Глава пятая Собор Халкидонский

Карос, Дорофей, Максим и все сообщники Диоскора ходатайствуют перед Собором о восстановлении бывшего александрийского патриарха Диоскора.—Любопытные подробности о некоторых из них, подписавших прошение.—Требование восстановления Диоскора поднимает новые сцены беспорядка на Соборе.—Челобитчики отказываются подписать послание папы Льва. Анатолий представляет Собору проект вероопределения о таинстве Воплощения: Восточные не хотят принять его. — Император повелевает составить комиссию для разрешения спора. — Заседание в Martyrium 'e: — Составленное комиссией вероопределение принятого Собором. — Маркиан председательствует на императорском заседании Собора. — Восстановление доброго имени Флавиана и возвращение Феодориту и Евсевию их церквей. — Дело Вассиана, епископа эфесского: его жизнь, благотворения, борьба с Мемноном. — Эфесский пресвитер Стефан насильственно свергает Вассиана и заставляет поставить себя самого епископом на его место. — Вассиан подает жалобу на него Собору и требует удовлетворения. — Допрос Стефана и Вассиана. — Сановники решают, что нужно избрать помимо их третьего епископа для Эфеса.

I

Послание папы Льва сделалось на Халкидонском Соборе предметом всех прений: оно как бы поглотило весь Собор. Но важность его была не менее велика и вне Собора, и обязательство подписать его не ограничивалось одними только епископами. В избытке рвения, предназначавшегося, вероятно, для того, чтобы закрыть свое египетское происхождение и обстоятельства своего недавнего возвышения, бывший апокрисиарий Александрийской церкви, возведенный Диоскором на константинопольскую кафедру, когда едва остыло тело мученика Флавиана, вздумал заставить подписать это послание и монастыри столичного города. Но мы уже видели, как вообще все монастыри, и константинопольские в особенности, были привержены к заблуждению Евтихия. Тщетно этот еретик был изгнан из своего монастыря по приказанию императора, тщетно архиепископ заменил его архимандритом православным, его монахи оставались ему верны; доверие к нему не намного уменьшилось и в других монастырях. И сам он, изгнанный на недалекое расстояние от города, был не менее самоуверен и влиятелен, чем прежде, и много внимательных глаз было устремлено на него³³². Судьба его не устрашила архимандритов, прежних его друзей; многие из них покорились приказаниям Анатолия, но многие воспротивились, и во главе их три человека твердого характера и горячих убеждений: Карос, Дорофей и известный Максим, считавшийся учителем или, по крайней мере, вдохновителем Евтихия³³³.

Значительное число монахов в монастырях столичного города, и еще большее вне монастырей, между толпами, пришедшими из Египта, Палестины и Сирии, оказывали им поддержку, то открыто заявленную, то тайную. Между этими последними находился и архимандрит Варсума со своей страшной милицией монаховубийц. Все эти люди, любящие сопротивление и смуты, подстрекали Кароса и его товарищей отделиться от епископа и образовать раскол, что действительно и случилось позже.

Прежде чем дойти до этой крайности, константинопольские монахи захотели попытаться добиться чегонибудь от Маркиана. Они подали ему прошение, в котором представляли, что несмотря на их повиновение канонам Никейского Собора, их старались принудить подписаться под какимито неправославными или, по меньшей мере, подозрительного православия документами, и притом под страхом быть изгнанными из монастырей и других церквей, где они живут. Они просили у императора защиты против насилия и признания за ними права оппозиции, предлагали устроить прения в его присутствии и даже в самом дворце, и совершенно отдавались в его власть, надеясь на его справедливость³³⁴.

Маркиан велел ответить им, что он с той именно мыслью и созвал Собор, чтобы представить ему на рассуждение различные религиозные вопросы; и если просители имеют действительно справедливые неудовольствия, то они должны обратиться не к нему, а к Халкидонскому собранию³³⁵.

Отосланные таким образом в Собор, Карос и другие подписавшие прошение — их насчитывалось восемнадцать человек — обратились к Собору, и он назначил для слушанья их то самое заседание 17 октября, на котором египтяне отказывались подписать послание папы Льва.

Между тем председательствовавшие на заседании сановники, ожидая бурных прений ввиду хорошо известного буйного нрава просителей, пригласили нескольких начальников константинопольских монастырей, православие которых не подлежало никакому сомнению³³⁶. Прежде чем приступить к слушанию этого важного дела, они захотели осведомиться о подлинности и прошедшей жизни тех монахов и архимандритов, которые скоро должны были явиться на Собор по их приказу. Знатнейшие архимандриты и несколько криликов высшего сана прибыли по приглашению сановников на заседание Собора и им предложили занять место подле епископов, в уважение к их пресвитерскому сану. Им прочитали сперва, в отсутствии просителей, список лиц, подписавших прошение, которые называли себя архимандритами и пресвитерами, и при каждом имени сановники спрашивали их о качествах и прошлом означенного лица.

Из этого дознания оказалось, что кроме Кароса, Дорофея и Максима, предполагаемого наставника Евтихия, которые были хорошо известные всем архимандриты монастырей, все другие присвоили себе этот титул самопроизвольно и в действительности были большей частью сторожами церквей или часовен мучеников, и одни из них вели жизнь уединенную, а другие с несколькими лицами, составлявшими весь их монастырь, общежительную. Фавст, архимандрит очень уважаемый в столичном городе, был в особенности расспрашиваем сановниками и доставил большую часть сведений. Некоторые подробности дадут понятие о том, как производилось это любопытное расследование.

При имени Елпидия, который величал себя архимандритом, Фавст сказал: "Этот вовсе не архимандрит; он только сторож священных гробниц монастыря Прокофия"³³⁷. — "Фотин? Фотин? Мы его вовсе не знаем"³³⁸. — Евтихий "не имеет никакого монастыря и живет при мученическом храме Целестина сторожем". — Феодор "живет в памятниках" (μεμόρεις), вероятно, как надзиратель над гробницами и храмами на гробах мучеников. — Моисей, Геронтий, Фома: "эти люди нам совершенно неизвестны". — Феофил, Немезин: "и их не знаем, сами имена их нас удивляют". — Леонтий "живет подле медвежьего зверинца"³³⁹. Гипенс "живет в деревянном цирке (ксилоцирке) с двумя или тремя товарищами, которых называет своими монахами"³⁴⁰. — Гавденций "живет в памятниках филипповых и имеет пять имен", т.е. лиц, живущих под его начальством.

Допрос в таком порядке производился во все время переклички восемнадцати лиц, подписавшихся под прошением; когда он окончился, Фавст сказал сановникам: "Пусть ваша знатность и святой Собор справятся в городе, имеют ли эти люди, которые титулуют себя архимандритами, монастыри, или они играют здесь комедию. Что же касается тех, кто называет себя простыми монахами и которых никто из нас не знает, то мы просим выгнать их из Константинополя как обманщиков, которые старались только произвести скандал"³⁴¹.

Не останавливаясь на этих замечаниях, сановники велели впустить Кароса и его свиту, состоявшую на первом плане из лиц подписавших прошение, а затем из толпы монахов и клириков, присоединившихся к ним в качестве единомышленников. Константинопольский архиепископ, заметив в этой толпе бывшего пресвитера Геронтия и евнуха по имени Калоподия, который тоже был пресвитер, поднялся со своего месга и сказал: "Эти люди, числящиеся между ними пресвитерами, давно уже низложены, и им не позволительно входить в Собор". — "Низложены! — дерзко ответили они. — Никто нам об этом до настоящего времени не говорил"³⁴². Архидьякон Аэций, подойдя к Калоподию, сказал ему: "Архиепископ повторяет тебе моими устами, что ты низложен". — "За какую вину?" — возразил бывший пресвитер. — "За то, что ты еретик, — продолжал архидьякон, — иди же вон! "³⁴³ Но Калоподий не только не вышел,

а еще, обратясь к сановникам, сказал: "Мы просим прочитать наше прошение"³⁴⁴. Это было то самое прошение, которое они недавно подавали императору и которое Маркиан отослал Собору; они просили в нем у императора о защите от жестокостей и угроз Анатолия, который насильно заставлял монастыри подписывать послание папы Льва.

Чтение этого прошения уже оканчивалось, как вдруг епископ кизический Диоген, заметив Варсуму, имени которого не было между лицами, подписавшими прошение и который прокрался в толпу сообщников, закричал громким голосом: "Каким образом и Варсума очутился здесь? Варсума, этот убийца блаженного Флавиана, тот самый, который поощрял убийство, говоря убийцам: убей его, убей; он не значится в числе просителей, зачем же позволили ему войти сюда"³⁴⁵. При имени Варсумы, этого столь ужасного для православных Востока архимандрита, епископы испустили крик: "Чего нужно от нас Варсуме? Он опустошил всю Сирию; он пришел и сюда со своей тысячью монахов, чтобы бросить ее на нас"³⁴⁶.

Смятение дошло до высшей степени, сановники употребили все усилия, чтобы успокоить его, и потом сказали Каросу и его свите: "Благочестивейший император приказал вам явиться сюда, чтобы Собор выслушал ваши объяснения; но вы должны быть прежде всего извещены о том, что было постановлено Собором касательно веры". — "Прежде всего, — возразил Карос от имени всех своих сообщников, — мы настоятельно требуем, чтобы прочитана была наша вторая просьба, с которой мы обращаемся на этот раз к присутствующему здесь Собору". Под этим вторым прошением подписался и Варсума; но услышав его имя, епископы не могли воздержаться, и шум снова возобновился. Со всех сторон раздавались крики: "Вон отсюда человекоубийцу Варсуму! Человекоубийцу в амфитеатр на растерзание зверям! В ссылку Варсуму! Анафема Варсуме!"³⁴⁷ Сановники подождали, пока крики затихли, и затем приказали секретарю императорской консистории, Константину, прочесть поданную монахами челобитную.

В этой челобитной просители осмелились требовать полного восстановления Диоскора и присутствия на Соборе этого, как они его называли, святейшего архиепископа, также как и других епископов, его сторонников. Наглость подобного требования, на другой день после осуждения александрийского патриарха, вывела Собор из себя. Не дождавшись конца прошения, со всех сторон закричали: "Анафема Диоскору! Диоскора низложил сам Христос; вон отсюда этих людей! Вон отсюда оскорбление Собора! Вон отсюда насилие! Прочь отсюда посрамление Собора"³⁴⁸.

Фавст и другие архимандриты, присоединившись к возгласам епископов, прибавили от себя: "Прочь отсюда посрамление монастырей!" — "Мы не можем и слушать такого прошения, — продолжали епископы, — они осмеливаются называть епископом низложенного всем Собором, зачем позволяют попирать каноны?" — "Ничего наперед не осуждая, позвольте окончить чтение прошения", — сказали сановники и сделали знак Константину, чтобы он продолжал чтение.

Прошение заключало в себе строгое порицание Собору за то, что он совершенно "неосновательно" осудил святейшего архиепископа Диоскора. Просители объявляли, что если он не отменит этого приговора своего, то они отрясут на него пыль со своей одежды и не будут иметь никакого общения с ним. При этих словах архидьякон Аэций взял книгу канонов, которая лежала около него, раскрыл ее и прочел громким голосом пятое правило Антиохийского Собора, где сказано: "Если который пресвитер или дьякон отделится от вероисповедания своего епископа и начнет делать свои собрания, то таковой да будет низложен, а если будет упорствовать в своем расколе, то да будет укрощаем светской властью как мятежник". — "Это правило справедливое, — воскликнули в один голос епископы, —это правило святых отцов".

После короткого промежутка времени сановники возобновили допрос и, обратясь к Каросу и другим монахам, сказали им: "По вашему прошению поданные вами челобитные, несмотря на сопротивление почтеннейших епископов, прочитаны. Скажите же теперь вы нам, желаете ли вы со своей стороны согласиться с постановлениями св. Собора?" — "Я знаю, — отвечал Карос, — веру Никейского Собора, в которой и крещен, и никакой иной веры не знаю. Когда святой Феотим крестил меня в Томах, то повелел мне никогда не мудрствовать какнибудь иначе³⁴⁹. Что же касается до этих, — он указал пальцем на собрание, — они—епископы, имеют власть и отлучать, и низлагать; пусть они делают с нами, что хотят".

Дорофей в свою очередь изложил такое же исповедание веры, присовокупив, что он, пребывая в вере св. отцов Никейских, признает и определение отцов, низложивших Нестория в Эфесе. Варсума сказал посирийски, — и слова его тотчас же переведены были на греческий язык: "Я верую так, как триста восемнадцать отцов Никейского Собора; я крещен во имя Отца, Сына и Святого Духа, как заповедал Господь своим апостолам". Все другие архимандриты и монахи выразились в том же смысле.

Тогда архидьякон Аэций подошел к Каросу и Дорофею и сказал им: "И этот святой Собор верует так, как св. отцы Никейского Собора; но так как с течением времени возникли новые вопросы и разногласия в вере, по поводу которых св. отцы: Кирилл, Целестин и ныне блаженнейший папа Лев—издали послания, имеющие целью объяснить Символ, а не новую какуюлибо веру или догмат изложить, и эти послания их присутствующий Вселенский Собор принимает с полным уважением, то и вы согласны ли с мнением всего св. Собора и анафематствуете ли Нестория и Евтихия как нововводителей или нет?" — "Я уже много раз анафематствовал Нестория и осуждал его", — отвечал Карос. — "И Евтихия анафематствуешь также как св. Собор?" — "Написано, — возразил Карос, — не судите, да не судимы будете", — и потом, прерывая архидьякона, сказал ему: "Епископы здесь сидят, а ты зачем говоришь?"³⁵⁰ — "Отвечай мне на то, о чем спрашивает тебя моими устами святой Собор, — перебил его с гневом Аэций, — согласен ли ты со святым Собором, или нет?" — "Я уже объявлял Собору, что верую по Символу отцов Никейских и другого вероучения не знаю. Вы — епископы, имеете власть сослать меня в ссылку или низложить; я принимаю от вас все, но какоголибо иного вероучения, кроме изложенного Никеискими отцами, не принимаю, и вместе с апостолом анафематствую всякого проповедующего иную веру. Если Евтихий верует не так, как Православная Церковь, — так закончил свою речь Карос,—то да будет и он анафема"³⁵¹. Больше этого ничего нельзя было добиться от него.

Собор снова возвратился к посланию папы Льва и потребовал от монахов, чтобы они подписали его; но те решительно отказались это сделать. При этом Дорофей осмелился утверждать, что Евтихий, признававший в Иисусе Христе два естества до воплощения, а после воплощения одно, как показывают изданные им объяснения, вовсе не еретик, как на него клевещут, а православный, и что для того чтобы быть православным, достаточно веровать и исповедывать, что "пострадавший ради нашего спасения есть лицо Святой Троицы". Почти на всяком слове его прерывали роптанье и крики. "Подписываешь ли послание или нет?" — говорили епископы. Дорофей отвечал непоколебимо: "Я верую в крещение, но послания не подписываю"³⁵². Такое же упорство оказали и другие, непосредственно затем спрошенные. Сановники, в нерешительности, просили, чтобы Собор дал им отсрочку на два или на три дня для обдумывания. "Мы не нуждаемся в этом,—сказали архимандриты, — мы не изменим нашего мнения никогда"³⁵³.

Несмотря на это, уступая снисходительности сановников и желанию императора, Собор всетаки дал им отсрочку в тридцать дней, постановив, что если они и после этого не захотят повиноваться Собору, то будут лишены и своих степеней, и должностей, и общения церковного; а если будут пытаться убежать, то будут схвачены светской властью и преданы наказаниям по канонам. После этого решения их вывели из церкви; мы увидим позже, чем они станут.

II

Как ни озабочен был Маркиан, чтобы императорское правительство шло рука об руку с легатами, в надежде привлечь их на свою сторону, и каких усилий ни стоило ему на Соборе, чтобы послание папы Льва получило столь пламенно желаемое Римской церковью каноническое достоинство, он не менее твердо держался своего намерения добиться от этого Собора положительного вероопределения о тайне Воплощения. Для достижений этой цели сильное давление производимо было на епископов порознь государственными чиновниками и высокопоставленными при дворе лицами; они приглашали их на собрания, где происходили рассуждения по этому вопросу, главным образом у патриарха Анатолия. "Сделайте чтонибудь, — повторяли они им, — император будет доволен вами". Епископы нехотя повиновались, но когда сходились и начинали толковать, дело ничем не оканчивалось.

Фракция бывшей правой стороны Собора, присоединившаяся к левой: Иллирийцы, континентальные Греки, Палестинцы,—которые сохраняли в себе старую закваску евтихианских или полуевтихианских идей, склонялись всегда к таким формулам, в которых разделение двух естеств после соединения сглаживалось, между тем как Восточные и их сторонники: епископы азийские, понтийские и капподокийские—были на стороже против всякого выражения, могущего подать повод к мысли о смещении естеств и пассивности Слова в лице Иисуса Христа. Обе стороны зорко наблюдали друг за другом, не доверяли одна другой; отсюда естественно возникало между партиями взаимное неудовольствие. Легаты не вмешивались в ход вещей, довольные тем, что касалось их в частности, и думая, что, утомившись прениями, и сам император удовольствуется посланием папы. Между тем патриарх Анатолий, который хотел быть в благорасположении при дворе, дал такое движение этому делу, что заставил многих принять один проект вероопределения, который, по всей вероятности, им самим и был составлен. Когда он собрал довольно большое число одобрительных отзывов об этом проекте, то подумал, что его можно будет внести на рассмотрение и в общее собрание; но тут возникло большое затруднение.

Этот проект вероопределения прочитан был на заседании Собора 22 октября дьяконом Константинопольской церкви Асклепиадом³⁵⁴. Составленный большей частью по посланию папы Льва, он однако отличался от него в некоторых существенных пунктах³⁵⁵; так, в нем говорилось, что Иисус Христос был из двух естеств, а не в двух естествах, как было сказано в послании папы. В сущности тут не было большой разницы, и при нормальных обстоятельствах можно было принять ту или другую формулу как однозначащие; но в настоящем случае тут увидели и должны были увидеть рассчитанное различение.

Выражение из двух естеств казалось уступкой, сделанной евтихианству, которое признавало два естества до воплощения, но после воплощения одно естество, состоящее из смешения и слияния двух естеств. Выражение это опасно было принять и потому, что оно не опровергало выражения Кирилла, на котором Евтихий построил всю свою систему: "одно воплощенное естество Божественного Слова". Отсутствие в этой фразе слов "после, как и до воплощения" могло заставить предубежденные умы подозревать какуюнибудь евтихианскую западню. Напротив, выражение в двух естествах ясно обозначало православную идею об Иисусе Христе, Боге и человеке после воплощения, совершенном Боге и совершенном человеке.

К этой общей причине присоединилась еще и частная, а именно: Диоскор принимал первую формулу, но отвергал вторую, и даже свое обвинение против Флавиана основал на том, что тот исповедовал два естества в Иисусе Христе. Предлагаемое определение, оставаясь само в себе православным, было, таким образом, недостаточно для поражения ереси и не выражало ничего такого, чего бы не могли принять также хорошо и евтихианцы, как и православные. Принять его значило оставить дело в том же положении, в каком оно было прежде, и евтихианцы или полуевтихианцы могли бы говорить с некоторым видом права, что это вероопределение было благоприятно для них.

И действительно, как только Асклепиад окончил чтение вероопределения, в рядах Восточных послышались роптанья и протесты, и один из них, Иоанн, епископ ефратской Германикии, встав со своего места, подошел к сановникам и сказал: "Определение составлено нехорошо и должно быть исправлено"³⁵⁶. Папские легаты со своей стороны также были видимо недовольны определением и поддерживали оппозицию Восточных.

При виде такой неожиданной оппозиции представленному им определению, Анатолий счел долгом своим вступиться за него и, обращаясь к собранию, сказал: "Нравится вам определение?" Все единомышленные с ним епископы, сторонники определения, в один голос воскликнули: "Определение нравится всем: это вера отцов; мудрствующий противно ему — еретик; анафема тому, кто мудрствует иначе"³⁵⁷. Но папские легаты и многие из Восточных упорно молчали, видно, выражая этим свое недовольство. Заметив это, Анатолий с упреком сказал: "Вчера определение действительно нравилось всем, но сегодня, как видно, оно уже некоторым не нравится: вчера его все одобряли, а сегодня осуждают. Ведь это значит непрестанно делать и уничтожать одно и то же". — "И вчера определение нравилось всем, и сегодня оно нравится всем, — закричали сторонники определения, — иначе не веруем; анафема верующим иначе; вон отсюда несториан!" Эта ненавистная кличка относилась к Иоанну Германикийскому, который был соединен тесной дружбой с Феодоритом и был епископом того городка, где родился Несторий. Такое яростное нападение подняло настоящую бурю в собрании. Стремительный поток, повидимому, увлекал собрание к формуле из двух естеств, противоположной формуле папы Льва.

Тогда Пасхазин, встав со своего места, сказал Собору: "Если вы таким образом отвергаете послание блаженнейшего мужа, епископа римского, то прикажите выдать нам верительные грамоты, и мы возвратимся домой; этим Собор и окончится"³⁵⁸. Это заявление испугало сановников, увидевших в нем угрозу самому существованию Собора. Такой многотрудный период заседаний, столько усилий со стороны правительства для примирения умов, должны были окончиться постыдной неудачей. В видах примирения разномыслящих они предложили собранию выбрать из среды своей уполномоченных, по три епископа из округов азийского, понтийского, иллирийского и фракийского и шесть епископов из патриархата восточного, чтобы они, вместе с Анатолием и папскими легатами, в молельне св. мученицы Евфимии, обстоятельно рассудив о вере, составили определение и объявили его Собору. Но сторонники Анатолиева проекта и слышать не хотели о составлении нового вероопределения, и когда Иоанн Германикийский опять подошел было к сановникам, чтобы сказать им несколько слов наедине, неистово закричали: "Вон несториан! Вон богоборцев!

Определение вполне православно. Сам Дух Св. диктовал его. Прикажите, чтобы оно подписано было перед Евангелиями; пусть оно сейчас будет подписано. Кто не подписывает его, еретик. Вон еретиков! Св. Дева Мария — Богородица. Вон еретика! Вон несториан! Определение православно! Эти голоса — императору!"³⁵⁹ После новых безуспешных попыток склонить ярых защитников определения к более примирительным чувствам и побудить их внести в него некоторые изменения в смысле послания папы Льва, сановники отправили к императору консисторского секретаря Вероникиана для получения от государя повеления, долженствовавшего решить вопрос.

Вероникиан скоро возвратился из дворца, неся с собой высочайший приказ. Маркиан наконец приказывал. Он повелевал: или пусть Собор тотчас же, согласно с предложением сановников, изберет определенное ими количество уполномоченных от главных церковных округов, и эти уполномоченные, вместе с патриархом константинопольским и тремя папскими легатами, в настоящем же заседании Собора, в присутствии сановников, сошедшись в молельне св. мученицы, сделают правое постановление о вере, не возбуждающее никакого разногласия и сомнения; или же, если это будет неугодно, пусть каждый епископ изложит свою веру через своего митрополита и представит Собору. "Если же и это окажется неугодным вашей святости, — прибавлял от имени государя Вероникиан, — то да будет вам известно, что император решил перенести Собор на Запад, так как ваше благочестие не хотело здесь безукоризненно составить вероопределения, для всех несомненного"³⁶⁰.

Слова консисторского секретаря возбудили большое волнение в собрании, но не произвели никакой существенной перемены в положении дела. Мысль о том, чтобы каждому епископу отдельно излагать свое исповедание веры перед собранием или митрополитом, который был бы поручителем за них, не нравилась епископам; они видели в ней источник софистических тонкостей — с одной, и придирчивых нападок с другой стороны и подумали, что лучше согласиться на выражения представленного проекта вероопределения, в сущности православного. Что же касается угрозы императора перенести Собор на Запад, то она если и устрашила многих членов Собора, то еще большее число раздражила; таким образом, большинство епископов было против пересмотра определения, и защитники его еще с большей настойчивостью потребовали подписи его. "Оно нам нравится, — говорили они, — или пусть его сейчас же подпишут, или мы все уйдем: те, кто не хочет принять его, несториане. Многая лета императору! Пусть утвердят это определение"³⁶¹. Кекропий, епископ севастопольский, попросил, чтобы оно еще раз было прочитано. "Те, кому это определение не нравится и кто не хочет подписать его, пусть уходят, а мы совершенно согласны с ним и ни в чем не противоречим". — "Противоречащие ему пусть уходят хоть в Рим, — прибавляли некоторые, — а нам оно нравится, и мы его подпишем"³⁶². Таким образом, несмотря на строгое поведение императора дело о пересмотре определения не подвинулись вперед ни на шаг. Но сановники не теряли надежды; они еще раз попытались убедить упорных защитников определения в необходимости пересмотра и исправления его, и эта попытка имела полный успех. "Прежде, чем решиться на утверждение определения, — сказали они, — надо хорошо сговориться. Диоскор, обвиняя Флавиана, говорил: выражение о лице Спасителя "Он из двух естеств", я принимаю, но — ^идва естества" в Нем не принимаю; а святейший римский архиепископ говорит, что во Христе два естества, соединенные неслитно, неизменно и нераздельно. Кому же вы хотите следовать, святейшему ли пале Льву или Диоскору?"³⁶³ На этот вопрос возможен был только один ответ: "Мы следуем папе Льву, — отвечали епископы, — он изложил веру православно; те, кто следует Диоскору, евтихианцы"³⁶⁴. — "Ну вот видите сами, — возразили сановники, — что нужно произвести в определении некоторые поправки, согласно с посланием святейшего папы; для этого мы пойдем в молельню славной мученицы Евфимии". На это предложение все епископы изъявили согласие.

Прежде чем войти в молельню, сановники приступили к выбору уполномоченных в границах, назначенных императорским приказом. Округ восточный получил двойное число представителей против других округов, вероятно, по причине своей величины. Что же касается Египта, то он не имел представителей в комиссии, так как епископы этой страны не приходили на Собор со времени предания суду их патриарха. Когда это дело окончилось, комиссары все вместе, с сановниками во главе, пройдя церковь через всю длину ее, вошли в кругообразную молельню, где почивала святая, или —Martyrium.

В актах не говорится, что произошло в Martyrium 'e; но по слухам там были довольно оживленные прения: во всяком случае, если проект Анатолия и не был устранен совершенно, то в нем произведены были значительные изменения, без сомнения благодаря назначенному императором двойному числу представителей восточного округа.

К числу этих изменений надо отнести формулу в двух естествах, поставленную вместо предложенной константинопольским патриархом формулы из двух естеств; таким образом Восточные и папа торжествовали³⁶⁵. Восточные же между прочим помешали и тому, чтобы между каноническими памятниками веры, указанными в вероопределении, не замешалось третье послание Кирилла к Несторию, в котором заключались анафематства. Предложение об этом сделано было епископами иллирийскими, но комиссия благоразумно отвергла его; потому что если бы согласились поместить это послание в ряду канонических документов, то это значило бы снова зажечь факел войны среди работы умиротворения. Наконец состоялось полное согласие на проект, который мы сейчас приведем. Когда таким образом все было улажено, сановники, в сопровождении епископов, возвратившись в церковь, сели на свои места, и заседание Собора возобновилось. Составленная комиссией формула вероопределения не была точно такая, какую, повидимому, желал император, т.е. определяла таинство Воплощения не так кратко и ясно, как Никейский Символ определил таинство Св. Троицы; это было довольно длинное изложение, только одна часть которого могла служить Маркиану для той цели, для которой он желал иметь его. Сановники благоразумно удовольствовались им, и проектированное определение было представлено Собору, как единогласно постановленное комиссией.

Когда все уселись, первенствующий сановник произнес: "Да благоволит святой Собор, утверждающий веру, выслушать в молчании, что определили о вере в нашем присутствии святые отцы, собравшиеся в молельне"³⁶⁶.

Тогда архидьякон Аэций, взяв в руки определение, составленное комиссией от имени Собора, прочитал его среди глубокого внимания всех присутствующих. Оно начиналось перепиской Никейского и Константинопольского Символов, которые служили, так сказать, предисловием. "Эти два Символа, — говорилось вслед за тем, — были долгое время достаточны для познания истины веры; но так как враги истины недавно придумали новые пустословия, чтобы извратить таинство домостроительства Божия о нас, одни отвергая наименование Девы Марии Богородицей (theotocos), а другие вводя слияние и смешение двух естеств во Иисусе Христе и безумно утверждая, что Божественное естество Единородного Сына Божия вследствие слияния его с естеством плоти подлежит страданию, как и Его человеческое естество, то присутствующий святой Вселенский Собор, желая уничтожить эти нечестивые выдумки их против истины и показать, что учение Церкви непоколебимо, постановляет следующее определение³⁶⁷.

Должно исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, одинаково совершенного по Божеству и по человечеству, истинно Бога и истинно человека, имеющего разумную душу и тело, — единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству, — во всем подобного нам, кроме греха³⁶⁸, рожденного прежде всех веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и нашего спасения родившегося от Богородицы Девы Марии по человечеству, одного и того же Единородного Сына, Христа и Господа в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно познаваемого, так что соединением в Нем двух естеств нисколько не нарушается их существенное различие³⁶⁹: напротив, свойства каждого естества сохраняются в Нем в целости и оба они соединяются в одно лицо и одну ипостась, так что Он не рассекается или разделяется на два лица, но есть одно и то же лицо, единородный Сын Божий, Бог Слово, Господь наш Иисус Христос³⁷⁰. Постановляя такое со всей тщательностью изложенное вероопределение, святой Собор строго воспрещает кому бы то ни было учить и думать иначе, под угрозой низложения для епископов и клириков и анафемы для монахов и мирян".

По прочтении этого изложения веры, все епископы воскликнули: "Это вера отцов; пусть митрополиты сию же минуту подпишут, пусть подпишут в присутствии сановников: что хорошо определено, для того не нужно делать отсрочки. Это вера апостольская; с ней мы все согласны; все так мудрствуем!" Тогда сановники сказали: "Постановленное ныне святыми отцами, и всем им благоугодное, будет представлено императору"³⁷¹. Так окончилось пятое деяние Собора.

Заседание в Martyrium'e в древности очень прославлялось, и о нем скоро составилась легенда. В ней рассказывалось, как епископы, собравшиеся вокруг гробницы св. Евфимии, не сумев сговориться насчет редакции проекта вероопределения, решили положиться на суд святой мученицы. Каждая партия, правомыслящие — с одной, и неправомыслящие с другой стороны, написала свое вероопределение на двух отдельных свертках бумаги, которые к вечеру положены были в гробницу, которая затем заперта была на ключ и тщательно запечатана. После этого собрание стало молить святую, чтобы она просветила его откровением истины, и эта общая молитва, по сказанию легенды, продолжалась всю ночь. На другой день утром епископы сняли печати и отворили раку, — и странное зрелище поразило их взоры. Святая держала один из свертков в своей руке, а другой был отброшен под ноги как бы с презрением: тот, который она держала, был, конечно, символ православный³⁷².

Другой вариант легенды гласит, что, когда император и константинопольский патриарх были призваны посмотреть на это чудо, то св. Евфимия подняла руку и протянула им сверток, содержащий исповедание православной веры. Эта легенда, рассказанная историками позднейших времен, мало заботившимися о правдоподобии, сделалась так популярна, что покровительницу Халкидона иначе и не изображали как со свертком бумаги в руке³⁷³, как богомудрую наставницу, руководившую самые Вселенские Соборы в истолковании священных догматов.

III

Собор наконец дал желанное императору вероопределение о таинстве Воплощения. Маркиан захотел сам отпраздновать окончание столь многотрудного дела, и 25 октября, три дня спустя после принятия Собором определения, состоялось императорское заседание. Во все продолжение Собора это было первое и последнее заседание, на котором император лично председательствовал. Пульхерия Августа шествовала об руку с императором, а сзади них шли, по порядку их чинов, самые высшие чины Империи и сенаторы, числом тридцать четыре. Прибыв с большой пышностью в церковь святой Евфимии, император и императрица заняли председательские места, имея позади себя хоры, а по правую и по левую сторону их, в траверзах, разместились епископы по порядку их иерархической важности. Собрание было более многочисленно, чем когдалибо, и великолепие, окружавшее царственную чету, придавало еще больше величия ему.

Заседание открылось речью Маркиана, произнесенной на латинском языке, который считался официальным языком римского правительства, и повторенное вслед за тем им же самим погречески, с некоторыми словоизвитиями³⁷⁴. Государь говорил в ней, что с того дня, когда он по Божественному определению вступил в управление государством, самым горячим желанием его было исправить зло, терзавше Церковь и веру. Прекратить в Церкви разделения, производимые дурными страстями одних и корыстолюбием других, — он намекал здесь на евнуха Хризафия, — сделалось предметом его постоянных забот. Не довольствуясь только созванием святого Вселенского Собора, он хотел и сам присутствовать на нем, не для того, чтобы господствовать над епископами, а чтобы подкреплять и утверждать их решения, следуя в этом примеру благочестивого императора Константина. Скорбя, что истина веры затемнялась в умах людей простых заблуждениями и разногласиями развращенных людей, он всемерно заботился рассеять в умах этот мрак и восстановить единство веры; дело епископов — объяснить ее верно и изложить так, как они приняли ее по преданию от отцов.

"Подобно тому как на Никейском Соборе,—прибавил он, оканчивая свою речь, — истинная вера трудами трехсот восемнадцати отцов стала всем известна, так и теперь вашими трудами да рассеется мрак недавно возникших и распро<