников Степей» и ведут к особому типу цивилизации. Таким образом, в варягах мы вправе видеть определенные талассократические элементы.

Если мы посмотрим на европейские государства, то увидим, что большинство из них было создано по такой же схеме: воинственные северные варвары, чаще всего германского происхождения, захватывают территории, населенные оседлыми земледельцами (автохтонами), и из этого складывается новое самобытное социально-политическое единство. Ландшафты Европы были преимущественно лесными, что также сближает их с Древней Русью. Но в отношении этих государств нам известно, что многие из них (в частности, Англия, изначально построенная по тому же самому принципу – местные автохтоны, преимущественно кельты, и инородческая, преимущественно германская по происхождению элита) стали вполне талассократическими по своему геополитическому стилю.

В этом смысле, Киевская Русь представляется вполне европейской державой: в ее основе зоны Леса, и ее политическая элита представляет собой прямых наследников «разбойников Моря».

Киевская Русь есть государство Леса, расположенное на северо-западной периферии Турана. Исходя из этой социологической и геополитической одновременно формулы, мы можем предсказать, что изначально в такой государственности заложены одновременно две противоположные тенденции: талассократическая и теллурократическая, морская и сухопутная, и (что то же самое в нашем конкретном случае) европейская и евразийская, туранская.

В таком случае диалектика русской истории, которую Г. В. Вернадский сводит к диалектике Леса и Степи [233], становится совершенно принципиальной и ключевой.

Чисто теоретически Киевская Русь могла бы пойти по двум путям – либо, став европейским государством, интегрироваться в общий контекст североевропейского и восточноевропейского пространства, либо стать органической частью туранского пространства или даже (как оно и произойдет в дальнейшем) интегрировать пространства Турана под своим началом. Но на первых этапах русской истории эта дилемма остается открытой и будет решаться на всем протяжении этой истории, составляя ее геополитический смысл. При этом геополитические аспекты будут тесно увязаны с социологическими трансформациями.

ПРАВЛЕНИЕ ОЛЕГА

Решающим моментом на самом раннем этапе становления русской государственности был захват воеводой Олегом, протектором молодого князя Игоря, Киева. Скорее всего, позиции Рюрика и его дружины были не слишком надежными, и нельзя исключить, что ильменские словене и кривичи были не слишком довольны установившимся порядком (о чем, в частности, свидетельствует восстание в Новгороде Вадима Храброго). Поход «вещего» Олега на Киев и перенос туда великокняжеского престола создали радикально новую геополитическую ситуацию.

Показательно, что Олег встречает в Киеве других варягов – Аскольда и Дира, как зримые следы еще одной эфемерной варяжской политической системы. Обманом, по свидетельству летописи, он умерщвляет их и сажает на великокняжеский престол в Киеве сына Рюрика Игоря. Так, древнее государство восточных славян становится Киевской Русью, а Киев столицей и матерью городов русских.

Перенос столицы к югу из новгородских земель качественно меняет ситуацию: киевские князья выходят на границу с Великой Степью и приступают к решению фундаментальной геополитической задачи. Одно из восточнославянских племен – радимичи – на вопрос Олега о том, кому они платят дань, отвечают «хазарам». Олег переводит их в свое подчинение, и тем самым, бросает вызов хазарам (туранской империи, основанной на кочевом принципе и контролировавшей ранее многие восточнославянские племена, то есть правившей над ними [234]). По некоторым сведениям, до Олега хазарам платили дань также северяне и вятичи. По одной из версий сам Киев был изначально основан харазами, как центр для сбора дани с местных племен [235].

Многое в русской истории связано с личной доблестью и военными успехами русских (варяжских) князей. Так, Олегу удается подчинить Киеву и, соответственно, великокняжеской власти, древлян, радимичей, полян, северян, хорватов, дулебов, а позже часть тиверцев и вятичей. При этом многие племена, прежде чем перейти под владычество Киева, оказывали отчаянное сопротивление. Ожесточенно сопротивлялись на западе древляне, на юге – тиверцы и уличи, на востоке – вятичи. Вместе с тем, представители всех этих племен, а также тех племен, которые и пригласили на восточнославянские земли Рюрика с дружиной (славяне, кривичи, мерь и чудь), описываются как участники легендарного похода Олега на Константинополь, завершившегося, по свидетельству летописца, обложением Царьграда данью. Показательно, что все эти племена (или только южнорусские племена толмачей-тиверцев – слова «Повести Временных лет» можно истолковать по-разному) совокупно называются «Великией Скифией», то есть этносами, входившими зону туранской государственности [236].

Деяния «вещего» Олега представляются фундаментальными в свете становления Киевского государства. В этот период устанавливается новый центр великой державы, распространяющий свое влияние сразу во всех направлениях – на север (словене, радимичи, кривичи, а также финно-угорские меря и чудь), на запад (древляне, хорваты, дулебы), на юг (тиверцы), на восток (северяне, вятичи).

Показательна легенда относительно смерти Олега, которую волхвы предсказали ему от коня. Этот эпизод и любовь Олега к боевому коню показывает, что варяжская дружина уже в ранний Киевский период находилась под значительным влиянием туранских военных обычаев, поскольку использование кавалерии является верным признаком именно степного способа ведения боевых действий [237].

КНЯЗЬ ИГОРЬ – НАЧАЛО ДИАЛОГА СО СТЕПЬЮ

Сыну Рюрика, великому князю Игорю, Олег оставляет уже огромную территорию с крепкой властью престольного города Киева. И хотя отдельные сегменты этого государства (например, древляне) не оставляют попыток выйти из-под великокняжеского контроля и позже, в целом Киевская власть устанавливается над восточнославянскими землями довольно прочно. Игорь, как известно, совершает, как и прежние киевские властители, два похода на Константинополь, в первом (941 год) его постигает поражение (греки использовали для битвы с русскими знаменитый «греческий огонь»), а второй (943 год) оказывается успешным [238]. В этот период Киевская держава продолжает укрепляться.

При Игоре на южнорусских границах появляются кочевники-печенеги и начинается история тесных отношений с Великой Степью [239]. Печенеги являются союзниками Игоря в Цареградском походе, и показательно, что летописец описывает вторгшееся в Византию русское войско как состоящее из военных ладей и из конницы. Военные ладьи – классическое средство передвижения варягов («разбойники Моря»), а вот конница – свидетельство о туранском влиянии («разбойники Степей»), и судя по словам летописца, речь шла не только о княжеской дружине (что мы видим уже в эпоху Олега), но и более массовом ее использовании русской коалицией. Была ли эта конница лишь печенежскими отрядами или часть славянских племен (скорее всего, проживавших в южных землях) также освоила венную кавалерию – вопрос открытый [240]. В любом случае, при Игоре мы видим интенсивные влияния Турана Русь.

Важно, что после смерти Игоря его супруга, великая княгиня Ольга принимает в Царьграде Православие и тем самым, впервые в русской истории, намечает путь дальнейшей интеграции в христианскую эйкумену.