Второе послание к цензору

 

 

На скользком поприще Т<имковского> наследник!

Позволь обнять себя, мой прежний собеседник.

Недавно, тяжкою цензурой притеснен,

Последних, жалких прав без милости лишен,

Со всею братией гонимый совокупно.

Я, вспыхнув, говорил тебе немного крупно,

Потешил дерзости бранчивую свербежь —

Но извини меня: мне было не в терпеж.

Теперь в моей глуши журналы раздирая,

И бедной братии стишонки разбирая

(Теперь же мне читать охота и досуг),

Обрадовался я, по ним заметя вдруг

В тебе и правила, и мыслей образ новый!

Ура! ты заслужил венок себе лавровый

И твердостью души, и смелостью ума.

Как изумилася поэзия сама,

Когда ты разрешил по милости чудесной

Заветные слова божественный, небесный,

И ими назвалась (для рифмы) красота,

Не оскорбляя тем уж Господа Христа!

Но что же вдруг тебя, скажи, переменило

И нрава твоего кичливость усмирило?

Свои послания хоть очень я люблю,

Хоть знаю, что прочел ты жалобу мою,

Но, подразнив тебя, я переменой сею

Приятно изумлен, гордиться не посмею.

Отнесся я к тебе по долгу моему:

Но мне ль исправить вас? Нет, ведаю, кому

Сей важной новостью обязана Россия.

Обдумав наконец намеренья благие,

Министра честного наш добрый царь избрал,

Шишков наук уже правленье восприял.

Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа,

Он славен славою двенадцатого года;

Один в толпе вельмож он русских муз любил,

Их, незамеченных, созвал, соединил;

Осиротелого венца Екатерины

От хлада наших дней укрыл он лавр единый.

Он с нами сетовал, когда святой отец,

Омара да Гали прияв за образец,

В угодность господу, себе во утешенье,

Усердно задушить старался просвещенье.

Благочестивая, смиренная душа

Карала чистых муз, спасая Бантыша,

И помогал ему Магницкой благородный,

Муж твердый в правилах, душою превосходный,

И даже бедный мой Кавелин-дурачок,

Креститель Галича, [Магницкого] дьячок.

И вот, за все грехи, в чьи пакостные руки

Вы были вверены, печальные науки!

Цензура! вот кому подвластна ты была!

 

Но полно: мрачная година протекла,

И ярче уж горит светильник просвещенья.

Я с переменою несчастного правленья

Отставки цензоров, признаться, ожидал,

Но сам не зная как, ты видно устоял.

Итак, я поспешил приятелей поздравить,

А между тем совет на память им оставить.

 

Будь строг, но будь умен. Не просят у тебя,

Чтоб, все законные преграды истребя.

Всё мыслить, говорить, печатать безопасно

Ты нашим господам позволил самовластно.

Права свои храни по долгу своему.

Но скромной Истине, но мирному Уму

И даже Глупости невинной и довольной

Не заграждай пути заставой своевольной.

И если ты в плодах досужного пера

Порою не найдешь великого добра,

Когда не видишь в них безумного разврата,

Престолов, алтарей и нравов супостата,

То, славы автору желая от души,

Махни, мой друг, рукой и смело подпиши.

 

 

* * *

 

Тимковский царствовал – и все твердили вслух,

Что в свете не найдешь ослов подобных двух.

Явился Бируков, за ним вослед Красовский:

Ну право, их умней покойный был Тимковский!

 

Стихотворения 1817–1825 гг

 

На трагедию гр. Хвостова, изданную с портретом колосовой

 

 

Подобный жребий для поэта

И длякрасавицы готов:

Стихи отводят от портрета,

Портрет отводит от стихов.

 

 

* * *

 

От многоречия отрекшись добровольно,

В собраньи полном слов не вижу пользы я:

Для счастия души, поверьте мне, друзья,

Иль слишком мало всех, иль одного довольно.

 

 

* * *

 

Нет ни в чем вам благодати,

С счастием у вас разлад:

И прекрасны вы не к стати.

И умны вы не в попад.

 

 

* * *

 

О муза пламенной сатиры!

Приди на мой призывный клич!

Не нужно мне гремящей лиры,

Вручи мне Ювеналов бич!

Не подражателям холодным,

Не переводчикам голодным,

Не безответным рифмачам

Готовлю язвы эпиграм!

Мир вам, несчастные поэты,

 

< >

< >

 

Мир вам, журнальные клевреты,

Мир вам, смиренные глупцы!

А вы, ребята подлецы, —

Вперед! Всю вашу сволочь буду

Я мучить казнию стыда!

Но, если же кого забуду,

Прошу напомнить, господа!

О, сколько лиц бесстыдно-бледных,

О, сколько лбов широко-медных

Готовы от меня принять

Неизгладимую печать!

 

 

<На Александра I.>

 

 

Воспитанный под барабаном,

Наш царь лихим был капитаном:

Под Австерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал,

Зато был фрунтовой профессор!

Но фрунт герою надоел —

Теперь коллежский он асессор

По части иностранных дел!

 

 

Дружба

 

 

Что дружба? Легкий пыл похмелья,

Обиды вольный разговор,

Обмен тщеславия, безделья

Иль покровительства позор.

 

Стихотворения 1825 г

 

Сожженное письмо

 

 

Прощай, письмо любви! прощай: она велела.

Как долго медлил я! как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои!..

Но полно, час настал. Гори, письмо любви.

Готов я; ничему душа моя не внемлет.

Уж пламя жадное листы твои приемлет…

Минуту!.. вспыхнули! пылают – легкой дым

Виясь теряется с молением моим.

Уж перстня верного утратя впечатленье,

Растопленный сургуч кипит… О провиденье!

Свершилось! Темные свернулися листы;

На легком пепле их заветные черты

Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый,

Отрада бедная в судьбе моей унылой,

Останься век со мной на горестной груди…

 

 

* * *

 

Твое соседство нам опасно,

Хоть мило, м<ожет> б<ыть>, оно

[Так утверждаю не <напрасно>]

[И доказать не <мудрено>].

Твой дом, учтивая беседа

И шутки с желчью <?> пополам

Напоминают [живо] нам

И впрямь Опасного соседа.

 

 

<Ha Ф. H. Глинку.>

 

 

Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах,

Бормочит нам растянутый псалом:

Поэт Фита, не становись фертом!

Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!

 

 

* * *

 

«Quand au front du convive, au beau sein de Dеlie…»

Quand au front du convive, au beau sein de D&#233;lie

La rose &#233;blouissante<?> a termin&#233; sa vie.

Soudain [se d&#233;tachant] de sa tige natale

Comme un l&#233;ger soupir sa douce &#226;me s'exhale,

Aux rives [Elys&#233;es] ses m&#226;nes parfum&#233;s

Vont charmer du Leth&#233; les bords inanim&#233;s.

 

 

Перевод

 

Когда на челе пирующего, на прекрасной груди Делии

Ослепительная <?> роза кончила жизнь свою

 

Вдруг [отрываясь] от родного стебля

Как легкий вздох ее нежная душа испаряется,

У берегов [Элизийских] благоуханные тени ее

Зачаруют безжизненные берега Леты.

 

 

* * *

 

Лишь розы увядают,

Амврозией дыша,

[В Эл<изий>] улетает

Их [легкая] душа.

 

И там, где волны сонны

Забвение несут,

Их тени благовонны

Над Летою цветут.

 

 

<На Воронцова>

 

 

Сказали раз царю, что наконец

Мятежный вождь, Риэго, был удавлен.

"Я очень рад, сказал усердный льстец:

От одного мерзавца мир избавлен".

Все смолкнули, все потупили взор,

Всех рассмешил проворный приговор.

Риэго был пред Фердинандом грешен,

Согласен я. Но он за то повешен.

Пристойно ли, скажите, сгоряча

Ругаться нам над жертвой палача?

Сам государь такого доброхотства

Не захотел улыбкой наградить:

Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить

И в подлости осанку благородства.

 

 

Приятелям

 

 

Враги мои, покамест я ни слова…

И, кажется, мой быстрый гнев угас;

Но из виду не выпускаю вас

И выберу когда-нибудь любого:

Не избежит пронзительных когтей,

Как налечу нежданый, беспощадный.

Так в облаках кружится ястреб жадный

И сторожит индеек и гусей.

 

 

<Наброски к замыслу о Фаусте.>

 

 

I.

 

"Скажи, какие заклинанья

Имеют над тобою власть?"

– Все хороши: на все призванья

Готов я как бы с неба пасть.

Довольно одного желанья —

Я, как догадливый холоп,

В ладони по-турецки хлоп,

Присвистни, позвони, и мигом

Явлюсь. Что делать – я служу,

Живу, кряхчу под вечным игом,

Как нянька бедная, хожу

За вами – слушаю, гляжу.

 

 

II.

 

– Вот Коцит, вот Ахерон,

Вот горящий Флегетон.

Доктор Фауст, ну смелее,

Там нам будет веселее. —

– Где же мост? – Какой тут мост,

На вот – сядь ко мне на хвост.

 

– Кто идет? – Солдат.

– Это что? – Парад.

– Вот обер-капрал,

Унтер-генерал.

 

– Что горит во мгле?

Что кипит в котле?

 

– Фауст, ха ха ха,

Посмотри – уха,

[Погляди] – цари.

О вари, вари!..

 

 

III.

 

– Сегодня бал у Сатаны —

На имянины мы званы —

[Смотри как эти два бесенка

Усердно жарят поросенка],

А этот бес – как важен он,

Как чинно выметает вон

Опилки, серу, пыль и кости.

– Скажи мне, скоро ль будут гости?

 

– Так вот детей земных изгнанье?

Какой порядок и молчанье!

Какой огромный сводов ряд,

Но где же грешников варят?

Всё тихо. – Там, гораздо дале.

– Где мы теперь? – В парадной зале.

 

– Что козырь? – Черви. – Мне ходить.

– Я бью. – Нельзя ли погодить?

– Беру. – Кругом нас обыграла.

– Эй, смерть! Ты право сплутовала.

– Молчи! ты глуп и молоденек.

Уж не тебе меня ловить.

[Ведь] мы играем не <из><?> денег,

А только б вечность проводить!

 

– Кто там? – Здорово, господа!

– Зачем пожаловал сюда?

– Привел я гостя. – Ах, создатель!..

– Вот докт.<ор> Ф.<ауст>, наш приятель —

– Живой! – Он жив, да наш давно —

Сегодня ль, завтра ль – всё равно.

– Об этом думают двояко;

Обычай требовал однако

Соизволенья моего,

Но впроччем это ничего.

Вы знаете, всегда [я] другу

[Готова] оказать услугу…

Я дамой… – Крой! – Я бью тузом…

– Позвольте, козырь. – Ну, пойдем…

 

 

* * *

 

Я был свидетелем златой твоей весны;

Тогда напрасен ум, искусства не нужны,

И самой красоте семнадцать лет замена.

Но время протекло, настала перемена,

Ты приближаешься к сомнительной поре,

Как меньше [женихов] толпятся на дворе,

И тише звук похвал твой [слух обворожает],

А зеркало сильней грозит и [устрашает].

Что делать утешься и смирись,

От милых прежних прав заране откажись,

Ищи других побед – успехи пред тобою,

Я счастия тебе желаю всей душою,

а опытов моих,

Мой дидактический, благоразумный стих.

 

 

Совет

 

 

Поверь: когда слепней и комаров

Вокруг тебя летает рой журнальный,

Не рассуждай, не трать учтивых слов,

Не возражай на писк и шум нахальный:

Ни логикой, ни вкусом, милый друг,

Никак нельзя смирить их род упрямый.

Сердиться грех – но замахнись и вдруг

Прихлопни их проворной эпиграмой.

 

 

<O. С. Пушкиной.>

 

 

Семейственной любви и нежной дружбы ради

Хвалю тебя, сестра! не спереди, а сзади.

 

 

Variantes en l'honneur de m-lle NN.[25]

 

Почтения, любви и нежной дружбы ради

Хвалю тебя, мой друг, и спереди и сзади.

 

 

* * *

 

Напрасно ахнула Европа,

Не унывайте, не беда!

От п<етербургского> потопа

Спаслась П.<олярная> З.<везда>.

Бестужев, твой ковчег на бреге!

Парнасса блещут высоты;

И в благодетельном ковчеге

Спаслись и люди и скоты.