Управление Финляндией: опыт автономии

Финляндия вошла в состав Российской империи после рус­ско-шведской войны 1808—1809 годов. Император Александр I принял титул великого князя Финляндского 25 декабря 1808 года и включил в императорский титул наименование «великий князь Финляндский». При этом в официальных документах ничего не говорилось об образовании Великого княжества Финляндского. Термин «Великое княжество Финляндское» впервые появился в Своде законов, составленном М. М. Сперанским. Им было фак­тически использовано название Финляндии, данное ей как час­ти Шведского королевства в 1581 году.

Присоединение Финляндии к России было оформлено не­сколькими документами: манифестами 20 марта и 5 июня

1808 года, высочайшей грамотой 15 марта 1809 года Боргосскому
сейму, Фридрихсгамским мирным договором со Швецией, мани­
фестом о присоединении Финляндии к России от 1 октября

1809года, которые составили некую цепь, последовательно
оформляя присоединение Финляндии. Эти документы по-разно­
му определяли статус новоприсоединенной территории, говоря
как о присоединении Финляндии к России, так и о сохранении
ранее действовавшего там законодательства, которым ограничи­
вались монаршие прерогативы⁴⁴.

Различия в формулировках документов, принятых весной 1808 года, возможно, были связаны с изменением военной об­становки, рядом неудач русских войск в это время и желанием привлечь финнов на свою сторону, пообещав им особый статус⁴⁵.

Очевидная непоследовательность в формулировках отражала также особенности переживаемого периода, двойственность и противоречивость политики александровского царствования. Влияние идей эпохи Просвещения, еще достаточно сильное в России в начале XIX века, заставляло стремиться к провозглаше­нию политических прав народов и государств. В то же время первая четверть столетия была временем зарождения новой кон-

сервативной идеологии, основанной на принципе единства и не­делимости государства⁴⁶. В итоге императорские манифесты о Финляндии провозгласили одновременно и «бытие политиче­ское», то есть самостоятельную государственность, и «державное обладание», то есть вхождение в состав другого государства.

1 октября 1809 года в связи с ратификацией Фридрихсгамско-го трактата последовал манифест о присоединении Финляндии к России, которым «финляндские губернии со всеми жителями, городами, портами, крепостями, селениями, островами... будут отныне состоять в собственности и державном обладании Им­перии Российской»⁴⁷.

Акты, предшествовавшие манифесту 1 октября 1809 года, можно рассматривать и как поиск законодателем наиболее оп­тимальных форм взаимоотношений России и Финляндии, и как документы, каждый из которых затрагивал отдельные аспекты будущего статуса новоприсоединенной территории. Безусловно, что манифест 1 октября 1809 года рассматривался в России как акт, определяющий статус Финляндии. Но при этом Александр 1 не отказывался от данных ранее обещаний.

Александр I и его окружение вряд ли задумывались о глобаль­ных политических последствиях публикуемых в 1808—1809 годах манифестов и констатации особого статуса Финляндии. Приме­нительно к началу XIX века большинство закрепленных импера­торскими манифестами прав Финляндии были не более чем дек­ларацией. Так, бывший главным символом финской автономии сейм не собирался с 1809 по 1863 год. Но впоследствии форму­лировки манифестов начала XIX века стали использоваться в ка­честве решающих аргументов в национально-политической борь­бе финской общественности в конце XIX — начале XX века.

Отношение к Финляндии как к особой территории сформи­ровалось также под влиянием ряда практических трудностей в управлении. Российские чиновники самого разного уровня ока­зались в сложной ситуации из-за незнания шведского и фин­ского языков. На шведском велось все делопроизводство в кня­жестве, им же пользовалось дворянство. В этой ситуации наи­более оптимальным казалось не менять сложившийся порядок и предоставить населению Финляндии определенную самостоя­тельность во внутреннем самоуправлении.

Фактически Финляндия в составе Российской империи ста­ла обладать областной автономией, которая была настолько ши­рокой, что граничила с автономией, основанной на династиче­ской унии, хотя юридически такое положение не было оформ­лено законодательными документами⁴⁸.

В первые десятилетия XIX века в Великом княжестве Фин­ляндском сложилась система органов управления, сохранивша­яся в своей основе вплоть до 1917 года. Российский император обладал в Финляндии правами конституционного монарха. Он обладал единоличным правом созыва сейма, выступал с законо­дательной инициативой перед сеймом, вопросы внешней поли­тики и обороны были отнесены к исключительной компетенции российского императора. В июле 1809 года Финляндия получи­ла право на создание правительства. В качестве такого органа был учрежден Правительственный совет, преобразованный в феврале 1816 года в Императорский финляндский сенат. Пред­ставителем верховной власти в Великом княжестве Финляндском был генерал-губернатор. Он назначался царем и состоял по долж­ности председателем Финляндского сената, но при этом не мог приостанавливать уже принятые решения сената. В целом осу­ществлению этой обязанности финляндского генерал-губер­натора препятствовал языковой барьер.

В 1811 году территория Великого княжества Финляндского была разделена на губернии. Во главе губерний стояли губерна­торы, которые были фактически независимы от генерал-губер­натора и непосредственно подчинялись ему только в вопросах, касающихся охраны общественного порядка. В остальных слу­чаях вмешательство в деятельность губернаторов было возмож­но только при участии сената.

С середины XIX века, особенно после польского восстания 1863 года, российское самодержавие активно проводило полити­ку, направленную на постепенную ликвидацию национальных особенностей в управлении отдельными частями империи. Но Великое княжество Финляндское оставалось исключением, чему во многом способствовала стабильная внутриполитическая ситу­ация в княжестве. В итоге автономное положение Финляндии к концу XIX века становилось все более заметным. В сентябре 1863 года в Гельсингфорсе был созван финляндский сейм, не со­биравшийся с 1809 года, а 13 июня 1886 года ему было предос­тавлено право законодательной инициативы. Это существенно подняло статус сейма как представительного учреждения.

Во второй половине XIX века автономный статус Финляндии укрепился. Общему собранию сената в 1869 году было разреше­но самостоятельно решать ряд дел, связанных с управлением княжеством. По военной реформе 1878 года Финляндия получи­ла право на создание собственной армии. В 1863 году импера­тор Александр II придал финскому языку равный со шведским статус. Финские историки впоследствии оценили этот акт как

Шаг к рождению нации, отличной от той, которая представляла в начале XIX века бывшую метрополию — Швецию⁴⁹.

Собственное законодательство и отличная и независимая от общеимперской система государственного управления Финлян­дии с середины XIX столетия начали беспокоить российскую го­сударственную власть. С конца XIX века российское самодержа­вие предпринимает попытки ограничить финляндскую автоно­мию. Манифестом от 3 февраля 1899 года из юрисдикции финляндского сейма были изъяты вопросы, имеющие обще­государственное значение. В 1899 году был издан манифест «О порядке издания общих для всей империи со включением Финляндии законов». Затем 7 июня 1900 года последовал мани­фест «О постепенном введении русского языка в делопроизвод­ство». В 1894 году в Уголовном уложении Великого княжества Финляндского было закреплено указание на то, что финны яв­ляются российскими подданными.

Курс на ограничение автономии Великого княжества Финлянд­ского ярко проявился в политике генерал-губернатора Финляндии Н. И. Бобрикова⁵⁰. Ее итогом стала ликвидация национальных вооруженных сил, усиление русификации администрации и школьного образования, полное или частичное закрытие 72 пе­риодических изданий и ряда общественных организаций, высыл­ка из Великого княжества Финляндского оппозиционных поли­тических деятелей.

Революционные события 1905 года заставили самодержавие скорректировать курс в отношении Финляндии. В июне 1906 года был издан манифест, который подтвердил, что высшим органом управления в княжестве является однопалатный сейм, формиру­емый на основе всеобщего равного избирательного права. Отме­на сословного характера сейма привела к тому, что с 1907 года в Финляндии стал действовать однопалатный парламент.

Стабилизация внутриполитической обстановки привела к тому, что была предпринята новая попытка усилить роль обще­имперского законодательства и управления в княжестве. В 1910 году была предпринята попытка разрешить вопрос о по­ложении сейма в системе российских представительных учреж­дений. Великому княжеству Финляндскому было предписано по­сылать в Государственную думу четырех и в Государственный совет двух членов. Столыпин считал это временной мерой на пути перехода к обычной системе выборов в думу и Государ­ственный совет, как во всех генерал-губернаторствах России. Однако сейм отказался выдвигать своих представителей в рос­сийские высшие законодательные органы. Это предложение рос-

 

сийского правительства и отказ членов сейма имели весьма глу­бокий подтекст. Финские публицисты, юристы, политики с кон­ца XIX века активно доказывали, что во взаимоотношениях Рос­сии и Финляндии не существует верховного государственного за­конодательного органа, распространяющего свою компетенцию в равной мере и на Россию и на Финляндию, постепенно при­ходя к отрицанию верховных прав самодержца в отношении Великого княжества Финляндского.

17 июня 1910 года был издан закон «О порядке издания ка­сающихся Финляндии законов и постановлений общегосудар­ственного значения». Фактически это была программа унифика­ции законодательства, государственной и экономической жизни Финляндии, приведение ее в единство с общероссийскими нор­мами. Закон вызвал недовольство в Финляндии. Большинство юристов и чиновников считали, что он не имеет силы на тер­ритории Великого княжества Финляндского, так как его приня­тие противоречит манифесту Александра I, в котором говори­лось, что никакой касающийся княжества «коренной» закон не мог быть издан, отменен или изменен без согласия сейма.

Принятие закона 1910 года без согласия сейма дало основа­ние его членам считать его не имеющим силы. Члены сейма за­явили, что закон от 17 июня 1910 года, на который опирался за­конопроект, не имеет силы на территории Финляндии, посколь­ку не одобрен сеймом⁵¹. Российское правительство, наоборот, считало этот закон вступившим в силу, и он стал основой для последующей нормотворческой деятельности в отношении Фин­ляндии. В первую очередь предполагалось рассмотреть проекты законов об уравнивании прав русских уроженцев в Финляндии с правами местных граждан и о производстве из финляндской казны платежей Государственному казначейству взамен отбыва­ния финнами воинской повинности⁵².

Помимо мер общеимперского характера были предприняты попытки дальнейшей интеграции административного законода­тельства Финляндии. Так, в 1911 году было издано постановле­ние о порядке административной ответственности финляндских чиновников. Принятые в 1913 году бюджетные правила ограни­чили возможности сейма распоряжаться финляндскими бюджет­ными фондами имперского подчинения⁵³.

Накануне Первой мировой войны в Финляндии фактически действовала параллельная система органов управления — россий­ская и финская. При этом российская администрация в Финлян­дии обладала довольно ограниченными возможностями для дей­ственного руководства делами княжества.

К 1914 году на различных стадиях рассмотрения находился це­лый пакет касающихся Финляндии мер. Среди них особое место занимала программа генерал-губернатора Финляндии Ф. А. Зейна. Ею предполагалось установить подсудность финляндских должно­стных лиц имперским судам, передачу в эти суды дел по государ­ственным преступлениям; планировалось изменить законы и пра­вила о печати, введя предварительную цензуру; наложить огра­ничения на деятельность публичных собраний и общественных организаций.

Предложения Зейна были рассмотрены Особым совещанием по делам Великого княжества Финляндского в мае 1911 года. Их доработка была поручена Подготовительной комиссии при Осо­бом совещании по делам Великого княжества Финляндского под руководством Н. Н. Корево⁵⁴. Комиссия работала до марта 1913 года. Главным результатом ее деятельности стал проект про­граммы мероприятий в области финляндского законодательства. Проект дополнял и развивал программу Зейна⁵⁵.

Совет министров одобрил подготовленный документ в апре­ле 1914 года, в сентябре программа была одобрена Николаем П. В своем окончательном' варианте она состояла из двух разделов: мероприятия по укреплению центральной государственной вла­сти в Финляндии и мероприятия, направленные на достижение сближения Финляндии с остальными частями империи.

По сравнению с проектом Корево был добавлен пункт о пре­делах полномочий финляндских чиновников и их участии в де­ятельности политических партий. Исключительное внимание Совета министров к деятельности финляндской администрации было не случайно. Вопрос о финляндском чиновничестве был едва ли не самым острым. Чиновники-финны принимали актив­ное участие в деятельности политических партий. Это вызыва­ло особое раздражение Зейна и его сторонников и, кроме того, шло вразрез с основополагающими принципами деятельности российской бюрократии⁵⁶. В идеале предполагалось полностью вытеснить местных уроженцев с ключевых постов в аппарате княжества. Для этого программой предусматривалось принять закон об уравнении прав русских подданных в Финляндии с правами местных граждан. Этот закон давал право российским подданным занимать административные должности наравне с финнами.

Программа была опубликована в ноябре 1914 года. Хотя в правительственных кругах считалось, что единственной целью программы является укрепление правительственного авторитета в Финляндии, ее экономическое и политическое сближение с

7 Административно-территориальное устройство России

другими частями империи, обеспечение безопасности государ­ственных границ⁵⁷, население Финляндии восприняло ее нега­тивно. Публикация программы в начале Первой мировой войны подготовила благодатную почву для усиления прогерманской ориентации части населения Финляндии. Но правительственные верхи империи не приступили к ее реализации: война постави­ла царское правительство перед необходимостью решать более неотложные задачи, чем пересмотр финляндского 'законодатель­ства. Программа 1914 года осталась лишь демонстрацией наме­рений самодержавия, своеобразным политическим ориентиром.

С введением в Финляндии военного положения 17 августа 1914 года⁵⁸ появились новые юридические основания для реали­зации там решений имперских властей. Обязательными на пе­риод войны в Великом княжестве Финляндском стали распоря­жения военных властей и обязательные постановления генерал-губернатора. Но широкие полномочия, которые получили русские военные и гражданские чиновники, реализованы не были, поскольку население Финляндии проявляло полную ло­яльность в отношении России.

В ноябре 1914 года члены Совета министров осознали необ­ходимость изменения довоенного курса в отношении Финлян­дии, считая при этом, что послевоенная политика в княжестве будет прежней. Члены правительства весьма четко сформулиро­вали свои взгляды в отношении Финляндии. А. В. Кривошеий сказал: «Настроение Финляндии лояльно-показное. Не верю им. Но ведут себя хорошо, умно и корректно. Не надо ли и нам взять политику «показной снисходительности» на военное вре­мя, отнюдь этим не предрешая будущего после окончания вой­ны. Тогда из «показной» опять «реальная» политика»⁵⁹.

Вступая на путь политики «показной снисходительности», необходимо было действовать последовательно, в тесном союзе гражданских и военных властей. Но в условиях войны крайне сложно было отказаться от полного вмешательства в дела важ­ного в стратегическом, политическом и экономическом отно­шении региона. Поэтому предложение Кривошеина оставить Финляндию в покое выполнить на практике оказалось крайне трудно.

История управления окраинами российской империи в XIX — начале XX века позволяет говорить о том, что к 1917 году окон­чательно формируется новая концепция управления этими территориями. С начала XIX века можно было наблюдать ос­торожное вмешательство имперской власти в жизнь большин­ства окраин. Следствием этого было возникновение системы во-

енно-народного управления и введение статуса полуавтономной территории для Финляндии. Со второй половины столетия и вплоть до 1917 года доминирующей становится тенденция отка­за от особых систем управления окраинами. Рождение в 30-х годах XIX века «теории официальной народности», ставшей, не­смотря на периодические отступления, на долгие годы офици­альной государственной доктриной самодержавия, потребовало целого ряда внутри- и внешнеполитических мероприятий по ее реализации. Среди них на одном из первых мест стояла задача укрепления единого административно-правового пространства империи. Решение этой задачи совпало с зарождением на окра­инах России движения к национальному самоопределению. По­этому практически любые шаги на пути унификации системы регионального управления встречали негативную реакцию либе­ральных общественно-политических кругов. В этих условиях консервативное крыло сформулировало и стало активно пропа­гандировать идею национальной империи. Принцип единства государства трансформировался в лозунг единения русского на­рода и создания «империи русских». Опыт управления окраина­ми во второй половине XIX— начале XX века показывает, что эта идея не стала достоянием широких слоев населения. Более того, национальная политика в Прибалтике, Польше, Финлян­дии привела к тому, что усилилось движение к отрыву от Рос­сийской империи внутри правящей элиты. До этого можно было говорить об определенном космополитизме остзейского дворян­ства, прорусской ориентации части польской и финской обще­ственности, ряда политических деятелей.

Важнейшим средством консолидации империи царское пра­вительство признавало укрепление административно-правовой системы. Основной целью проектов преобразований и отдельных мероприятий было стремление отказаться от действовавшей диф­ференцированной системы управления окраинами. Именно в этом виделась основная причина роста национального сепаратиз­ма, утраты контроля за коренным населением отдельных облас­тей, что наиболее ярко прослеживалось в Туркестане. Следующим условием укрепления империи признавалось распространение государственного языка. Самым, пожалуй, невостребованным способом укрепления государственного единства России накану­не революции 1917 года была религия. О распространении пра­вославия на окраинах империи (за исключением западных губер­ний) и использовании духовно-религиозных начал как средства консолидации государства на правительственном уровне практи­чески не говорилось.

Политика самодержавия в Великом княжестве Финляндском, получившая в зарубежной историографии (особенно финской) наименование политики русификации, в большей степени была политикой административно-правовой централизации. Основное внимание в программных документах конца XIX — начала XX века было уделено укреплению позиций российской администрации и усовершенствованию законодательного механизма. Попытки вме­шательства в языковую сферу ограничивались изменениями в порядке делопроизводства и увеличением часов преподавания на государственном языке истории и географии. В сравнении с край­не ограниченным на практике употреблением в Финляндии рус­ского языка проектируемые меры не могли существенно повли­ять на положение финского языка в княжестве. О каком-либо вмешательстве в религиозную жизнь финского населения говорить не приходится. Практическое вмешательство в дела управления княжества было весьма ограниченным, за исключением периода генерал-губернаторства Н. И. Бобрикова.

На среднеазиатских окраинах империи и Кавказе в течение XIX столетия шел поиск оптимальных моделей управления территори­ями с разнообразным в этническом и конфессиональном отноше­нии населением. Первоначально оптимальной представлялась мо­дель сохранения местных особенностей в управлении и суде на низовом уровне. Но постепенно этот подход перестал себя оправ­дывать. Этому в значительной степени способствовали открывши­еся к концу XIX века возможности экономического использования среднеазиатских земель, а также реальная опасность отрыва россий­ской администрации на мусульманских окраинах от местного на­селения. С конца XIX столетия разрабатываются мероприятия, на­правленные на ликвидацию национальных особенностей в управ­лении. Следует отметить, что наиболее пагубным по своим последствиям в управлении Туркестаном стало не только развитие внутреннего «туземного» управления, но и попытка ввести в тра­диционные органы коренного населения принципы общероссий­ской организации суда и местного самоуправления, которые пол­ностью противоречили традициям мусульман Туркестана.

Кадровые вопросы при организации управления на нацио­нальных окраинах на протяжении XIX — начала XX столетия со­ставляли самостоятельную проблему. Первым, наиболее важным и непреодолимым для российских чиновников оказался языковой барьер. В Финляндии, Туркестане, на Кавказе российская адми­нистрация нередко оказывалась оторванной от существа местных проблем в силу незнания языка. Примечательной чертой кадро­вой политики на окраинах вплоть до 1917 года было стремление

к вытеснению из государственных органов местных уроженцев (за исключением структур военно-народного управления и суда). Ру­сификация управленческого аппарата не предусматривала обяза­тельного овладения чиновниками местным языком. Вторая часть кадровой проблемы была обусловлена удаленностью окраин от центра империи и слабостью коммуникаций. Следует отметить, что отношение к российской бюрократии на окраинах было раз­личным, если на европейских окраинах и в Сибири чиновники пользовались значительными привилегиями и служба их была довольно перспективной, то Кавказ и Туркестан были во многом местом своеобразной ссылки неперспективных чиновников.

История управления окраинами Российской империи показы­вает, что, хотя самодержавием предпринимались меры по укрепле­нию связей окраин с империей, сама система управления во мно­гих случаях обеспечивала развитие национальной обособленности этносов. Негативные последствия этой политики стали проявлять­ся к концу XIX столетия. История управления окраинами России в контексте распада империи в 1917 году ставит перед нами весь­ма актуальную проблему: о степени ассимиляции этносов в поли­этническом государстве. Ассимилирующая способность государства неотделима от ассимилирующей способности титульной нации. Только комплексное воздействие этих сил способно внести в жизнь отдельных национальностей те компоненты, которые будут поддер­живать их связь с государством. Отдельные попытки пойти по пути народно-государственной ассимиляции в начале XX века самодер­жавие предпринимало на среднеазиатских окраинах и в Закавка­зье. Именно там наиболее перспективной виделась русская коло­низация не только как способ развития экономики, но и как сред­ство укрепления связей окраин с российским имперским центром. Но этот подход был вызван задачами экономического развития ре­гионов и был скорее исключением, чем правилом. В целом наи­более перспективным способом укрепления связей окраин с импер­ским центром признавалась административно-правовая централи­зация. Единство учреждений с единым государственным языком должно было обеспечить не только связь окраин с центром, но и приближение национальных групп к русскому языку и культуре через овладение ими в силу практической необходимости.

¹ Исаков С. Г. Остзейский вопрос в русской печати 60-х годов // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1961. Вып. 107. С. 28.

² Прибалтийское генерал-губернаторство состояло из трех губерний — .Лифляндской, Курляндской и Эстляндской. Они составляли Прибалтийский

(Остзейский) край. Вне Прибалтийского края осталась восточная часть Лат­вии — Латгале, присоединенная к Витебской губернии.

³В Лифляндии — ландтаги (собрания дворян губернии), конвенты и уез­дные собрания; на о. Эзеле — ландтаги и конвенты; в Эстляндии — ланд­таги, собрания дворянского комитета и уездные собрания; в Курляндии — депутатские ландтаги, обер-гауптманские, уездные и приходские собрания. В промежутках между ландтагами действовали губернский предводитель дворянства, ландратская коллегия. Дворянские комитеты и Дворянский кон­вент являлись высшими органами местного самоуправления, а его низшую инстанцию составляли уездные дворянские собрания. Роль ландратов была весьма значительна. Они образовывали ландратскую коллегию в составе двенадцати членов, занимали важнейшие должности в руководстве лютеран­ской церкви. На свой пост ландраты избирались пожизненно.

⁴ Калнынь В. Очерки истории государства и права в Латвии в XI —XIX вв.
Рига, 1980. С. 157.

⁵ Карьяхарм Т. Э. Эстонская буржуазия и царизм. Таллинн, 1983. С. 112.

⁶ Национальные окраины Российской империи: становление и развитие
системы управления. М., 1998. С. 214.

⁷ Совет министров Российской, империи в годы первой мировой войны:
Сб. документов. СПб., 1999. С. ПО.

⁸ Международные трактаты и законодательные акты, касающиеся воп­
роса о государственно-правовом отношении Царства Польского и Россий­
ской империи. СПб., 1906. С. 1—4.

⁹ Там же'

¹⁰ Сборник РИО.Т. 88. С. 597.

" Варшавский генерал-губернатор сохранял права не только гражданс­кого, но и военного начальника на территории всех 10 губерний Польши. Управление уездами находилось в ведении уездных начальников, возглав­лявших уездные управления. В 1864 г. были созданы органы волостного и сельского самоуправления. В каждой гмине действовали выборные органы: тминный сход и войт, сельские сходы и солтысы, тминный суд (войт и лав-ники).

¹² Подробнее о польском вопросе в годы Первой мировой войны см.:
Бахтурина А. Ю. Воззвание к полякам 1 августа 1914 г. и его авторы // Воп­
росы истории. 1998. № 8. С. 67—76; Польский вопрос в Совете министров
в годы первой мировой войны // Волжский рубеж. Научный и публицис­
тический журнал / Костромской гос. ун-т им. Н. А. Некрасова; Волжско-
вятское отделение Академии военно-исторических наук. 2000. № 1—2.
С. 11-15.

¹³ Управление областями отличалось от губерний тем, что на их терри­
тории находились постоянные и регулярные войска, поэтому областной
начальник был одновременно главой гражданского и военного управления.
В области действовали областные советы, правления, суды и казенные па­
латы.

¹⁴ Корнеев В. В. Управление Туркестанским краем: реальность и «правовые
мечтания» (60-е годы 19в.— февраль 1917г.) // ВИ. 2001. № 7. С. 58—59.

¹⁵ Там же. С. 62—63.

¹⁶ При генерал-губернаторе состояли его помощник и особый совет из
военных и гражданских чиновников края. Исполнительным органом явля-

лась канцелярия туркестанского генерал-губернатора. Во главе областей сто­яли военные губернаторы и областные правления, во главе уездов — уезд­ные начальники, которым были подчинены участковые начальники. Все они назначались из военных и составляли военную администрацию. Областные правления были исполнительными органами военных губернаторов облас­тей с правами и обязанностями губернских правлений, установленные для русских губерний, ведали административным устройством оседлого и коче­вого населения, осущестшгяли налоговое обложение и сбор доходов, руко­водили городской, уездной и сельской администрацией.

¹⁷ При организации выборов были предусмотрены ограничения. Во-пер­
вых, генерал-губернатору предоставлялось в исключительных случаях пра­
во назначать глав волостей собственной властью. Во-вторых, военный гу­
бернатор имел право утвердить или не утвердить результаты выборов. В пос­
леднем случае военный губернатор был вправе потребовать проведения
новых выборов или назначить должностное лицо по своему усмотрению.
(Национальная политика в императорской России: Сб. документов. М.,
1997. С. 390-392.)

¹⁸ Материалы по Туркестану. Б. м. 1883. С. 24.

¹⁹ В компетенции народных судов находились все дела о преступлениях,
совершенных туземцами, за исключением преступлений против христианс­
кой веры, государственных преступлений и ряда других, а также все граж­
данские дела, возникающие между коренным населением Туркестана. На­
родные суды могли налагать штрафы на сумму до 300 рублей и приговари­
вать к тюремному заключению на срок не свыше 1,5 года.

²⁰ В 1892г. туркестанский генерал-губернатор Вревский составил новую
Инструкцию народным судьям, фактически отменявшую выборность кади­
ев и биев! (Абдурахимова Н. А. Из истории туркестанского чиновничества
2-й половины XIX — начала XX в. // Вопросы социально-экономической
истории дореволюционного Туркестана. Ташкент, 1985. С. 45.)

²¹ В 1908 г. генерал-губернатор получил право устранять народных судей
на основании представлений военных губернаторов. (РГИА. Ф. 812. Оп. 133.
Д. 594. Л. 5 об.)

²² Там же. Д. 577. Л. 180.

²³ Национальная политика в императорской России: Сб. документов. М.,
1997. С. 380.

²⁴ Пален К. К. Отчет по ревизии Туркестанского края: Краевое управле­
ние. СПб., 1910. С. 99-125.

²⁵ Там же. С. 887.

²⁶ РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 613. Л. 87-92.

²⁷ Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма
(Материалы к исследованию). СПб., 1998. С. 930.

²⁸ РГИА. Ф. 1276. Оп. 11. Д. 89. Л. 76 об.

²⁹АВПРИ.Среднеазиатский стол. Оп. 486. Д. 252. Л. 27.

³⁰ РГИА. Ф. 1276. Оп. 11. Д. 89. Л. 282.

³¹ Красный архив. 1929. № 3. С. 46.

³² Исторический архив. 1997. № 2. С. 9.
"РГИА. Ф.1276. Оп.11. Д. 89. Л. 77.

³⁴АВПРИ.Среднеазиатский стол. Оп. 486. Д. 252. Л. 27. ³⁵РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Ч. 1. Д. 373, 429.

 

³⁶ Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной
России. М., 1984. С. 189-190.

³⁷ Там же. С. 246-247.

³⁸ КоржихинаТ. П., СенинА. С. История российской государственности.
М., 1995. С. 51.

³⁹ Всеподданейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-
адъютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1907. С. 158—159.

⁴⁰ Всеподцанейший отчет за пятилетие управления Кавказом генерал-адъ­
ютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1910. С. 38—39.

⁴¹ Красный архив. М.-Л., 1928. Т. 1 (26). С. 118-119.

⁴² Там же. С. 397-398.

⁴³ Гершельман Ф. Причины неурядиц на Кавказе. СПб., 1908. С. 67.

⁴⁴ В основе финляндских законов, ранее действовавших на этой терри­
тории, лежали Форма правления 1772 г. и Акт соединения и безопасности
1789 г., регулировавшие положение Финляндии в составе Швеции. Соглас­
но этим документам были ограничены полномочия монарха, который без
согласия сейма не мог утверждать новые и заменять старые законы, вво­
дить налоги, пересматривать привилегии сословий. Монарх имел широкие
полномочия в области торгового законодательства, право распоряжаться
доходами и налогами, поступавшими от коронной собственности и тамож­
ни, законодательной инициативы в сейме, утверждения законов и бюдже­
та. Его исключительной прерогативой являлись вопросы обороны и внеш­
ней политики.

⁴⁵ Национальная политика в императорской России: Сборник докумен­
тов. М., 1997. С. 71.

⁴⁶ Бахтурина А. Ю. Принципы национальной самобытности в государ­
ственной доктрине Российской Империи XIX — начала XX в. // Российская
государственность: история и современность. М., 1997. С. 81—99; Бахтури­
на А. Ю. Зарождение и сущность идеи Священного Союза // Вопросы ис­
тории. М., 1997. № 4. С. 151-156.

⁴⁷ПСЗ-1. Т. 30. 1808-1809. С. 1189.

⁴⁸ Национальные окраины Российской империи. Становление и разви­
тие системы управления. М„ 1998. С. 223.

⁴⁹ Юссила О. и др. Политическая история Финляндии. М., 1998. С. 45,
65.

⁵⁰ Н. И. Бобриков ликвидировал финскую армию, усилил русификацию
администрации, школьного образования, организовал издание газет на рус­
ском языке, усилил положение православной церкви в Финляндии. О дея­
тельности Бобрикова подробнее см.: Полвинен Т. Держава и окраина. СПб.,
1998.

⁵¹ РГИА. Ф. 1276. Оп. 18. Д. 413. Л. 102.

⁵²АврехА.Я. Столыпин и Третья дума. М., 1968. С. 78—89.

⁵³ Корево Н. Н. Финляндия и общественное законодательство. Пг., 1914.
С. 23-25.

⁵⁴ РГИА. Ф. 1276. Оп. 18. Д. 407. Л. 5-9.

⁵⁵ Там же. Л. 232-235.

⁵⁶ В различных статьях Устава о службе гражданской говорилось о несов­
местимости государственной службы с какой-либо политической деятель­
ностью и оппозиционными настроениями. После создания легальных по-

литических партий в Российской империи циркуляром Совета министров 1906 г. и особым определением сената 1908 г. была подтверждена несовмес­тимость государственной службы с участием в оппозиционном движении (Ерошкин Н П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1997. С. 236).

' ⁵⁷ Luntinennn P. F. A. Seinn. 1862—1918. A political Biography of a Tzarist Imperialist as Administrator of Finland. Hels., 1985. P. 193.

⁵⁸ Сборник узаконений, а также мер и распоряжений Правительства, из­
данных по Финляндии на время войны, обнародованных или оповещенных
в Собрании узаконений и распоряжений правительства по 31 декабря 1915 т.
Пг., 1916. С. 1.

⁵⁹ Там же. С. 102.

Шва 7