Глава 6-3. Музыкальные галлюцинации

Нежелание врачей замечать общую распространенность феномена «галлюцинаций в ясном состоянии сознания» до 1970-х годов, возможно, было продиктовано отсутствием достаточного количества знаний о том, каким образом подобные галлюцинации проявляются; в 1967-м году, Джерзи Конорски (Jerzy Konorski), польский нейрофизиолог посвятил несколько страниц своей работы «Интегративная деятельность мозга» (Integrative Activity of the Brain) проблеме «физиологического базиса галлюцинаций». Конорский не спрашивал «почему мы испытываем галлюцинации?», он поставил вопрос иначе – пошел от противного: «Почему мы не испытываем галлюцинации все время? Что сдерживает их?». Он предположил наличие динамической системы, которая, писал он, «может генерировать восприятия, образы и галлюцинации… механизм, создающий галлюцинации, встроен в наш мозг, но запускается он лишь в исключительных случаях».

Конорски собрал доказательства – в 60-е они были слабыми, но сейчас выглядят безоговорочно – доказательства того, что есть не только афферентные связи, ведущие от органов чувств к мозгу, но и «ретро» связи, ведущие в обратном направлении. Подобных ретро связей может быть меньше, чем афферентных, и в нормальных обстоятельствах они неактивны. Но, Конорски чувствовал, что они создают основные анатомические и физиологические предпосылки, ведущие к появлению галлюцинаций. Но тогда что сдерживает этот механизм в нормальном состоянии? Решающий фактор, предполагал Конорски, это сенсорная информация, которую мозг получает от глаз, ушей и других органов чувств, такая информация в нормальных условиях подавляет обратный поток активности со стороны высших отделов коры головного мозга на периферию.

Но в случае, если органы чувств не предоставляют достаточно информации, запускается обратный поток, создающий галлюцинации физиологически и субъективно неотличимые от восприятия. (в обычных условиях тишины или темноты такого дефицита не случается, потому что мы можем нарушить эти условия, например, включив какие-либо технические устройства, и снова активировать органы чувств) Теория Конорски давала простое и красивое объяснение тому, что позже получило название «освобождение» галлюцинаций, связанное с «деафферентацией». Такое объяснение сегодня кажется очевидным, почти тавтологическим – но в 1960-х это было смелое и оригинальное предположение.

Сегодня мы продвинулись достаточно далеко в области исследования мозга и имеем на руках доказательства, подтверждающие правоту Конорски. В 2000-х, Тимоти Гриффитс опубликовал подробный, новаторский доклад о неврологической основе музыкальных галлюцинаций; используя ПЭТ (Позитронно-Эмиссионная томография), он показал, что музыкальные галлюцинации связаны с обширной активацией тех же самых нейронных сетей, которые обычно отвечают за восприятие настоящей музыки.

В 1995 году я получил пылкое письмо от Джун Б., очаровательной и творческой женщины 70 лет; она рассказывала о своих музыкальных галлюцинациях:

Это началось однажды ночью, в прошлом ноябре, когда я была в гостях у сестры и ее мужа. Я выключила телевизор и уже готовилась ко сну, когда вдруг услышала «О, благодать» («Amazing Grace»). Ее пел хор, снова и снова. Я заглянула к сестре, чтобы проверить, вдруг у них включена какая-то церковная программа по телевизору, но они смотрели «Вечерний футбол», или вроде того. Я вышла на террасу, с которой открывался вид на море. Музыка следовала за мной. Побережье внизу выглядело спокойным, в нескольких домах горели огни, и я поняла, что музыка не может исходить оттуда. Должно быть, она у меня в голове.

Миссис Б. приложила список песен, играющих у нее в голове: «О, благодать» («Amazing Grace»), «Боевой гимн республики» («The Battle Hymn of the Republic»), «Ода радости» Бетховена, «Застольная песня» из оперы «Травиата», «A-Tisket, A-Tasket» Эллы Фицджеральд, и «очень мрачная версия» гимна «Вот Волхвы с востока идут».

«Однажды ночью, - писала миссис Б, - я услышала великолепное, торжественное исполнение песни «У старины Макдональда была ферма», а затем – бурные аплодисменты. В тот момент я подумала, что, видимо, совсем спятила, и лучше бы мне показаться врачу».

Миссис Б., описала, как прошла тесты на болезнь Лайма (они читала, что эта болезнь может вызвать музыкальные галлюцинации), аудиометрию методом регистрации стволовых потенциалов, ЭЭГ и МРТ. Когда ей делали ЭЭГ, она слышала «Колокола Святой Марии» - но ничего аномального на экране не возникло. У нее не было никаких признаков потери слуха.

Обычно галлюцинации посещали ее в моменты тишины особенно когда она ложилась спать. «Я не могу включить или выключить музыку, но иногда я могу сменить мелодию – не на ту, которую хочу слышать, но на что-то другое, на то, что уже было запрограммировано. Иногда песни наслаиваются одна на другую, и я просто больше не могу их терпеть, поэтому включаю WQXR (*радиостанция в Нью-Йорке* - прим.переводчика) и ложусь спать под настоящую музыку.*

(*Позже я спросил ее, бывали ли у нее более простые галлюцинации. «Иногда бывает просто «дин, дон, дин, дон, - ответила она, - «дон» на пять нот ниже, чем «дин», и все это повторяется сотни раз, сводя меня с ума*)

«Мне очень повезло, - заключила миссис Б., - что моя музыка играет негромко … если бы это было так, я бы действительно сошла с ума. Она возникает в моменты тишины. Но любой другой звук – разговор, радио, телевизор – практически полностью вытесняет все, что я слышу. Вам кажется, что я научилась «успешно» ладить со своим новым состоянием. Ну, я неплохо справляюсь, но иногда это ужасно раздражает… Когда я просыпаюсь в пять утра и не могу уснуть, мне не нравится, когда хор у меня в голове напоминает мне, что «старая серая кобыла уже не та, что раньше» («the old gray mare ain’t what she used to be» - английская народная песня* - прим.переводчика). Я не шучу. Это действительно произошло со мной однажды, и я, может быть, даже оценила бы юмор ситуации, если бы эти строчки не повторялись в моей голове снова и снова и снова».

Через десять лет после того, как она впервые написала мне, мы встретились, и я спросил ее, после стольких лет стали ли музыкальные галлюцинации «важной» частью ее жизни, и – в положительном или отрицательном смысле. «Если они исчезнут, - спросил я, - вы обрадуетесь или, наоборот, будете скучать по ним?» «Я буду скучать, - ответила она, - я буду скучать по музыке. Вы же понимаете, теперь это часть меня».

Нет никаких сомнений в физиологической основе музыкальных галлюцинаций, и все же мы должны задуматься о том, в какой степени другие факторы (назовем их «психологическими») могут повлиять на изначальное "содержание" галлюцинаций, их последующее развитие и роль. Я думал об этих факторах в 1985-м году, когда писал о миссис О’С и миссис О’М; Уалдер Пенфилд тоже задавался вопросом, есть ли какой-то смысл в содержании песен или сцен, возникающих в голове пациента в некоторых случаях судорожных припадков. Репертуар музыкальных галлюцинаций, заключил он, "довольно случайный, за исключением тех эпизодов, когда кора головного мозга находится в определенном патологическом состоянии". Родолфо Ллинас, подобно Пенфилду, писал о непрерывной активности в ядрах базальных ганглиев, и о том, что они «по-видимому, действуют, как непрерывный генератор случайных шумов». Когда время от времени возникал такой шум или его фрагмент и запускал в сознании песню или несколько тактов музыки, Ллинас считал это чисто абстрактным явлением "без явной эмоциональной реакции"Но некоторые вещи могут начаться случайно – нервный тик, например, может вырваться из перевозбужденных базальных ганглиев – и потом приобрести ассоциации и смысл.

Мы можем использовать слово «случайный» в отношении эффектов, возникающих в результате незначительных повреждений в базальных ганглиях – в непроизвольных движениях например, в непроизвольных движениях, которые называются хорея. При хорее нет личного участия больного; непроизвольные движения полностью автоматичны, большей частью происходят вне сознания и могут быть заметны для окружающих в большей степени, чем для самого пациента. Но «случайный» - это слово, которое нельзя с полной уверенностью употребить говоря об опыте человека, будь то переживания, относящиеся к восприятию, воображению или галлюцинациям. Музыкальные галлюцинации исходят из жизненного опыта и памяти индивидуума, и без сомнения, определяющую роль здесь играет значимость той или иной музыки для конкретного человека Также большое значение имеет тот факт, как часто и долго человек слышал определённую музыку, и этот фактор даже важнее, чем его личные пристрастия - подавляющее большинство музыкальных галлюцинаций обычно бывает в жанре популярной музыки и песен (а для представителей более ранних поколений характерны церковные и патриотические темы), даже если речь идет о профессиональных музыкантах или об очень искушенных любителях музыки.*

(*Это происходит не всегда. Примером тому случай превосходного виолончелиста Дэниела Стерна. Стерн обладал потрясающей музыкальной памятью, и его галлюцинаторная музыка, по мере ухудшения его слуха, почти полностью состояла из концертов для виолончели или других музыкальных произведений для струнных, которые он сам играл профессионально, и которые отлично помнил. Стерн так же пишет романы, о музыкальных галлюцинациях он написал в своей повести «Путь фабриканта».*)

Музыкальные галлюцинации отражают скорее вкусы, характерные для определённого времени, чем вкусы конкретного человека. Некоторые люди, хотя таких мало, в конце концов, начинают получать удовольствие от своих галлюцинаций; многие испытывают муки; и все же большинство людей рано или поздно как-то приспосабливаются и принимают их. Иногда это проявляется в непосредственном взаимодействии, как например, в случае, очаровательную историю которого опубликовали Тимоти Миллер и Т.У.Кросби. Их пациентка, старая глухая леди, «проснулась однажды утром и услышала музыку – церковный квартет, поющий старый гимн, который она помнила еще из детства». Как только она убедилась, что музыка эта не исходит ни из радио и ни из телевизора, она спокойно приняла тот факт, что «песня звучит в голове». Репертуар гимнов хора расширялся: «В целом, музыка была приятная, и пациентка часто наслаждалась ею, напевая вместе с квартетом… Она так же обнаружила, что может научить квартет новым песням, просто подумав о нескольких нужных строчках, и квартет тут же подхватит и продолжит песню, даже если сама она забыла какие-то слова». Миллер и Кросби заметили, что галлюцинации не изменились и год спустя, добавив, что их пациентка «хорошо приспособилась, и относится к галлюцинациям, как к «кресту», который должна нести» И все же «несение креста» не всегда имеет негативные коннотации; это выражение так же может означать благосклонность и выбор. Недавно я имел возможность встретиться с замечательной старушкой-пастором, у которой стали развиваться музыкальные галлюцинации – в основном, церковные песни – по мере того, как она начала терять слух. Она воспринимала свои галлюцинации как «дар» и в значительной степени «натренировала» их так, что они появлялись каждый раз, когда она была в церкви или на молитве, но замолкали во время приема пищи, например. Она встроила свои галлюцинации в глубоко религиозный контекст. Подобное личное воздействие полностью допустимо – на самом деле даже требуется – и в модели Конорски и в модели Ллинаса. Фрагментарные паттерны музыки могут генерироваться базальными ганглиями в виде «сырой» музыки, без всякой эмоциональной окраски или ассоциаций – в этом случае музыка оказывается бессмысленной. Но эти музыкальные фрагменты могут проделать свой путь до таламокортикальных систем, лежащих в основе сознания и эго и там они окончательно формируются и облекаются в смыслы, чувства и ассоциации всех видов. К тому моменту, когда эти фрагменты достигают сознания, с ними уже связаны значения и эмоции.

Возможно, самый глубокий анализ музыкальных галлюцинаций и их формирования посредством личного опыта и чувств человека, а также их непрерывного взаимодействия с его разумом и характером, был проведен выдающимся психоаналитиком Лео Рэнджеллом. Для Рэнджелла музыкальные галлюцинации были предметом постоянного самоисследования, которое длится уже более 10 лет.

Доктор Рэнджелл впервые написал мне о своих музыкальных галлюцинациях в 1996 году. *

(*Сегодня Рэнджеллу девяносто три года, и он продолжает практиковать как психоаналитик и пишет книгу о музыкальных галлюцинациях*)

Ему было восемьдесят два, и за два месяца до этого момента он пережил второе шунтирование:

Проснувшись в отделении интенсивной терапии, я услышал пение, и я сказал своим детям: «Тут где-то школа раввинов неподалеку». Это звучало так, будто старый равви… учил своих юных учеников петь и исполнять свои ритуалы. Я сказал своей семье, что раввин наверно работает допоздна, даже до полуночи поскольку в это время я также слышал музыку. Мои дети посмотрели друг на друга и сказали изумленно и терпеливо: «Тут поблизости нигде нет школы раввинов».

Естественно, вскоре я понял, в чем дело. И испытал одновременно облегчение и беспокойство… Наверное, эта музыка была непрерывной, но я почти или совсем не обращал на неё внимания в течение долгих периодов времени. Когда, через шесть дней, я покинул клинику… «раввин» последовал за мной. Теперь он пел за окнами моего дома, там, на холмах; или он был в каньоне? Через несколько недель я отправился в свое первое путешествие на самолете и он полетел со мной.

Рэнджелл надеялся, что эти музыкальные галлюцинации со временем исчезнут. Возможно, он думал, что они появились в результате анестезии или морфия, который ему вводили после операции. Он так же пережил "множественные" когнитивные искажения, которые знакомы каждому пациенту после шунтирования» но они быстро прошли. *

(*Он смутно помнит так же, что за пятнадцать лет до этого, после первого шунтирования, он слышал «точно такие же спокойные песни и напевы», но они исчезли. («Я не уверен насчет этих воспоминаний, - написал он, - но они дают мне надежду»)

Однако спустя полгода он стал бояться, что галлюцинации уже никогда не исчезнут. В течение дня он часто мог заглушить музыку, занимаясь какой-нибудь умственной деятельностью, но ночью музыкальные галлюцинации не давали ему уснуть («я чувствую себя измотанным из-за недосыпа», - писал он).

У доктора Рэнджелла были серьезные проблемы со слухом. «Уже много лет я страдаю от неврита слухового нерва, это наследственное. Музыкальные галлюцинации, мне кажется, связаны с гиперакузией, которая сопутствует потере слуха. Должно быть произошла перегрузка внутренних, центральных слуховых каналов, и они начали усиливать звуки». Он предположил, что гиперактивность слуховых каналов мозга поначалу могла быть вызвана внешними ритмами ветра, шума дорожного движения, гудения моторов или внутренними ритмами дыхания или сердцебиения – и «после мой разум превращает эти звуки в музыку или песню, устанавливая над шумами свою власть. Пассивное восприятие побеждено активным».

Доктор Рэнджелл чувствовал, что его музыка связана с его настроением и обстоятельствами, при которых она появляется. Поначалу, в клинике, песни менялись; иногда это были похоронные песни, элегические, раввинские, иногда ритмичные и веселые "Оо-ла-ла, оо-ла-ла" менялось на "ой-вей, ой-вей, ой-вей, вей, вей" – позже он понял, что это была одна и та же мелодия). Когда он шел из клиники домой, он услышал «When Johnny Comes Marching Home Again» («Когда Джонни опять шагает домой» - песня из фильма «Лагерь для военнопленных номер 17» (1953г) – прим.переводчика*), потом «бойкие и веселые песни» вроде «Alouette, gentille alouette» («Жаворонок, милый жаворонок» - французская песня, исполняемая группой «Chanson enfantine»).

"Если какая-нибудь посторонняя песня не появляется в голове, - продолжал он, - то мой мозг и мой разум творят её сами: музыка создаётся из внешних ритмичных звуков и часто сопровождается бессмысленными словами. Это могут быть фразы, которые я только что услышал, или прочел, или подумал". Он чувствовал, что это явление связано с творческими способностями, как сны. Я продолжал переписываться с доктором Рэнджеллом, и в 2003 году он написал:

Я живу с этим уже почти восемь лет. Симптомы не изменились. Это продолжается круглые сутки… [но], говоря, что это всегда со мной, я вовсе не имею в виду, что я всегда замечаю музыку – если бы это было так, я бы уже давно угодил в психушку. Эта музыка – часть меня, она там, внутри меня, всякий раз, когда я думаю о ней. И как только мой разум освобождается работы, она тут же что-то играет. Но я могу выбирать мелодии, не прилагая усилий. Стоит мне подумать об одном такте музыки или об одном слове текста, как тут же всё произведение врывается в мой разум и начинает играть. Это похоже на самый чувствительный в мире пульт управления. Музыка остается у меня в голове столько, сколько пожелает – или столько, сколько я позволю ей… Это как радио, у которого есть только кнопка включения.

Рэнджелл живет со своими музыкальными галлюцинациями вот уже более десяти лет, и с течением времени они кажутся ему все более осмысленными и менее случайными. Все это песни из его молодости, и «они могут быть классифицированы», он писал мне:

Романтичные, жалобные, трагичные, праздничные, песни о любви или же те, что заставляют меня плакать – всякие. Все вызывают у меня какие-то воспоминания… многие из них о моей жене… она скончалась семь лет назад, через полтора года после того, как это началось … Структурно галлюцинации напоминают сны. Их вызывают определенные раздражители, они связаны с эмоциями, автоматически пробуждают воспоминания, хочу я того или нет, и в то же время они когнитивны, у них есть под-структуры, в которые можно погружаться глубже…

Иногда, когда музыка останавливается, я замечаю, что сам начинаю напевать мелодию, ту самую, от которой только что хотел избавиться. Оказывается, мне не хватает её … Каждый психоаналитик знает, что в каждом симптоме (а это симптом), за каждой защитной реакцией стоит желание… Песни, что всплывают на поверхность… несут в себе призывы, надежды, желания. Романтические, сексуальные, моральные, агрессивные желания, а также стремления к действию и совершенствованию. Фактически, эти желания и стремления приводят [мои музыкальные галлюцинации] к их окончательной форме, нейтрализуя и заменяя собой изначальные внешние шумы. Как бы я ни жаловался, я всегда рад песне, хотя бы отчасти.

Обобщая свой опыт в длинной статье, опубликованной на сайте Huffington Post, Ренджэлл писал:

Я считаю себя чем-то вроде живой лаборатории, я – эксперимент природы, слуховая призма. … Я живу на грани. Но на особой грани, на границе влияний моего мозга и моего разума. С этой границы открываются широкие перспективы, в нескольких направлениях. Поля, по которым можно странствовать, исследуя такие переживания, относятся к областям неврологии, отологии и психоанализа, но в моём опыте сходится воедино уникальная комбинация симптомов из всех этих областей, проживаемая не на клинической кушетке, а на сцене реальной жизни.

Глава 7.